Пантеон (dark academia)

X. Пантеон Суббота, до полудня, 3 июня 1989. Прохладные струи воды привели Эбби в чувство, он даже поразился наступившему медитативному состоянию и тому, насколько же умиротворяюще на сознание действует вода (как там говорится, можно вечно смотреть на три вещи…), поэтому он провел в душе чуть дольше, чем планировал (тем более никто его не торопил, бритье тоже отняло добрый десяток с лишним минут). Парень поправил волосы, набросил полотенце на плечи и выскользнул из ванной комнаты, оставляя за собой мокрые следы — они высохнут так же быстро, как и волосы (чуть длиннее, чем у Артура, гораздо короче, нежели у Чарли). В конце коридора наблюдалось некое оживление, но к Эбби оно никакого отношения не имело. Он облегченно выдохнул, махнул рукой соседям в приветствии и юркнул в тридцать третью, расположенную практически напротив санузла, пока его не привлекли к решению обсуждаемого ребятами какого-то житейского вопроса. Спокойный и расслабленный Альберт устроил полотенце подле окна на сушилке, разбитый на разноцветные осколки свет отразился от пробки графина (эдакий алмаз Куллинан), пощекотал лицо парня, потом заинтересовался стеной, когда он без особого удовольствия отпил теплую воду и закупорил горлышко, после натянул академическую футболку с надписью “CCAA”, взял подушку и повалился на кровать Артура — сегодня он уже нарушил негласную неприкосновенность, поэтому решился и на этот шаг. Одержимость? Безумие? Непреодолимая тяга? Странность? Извращение? Пусть хоть все это сразу… Но, как ни странно, ему сделалось от этого поступка легче, в нем он нашел некое утешение. А в борьбе с потерей и депрессией все способы хороши, как ему говорила психолог и подсказывало собственное чутье, тем более довольно безвредные, исключающие алкоголь, таблетки, наркотики и самодеструкцию. Окружение мерно выдавливало звуки дневных хроник кампуса, которые никто не запишет, будто нажимало на поршень в мороженном пуш-ап — вот звук синий, а вот красный, желтый, белый… И все… Тишина. Благословенное безмолвье. Глаза слипались, голова куда-то покатилась по подушке сама собой, тело вплавлялось в матрас. “Чарли, конечно же, заявится, тогда все снова встанет с ног на голову… Стоит ли написать для друга записку и повесить ее на дверь?“Я устал, извини, увидимся завтра”— как-то так. Но для этого нужно встать… А ведь не хочется ничего делать… Даже это”. Думы таяли, так и не обретя воплощение. Возможно, впервые за долгое время Эбби предался сну с удовольствием. *** Автобус несся по шоссе — одинокий нежданный странник — он умчался бы прочь волей-неволей, с ними или без. Пусть лучше с ними тогда уж. Выигранные прекрасные мгновения. Почему-то Альберт понимал, что это все. Финальный аккорд, штрих, эпизод. Откуда-то знал, но ничего поделать не мог. Ничто не выдавало затаившейся беды, у него и предчувствия никакого не возникало, лишь занозой засела какая-то уверенность и необратимость чего-то грядущего. Только вот чего? Он заозирался: пустые кресла, темный салон, незримый водитель где-то там впереди крутит руль и жмет на педаль, тихо воет в его камере музыка… А если нет там никого? За огромными темными окнами проносились липкие пятна света, на них не хотелось смотреть. Особенно теперь. Особенно когда сосед поделился с Эбби причиной внезапного (для Эбби) и спешного отъезда. Свет, зародившийся в одиноких домиках посреди полей и на заправочных станциях, все так же клеился к окнам, мохнатые черные туши кустов и деревьев гнались за ними по пятам. Автобус ехал и ехал, пытаясь оторваться от этих диковинных созданий, по замкнутому кругу, по ленте Мебиуса, в которую те его так легко заманили. Все кругом — константа. Это утомляло, Эбби щурился; откровенно говоря, его разморило от алкоголя и укачало от этой поездки, но он то и дело поглядывал в сторону аквариума, где видел себя, профиль Артура и тошнотворные желтые брызги электрических огней. Он искал какую-то точку, чтобы уцепиться за нее взглядом, но ничего не мог найти, смотрел снова и снова на их отражение, на эти до боли омерзительные вспышки-клочья. Все тут казалось ему нереальным, будто бы его поместили в камеру-обскуру, а он и есть то самое перевернутое изображение, отпечаток, след, фантом, застрял на бумаге и смотрит сквозь оконце на проносящуюся действительность — она неумолимо, вместе с этим автобусом, несется к обрыву… А ничего и не поделаешь, ведь он — лишь копия, застывшее прошлое, которое никак не может помочь и пригодиться здесь и сейчас. Даст ли он вразумительный ответ потомкам, которые обратятся к нему, если и вовсе возникнет такая необходимость? “Но не таращиться же все время на него? Или можно положить голову на плечо, будто бы я уснул? Если он не станет возражать — пусть, станет — тогда я встрепенусь, мол, ой, прости”. Эбби снова искал что-то в полутьме, а Артур сидел молча, как актер, ожидающий команды “Свет! Камера! Мотор!” и хлопка нумератора, чтобы начать действовать и говорить. Сцена такая-то, кадр такой-то, дубль… Как будто бы все это уже происходило ранее… Дубль за дублем, снова и опять. Эбби ощущал себя узником ленты, только не актером, а зрителем, который здесь не ради развлечения, а из-за важного дела: он будто бы просматривал со стороны уже отснятый материал (где и он присутствовал) с целью монтажа, но никак не мог понять, что стоит вырезать, какой кадр вклеить, куда тут наложить звук и какой. Снова какая-то тревога изливалась подобно желчи. Бархат кресла прел под его телом, ноги затекли, голова отяжелела, готова уже сорваться подобно перезрелому арбузу на тонкой лозе. Ему следовало это сделать давно. Он уткнулся в его плечо, сказал то, что хотел. Давно хотел. Чего же ждать? Вот и сказал. Сказал же? Он ведь сделал это? Иногда так трудно выдавить из себя простой вопрос, постоянно все взвешивая, ведь Эбби — не Чарли. Да. Все взаправду. Артур не проронил ни слова, лишь еще крепче его обнял, похлопал по плечу. Что бы это значило? Время — удивительная вещь! То тянется будто резина, а вдруг — фьють! — уносится со сверхзвуковой скоростью… И его нам отмерено так мало! Как по сигналу транспорт остановился. — Приехали! — впервые после посадки возле лечебниц подал голос водитель. Бездействие произведения сошло на нет, все завертелось. Кто-то пришел на помощь, склеил кадры как попало, в угоду какой-то больной фантазии и еще чьим-то ожиданиям. Теперь Эбби понимал, что всего этого не может происходить прямо сейчас, это морок, нелепица, абсурд. Тут мелькала Дебора и Чарли, профессор Стивенс и Джоконда, с которой на тот момент он не познакомился, Линда из “Хамнета” и Майкл — сосед Талли по комнате. Все они собрались на автобусной станции, влезли, вмешались, давали советы, что-то кричали наперебой, обвиняли, смеялись, тыкали пальцами. Орали так неистово, что подошли и другие люди — сокурсники, прочие студенты и тусовщики из обществ, даже танцующий со швабрами уборщик и прыщавый официант из Тюдоров, поблекшие парни из футбольной команды с фотографии 1986 года. Вспышка — персонаж. Снова. Вспышка — еще один герой. Целое войско… И вот они застыли подобно терракотовой армии, окружили пятно света, будто бы исходящее из зависшего в небе НЛО (но это всего лишь прожектор на столбе), овал выхватил лишь Эбби и Артура. Все замолкли. Или же кустистые чудовища утащили их всех в кукурузные поля? — Знаешь, пока что у меня голова другим забита, — начал Артур, — но когда я вернусь, мы обо всем с тобой поговорим, приятель. Добро? — Так ты не против… — пытался выдавить из себя Эбби. — Артур, я имею в виду… — Не против, Эбби. Я согласен тебе позировать. Ну, а теперь… В объятиях Артура и слепящих лучей фонаря так легко не заметить еще одну вспышку, кажется, будто это подмигнул автобус, в конце концов, это ведь автобусная станция! Никого вокруг не оказалось, вся эта шумная толпа — им тут вообще не место, поэтому их стерли с поля зрения. Но что-то мелькнуло на втором плане, кто-то, что-то… Эбби не мог сейчас на этом зацикливаться… Артур ускользал… Тонул и таял в молочном, таком осязаемом и густом свете. — Нет… Нет… Ведь это конец… Вы ведь знаете, что это значит?! Я не могу допустить, чтобы все вышло вот так! Артур! — Они его заберут… — Чей это голос? Мужской, незнакомый, чужеродный, металлический. Никого не видать, виной тому проклятый свет! Эбби кружил слепцом без поводыря, только, вытягивая в разные стороны руки, хватал пустоту, сочащуюся сквозь пальцы. — А я займу его место, — продолжал некто так спокойно, что хотелось ударить. — Кто его забрал? И кто ты? — Ты знаешь ответ. — Пантеон? Кто они такие?! А кто ты? Отвечай! Слышишь! Ответь мне, прошу! Но трубку уже повесили. Эбби обнаружил себя в телефонной будке. — Кто вы такие?! — заорал он, вырвавшись из стеклянной клетушки и обращаясь к самим небесам. — Какого хера вам надо? — Будто ты не знаешь. — До чего же знакомый голос… как и зловеще сверкающий автомобиль, из которого выползают призраки. И вот из него появились ожившие тени и разлетающиеся во все концы стодолларовые купюры, крапленые — чем? тушью, кровью?! — и тогда в ночь излилась она — еще более черная, траурная, изгибающая лук коварной улыбки, мечущий слова-стрелы. — Джо? — Но уставился Эбби вовсе не на загадочную художницу, покинувшую без спроса раму в Лувре. Небо треснуло. Зияющая линия пустоты — настолько тонкая, как бритва, вспорола брюхо небосвода старым серпом луны; она — тоньше молодого побега, листа бумаги или нити судьбы, но настолько величественная и необъяснимо огромная, простирающаяся сквозь пространство и время любого из миров — неслась прямо к Эбби. Но парень не отступил, отшатнулся сперва, да, но не отступил. Лес зашевелился, те твари-кусты, преследовавшие автобус, ничто в сравнении с первобытной громадиной, поднявшейся прямо из-под земли, в ее шевелящихся древесных волосах роились будто блохи летучие мыши и совы, огромный нос втянул весь воздух. В отличие от пустоты,она(а это именно женское создание) имела отчетливые формы и физическую природу. Следовательно, ее можно разрушить, сжечь, разломать… Ведь ее телеса — это камни и деревья. И тут Эбби не дрогнул. Откуда такая смелость? Ведь он трус. Или все дело в… Постоянно мешающий и раздражающий свет внезапно сделался его союзником, орудием и щитом. Это его сила, которую можно противопоставить древним чудовищам. Любя жуткая тварь страшится света, иначе бы не пришли они в ночной и темный час, ведь так? Сзади к Эбби и Джо подкралось еще одно уродливое женское создание — нагая многогрудая туша, облепленная такими же жирными младенцами будто труп — личинками мух. Ее чрево исторгало все новых уродцев. Альберт понял, что только на это она и способна, посему вновь не убоялся, вся наружность этой матери и ее детей вызывала в нем трепет отвращения, но не желание бежать прочь. Три омерзительных кошмара явили себя и взирали на них. Да, на них, ведь Джоконда не сбежала, она лишь затаилась в клокочущей тьме, а теперь стояла подле Эбби. — Дерзость младших не знает границ. — Эбби вздрогнул, он считал, что у пустоты нет голоса, но она говорила с ними прямо сейчас. Он различил еще каких-то созданий, выползающих отовсюду, но это нечто их остановило. Оно прогнало и двух уродливых великанш, считая, что для укрощения парочки на автобусной станции ему никто и ничто более не потребуется. — Даже он вам не поможет… — В небе сверкнула молния, но тут же погасла будто бы некто пальцами сжал горящий фитиль. — Это вы с ним сделали?! — выкрикнул Эбби. — Вы убили его, Артура? — Нам принесли жертву, мы взяли. Молодой бог может умереть, если его съест Прехисторий — бог древний. — Так ты бог?! — Отчего-то Эбби вовсе не удивляло, что оно называло Артура божеством, будто он это и так знал. — Мне думалось, выглядеть ты должен иначе! — Пантеонов множество, глупое создание. — Оно смеялось. Или это трещали молнии Зевса, тщетно пытающиеся поразить говорящую расщелину междумирья? — И что вам надо? — Эбби подумал, что и сам мог бы направить весь свет туда же, тот почему-то повиновался, запульсировал, сгорая от нетерпения устремиться в небесный свод. Но ведь Артура это не вернет… Почему ему так кажется? Что это вообще за ахинея? Как такое возможно? —Онуже возвысился и отвернулся от вашего Пантеона.Такова цена, и я решил — справедливости ради — позволить вам это знать. Каждый из нас познал то же бремя, поэтому я здесь. — Так это проявление жалости? — Эбби даже усмехнулся. — Вашу с ним сделку можно отменить? — Джо впервые нарушила молчание, оборвав Эбби. — Это вам решать. Достойна ли ты стоять подле меня, отвергнутая скиталица? Или ты? — Эбби сглотнул, поняв, что обращаются к нему. — Или никто! — крикнула Джоконда. — Или так. Но по силам ли вам остановитьего? Запомните, мы охотно принимаем дар от всякого, кто возжелает силы. И сотрем в пепел любого, кто бросит нам вызов. Я даю вам выбор. Свет. Тьма. Свет. Тьма. Свет. Теперь исчезло вообще все и вся. Все, кроме Эбби. Но даже в этом он не уверен… Парень обнаружил себя в кампусе, подле общежития. Занимался рассвет. Альберт Андерсон прекрасно осознавал где он и кто таков, но вчерашнюю ночь с третьего на четвертое мая 1989 года почти не помнил, он побывал на вечеринке, после проводил Артура до автобусной станции, тот поехал к проблемному братцу, Эбби попрощался с другом, а вскоре они вновь увидятся. Скорее бы! И даже эта пена дней пузырилась, лопалась, разбивалась о камни, впитывалась в песок времен и там высыхала. “Что-то тут не так… Нет, все не так прекрасно…” Эбби попытался развеять иллюзию, ведь он чувствовал, как из него нечто вырвали. Сердце? Оно самое. У него забрали Артура, вот отчего ему так нестерпимо больно… Новая волна накатила на берег, предвещая небывалую бурю. “А что произошло дальше? Я однозначно не могу сказать… А если Чарли прав? И это я сделал такое с Артуром? Он мертв. Артур мертв! Мертв! И виной тому не Пантеон! Я ведь не помню, как вернулся в кампус… Потому что… А сел ли Артур в еще один автобус? А я? Или нет… Последовал ли я за ним на другом? И встретились ли мы вновь у придорожного бара? И существовал ли мотель с неоновыми буквами “No Vacancy”, где горело вот это “No”, а свободные комнаты все-таки имелись? И… А что если ни с каким братом Артур не встречался? А все это я выдумал? И убийца — я?” — Вставай, вставай, спящая красавица! — Эбби вскочил весь в холодном поту. Никаких чудовищ, поездок на автобусе и Артура тоже нет… Это все сон… — Андерсон! Ну и напугал ты меня! — Эбби пытался сфокусировать взгляд, перед ним плыло бледное лицо Деборы в такой темной комнате (Уже наступил вечер или это утро следующего дня?), от ее клетчатого черно-белого наряда мутило, казалось, что он живет самостоятельной жизнью — шевелится, крутится, переливается. Его затошнило, он уставился в пол. — Я говорил — это плохая идея, пусть бы спал себе дальше! — Рядом возник Чарли. — Что вы тут делаете? — выдавил он. — Ну… — Чарли зажег настольную лампу. — Тут у тебя не заперто, так что мы сперва стучали, стучали, заволновались и вошли. — Я извиняюсь за ту газетную вырезку, — затараторила Дебора. — Я хотела сделать так, чтобы ты увидел это без посторонних… — Это я-то посторонний?! — негодовал Чарли. — И никто иной как Талли ее первым заметил, Деб… Медвежья услуга получилась, короче. — Прости. — Не вопрос. Я не злюсь, не ты же это все написала. — Кстати, смотри, что мы притащили, — радостно известил Чарли, указывая в сторону входной двери. Там Эбби различил перевязанные бечевками стопки газет — не меньше пяти, это точно. — Это то, о чем я думаю? — Парень удивился. Они что, скупили целую кучу выпусков “Крипстоун Уикли” в округе? Вот это да! — А о чем ты думаешь, Эбби? — Торндайк подмигнул. — В “Прометее” сегодня вечеринка, по традиции в конце года сжигается всякий ненужный хлам в прощальном костре, особенно учебный — всякие ужасные конспекты и тривиальные творческие поделки, — вставила Дебора. — А газеты для этого очень пригодятся. Как на это смотришь, Эбби? — Я только за… — Альберт не успел закончить. Все вздрогнули. За окном громыхнуло, похоже, небеса разверзлись, обрушив потоки воды на землю. Как же все журчало! — Твою ж! — Чарли нахмурился. — Это ж надо! А ведь ничего не предвещало беды! — Я же тебе говорила, Талли, гляди, туча надвигается. — Не помню такого. — Мы можем сжечь их у меня в камине, — предложила Дебора, — если дождь не закончится… Маленькая огонь-вечеринка для нас троих, м? — Он не закончится так быстро, поди затянется на всю ночь, — бурчал Чарли, уже подошедший к окну, чтобы озвучить неутешительный прогноз погоды. — Тогда у нас есть время обо всем поболтать, а там поглядим, — предложил Эбби, закрывая створки, чтоб потоп не проник сюда. — Только дайте мне минут десять переодеться, угу? — Не вопрос, мы пока сходим на вашу кухню. От этой газетной охоты я изрядно проголодался! — Талли направился к выходу. — Ты бы знал, Андерсон, сколько мы магазинчиков и киосков оббегали, пока ты тут сладко посапывал! Альберт не стал ему сообщать, что с радостью проснулся и, скорее всего, сегодня ночью не уснет, ведь жуткие сновидения его совсем замучили. — Кстати, Дебора, можно от тебя позвонить? По межгороду, домой, в Блумингтон, я заплачу. — Конечно. Деб пошла следом за Талли, не слишком нежно выталкивая его из комнаты. — Спасибо вам! Как только Эбби остался один, сразу же принялся одеваться — задерживаться тут не хотелось, как и думать о галлюцинациях и Пантеоне. Артура, конечно, выбросить из головы он не мог. Парень попытался припомнить, что же его так напугало во время сна — сначала спокойного, а затем необъяснимо тревожного, но никак не мог собрать воедино разорванные кусочки. Остановившись возле газет, приговоренных к аутодафе, он вытащил одну, свернул и сунул под подушку (та уже очутилась на его кровати). Читать изложенную в номере околесицу Эбби не собирался, но возникло желание вырезать их с Артуром фотографию (ведь состояние подсунутого Деборой клочка оставляло желать лучшего). Возможно, это поможет ему кое-что прояснить, собрать разбитую фреску подсознательного и событий той ночи. Только сделает он это чуть позже.