Silver sable

      Джисон вошёл в пустую учительскую, его шаги были лёгкими и бесшумными, словно он опасался нарушить тишину, царившую в этом укромном уголке кампуса. Каждый звук, будь то его собственное дыхание или шорох его обуви по полу, казался излишним в этом мире мягкого света, проникающего через полускрытые шторы. Он пристально вглядывался вокруг, осматривая каждый уголок студенческой учительской, надеясь увидеть мерцающий экран своего телефона или блеск его чехла на поверхности стола. Тишина была настолько плотной, что даже его собственные мысли казались слишком громкими. — Пожалуйста, будь здесь… – прошептал он себе под нос, подходя к своему столику. Его слова были едва слышны, словно мольба, и он нервно окинул взглядом поверхность стола в поисках телефона. Внезапно сзади раздался знакомый, насмешливый голос: — Что на этот раз ищешь? Джисон резко обернулся, и его дыхание застыло в груди. В дверях стоял Минхо, его глаза искрились лукавством, а уголки губ изгибались в легкой, едва заметной улыбке. Свет от окна мягко обрамлял его фигуру, придавая ему по-ангельски чертовский вид. — Минхо… — Хан почувствовал, как горло пересохло, и нервно сглотнул, и он не мог отвести взгляда от этого мужчины, который словно завладел его мыслями, и которого Хан старался избегать несколько дней с того случая... Минхо, словно грациозный хищник, медленно приблизился к нему, каждый его шаг был наполнен уверенностью и грацией. Он остановился всего в нескольких шагах, его присутствие стало ощутимее, словно он заполнил собой всё пространство. — Уточнение на будущее… Это твоя фишка – уходить после шикарной ночи? – его голос был мягким, но в нем звучала легкая ирония. — Шикарной ночи? На будущее? – Джисон на автомате повторил его слова, растерянно моргая. Его мысли метались, не в силах сосредоточиться, но взгляд Ли, полный неприкрытого интереса, сбивал его с толку. — Тебе не понравилось? Или ты жалеешь? Ты избегал меня. — Что? Нет… не в этом дело, – Джисон замялся, его взгляд метался по комнате, избегая встречи с глазами Минхо. – Я хотел извиниться за то, что так получилось… Я сильно напился. Да и в целом побеспокоил тебя, пока жил в твоей квартире… — Значит, все-таки жалеешь? – его голос был мягким, но настойчивым. — Что ты делаешь? – Джисон смело взглянул на Минхо, встречаясь с его цепкими глазами. — Я боялся, что ты подумаешь, что я просто воспользовался тобой. Это совершенно не так. – серьезно сказал Ли, глядя Джисону прямо в глаза. — Признаюсь, я дважды допустил эти мысли… — Но... — Джисон не был уверен, как лучше выразить свои мысли, не желая обидеть Ли. — После всего, что случилось… я не уверен, что сейчас самое время. Между нами сейчас ничего не может быть, Минхо... Та ночь была ошибкой, и мне жаль, что ты не остановил меня…что я не остановился сам. После смерти брата… Мне трудно, и я не хочу, чтобы что-то между нами стало просто утешением, попыткой сбежать от этой боли. Это неправильно. Минхо понимал, что такой исход может быть, когда делал свой выбор, и от этого было не легче. Иногда так трудно сделать правильный выбор. Минхо ощущал эту трудность глубже, чем когда-либо прежде. Он не хотел оказаться в роли человека, который воспользовался бы уязвимым состоянием... Каждый момент близости, каждая нежная улыбка могла стать двусмысленным напоминанием о том, как легко запутаться в своих эмоциях. Минхо знал, что ему придется ответить за свои действия. Каждый раз, когда он смотрел на Джисона, его сердце замирало от нежности и тревоги. Он не мог позволить себе забыть о боли, которую тот испытывал после смерти брата. Он должен был понять, что настоящая поддержка иногда требует отступить, дать другому время и пространство для исцеления. — Да, я должен был тебя остановить. И остановиться сам. Извини… – спокойно произнес Ли, прежде чем направиться к выходу. Хан негромко окликнул его, останавливая: — Минхо. Но это не значит, что мы не сможем попробовать позже..достаточно позже? – он улыбнулся уголком губ, но в его голосе слышалась нотка надежды, смешанная с неуверенностью. Минхо обернулся, его выражение лица колебалось между решимостью и сомнением. В глазах Хана светился едва уловимый огонек, и Минхо не мог не заметить, как этот небольшой жест вызывал у него сложные чувства — и желание, и страх. — Может быть. – но он больше не собирался делать ту же ошибку и принимать решение слишком быстро. «Снова неизвестно, что означающее «может быть»…» — подумал Джисон, наблюдая, как медленно закрывается дверь после ухода Минхо. Он опустился на край стола, стараясь осмыслить только что произошедшее. Будто вся напряженность последних дней собрала в себе этот один миг, когда всё могло измениться, но снова оставалось в подвешенном состоянии. «Может быть», — это было как обещание, обманчиво заманчивое, но одновременно и пугающее, словно хрупкая паутина, готовая разорваться при первом дуновении ветра.       Лекция пронеслась мимо, как неуловимый мираж, оставив Феликса в облаке сомнений и терзаний. Слова преподавателя, казалось, летали мимо его ушей, словно белые облака на голубом небе, которые невозможно поймать и удержать. Феликс сидел, погружённый в свои мысли, его взгляд рассеянно блуждал по аудитории, а мысли возвращались к Хёнджину, сидящем рядом, и к тем не разрешённым вопросам, которые тянули его ко дну. «Всё происходит так быстро, что я едва успеваю осознавать все события...это слишком для меня. Учёба совсем не такая, как я себе её представлял.. Идёт второй семестр, снова экзамены не за горами, а усердно учится я так и не начал. Хван, какой раздор ты принес в мою жизнь... Со стольким нужно разобраться, и..мои чувства пусть будут в последнею очень, ибо если я выберу их, то учёба так и останется последней овцой в стаде...» После пары, когда студенты разбрелись по коридорам, Хёнджин схватил Феликса за руку и увёл в сторону. Его глаза сверкали решимостью, а на лице читалась смесь беспокойства и гнева. — Теперь мы можем нормально поговорить? Извини, что в прошлый раз мне пришлось уйти.. — наконец произнёс Хван, остановившись в укромном уголке коридора. Их окружала тишина, нарушаемая лишь редкими звуками шагов и шёпота студентов. Ким, не решаясь поднять глаза, пристально разглядывал пол. Его мысли были словно переплетённые нити, которые он никак не мог распутать. В голове роились сомнения и страхи. Он чувствовал себя загнанным в угол, неспособным найти выход. «Но...я ведь принял решение, чего давать заднюю...» — освободил свою руку из хватки Хёнджина... — Поговорить? Конечно. – кивнул Феликс. — Говори… Надеюсь в этот раз я услышу ответ, а то в прошлый раз тебе пришлось уйти… — Феликс вздохнул, усталость сквозила в каждом его слове. Ким ждал, что Хёнджин ответит на все его вопросы, но этого не произошло. Тот отвернулся, раздраженно облизывая пирсинг на губе. Сияние металла отражало свет, как единственный ясный элемент в этом мрачном и запутанном разговоре. В глазах Феликса мелькала тень восхищения и обиды. «Ты сейчас заставишь меня передумать...» В этом укромном уголке, где стены казались ближе, а тени гуще, висела тишина, наполненная напряжением и недосказанностью. Феликс знал, что заслуживает объяснений, но Хван мог найти слов, чтобы выразить всё, что переполняло его душу… «И мы возвращаемся туда, откуда начали? Несмотря на открытые карты...» — Ким снова вздохнул, сдерживая улыбку. Его это уже даже забавляло. — Знаю, я… был неправ, приняв решение скрыть от тебя то, что мы с Сынмином общались, что он всё знает... – всё же начал Хёнджин. — Но ты единственный, кто мог бы принести больше всего боли... Самые близкие всегда наносят самые глубокие раны, не так ли? И я знал, что, если это произойдет, я не смогу этого пережить.. — Хёнджин неотрывно продолжал смотреть в глаза напротив, считывая малейшие реакции. — Прости за это. — Всё таки…не стоило пытаться вернуть дружбу. Дружбы здесь уже нет. Сначала я цеплялся за прошлое, сравнивая Хёнджина тех времен и Хёнджина, который сейчас. Потом я хотел узнать этого Хёнджина, и в конце концов узнал… Иногда прошлое должно оставаться там, давая возможность идти дальше, что те воспоминания остались бы важной частью наших жизней…и они остались бы просто важными воспоминаниями, которые я бережно хранил, и это не переросло бы в эту ситуацию, не перекрывало бы муляжом те ценности… Так, я не обрёл бы чувства к тебе...или не осознал их. Тут ещё стоит поразмыслить. Думаю этим я и займусь последующий год, до следующей осени. — Киму было очень сложно держать спокойное выражение лица, и он переживал, что по пробивающейся улыбке Хван поймёт... — Если бы мы встретились раньше, ты считал бы меня тем человеком, с которым знаком почти всю жизнь, с которым ты мог всё обсудить, с которым тебе комфортно? Или даже тогда связь была бы утеряна? Даже тогда ты принял бы решение лгать о том, что вы Сынмином не общаетесь, и вообще тоже впервые видитесь после нашего переезда? Что не были с ним так близки, что мой брат всё знает, включая о твоих чувствах ко мне.. Я понимаю, что, наверное, для тебя я как больное место, на которое ты смотришь и вспоминаешь всё, что с тобой было, но я же тебя спрашивал: «Хёнджин, ты передумал? Хёнджин, ты жалеешь?» Мне искренне жаль, что произошли все те гнусные события в твоей жизни, очень-очень жаль! Но почему мне так обидно, что ты думал обо мне, как о тех людях? Разве я причинил бы тебе такую боль? — Феликс почувствовал, как сердце сжимается от этих слов, словно они были ледяными стрелами, пробивающими и его защиту, но ему нужно было сказать всё, что он думает. Или хотя бы бо́льшую часть. — Я чувствую вину… Я не должен требовать от тебя что-либо, не после всего, через что ты прошел. Ты шел мне навстречу, тебе было трудно. Молодец..я горжусь тобой, Хёнджин. – Феликс замолчал, осознавая кое-что из прошлого. – Тот вечер, когда я поцеловал твой пирсинг… Это тебя подтолкнуло идти дальше? Хёнджин несмело кивнул, не понимая к чему ведет Ким, говоря всё это. — Если бы этого не произошло, ты бы продолжал игнорировать мои попытки, да? – «И снова положительный кивок… Нет, ну как с ним можно придерживаться одного решения…» — Мне так жаль, что получается так, будто узнав о твоём прошлом, я бросаю тебя справляться в одиночку, когда дал тебе надежду на нашу дружбу. Это не из-за этого! Всё изначально не имело смысла…как и называть наш этап общения дружбой. Может, я поступаю сейчас неправильно… Мы вроде находим точки соприкосновения, и в следующее мгновение теряем их, и так по кругу. У меня не хватит сил идти дальше…я устал. Прости. И я не хочу, чтобы всем этим наше прошлое перекрылось и вызывало плохие эмоции. Пусть оно останется таким же ценным и значимым, и таким желанным, но всего лишь прошлым. Возможно, нам правда следовало остановится ещё после твоего ответа «Я передумал»… Феликс неуверенными движениями достал из рюкзака тот самый лист, который когда-то был подарен ему. Лист казался таким лёгким, но при этом был наполнен невидимой тяжестью того, что когда-то связывало их... — Может когда-нибудь… — произнес Феликс, вкладывая лист в руку парня. — «...я передумаю, но не сегодня. Не сейчас.» Каждое слово Феликса разрывалось эхом в голове Хёнджина, словно удары грома, и с каждым мгновением его дыхание становилось всё тяжелее. Хван видел, как тот отступает, и что-то внутри Хёнджина тянуло его вперёд, хотело схватить Феликса, остановить его, не дать ему уйти. Но он не мог. Хёнджин чувствовал, как что-то внутри него ломается. — Лист… — тихо произнес Хван, осторожно прокручивая его в пальцах. — Да. Я вспомнил. – подтвердил Ким. — И как ты только умудрился это забыть… — печально усмехнулся Хёнджин, пытаясь скрыть обиду за улыбкой. _ Возможно я не помню больше, чем кажется… — Феликс улыбнулся точно также, будто отзеркаливая. — Открою тебе один секрет. Сынмин иногда называет тебя соболем, когда думает, что я не слышу. Ты ведь знаешь, что это значит? Молчание затягивалось, превращая каждую секунду в вечность. Хёнджин прищурился, явно обдумывая что-то важное, словно слова Феликса вынудили его взглянуть на вещи под другим углом. — Тогда узнай у него. — всё с той же улыбкой сказал Феликс, наблюдая за калейдоскопом чувств в глазах Хвана. — Мне тоже интересно... — Что ты планируешь делать? — Учится. Хочу хорошо закончить университет. Так что давай приложим все усилия. – отозвался Феликс, хмыкнув с долей энтузиазма. — Больше никаких шагов навстречу, никаких ответов и никакого сравнения с прошлым. Давай начнем совершенно новый этап. Давай начнем сначала ещё раз. Полностью. — по слогам произнес последнее слово Феликс, наблюдая за Хёнджином. — Что скажешь, соболь Хван? Просто учеба, просто давние знакомые. — Эй! – возмутился Хван, делая несколько шагов к Феликсу, стараясь стукнуть его листом по голове за "соболя". — От Сынмина нахватался? Младший Ким опустил голову, посмеиваясь. — Но твои слова.. – с недоверием прищурился Хёнджин, явно оценивая, насколько серьёзно всё это прозвучало, оглядывая лист в руке. — Что всё это значит? Твои слова...я не вижу в тебе больное место. Может, так было вначале, но не сейчас, Феликс. Уже давно нет... — прошептал Хван, будто у него не было сил сказать эти слова громче. Феликс слабо кивнул. — Мне обидно, что вы скрывали с Сынмином то, что общались весь прошлый год, когда Сынмин вернулся сюда для поступления на первый курс... Вы приняли это решение и я ничего с этим уже не смогу сделать. Главное, что сейчас я всё знаю. Но Сынмин тоже получит своё, не волнуйся. — довольно улыбался Феликс. — Я выговорился, мне стало легче, — спокойно сказал Ким, посмотрев на Хёнджина с лёгким вызовом и улыбкой. — К тому же, я хотел хотя бы каплю мести… И знаю, как ты мне поможешь в этом с Сынмином...он, как брат, виновен больше. Обязательно спроси его про соболя! Если я это сделаю, то ему не так понравится, — «Я сделаю ему больно...так что пусть лучше будет моя месть от лица Хвана, так Сынмин не почувствует боли, зная его...» — Что насчёт листа...никакого прошлого! Может, следующей осенью я подарю тебе новый, кто знает...тогда и вернёмся к разговору про наши чувства. Сейчас слишком рано... Мне нужно разобраться в своих чувствах к тебе... Пока я не могу ничего утверждать. — Феликс, помахав ему рукой, двинулся по коридору вперёд. — Мы договорились учиться усердно! Пара скоро, догоняй! Прогуливать нехорошо! Не скрывая улыбки, Хёнджин, выпуская лист из рук, пошёл следом. «Это он так поиздевался надо мной? Специально заставил прочувствовать все существующие эмоции и чувства? Не знал, что в нём есть такая мстительная черта.. Но про чувства...как же мне теперь дождаться следующий осени? Ещё слишком рано... Я и мечтать боялся об этом дне все эти годы, так, чего же мне стоит подождать ещё год? Годом больше, годом меньше, главное чтобы Феликс действительно знал, чего он хочет.» — Ответ на твой вопрос: давай, — произнёс он, всё ещё слегка смущённый, но с определённым облегчением и радостью в голосе. «И я снова иду на риск…на одни и те же грабли... Но это же Хёнджин, разве я могу иначе?» — пронеслась едва уловимая мысль Феликса.       «Он как серебряный соболь…» Хёнджин действительно напоминал редкого серебряного соболя. Его присутствие было завораживающим и элегантным, как грациозные движения этого животного. Его длинные волосы блестели на солнце, подобно сверкающему меху соболя, и в каждом его жесте читалась утончённость и красота. Однако, как и серебряный соболь, Хёнджин был холодным и недоступным. Его взгляд, хоть и притягательный, был наполнен отчуждением и скрытностью, словно вокруг него возвели непробиваемую стену из льда, оставаясь неприступным и таинственным. В его поведении была скрыта глубокая грусть и какая-то неразгаданная тайна, которая делала его ещё более загадочным. Серебряный соболь. Был ли Хёнджин серебряным соболем? Да. Холодный и отчужденный. Скрытный и переполненный болью. Каждый день для него был вызовом, где он, чтобы выжить, выбирал одиночество, убеждая себя, что так безопаснее, а обстоятельства требовали перемен, и, не спрашивая, сами писали их; что никто не сможет ранить, если никого не подпускать. Но сейчас, глядя на него, можно ли сказать, что что-то изменилось? Является ли Хван Хёнджин по-прежнему серебряным соболем? *Примечание автора Мне хотелось историю не только о явных травмах, которые меняют жизнь человека. А также о тех, кто незримо стоит рядом, кто день за днём пытается поддержать, помочь, но в итоге сам оказывается на грани эмоционального краха. С первого взгляда кажется, что человек, переживший травму, несёт на своих плечах самый тяжёлый груз. Его боль очевидна: он закрывается от мира, избегает общения, перестаёт заботиться о себе. Каждый день для него — словно новый вызов. Он, словно запертый в собственных мыслях, медленно теряет связь с окружающими. И кажется, что именно ему труднее всего. Но действительно ли его страдания больше, чем те, что испытывает тот, кто пытается его спасти? Тот, кто остаётся рядом, часто ведёт свою собственную незримую борьбу. Он не закрывается, не отказывается от общения, он продолжает жить внешне обычной жизнью. Но внутри него бушует буря. Этот человек — друг, любимый, близкий — ищет способы облегчить страдания того, кто замкнулся в своей боли. Он делает всё, что в его силах, чтобы поддержать, чтобы быть рядом, когда нужно. Он подстраивается, идёт на компромиссы, забывая о своих собственных потребностях. Он надеется, что его усилия помогут сломать этот лёд, растопить ту холодную стену, что окружает травмированного. Но этот путь, по которому он идёт, не менее разрушителен. Близкий человек не видит конца своему стремлению помочь. Он не может читать мысли другого, не знает, что именно тот чувствует или думает в каждый момент. Он догадывается, предполагает, надеется. Снова и снова он пытается найти правильные слова, правильные действия. Но все его усилия могут разбиваться о стену молчания или холодной отстранённости. И каждый раз, когда он сталкивается с этой стеной, внутри него что-то рушится. Он начинает терять силы, и это разрушение медленное, почти незаметное со стороны, но не менее болезненное. Травма одного человека, замкнувшегося в себе, становится не только его личной трагедией. Она тянет за собой тех, кто искренне хочет помочь, кто продолжает бороться даже тогда, когда силы на исходе. Близкий человек не может позволить себе сломаться, потому что его задача — поддерживать того, кто, как кажется, нуждается в этом больше всего.