the mating habits of the kim dokja species

      — Я за пятьдесят тысяч вон себя продавать не буду, — говорит Докча оскорблённым тоном.              Достойное восхищения убеждение, учитывая, что это полная ложь. Суён встретила его на втором году университета, так что она, может, не так хорошо знает, за сколько Докча готов продаться, как, скажем, Джунхёк, но этих двух лет ей вполне хватило, чтобы лично узреть, как он продавал себя за меньшее. Примеры включают, но не ограничиваются: 1. Заливание о его больной, несуществующей бабушке, чтобы не платить аренду за месяц; 2.Непомерно дорогие занятия репетиторством для класса другой специальности, чтобы развести большее количество отчаявшихся студентов; 3. Сдирание с студентов денег за эссе, которые он нашел в интернете и еле подредактировал, так, чтобы они прошли проверку на плагиат; 4. Продажа купленной за гроши б/у одежды в два или три раза дороже всяким подражателям моды; 5. Инсценировка собственной смерти.       Короче, Суён он не убедил.       — Цена маленькая, да? — она щурит глаза. — Сколько мне тебе нужно заплатить? Сто пятьдесят? Двести? Сколько там стоит твоя аренда?       Её аргументы явно идут не в том направлении. Она видит, как раздражение Докчи быстро растет, и, только он открывает рот для ответа, меняет тактику:       — Я не прошу тебя себя продавать, — она объясняет, стараясь звучать рационально. — Я всего лишь прошу одного маленького поцелуйчика. И всё. С рейтингом 6+. Или 12+, если захочешь языком побаловаться. Это же вообще не самопродажа.       — Я умру, если даже попытаюсь подойти к Ю Дужунхёку, — говорит Докча недоверчиво, — а ты мне за это предлагаешь всего двести тысяч вон?       — Двести пятьдесят, между прочим.       Докча со стоном опускает голову на парту.       Проблема в том, думает Суён, что Докча не понимает всей важности этого дела. Он слишком занят витанием в своём маленьком счастливом мирке, состоящем из дремания во время собраний клуба, кражи части еды Ю Джунхёка, нахлебничества и в целом существования в качестве угрозы для общества с душой старого матёрого мошенника. Он бесполезный индивид, не лелеющий никаких фантазий о свержении буржуазии или возглавлении революции, что было бы неплохо, будь он нормальным человеком.       Но он не нормальный. Ким Докча из тех придурков, что, получив ножевое ранение при ограблении, вместо похода в больницу подумают, что не так уж и больно, и просто заклеят рану пластырем, да на этом и остановятся.       Суён знает, потому что имела несчастье видеть. И большую часть времени её это не волнует. Но не сегодня. Три года она наблюдала за странными брачными ритуалами Кима Докчи, заключающимися в раздражении объекта его обожания, пока тот не полюбит его в ответ — и с неё хватит.       — Последняя глава моей новеллы, - она наконец говорит. Голова Докчи взлетает вверх, и его глаза фокусируются на ней с интенсивностью высшего хищника. Она пытается не съёжится под его взглядом — не особо удачно. — В обмен на маленький поцелуйчик.       Суён почти слышит, как в его голове скрипят шестерёнки.       — Та глава, которую ты сказала отложишь? — Докча уточняет, щуря глаза.       — Да, эта.       — Сколько у меня времени?       — До ОУ на этих выходных. Нет, лучше до первого дня ОУ, дедлайн в полночь.       — И сколько поцелуй должен длиться?       — Минимум — три секунды, но должно быть понятно, что это не случайность.       — Иди на хер, Хан Суён, — он бормочет, а затем, — Мне нужны доказательства, что эта твоя глава существует. И еще сто тысяч вон.       — Заоблачной цены ты подстилка, — она отвечает, но достает телефон и присылает ему первые два параграфа. Все во имя любви — и чтобы не смотреть как Ю Джунхёк по нему, блять, чахнет.

**

             Сначала бесплатный цирк был смешным. Её второй курс был окутан туманом стресса, заданий и, честно, нелепым количеством алкоголя, но лучшей частью её семестров всегда было наблюдение за тем, как Джунхёк и Докча… занимались любой своей хернёй. Крали стулья друг у друга. Обзывались. Часами педантично спорили о несущественных вещах, например, о состоянии экономики или политике белокостных мужчин.       С Джунхёком она познакомилась раньше Докчи; и, говоря начистоту, было невероятно смешно смотреть, как у него горело от их стычек; никогда раньше она не видела его таким честным со своими эмоциями, готовым сцепиться по пустяку и на протяжении всего спора всё больше закипать.       — Ты можешь просто развернуться и уйти, — однажды сказала Суён, увидев, как Джунхёк швырнул свою сумку на стол в библиотеке. У них был групповой проект, и, к общему удивлению, в процессе они крайне неохотно подружились. — Он же специально тебя бесит. А ты ведёшься.       — Я мог бы его убить, — пробормотал Джунхёк. Слишком серьёзным тоном.       — Ты его не убьёшь.       — Я мог бы.       — Как? Отравив его еду? — на это они оба поморщились. Не было секретом, что Ким Докча почти не ел, ссылаясь на недостаток времени и денег; очередной Ким Докчизм который бесил Джунхёка, да и Суён тоже. Но только немного. — Придумай план получше. Он на такие очевидные вещи не попадется.       — То есть, если я буду его кормить, то смогу и отравить, — заключил Джунхёк.       — Чт-Ю Джунхёк.       На следующий день она получила приглашение в новенький Кулинарный Клуб. С Ю Джунхёком в роли президента. Кимом Докчой в роли вице-президента. И Хан Суён в качестве казначея.       Всё после стало историей. Ну или бесконечным испытанием терпения Хан Суён.

**

      — Когда, говоришь, план должен сработать? — шепчет ей Сана.       Они на ежегодном обучении участников их клуба, все девятеро сидят в раздробленном круге на деревянном полу курорта. Снаружи на склон горы крупными хлопьями падает снег, идеально создавая уютную атмосферу в их выбитой Ли Хёнсоном кабине/эйрбин/каком-то домике, где произошли убийства при загадочных обстоятельствах. Прошло четыре часа с тех пор, как они прибыли, и с помощью Саны Суён смогла довести всех до здорового уровня опьянения. Первогодки качаются как листочки на ветру, и Хёнсон, кажется, пытается поставить монету на ребро — безуспешно. Хивон смотрит на него с чем-то вроде довольного поощрения.       Но гвоздь программы, конечно, — две гомосексуальные звезды шоу: президент и вице-президент этого грёбаного клуба, оба заглушили четыре стопки соджу и спорят на такой громкости, будто они на противоположных концах комнаты, а не сидят нога к ноге.       — Ну, они хотя бы рядом торчат, — говорит Суён мрачно, потому что вот до чего ей пришлось опуститься: сватовства. Как ведущему отвратительного ромком реалити-шоу на МВС. Она недостаточно пьяна для всего этого.       Сидящая подле Сана смотрит, как она открывает очередную бутылку соджу, и поджимает губы:       — Да, но-       — Я просто хочу сказать, — Докча, Ёбаный Идиот, объявляет, перебивая её, — что плоскоземельщики дело говорят.       Наверное, скорость, с которой Джунхёк реагирует на его бред, уже частично инстинкт. Год за годом Докча выкатывает этот финт с ужасными теориями заговора, в которые он очевидно не верит, и всё же. Всё же.       — Не говорят, — огрызается Джунхёк. — Земля, сука, круглая. Я тебя убью.       — Тогда попробуй убить меня, сбросив с края Земли.       — Ким Докча.       Суён трет виски.       — Который час? — она спрашивает. Единственный луч надежды во всей этой ситуации — то, что Докча пообещал ей поцелуй до полуночи, как сраная маленькая принцесска, и закат закончился пару часов назад, так что скоро должна быть полночь и, как следствие, — конец её многолетних страданий.       — Одиннадцать тридцать шесть, — говорит Сана.       В ответ Суён щёлкает пальцами в сторону Докчи, словно подзывая собаку; к его собачьей чести, глаза Докчи переключаются на неё. Она тыкает в своё запястье, потом показывает два пальца, а затем еще четыре. Докча морщится и отворачивается назад к Джунхёку, игнорируя её.       — Сукин сын, — она бормочет. Вот так и помогай людям.       — Невероятно, как у вас получается вот так общаться, — говорит Сана своим запатентованным Вежливым голосом, что переводится как «вы двое — чудики».       — Спасибо, — отвечает Суён; она никогда не отказывается от комплиментов.       Всё это время препирательства на другом конце круга не затихают. Они разве что поменяли тему.       — ...звучит так, будто в программе этого не было, — говорит Докча со своей тупой крысиной улыбкой.       На лбу Джунхёка пульсирует вена.       — Было. Я читал сегодня. У Ницше.       — О? Как замечательно, что ты это сказал, потому что у меня с собой есть пара его книг. — Докча встает, слегка спотыкаясь, и Джунхёк, влюбленный идиот, тут же на ногах, чтобы поддержать его. Ничего из этого Докча не замечает, конечно, слишком занятый пьяным путешествием в свою комнату. — В какой из?       Дверь за ними закрывается прежде, чем Суён или Сана могут услышать ответ Джунхёка.       Долгие секунды тяжелая тишина висит в воздухе.       Суён первая её нарушает, пялясь на закрытую дверь в неверии:       — Он что, только что соблазнил Джунхёка разговорами о Ницше?       — Я тоже не до конца понимаю, что произошло, — мограет Сана. — Это, эм…       — Невероятно, нахуй.       — Да, именно.       Суён тяжело вздыхает:       — Который час?       — Одиннадцать тридцать девять.       — Я им дам время до пятидесяти на поцеловаться, -она произносит мрачно. — И если не получится, то мы… мы придумаем что-то еще. Подслушаем. Украдем матрас. Закроем их в шкафчике. Что-нибудь. Мы просто должны.       — «Мы?»       — А тебе хочется всю оставшуюся вечность смотреть на этот цирк?       Сана, кажется, принимает её аргумент. Они ещё пару минут пьют соджу, заодно опустошая покинутые бутылки Докчи и Джунхёка в знак солидарности. Алкоголь почему-то кажется слаще; может, это вкус отчаяния.       Когда Суён решает, что она достаточно пьяна, чтобы проявить достаточно терпения, то думает проверить двух идиотов. Они подозрительно затихли; их спор о Ницше должен был в обычных обстоятельствах заставить работников кабины постучать им в дверь.       — Ладно, — она, пошатываясь, встает на ноги. — Я иду смотреть на результаты своих инвестиций.       Первогодки, учуяв кровь сплетен, поворачиваются к ней как голодные акулы. Суён даже задумывается на секунду — что, если она выбьет дверь, а эти идиоты занимаются какими-то непотребствами, и дети всё увидят? Джунхёк попытается её убить, а Докча никогда в жизни больше не будет для неё редактировать, но оно бы того стоило.       — Уважаемый казначей, — бормочет Сана. В какой-то момент она схватила Суён за край рубашки и вцепилась, как бульдог. — Ты же не думаешь вовлечь в это детей?       Суён пытается убрать её руку. У неё не выходит.       — Ну- А что, если думаю?       — Кто куда вовлекает детей, — спрашивает Хивон крайне усталым голосом. Хивон выпила слишком много, чтобы звучать так здравомысляще; Суён знает, что она блефует.       — Да, что такое? Что происходит?       Суён окидывает взглядом их свежие маленькие детские лица. Джихё слишком увлечённо собирается туда, куда собираются они. Хотя, может, в Суён осталась доля разума, поскольку она очень тяжело вздыхает и отмахивается от детей. Ей, может, и хочется столкнуть Джунхёка и Докчу в бассейн большую часть времени, но они не заслуживают стать главным объектом сплетен в клубе. Нет, думает она, только… объектом сплетен комитета клуба.       — Первогодок не касается. Я же сказала инвестиция, нет? Вам, мелким, пора баиньки.       Она, Хивон и Сана ждут уважительно короткое время, которое Хёнсону требуется, чтобы отправить первогодок в кровати, и после все вчетвером прилипают к двери Докчи как мухи к меду.       — А нам точно стоит… — начинает Хёнсон, но на него все немедленно шикают. Он, возможно, один здесь наполовину трезвый, признаёт Суён, и, наверное, должен решать, что им, пьяницам, делать не стоит.       А не по барабану ли ей на это? Ответ, конечно, по барабану.       — Ладно, — едва слышно говорит Суён,—лишь бы дверь не скрипела.       Дверь, правильно прочитав атмосферу, не скрипит. Они все прислоняются к проёму, как раз настолько, чтобы услышать Джунхёка в середине полноценной лекции.       — Ты снова пренебрегаешь своим здоровьем,—он говорит,—как раньше. Тебе что, на пол в обморок надо упасть, чтобы начать воспринимать его всерьёз?       — Я в порядке,—звучит легкомысленный ответ Докчи,—ты слишком волнуешься.       Если бы Суён не наблюдала эту картину три года, то разозлилась бы на его брехню намного больше, но сейчас она пьяна и шатается на ногах, и больше сочувствует Джунхёку, которому пришлось играть роль возмущённой матери слишком уж долго. Но не то чтобы тот не наслаждался этим. Ублюдок-мазохист.       И как по команде:       — Из трех приемов пищи в день ты ешь только ужин. Ты сильно потерял в весе, и я знаю, что ты ещё и не спал нормально.       — Откуда тебе знать, сколько я спал?       — Ты ночуешь у меня дома, — раздраженно отвечает Джунхёк.       Брови Суён взлетают вверх. Докча и Джунхёк? В одной квартире? Вместе? И кальмарный ублюдок ни слова ей не сказал?       Она резко разворачивается к Хёнсону — ака несчастному соседу Докчи — с вопросительным взглядом. Видимо, не она одна — Хёнсон оказывается прижат к месту четырьмя недоверчивыми парами глаз, требующими ответов.       — Он всегда говорил, что занят учёбой, — он выдаёт бесполезное объяснение, и Хивон шикает на него.       К счастью, Докча и Джунхёк слишком заняты своими любовными разборками, чтобы заметить провалившуюся попытку Хёнсона в шёпот.       — Это просто смешно, — говорит Докча. — Ночую у тебя? Не было такого. Ну, то есть, я иногда прихожу красть у тебя еду...       — Единственное, что ты ешь за день, ты ешь у меня дома, — перебивает Джунхёк.       Что?       Но Докча, кажется, этого даже не замечает.       — ...и иногда я могу прилечь после нескольких дней учёбы, потому что у тебя диван удобнее, но я не, знаешь, не паразитирую на твоей квартире.       — У тебя есть зубная щетка в моей ванной, —говорит Джунхёк, и, прежде чем Докча успевает ответить, или Суён осознать, что вообще такое она сейчас услышала, он продолжает, — У тебя свой гардероб в моей комнате, потому что ты почти не бываешь у себя дома, не говоря уже о книгах. И ты спал в моей квартире последние три недели.       — Ты преувеличиваешь, — говорит Докча, но уже не так уверенно.       Джунхёк продолжает без колебаний:       — Назови хоть один раз за последнее время, когда ты спал в собственной кровати.       Он получает красноречивое молчание в ответ.       — Ладно,— Докча произносит спустя несколько секунд. — Может быть, ты прав.       — «Может быть».       — Ты прав, - он признает поражение. Затем, будто разговор недостаточно инкриминирующий, — Не моя вина, что твоя кровать такая удобная.       Комитет яростно переглядывается, но Суён не обращает на них внимания. Она слишком занята ломанием себе мозга полученной информацией.       Кровать Джунхёка. Его грёбаная кровать.       Она никогда не была в квартире Джунхёка, не говоря уже о сне в его кровати. Она даже не знала, что у него есть кровать, вообще-то, потому что её часть просто приняла, что он спал в гробу, или рыл себе дыру в полу квартиры, или нажимал на кнопку на шее чтобы отключиться, или ещё что-то.       Как бы, логически, Суён знает, что к него есть кровать. Но она вообще не может себе её представить. Насколько она большая?Двуспальная? Кинг-сайз, в такой маленькой комнатушке? И как бы она выглядела? Может, как одна из тех абсурдно чопорных и претензионных кроватей прямиком из Икеи, с безупречно белыми простынями, не предназначенными для социально-экономического класса студентов. Или такая же чёрная, как он сам и вся его палитра, то есть чёрный на чёрном на чёрном.       Она слишкомна этом зациклилась. Не важно.Она не может больше думать о Ким Докче в кровати Ю Джунхёка,иначе получит сотрясение мозга.       Ради собственной безопасности Суён возвращается к подслушиванию разговора.       — ...возможно, чтоты вернешься к основной учебной нагрузке на этом этапе твоей академической карьеры, — сухо говорит Джунхёк.       — Ну, обычно бы так и было-       — Так почему нет?       — Потому что я дополнительно читаю. — В ответ на тишину, Докча начинает оправдываться. — У меня есть хобби, знаешь ли. Которыми я могу занять своё время.       — Хан Суён снова заставляет тебя редактировать её новеллы? — злится Джунхёк.       Учитывая, с какой силой он это произносит, Суён удивлена, что он не кричит. Но нет. Злость Джунхёка как кастрюля с водой, закипающей, пока не перельётся через край, и даже тогда её сложно заметить, пока она не начнет шипеть на поверхности плиты. Эта метафора ускользает от неё.       Суть в том, что несправедливо валить это на её голову. Суён долгое время не заставляла Докчу принудительно редактировать её новеллы — она выше этого. Согласно естественному порядку вещей, он готов есть из её рук за шанс отредактировать новеллу, и это значит, что он самнаходит время в своём отвратительном расписании. Другими словами: если Джунхёк её за это убьёт, Суён 100% вернётся призраком преследовать этого неудачника.       — Эй,—говорит Докча раздражённо, — Ну да, но это не важно! Я и другие вещи читаю! Я могу читать другие вещи, говнюк!       Она уверена, что три года назад он бы больше попытался повесить все на неё и выкрутиться. Как восхитительно обнаружить, что моральный стержень Докчи жив и процветает.       — Ты не читаешь другие вещи, — говорит Джунхёк.       — Читаю. Я на филфаке.       — На филфаке, и ты пролистываешь первые двадцать страниц из заданного, и пишешь эссе только по этому. Ты не читаешь.       — Читаю! — вскрикивает Докча в ярости. — Как иначе мне пришлось бы спорить с тобой о Ницше?!       — Что?       — О боже блять мой, — выдыхает Суён. — Он читает Ницше только чтобы спорить с Джунхёком.       Сане требуется две попытки, чтобы похлопать её по спине:       — Если представить, что это такой непонятный брачный ритуал, то будет лучше, наверное.       Суён задумывается об этом. Туман алкоголя на удивление сильно открывает двери её воображения. Включается образный телевизор. Как по команде следует документальная съёмка и голос диктора, познавшего учения Будды: «А здесь мы можем наблюдать двух экзотических представителей вида Докча и вида Джунхёк. Эти два вида спариваются, демонстрируя свою неукротимую энергию, часто в горячих дебатах. Распространёнными знаками заинтересованности являются кормление друг друга, создание безопасной среды в качестве показателя своих финансовых возможностей и потенциала жены, а также приложение видимых усилий для нахождения темы для дискуссии.»       Ха. И правда лучше.       Коллективный взволнованный вздох заставляет оставить её чудесный копинг с помощью ведущего с британским акцентом и вернуться в реальность.        — Что? — она шепчет в сторону Саны, потому что Хёнсон и Хивон оба закрыли собой щель между дверью и стеной. — Что происходит? Чего это они?       Сана в ответ жестами показывает ей слушать.       Недовольная, Суён локтем опирается на плечо Хёнсона, и наклоняется ближе, напрягая уши.       Бормочущий голос Джунхёка доносится обрывками:       — ...говорил, что ты мне важен, -произносит он. — Ты всё ещё мне не веришь.       Он поразительно тихий; она ни разу не слышала, чтобы он звучал так- уязвимо. Будто он одержим духом несчастной викторианской вдовы. Это каким-то образом в равной степени и смущает, и мило.       — Нет, не то чтобы я не верю, — говорит Докча. — Но, в смысле. Как бы. Я тебя раздражаю. И ты терпеть меня не можешь. Я краду твоё место каждый раз, когда мы на одной паре, и съедаю всю твою еду, и забираю все одеяла, так что у тебя ноги всегда по утрам ледяные, и- и-       — И я тебя не останавливаю. — Нет! — протестует Докча. — Ты- ты терпишь меня, вот что.       Хивон открывает дверь чуть шире. Если раньше силуэты были едва различимы в тусклом свете единственной лампы в спальне, то сейчас их видно полностью. Суён моргает, не веря своим глазам: Джунхёк стоит так близко к Докче, положив ладонь ему на щёку, а Докча замер на месте, одревенелый, измученный, напряжение скатывается с него волнами, словно одна его половина хочет бежать, а вторая — прильнуть к прикосновению Джунхёка.       — Это что за мелодрама? — бормочет Хивон, не в силах оторвать взгляда. Суён не может не согласиться; на NTVтакого не увидишь.       — Ты используешь не те слова,—слышен низкий голос Джунхёка. — В прошлом году, на летнем фестивале. На крыше. Помнишь, что я сказал?       — Ты был пьяным, — Ким Докча, уклончивый ты ублюдок. — Ты и сейчас пьяный.       — Ты так не считаешь. Ответь мне, что я тогда сказал.       — Что-то нелепое.       — Я сказал, что люблю тебя, — и Джунхёк наклоняется, чтобы поцеловать Докчу.       Это чудо, что Джунхёк и Докча так затянуты в свою романтическую атмосферу, потому что когда их губы соприкасаются, Хивон издаёт сдавленный вскрик/всхлип/вздох/некий животный гортанный звук, и яростно бьёт Хёнсона по руке. Сам Хёнсон даже не замечает, слишком увлечённый своим странным маленьким танцем кулаками, будто в нем сидит маленький костяной гоблин, который грозится сбежать.       — Поверить не могу, что пропустила это всё,—шепчет Хивон. Она вцепилась в руку Хёнсона до белых костяшек, и Суён мысленно посылает молитву за здоровье его мышц. — Типа, вот это было прямо у нас под носом? Роман! В комитете!       — Сана-сси, вы об этом знали? — спрашивает Хёнсон.       — Нет, но Суён заплатила Докче-сси, чтобы он сегодня поцеловал Ю Джунхёка, —отвечает Сана.       Суён отмахивается от неё, направляя свой плывущий взгляд мимо одержимых романтикой членов комитета и на Докчу и Джунхёка, которые всё ещё целуются. Они, кажется, даже не прерывались на глоток воздуха.       — Тшшш, — она шепчет, игнорируя неверящее «Она что?» от Хивон. — Я смотрю телевизор.       Она бы никогда не подумала, что девственник Докча умеет так целоваться. Часть ее чувствует себя преданной этим открытием, другая ее часть поднимает бокал шампанского в честь неопытного придурка.       Потрахайся наконец, лузер! Выкрикивает внутренняя Суён.       Поцелуй длится довольно долго, а может, она просто теряет чувство времени. Когда он наконец заканчивается, они наклоняются друг к другу, соприкасаясь лбами, как в тех романтических драмах с Ким Сухёном или Ли Джонсоком, которые она видела, и воздух так разряжен, что ей хочется его разорвать.       — Ты снова мне откажешь? — спрашивает Джунхёк.       Докча спотыкается о слова:       — Я тебе не отказывал, драматичный ты ублюдок. Я просто думал, что ты меня не любишь.       — Но теперь ты мне веришь?       — Меня можно убедить, — он говорит, хитрый лис, и лицо Джунхёка искажается в это странное выражение из смеси возбуждения и привязанности, и еще чего-то, что Суён не хочет называть, и когда они снова начинают целоваться, на этот раз со звуками и хватанием за одежду и Другие Части Тела, она решает, что она пьяна, но не настолько, чтобы остаться смотреть, и, закрывая дверь, начинает уводить членов комитета назад.       Один поцелуй наблюдать было весело и хорошо, но на самом деле ей не хочется видеть, как они ебутся.       — Я хочу увидеть остальное,—протестует Хивон, потому что пьяная Хивон, видимо, извращенец-вуайерист.       — На NTV посмотришь, — говорит ей Суён, утаскивая в гостевую комнату.       И когда она садится для очередного раунда алкогольных игр с комитетом, она внезапно кое-что вспоминает: пари. На часах официально двенадцать ноль четыре, что значит, что Докча на самом деле не поцеловал Джунхёка в назначенный срок, что в свою очередь значит, что она нихрена ему не должна и теперь эти двое вместе, как бог и задумывал.       — Ты выглядишь довольной, — говорит Сана, доливая ей соджу. Суён чокается рюмками с ней.       — За наш успех,—она ухмыляется, и пьет.