La Da Dee

      – Это... Неожиданный вопрос, – с толикой недоумения мычит Томиока, всё такой же спокойный, с прищуренными глазами, пронзающими сквозь Санеми, который нервничает, пытаясь оставаться невозмутимым. У него это слабо получается, так как чёртовы алеющие щёки и бегающий по окрестностям взгляд выдают все его чувства.       – Ну так что, Томиока? У меня нет целого дня, чтобы возиться с тобой, – Шиназугава рявкает громче задуманного, излишне демонстрационно сложив руки на груди и недовольно закатив глаза. И не так уж и важно, что именно он решил занять время Гию и обсудить его любимое времяпрепровождение. Конечно, Санеми сказал это более грубо и с меньшей заинтересованностью, чтобы не выглядеть слишком заботящимся об этом. Томиока продолжает недоумевать, потому что слова Шиназугавы и его действия сбивают его с толку. Он слишком противоречит самому себе.       – Если тебе не интересно, то ты мог не спрашивать об этом, – Гию замечает, поправляя свои растрёпанные после физкультуры волосы, и Санеми раздражённо цокает, нетерпеливо топая ногой и делая шаг ближе к нему, едва не угрожающе нависая над ним. Выглядит достаточно нелепо то, как Шиназугава старается казаться выше, хотя они с Томиокой почти одного роста.       – Просто скажи уже, придурок! Это так сложно?! Или кроме язвительных комментариев ты больше ничем не увлекаешься? – Санеми саркастично фыркает, и Гию делает шаг назад, хмурясь. Небольшой дискомфорт проскакивает в нём от сокращения дистанции, так что он старается сохранить свои границы и не разозлить Шиназугаву ещё больше. Ещё конфликта в университете ему не хватало...       – Манга, – коротко и лаконично, как всегда. Томиока смотрит на Санеми, ожидая реакции или хотя бы пояснения нужды говорить об этом. Но, заметив недоумённость на лице Шиназугавы и продолжительное молчание в десяток секунд, Гию начинает уточнять: – Это вроде комиксов. С картинками и...       – Я знаю, что такое манга, идиот! – прерывает Санеми, выйдя из транса, и тихо ворчит что-то очевидно бранное себе под нос. Шиназугава отводит взгляд к окну в коридоре, крепче сжав кулаки и притиснув свои предплечья к груди от негодования. Почему этот придурок не может увлекаться чем-то менее ботанским? Почему не компьютерные игры? Почему не виды спорта? Почему не фильмы или сериалы?       Хотя, в каком-то смысле очевидно, почему у главного одиночки их потока самое главное увлечение – сказочки-комиксы. На спортивного человека Томиока не похож, едва сдавая нормативы для зачёта; компьютерные игры ему навряд-ли симпатизируют, так как на информационной дисциплине ему постоянно помогают включить компьютер и разобраться в задании; а фильмы и сериалы... Кстати, неплохой вариант. Для студента, проводящего всё время дома, он вполне может увлекаться подобным. «Спасибо и на том, что не увлекаешься книгами...» – думает Шиназугава, шумно вздохнув, и решает не затягивать неловкое молчание ещё больше. Он поворачивает голову к всё ещё стоящему рядом Томиоке и спрашивает внезапно тихим голосом:       – Ну... А жанр? Или название там... – Санеми едва не бормочет, то ли застеснявшийся, то ли не знающий, как подобрать слова. Звучать слишком нетерпеливым к ответу не хочется, но знать-то нужно... Иначе выловить Гию на прогулку не получится. Да, он хочет позвать его на свидание. Сам Шиназугава не посмеет это так охарактеризовать, но любой поймёт его намерение.       – Антиутопия. В последний раз читал «Живой Мертвец», мне понравилось, – Томиока делится этим без особых раздумий, приподняв одну бровь в ответ на колебания Санеми, когда тот слышит его слова. Шиназугава очень старается вспомнить из курса философии или школьной литературы что такое «антиутопия», но на подкорке его мозга играет только смущение перед красивым и чертовски умным Томиокой. И когда он стал таким мягким к этому придурку?       – Я... Я тоже знаю эту мангу, – Санеми звучал бы увереннее, если бы не заикнулся и не отвёл взгляд, мысленно коря себя за то, что он не может вовремя заткнуться. Он хотел просто выведать у Гию что-то из его интересов, чтобы увлечь его этим через неделю или две, так как сейчас времени особо нет – сессия уже стучится в окно, а рассредоточенность Шиназугавы и его разгильдяйство играют против него в этом вечном университетском страдании. – Да, знаю, читал когда-то давно. Тоже люблю анти-топию. И эту мангу «Живой Труп» тоже.       – Только это манхва в жанре антиутопия, «Живой Мертвец», – Гию поправляет невозмутимо, глядя в глаза Санеми, которые всё чаще избегают его взгляда от стыда и очевидного вранья. Впрочем, Томиока не показывает ни единой эмоции, кроме замешательства, благодаря чему не слишком догадливый Шиназугава полагает, что его обман ещё не вскрылся.       – Я так и сказал.       – Да, конечно, – немного язвительно фыркает Гию и решает не затягивать разговор, так как висящие за спиной Санеми часы показывают уже три часа дня, а через пятнадцать минут ему нужно бежать к преподавателю, чтобы сдать ему свои годовые конспекты ради зачёта. Томиока может и не самый прилежный ученик, но знает, как правильно получить «автомат». – Это всё? Мне пора идти.       – Нет, не всё, – торопливо говорит Шиназугава, шумно сглатывает, снова медлит в попытке правильно подобрать слова, а после быстро тараторит: – Раз ты увлекаешься этими мангами, и я тоже знаю это, то, может, сходим прогуляться? Завтра? – Санеми мысленно взрывается, когда его жадность выигрывает рациональность, и, вместо более дальней даты, он выбирает самую ближайшую. – Завтра всего две пары и обещают жаркий день, я... Я мог бы...       – Хорошо, – легко соглашается Гию, излишне уверенный в своём решении и невозмутимо держащийся, несмотря на внутреннее непонимание. Ему нужно будет поговорить с Шинобу. Он напишет ей сразу после визита к профессору. И обязательно спросит у неё, что значит, если парень врёт ему про знание интересных для самого Томиоки вещей и зовёт его погулять. – Завтра, после сдачи презентаций. У выхода. Я могу задержаться у профессора. Пока.       Санеми не успевает и разинуть рта, когда вместо синих глаз видит низкий, растрёпанный после физкультуры хвост. Взгляд невольно идёт ниже, к приятно облегающим тело удлинённым шортам, а после снова к затылку тёмных волос. Он согласился? Согласился погулять с ним? Вот так легко?       – Пока..? – неуверенно бормочет Шиназугава скорее самому себе, чем Томиоке, который в тот момент уже скрывается за углом, оставляя его одного. Он чувствует себя как стоящий в коридоре и пялящийся в воздух дурак. Таковым он и является по скромному мнению Обаная.       – Почему ты стоишь в коридоре, как пялящийся в воздух дурак? Я ждал тебя у выхода десять минут. И тебе лучше иметь важную причину, чтобы заставлять меня умирать от жары на крыльце, – Игуро фыркает и выходит из-за плеча Санеми, который слегка дёргается и возвращается в реальность, опуская свой взгляд на красное, потное лицо Обаная. Чертовски смешной в кепке со странным рисунком и мешковатой одежде, в которой он едва не утопает. Что за мода – носить такое безобразие, тем более в жару?       – Я пригласил Томиоку погулять, – Шиназугава говорит, всё ещё немного ошарашенный, потому что за двадцать один год его жизни это первый раз, когда он серьёзно позвал кого-то на свидание. Было, конечно, ещё одно приглашение, но навряд-ли то, что он, будучи в первом классе очарованным одной девочкой с заколками-бабочками и длинными чёрными волосами, позвал её погулять и подарил ей игрушку, считается чем-то серьёзным. Игуро, кажется, не совсем удивляется этому.       – Да? Ты наконец-то накопил в себе достаточно смелости для этого? Спустя столько лет университета, на четвёртом курсе, ты позвал его «погулять»? Даже не на свидание? – Обанай саркастично наседает, сложив руки на груди и слегка усмехнувшись. Он утирает своё потное лицо, очевидно всё ещё недовольный фактом, что ему пришлось пропотеть на улице, пока Шиназугава ворковал с бесячим парнем из их потока.       – Ой, заткнись, а! Ты сам сох по Канроджи несколько лет и едва-едва пригласил её в кафе на третьем курсе! Ты трусил около... – Санеми на секунду замирает, считая года, что Обанай был влюблён в Канроджи – бывшую старшеклассницу школы, где он был на практике учителем истории и положил на неё глаз. Сейчас она, будучи на два года младше, учится в этом же университете и часто бегает к нему на перерывах, сверкая в коридорах их крыла не только короткой юбкой, но и излишне сладким выражением лица. Шиназугава не представляет, как можно быть настолько приторной. – Три года ты трусил, вот! Так что не осуждай и не беси.       – Я не трусил, – фыркает Игуро с возражением в голосе и начинает спешно идти по коридору, схватив Шиназугаву за локоть и ведя его за собой. Ему до дома ехать полтора часа, как и самому Санеми, так что им лучше поторопиться, чтобы не опоздать на автобус до метро. – Я собирался с мыслями. И вообще, я, может, и долго ждал, но ты уже четыре года учишься рядом с Томиокой и никак не можешь ему не то, что признаться, ты даже симпатию к нему не проявляешь. Все думают, что ты его ненавидишь.       – Томиока – не все. Он так не думает... – ворчит Шиназугава и наконец поторапливается; его широкие и медленные шаги легко компенсируют короткие и быстрые шаги Игуро, держа их в одном темпе. – Я наврал ему. Спросил про его увлечения, и он назвал какую-то мангу... Это ж комиксы, да? Короче, блять, он назвал мне какую-то манхву, и я, как последний идиот, сказал, что знаю сюжет и... В общем, завтра мы идём гулять, и я предложил обсудить эту хрень. Возможно ли за ночь прочитать эти манги?       – Ты у меня спрашиваешь? Я их тоже не читаю. Канроджи увлекается всяким подобным. Но вообще это как книги – может быть множество страниц и глав, а может быть небольшое произведение, – коротко поясняет Игуро и неучастливо пожимает плечами. Личная жизнь других людей его совсем не интересует, так как он совершенно не жадный до сплетен, но всё-таки дать рациональный совет Шиназугаве – это почти его долг, как верного друга. Тем более, что если Санеми всегда будет разбираться со своим любовным интересом сам, то точно всё испортит.       – Ну, тогда приеду домой и засяду за эту мангу... Только запишу название, пока не забыл, – ворчит Шиназугава, шумно вздохнув и достав из брюк телефон, чтобы быстро напечатать в заметках название. И почему «Живой Мертвец»? Как мертвец может быть живым? «Хотя, если там будут зомбаки и апокалипсис, то, может, мне и понравится...» – задумывается Санеми, хотя всё ещё не может быть уверен, что это чтиво вообще окажется пригодным для его восприятия. Всё-таки где он, а где Томиока... Два берега разных морей, если не океанов.       – Ты не увлекайся читалками. Ты обещал прислать мне сегодня свою часть реферата. Вообще-то я и так сделал больше работы, чем ты за всё время. Я нашёл тему, составил план и дал тебе только два пункта, так ещё и читать всё буду я, а твоя работа – листать презентацию и не отсвечивать, – фыркает Обанай, нахмурившись от того, каким рассеянным и даже мечтательным выглядит Санеми. Игуро, конечно, не возражает, ведь первое свидание с горячо любимым человеком очень волнительно, и он сам ощутил это на своей шкуре, когда первый раз позвал Канроджи на романтическую прогулку. Но ему не хочется из-за любовных похождений Шиназугавы получать если не незачёт, то плохую оценку. Саконджи Урокодаки очень суровый учитель. Ко всем, кроме чёртового Гию, и Обаная эта несправедливость неимоверно раздражает.       – Часть реферата... Какого, мать твою, реферата? – неуверенно бормочет Санеми, всё ещё на грани фантазий и реальности. Но грубый шлепок по плечу возвращает его на землю, под палящее солнце, вынуждая немного опешить от излишне большого количества посторонних звуков, которых в его мечтах определённо не было. Там были только он, Томиока и... И дальше ему стыдно представлять даже обычное неслучайное соприкосновение их рук. – Эй, блять, хватит бить! Помню я, помню про этот реферат! Я даже начинал его делать... Две недели назад. Не смотри на меня так, я всё закончу к вечеру!       Обанай отвешивает Шиназугаве грубый подзатыльник (даже если ради этого ему приходится встать на цыпочки) и раздражённо цокает. Но постепенно его неодобрительный прищур угасает, и он только смиренно вздыхает, так как реальность злостью не изменишь. Игуро знает, что Санеми, несмотря на свою ужасную прокрастинацию и разгильдяйство, никогда его не подводил. Он действительно закончит их проект, пусть и в ущерб себе, а точнее – своему сну. Шиназугава хороший друг, и Обанай полностью уверен в его способностях. Поэтому Игуро смотрит на него уже более снисходительно, когда они стоят на остановке, полной студентов.       – Ладно, с твоим бедным планированием задач университета я могу смириться. Но мне ещё нужно успеть потренироваться в рассказе твоей части, так что постарайся написать её хотя бы до восьми вечера, – Игуро говорит спокойно, предлагая решение их очередной ситуации, но в ответ получает лишь туманный кивок Санеми, который разрывается между нуждой закончить презентацию и желанием узнать всё об увлечении Томиоки, чтобы не опозориться. – Пошли уже, несчастный любовник, автобус приехал...

***

      Санеми заваливается в свою квартирку ближе к пяти вечера, вымученный и с отваливающейся от тяжести своей университетской сумки и продуктового пакета рукой. Он потный после чёртового автобуса, где не было ни кондиционера, ни открытых форточек, так как устроившиеся на сидениях старушки или женщины боялись, что их может продуть. Может и обоснованно, но как может продуть, когда на улице больше двадцать градусов тепла и совершенно нет ветра? Шиназугава не представляет себя, так трясущимся о своём здоровье.       Подводя итог полуторачасовой поездки на автобусе, ему очень хочется в душ. Но вместо этого он со стоном доходит до кухни, бросает пакет из магазина на стол и включает чайник, предварительно проверив наличие в нём воды. Ноги едва ли тащат его к компьютеру, экран которого немного ослепляет, так как вся комната Шиназугавы погружена в темноту – шторы у него плотные и всегда закрыты с ночи одного дня до вечера следующего. Он разрешает естественному свету проникать в свою спальню только в моменты заката, на который ему открывается хороший вид.       Поэтому, между загрузкой документа презентации и визгом чайника, Санеми распахивает шторы и балконную дверь, лишь бы поскорее выдворить спёртый воздух и впустить в дом приятный ветерок, как назло появившийся только ближе к вечеру. Шиназугава неспешно, почти рутинно ходит по дому – ищет тапочки, переодевается, разрывает баночку с завариваемым пюре, греет в микроволновке одиноко лежавшую в холодильнике котлету и... И ещё куча нудных дел, которые он даже не запоминает.       В конце концов он садится назад в своё кресло и, зевнув от накатывающей скуки, начинает свои активные попытки сразить страшно неинтересную презентацию, тема которой ему не то, что непонятна... Он просто без понятия, как делать презентации. Он вывозит всё на Обанае и не слишком этого стесняется. Санеми предпочитает работать параллельно с университетом, так что иногда подкидывает Игуро за терпение и труд в учёбе, чтобы тот не слишком возникал. Всё-таки сам Обанай живёт только на стипендию, периодическую помощь от своего приёмного отца-алкоголика и своего брата (хотя скорее очень близкого друга), Ренгоку Кёджуро. Он сейчас на третьем курсе в другом университете, поближе к их семейному дому, где остался самый младший из семьи – Сенджуро. И, соответственно, с такой семейкой на широкую ногу не поживёшь. Впрочем, это совершенно не дело Шиназугавы. Он просто знает это.       Пара часов проходит действительно незаметно – поиск информации и её формирование в подобие научных размышлений проходит нудно, сложно и с большим количеством отборного мата. Первое время Санеми утешает еда, но когда она заканчивается, то становится совсем дерьмово. Но уродская, едва-едва склеенная часть проекта оказывается отправлена Игуро в семь вечера, за час до назначенного времени. Шиназугава говорит, что большего из себя не выдавит, и Обанай, очевидно молча ненавидя его, обещает постараться сделать из этого что-то приемлемое. Санеми хорош в том, в чём хорош, и ни в чём больше, и Игуро уже не пытается как-то противостоять этому.       – Вот блять, чтоб эти дерьмовые сессии и презентации сдохли... – шипит Шиназугава себе под нос, откатываясь на кресле от стола и с силой потирая свои глаза, заметно покрасневшие от двух часов непрерывного просмотра экрана с мелким текстом. – Аж глаза слезятся... Неудивительно, что Игуро в очках постоянно бегает, он за этими гаджетами ежедневно часы проводит.       Мысли вслух – привычка одинокого человека, коим Санеми и является. Можно и побраниться, и порезвиться, пока рядом никого нет. Он думает, что это неплохо снимает стресс и напряжение. Шиназугава хватает со стола телефон, выключая компьютер, и выходит на балкон, под влажное, жаркое, только начинающееся лето.       Июнь будет в своём расцвете только через пару недель, и Санеми очень ждёт этого времени. Несмотря на свои постоянные жалобы на всё подряд: на солнце, комаров, гуляющих по улицам мужиков с голыми животами и женщин в излишне откровенных нарядах, – Санеми всё-таки любит лето. Тепло, ярко, есть возможность прогуляться без какой-либо причины, и не нужно долго одеваться. Вставать можно с первыми лучами солнца, а ложиться – с последними. А ещё ему нравится то, как выглядит его загоревшая кожа, как она теплеет и приятно ощущается ещё пару месяцев после августа.       – Тц, фу, побрызгаться той хренью забыл, – фыркает Шиназугава, отрываясь от любования своим районом и прилегающим к нему парком. Это происходит из-за болезненного укуса, от которого Санеми морщится, быстро прихлопывая комара, позарившегося на его накаченное предплечье. Ну конечно, насекомые будут липнуть к нему – не зря же он в зал ходит. Зато будет привлекательным хотя бы для насекомых.       Шиназугава возвращается на балкон из спальни через пару минут, брызгается отпугиватилем насекомых и слегка кашляет от его запаха. Но триумф от победы над меньшими тварями его утешает, и Санеми усаживается в кресло, закинув ноги на маленький столик и поудобнее устроившись. Он достаёт из кармана телефон и приступает к тому, что завлечёт его если не на всю ночь, то на пару часов точно. Та манхва, которую он якобы «читал».       Шиназугава, увидев отметку глав «104», слегка щурится от негодования, так как это кажется слишком большим количеством для него. Но что не сделаешь ради того, чтобы не опозориться, да? Следующее, что он делает – это узнаёт в интернете значение слова «антиутопия». Впрочем, этот термин доходит до него только через пару прочтений упрощённых объяснений на разных сайтах.       – И что за хрень он читает? Звучит занудно, – Санеми урчит себе под нос, читая метки на сайте и немного воодушевляясь, когда те показывают апокалипсис, боевик и экшн. Может, всё-таки что-то интересное здесь будет...

Том первый, нулевая глава.

      – Пиздец... Этот мужик, конечно, хорош, но обязательно было рисовать этого зомби таким стрёмным? – фыркает Санеми с лёгким отвращением в голосе, недоумённо склонив голову к плечу и не понимая, куда заведёт сюжет этой манхвы. Шиназугаве пока что нравится только рисовка – грубая, пугающая и даже несколько уродливая. Это не то, чего он ожидал. Похоже, манхвы всё-таки могут быть и не такими идеальными картинками, как он представлял. Он неумело тыкает большим пальцем на правую стрелку на экране телефона, переходя к следующей главе.

Том первый, первая глава.

      – Тц, ну куда же без школьников... Этот чувак с чёрными волосами – учитель? Да ну. В жизни не поверю! – Санеми коротко смеётся, уже более заинтересованный. Его немного будоражат быстро развивающиеся события и детальная на обычно табуированную реалистичность рисовка. – Этот мужик определённо либо какой-то бывший агент, либо военный. Чёрт меня подери, если это не так!       Шиназугава подскакивает в кресле, листая страницы глав уже с энтузиазмом, недовольно отфыркиваясь от глупости школьников, которые не могут позаботиться о себе и послушать учителя, и недоумевая, почему почти половину ещё даже не представившихся персонажей так быстро отсеили. Впрочем, это не слишком важно для него – адреналин пульсирует в крови от вида жестокости, которую так легко демонстрируют в самом начале манхвы.

Том первый, пятая глава.

      – Блять, ну я так и знал, что эти тупые дети всё испортят! Почему им не сидится на месте?! – раздражённо фыркает Шиназугава, передёрнув плечами и продолжив нервно листать страницы, переполненый интересом. Места и персонажи быстро меняются, он не запоминает их имена и ориентируется лишь по каким-то отрывкам внешности, погруженный в саму атмосферу. Его одновременно восхищают и бесят настолько самоуверенные, но в то же время сумасшедшие школьники. А очкарик, увязавшийся за ними... Просто очкарик. Вероятно, недолго проживёт. Санеми делает глубокий вдох в попытке успокоить немного дрожащие пальцы и снова погружается в чтение, молча пару глав только для того, чтобы в конце высказаться громко и несколько бранно.

Том первый, глава восьмая.

      – Вашу ж мать... – бормочет Шиназугава, шумно сглотнув и в который раз глядя на все кровавые, излишне реалистичные моменты, которые завораживают своим неприличным уродством. Особенно сильно его тошнит от стрёмного зомби, который, оказывается, ещё и умеет говорить. Для Санеми, который впервые читает что-то подобное и графичное, это всё так... Интересно. – Какой ужас. Томиока действительно такое читает?       Шиназугава потирает свои уставшие глаза, снова опускает их в экран спустя пару секунд тихих размышлений и нажимает на стрелку дальше, залпом поглощая следующие главы с минимальным размышлением над прочитанным, потому что его мозг постепенно начинает закипать.

Том первый, двадцатая глава.

      – Я, конечно, не расист... – уже более тихо начинает Санеми, массируя виски, пульсирующие от усталости и излишне большого количества информации, которую обрабатывает его мозг. – Но этот тёмный военный... Как можно быть настолько тупым?! Почему идёт уклон в какую-то секту зомби?! Какая жесть... Ещё и все подыхают постоянно... – Шиназугава бормочет, быстро проморгавшись и поудобнее усевшись в кресле, немного поёрзав. Уже восемь вечера на часах, а он только на двадцатой главе из сотни, что особенно печально, учитывая его вскипающий мозг. – Ну к чёрту, я в душ. Эту херню нельзя переваривать слишком долго. Зачем вообще делать столько персонажей, чтобы впоследствии убивать их каждую главу?

Том первый, глава сороковая.

      – Он серьёзно устроил школу зомби и научил этих безмозглых тварей стрелять? Хотя, они уже не такие безмозглые... – Санеми уже менее понимающе фыркает, сидя всё в том же кресле, но с влажными после душа волосами и переодевшийся в штаны и рубашку для сна. Комары уже зарятся на него, но уходить с балкона, как и обливаться средством от насекомых, не хочется. Приятная прохлада держит его в состоянии бодрствовования, и активность будет сложно сохранить, лёжа в постели и продолжая читать это. – Эти религиозные фанатики так раздражают... И этот Бокор тоже отвратительно стрёмный. Как вообще главного героя звали?       Шиназугава прерывается на широкий зевок, от которого его челюсть слегка щёлкает, и он тихо ворчит, потерев заболевшие точки большими пальцами. Санеми откладывает телефон и сонно смотрит на свои записи, которые он глав десять назад начал делать, чтобы не забывать прочитанное и иметь хотя бы какие-то моменты, которые он мог бы обсудить завтра с Томиокой. Он должен впечатлить его, хотя бы немного...

Том первый, глава шестьдесятая.

      – Когда этот зомбак уже сдохнет, да все вы передóхните уже, – бормочет Шиназугава, бесцельно перелистывая страницы манхвы и сонно бормоча себе под нос слабо выраженные возражения и недовольства по поводу сюжета. Хотя, он мало следит за движением – слишком много битвы и слишком много затяжных моментов, от которых он разочарованно стонет вслух, желая, чтобы это всё наконец закончилось. Концовка понятна слишком хорошо, её ветки различаются не слишком сильно, а приевшиеся сцены драк Сангхуна (единственного персонажа, имя которого Санеми запомнил) с мерзким зомби к концу первого тома начинают бесить всё сильнее.       Шиназугава делает глубокий вдох, после выдыхает и зевает едва не пять раз подряд, продолжая листать страницы и не вчитываться в текст. Так много лишней информации в дополнение к основной линии, что даже противно. Всё это ведёт в никуда... Или так кажется только самому Санеми?

Второй том, глава... Какая разница?

      Вот именно, разницы уже нет, так как Санеми съехал лицом на низкий столик и, уперевшись щекой в твёрдую поверхность, тихо дремал, приоткрыв губы и слабыми пальцами сжав телефон. Он с трудом дочитал первый том, а как только взялся за второй, то почти сразу же позволил себе «прикрыть глаза на пару секунд» в качестве награды. Конечно, пара секунд сменились достаточно продолжительным количеством времени, которое сам Шиназугава уже не отследит. Лежащий рядом с ним блокнот искалякан почерком даже более корявым, чем обычный, едва разборчивый почерк Санеми. Завтра он будет корить себя за плохие старания над записями, но сегодня... Сегодня он хочет спать.

Второй том, глава первая.

      «Я всё ещё на первой главе?» – недоумённо спрашивает сам себя Шиназугава, когда резко поднимает голову, первые пару секунд не понимая, что он уснул и всё это время лежал лицом на столе, на котором осталась лужица его слюны. Санеми растерянно утирает влажное пятно со своих губ, включая остывший телефон в ладони и замечая всё ту же первую главу, которую он открыл, но так и не прочитал. Достаточно быстро его внимание сменяется часами, которые показывают два часа ночи.       – Вот же блять... – шипит Шиназугава, передёрнув плечами, и его сердце бьётся быстрее от разочарования и переживания только первые пару секунд. Он, может, и старательный, но не любит жертвовать собой. Так что он выключает экран телефона, всё ещё слегка надутый, и потирает свою затёкшую от давления щёку. – Прочитанный первый том – тоже неплохой результат...       Санеми уверяет себя в этом, когда хватает со столика записную книжку и тяжёлыми шагами заходит в спальню, где всё ещё включён свет. Счёт в конце месяца определённо заберёт у него внушительную часть зарплаты... Шиназугава бросает блокнот в свою распахнутую студенческую сумку, стоящую у стола, и щёлкает переключателем, почти сразу же после этого валясь на постель и закрывая глаза. Телефон Санеми кладёт у себя под ухом, сжимает кулаки на прохладном одеяле и подминает его под себя, перекинув через него ногу.       Завтра он будет ругаться на себя за и за неплотно закрытую балконную дверь, и за разряженную батарейку телефона, и за невыпитые витамины. Впрочем, сейчас его это не так уж и тревожит.

***

      – Санеми, проснись! – громко шипит на ухо Шиназугавы до боли раздражающий голос, и он лениво приоткрывает глаза, крепче сжав перекладину автобуса на очередном крутом повороте, в который водитель входит особенно неаккуратно. Санеми тихо ворчит в ответ на навалившееся на него тело и толкает его бедром, за что в ответ получает небольшое царапанье по руке. – Не толкайся, придурок. И не спи. Если я упаду из-за тебя, то ты сам будешь стоять перед Саконджи Урокодаки и рассказывать презентацию.       Шиназугава опускает сонные глаза на Обаная и подавляет внутри желание плюнуть в него только из-за того, что в нём осталось здравомыслие. Санеми покрепче прижимается плечом к спинке автобусного кресла, в котором сидит беспокойный детсадовец со своей уставшей матерью. Это утро в автобусе всегда портит настроение слишком сильно. По крайней мере у него есть время проснуться.       Шиназугава покрепче притягивает к себе Игуро, обхватившего руками его предплечье, и тот немного наваливается, чтобы дать пройти к выходу пару человек с такими же большими сумками, которые задевают Обаная, вынуждая его снова заворчать. Это уже обычай – Игуро защищает Санеми от избиения сумками в автобусе, а Шиназугава держит в шатающемся и переполненном салоне как себя, так и Обаная, который не достаёт до верхней перекладины. Точнее, достаёт, но с трудом и дискомфортом.       – Твоя часть презентации вышла ужасной, Санеми. Ты не мог постараться получше? – укоряюще спрашивает Игуро, скорее чтобы ужалить Санеми, чем нравоучать его.       – Не мог. Я даже тему эту едва выговариваю.       – Массовая коммуникация в цифровую эпоху, – фыркает Обанай, закатив глаза, и снова с раздражением смотрит на проходящую мимо тётю, которая считает едва ли не своим долгом пройтись по нему своей сумкой пару раз. Игуро быстро смещает фокус своего внимания на менее нервирующего Шиназугаву. – Это не так сложно, Санеми. Тем более ты учишься на рекламу и связь с общественностью, это буквально твоя тема!       – Это не значит, что я должен в ней разбираться, – с зевком и хриплостью в ещё сонном голосе бормочет Санеми, на что получает очередной пристальный взгляд.       – Это именно то и значит, Санеми.       – Мне плевать. Пошли уже, наша остановка, – говорит Шиназугава и толкает Обаная вперёд, придерживая его за воротник рубашки, чтобы тот не грохнулся, но расчистил ему дорогу к выходу. Игуро не возражает, пусть и напрягается от небрежного отношения к своей выглаженной ещё вчерашним вечером форме.       Оплата проезда, недолгая прогулка до людного крыльца университета, а после и до аудитории, где их неприветливым, привычно холодным взглядом встречает Саконджи Урокодаки. На пару рядом с ним стоит такой же высокомерный и стоический Томиока, чьи глаза встречают их с той же незаинтересованностью. Впрочем, Санеми слегка оживляется, и это вполне радует Обаная.       – Не засматривайся.       – Даже не собирался, – парирует в ответ нападке Шиназугава и проходит вместе с Игуро к нужному ряду, на ходу вытаскивая все нужные ему вещи. Их не так уж и много – планшет и запасная флешка с презентацией, если флешка Обаная окажется сломана или утеряна. Урокодаки не любит пересдачи работ и часто может снизить оценку, что нервирует большинство учеников.       – Чёртов любимчик... – недовольно бормочет Обанай, глядя на то, как Томиока разговаривает с Саконджи, показывая ему что-то на своём планшете. Гию всегда бегает за советом к Урокодаки и часто остаётся у него после пар, и Игуро всё ещё придерживается мнения, что из-за этого одинокий старик завышает ему отметки. Это ничем не подтверждено, но Обаная навряд-ли можно этим убедить. Сам Санеми думал так некоторое время назад. – Не слышу восторженных комментариев о том, как твой университетский возлюбленный красив сегодня. Надел что-то новое впервые за...       Игуро, опустив взгляд на Шиназугаву и прервавшись на полуслове, понял причину его молчания – его голова опущена на парту, а предплечья прикрывают бесстыже-сонное лицо.       – Не спать, Шиназугава!

***

      Санеми хватило только на две презентации. Свою собственную, во время которой он постоянно тихо зевал и лениво тыкал на одну единственную кнопку, когда ловил взгляд Обаная, означаюшй, что нужно переходить на новый слайд: и, конечно, на презентацию Томиоки, который выступал первым. Он рассказывал методично, спокойно, без особых эмоций, но с очевидным усилиями, листая слайды с планшета благодаря стилусу и отвечая на вопросы Урокодаки, который заваливал его «придирками» едва не больше, чем остальных.       Проснулся Шиназугава из-за толчка в бок, шума вокруг и отдалённо слышимого, но от этого не менее противного звонка, который знаменовал конец пары. Санеми подумал, что закончилась только первая пара с Урокодаки, но, к его удивлению, аудитория быстро пустела, говоря ему, что он проспал целых две пары. Удивительно, что Саконджи не разбудил его с недовольством, не терпя тех, кто незаинтересованно относится к его лекциям.       – Вставай, Санеми. Всё уже закончилось, мы выжили эту презентацию с зачётом, – позабавленный сонным лицом Шиназугавы, Обанай ухмыляется, очевидно в хорошем настроении после удачного зачёта. Игуро складывает в сумку планшет, толстую тетрадь с ручкой и начинает медленно идти к выходу, помахав на прощание продолжающему недоумевать товарищу. – Давай, я на автобус, а у тебя ещё свидание. Отпишись потом.       Обанай выходит, желая поскорее добраться домой сегодня и, возможно, пригласить куда-нибудь Мицури, у которой сегодня совсем нет пар, и она, вероятно, всё ещё спит дома у родителей, если её мама не разбудила её рано с предложением приготовить что-нибудь мудрённое. Игуро надеется на первый исход, так как хочет сделать ей сюрприз. «Розы красные или белые? Или все в одном букете...» – размышляет воодушевлённый Обанай, вслед которому растерянно смотрит Санеми, едва понимающий, что произошло. Голова раскалывается после пары часов сна на твёрдой парте, спина и плечи затекли, а осознание свидания нервирует сильнее. Он почти забыл, погружённый в собственные отстранённые размышления всё утро.       Шиназугава мотает головой, очухиваясь, и быстро оценивает ситуацию: Томиоку он в аудитории не замечает, а у стола Урокодаки столпились студенты, получившие плохую отметку и пытающиеся уговорить его исправить её. «Значит есть пара минут вспомнить всё про ту манхву. Томиока, наверное, у крыльца или где-то в коридорах...» – думает Санеми, достав из сумки записную книжку и хмурясь в попытках распознать свой же кривой почерк. Несуразно, на разных страницах, оторвано от сюжета и даже без привязки к главам... Несколько имён, пара вопросов и краткое описание событий.       – Просто прекрасно, – шипит с раздражением Шиназугава, захлопнув книжку и кинув её обратно в сумку. Всё ещё единственные его воспоминания – это имена Сангхун и Бокор, а ещё остаточное неудовлетворение от затяжной концовки и кучи ненужных сюжетных линий, о которых он едва может вспомнить. Пока он пытается собрать мысли в кучу, его замечает Урокодаки. Это достаточно губительно.       – Шиназугава, – Саконджи говорит размеренно и достаточно тихо, но замолчавшие студенты и эхо аудитории делают своё дело, вынуждая Санеми услышать его и поднять взгляд на него. – Принесите мне Ваш конспект всех презентаций, которые мы послушали на этих парах. Если Вы, конечно, обращали на старания своих товарищей внимание, а не спали все три часа, – Урокодаки прекрасно знает, что Шиназугава не написал ничего и просто спал все три часа, но это его особенный способ жалить рассеянных студентов. – В случае же, при котором Вы не сможете дать мне конспекты, мне придётся занизить Вашу с Обанаем оценку за презентацию за неуважение к Вашим коллегам.       – Чтоб ты подох, старый пид-...       – Следите за языком, Шиназугава, – конечно, Урокодаки не слышал нелестных слов в свою сторону, так как Санеми прошептал их себе под нос, но Саконджи, зная темперамент своего студента, может предположить, чего тот мог ему пожелать.       Шиназугава быстро включает свой планшет, где ничего не написано, и достаёт из кармана телефон, собираясь писать Обанаю, чтобы тот переслал ему свои конспекты. Игуро убьёт его, если из-за менее удовлетворительной оценки ему срежут стипендию, так что нужно выкручиваться очень быстро, пока Урокодаки ещё занят другими студентами.       «И почему всё всегда идёт не так?» – со вздохом спрашивает сам себя Санеми, нервно стуча пальцами по экрану, набирая Игуро максимально краткое, но ёмкое сообщение. Лишь бы прочитал...       Но прямо после отправки Шиназугаве приходит сообщение от Томиоки, которое он сразу же замечает и открывает. В один конспект записана едва ли не вся лекция, каждый элемент презентации, аккуратно расставленный и пронумерованный.       – Покажи ему мой конспект, Урокодаки-сан не проверял его, так что проблем быть не должно, – Гию шепчет, и Санеми оборачивается, заметив сидящего сзади него Томиоку, который находится на ряду чуть выше и смотрит на него невозмутимо. – Я подожду тебя у крыльца.       Без единого лишнего слова он поднимается с места, неспешно проходит по проёму между парт и выходит из аудитории, лишь учтиво кивнув Саконджи на прощание. Санеми провожает его взглядом, полным облегчения и даже восхищения. Восхищения не только фактом того, как же Томиока сейчас выручил его, но и его внешним видом. Он впервые пришёл в университет в чём-то кроме привычной белой рубашки, кардигана и широких брюк.       Шиназугава, с быстро бьющимся сердцем и немного прерывистым от волнения дыханием, копирует текст, делая его наспех менее презентабельным и более спонтанным, каким он и должен быть в руках Санеми. К Урокодаки он идёт с полной уверенностью, не дрогая, когда тот недоверчиво проверяет его текст. Конечно, Саконджи знает, кто именно помог Шиназугаве, но доказать сейчас это не может. Да и не будет. Как минимум из-за своей привязанности к Гию, который нечасто помогает сокурсникам, и раз он сделал это сейчас, соответственно это что-то значит для него.       – Идите, Шиназугава, – коротко вздыхает Урокодаки и отдаёт Санеми планшет, который тот небрежно бросает в сумку и, еле выдавливая из себя скомканное прощание, выбегает из аудитории. В его голове бьётся только одна мысль – встретиться с Томиокой у крыльца.

***

      – Мне понравилась тема презентации, которую вы с Обанаем выбрали, – Гию прерывает недолгое молчание после неловкого обсуждения места, куда они хотят пойти. Санеми пытался смято пригласить Томиоку к ларьку с мороженым и к набережной, но не смог противиться внезапному энтузиазму Гию, когда тот предложил замороженный йогурт и парк. – И список литературы достаточно... Скудный, но ёмкий, я бы сказал. Всего пара статей и одна книга, но они в полной мере отражают суть. Все основные вопросы были закрыты, это приятно порадовало.       – А, да? Я передам Обанаю... – бормочет Шиназугава, подавляя улыбку в пластиковой ложке замороженного йогурта. Он и не знал, что возле его дома, близ парка, есть такое интересное место... – Честно говоря, я не слишком помогал ему с презентацией.       – Почему?       – Не знаю... Точнее, знаю. Короче, – неловко заикается Санеми, тихо откашливаясь и от контрастного холода в горле, и от всё той же скованности рядом с Томиокой. – Мне не нравится то, как прошла презентация. Вид её... Блять. Вид... Ну, когда говорят?       – Вид повествования?       – Да, в точку! Вид повествования презентации мне не понравился. Игуро хорошо постарался, но он отвечал на эти вопросы, как философ... Развивал от одной темы другую и так дальше, не давал сосредоточиться на одной точке. Понимаешь? – с надеждой спрашивает Шиназугава, его мечущиеся из стороны в стороны мысли делают его словарный запас ещё хуже, из-за чего нужные понятия выскальзывают из головы. Выражать мысли становится всё сложнее, но Гию понимающе кивает на вопрос Санеми, вынуждая его облегчённо выдохнуть и продолжить: – Если бы я делал презентацию самостоятельно, то, вероятно, после основной части и введения аудитории в курс дела, сосредоточился бы на одном аспекте. Возможно, на том, как массовая коммуникация влияет на речь людей и их реальное общение, или, может, на предположения о будущем способе коммуникации...       – Мне нравится первая тема, – говорит Томиока, чуть более заинтересованный, чем обычно. Это видно по тому, как быстро он отвечает Шиназугаве и как смотрит на него, отвлекаясь лишь изредка на что-то вокруг себя. Ему нравится расцветающий парк в этом районе. – Эта тема вместительна как для размышлений, так и для фактов и статистик. А вторая тема только для размышлений. Саконджи-сан часто говорит, что важно отделять своё мнение от подтверждающих или опровергающих фактов, и эту границу хорошо развивают презентации, где есть и точность, и мнение.       – «Саконджи-сан»? – с лёгким удивлением Санеми выделяет имя их профессора, которым Томиока назвал его. Он знал об их близких отношениях, как и весь поток, но слышать подтверждение от Гию лично... – Я всё хотел спросить... Почему ты общаешься с Урокодаки-саном так близко? Он начал вести нас только в прошлом году, но ты ходил к нему и на первых курсах...       – Он мой отец, – коротко осведомляет Томиока, но потом, когда получает от поперхнувшегося Шиназугавы взгляд, полный непонимания и удивления, поправляет себя: – Приёмный отец. Он усыновил меня, когда мне было шестнадцать.       – Я... Бы никогда не подумал, – бормочет Санеми, ощущая себя одновременно неловко и как-то облегчённо. Вероятно, если Гию делится с ним этим, то он доверяет ему. Может, немного, но доверяет.       – Никто бы не подумал. Он уже достаточно стар, так что, если бы я был его биологическим сыном, то мне бы было... Около тридцати, – задумчиво урчит себе под нос Томиока, но в конце концов мотает головой и поднимает взгляд на Шиназугаву, глядя на него серьёзными синими глазами. – Но я бы не хотел, чтобы кто-то узнал об этом. Ни мне, ни Урокодаки-сану не будет удобно иметь вокруг себя ещё больше слухов. Будет неприятно, если из-за меня у него начнутся проблемы с работой.       – А, те слухи... Да, я молчу. Никто не узнает, – Санеми кивает с лёгкой, согласной улыбкой, и Гию отводит взгляд, приняв такой ответ вполне удовлетворённо. Шиназугава выглядит не слишком надёжным, но почему-то Томиока уверен, что он хороший друг. И не только друг.       Между ними повисает тишина, разбавляемая фоновым чириканьем птиц, шуршанием листвы под лёгким ветерком и голосами проходящих мимо людей. Время ещё не самое людное в парке – дети, ушедшие на пару часов домой, прибегут уже после обеда, собачники выйдут немного позже ребятни, а школьники подтянутся только к трём часам. По крайней мере сам Санеми отмечает для себя такую закономерность, живя всего в паре домов от этого парка.       – Почему ты соврал мне? – внезапно спрашивает Гию после тихого стука пластиковой ложки о железную мусорку, когда Томиока выкинул свою баночку из под замороженного йогурта. Его взгляд перемещается на Шиназугаву, который сразу же отворачивается в сторону. Впрочем, его выдают заалевшие кончики ушей, да и его красное лицо не скрывают обмана. Или это просто уличный жар? – Вчера ты сказал, что знаешь про манхву, которая мне нравится... Я спросил у одного знающего человека, и она предположила, что ты хотел... Понравиться мне. Это правда?       – Мм... – получает Гию лишь невнятное мычание, но не торопит Санеми, как сделал бы обычно. Ещё Шинобу сказала, что, если он захочет спросить обо всём прямо, то лучше не подталкивать к объяснению «особенного человека», как его назвал сам Томиока. Лучше подождать, пока тот сам, без давления с внешней стороны, расскажет. И Гию ждёт, глядя на Шиназугаву излишне пристально.       Санеми не горит желанием оправдываться, но разве есть хотя бы шанс увернуться от разговора, тему которого ему кинули буквально в лоб? Конечно, можно попытаться вывернуться, сказав, что это лишь совпадение, и он на самом деле читал манхву ещё до того, как Томиока рассказал ему о ней.       «Это будет не так уж и честно... И вообще, почему я веду себя как влюблённый подросток? Тебе двадцать один долбаный год, Шиназугава! Признаваться в симпатии не так уж и сложно, по крайней мере Игуро говорил так... Ожидание более мучительно, чем момент разговора, да, приятель? Я надеюсь ты прав.» – размышления Санеми длятся недолго и оказываются спонтанными, так как он не успевает ни всё как следует обдумать, ни даже запаниковать. Он просто молча идёт дальше, глядя на ещё новую, положенную только пару месяцев назад плитку парка. Его растерянный взгляд оживает в момент, когда он резко останавливается уже у края площадки, усеянной деревьями и лавочками.       Томиока идёт ещё пару секунд по инерции, но после тоже замирает, обернувшись на Шиназугаву с немым вопросом в глазах. Они оба делают короткий шаг ближе друг к другу и с той же скоростью отступают, как от огня, заметив приближение. Снова, будто попробовав, подступают ближе, стоя рядом и глядя друг на друга со своим спокойствием. Спокойствие Санеми хрупкое и холодное, а спокойствие Томиоки невозмутимое и заинтересованное. Каким бы ни был ответ Шиназугавы, Гию хочет его принять. А Шиназугава нацелен на второе свидание.       – Да. Я соврал. И ты мне нравишься. Поэтому, чтобы не показаться дураком, я сидел вечером и читал эту манхву. Даже заметки себе делал... Правда, у меня ничего не вышло. Я хотел тоже тебе понравиться. Или хотя бы немного впечатлить, – Санеми выпаливает быстро, но не тараторит, стараясь казаться более собранным, чем есть на самом деле. Но его нетерпеливость в словах и слишком голая правда противоречат обманчиво-спокойному взгляду. – Ты же не думаешь, что я ненавижу тебя, да? Это пиздёж этих придурков, которые только сплетничать и умеют. Я просто... Не люблю, когда ты игнорируешь меня. Или когда отвечаешь двумя фразами и смотришь на меня своими красивыми глазами. Постоянно так делаешь...       – Понятно, – шепчет себе под нос Томиока после того, как Санеми замолкает, давая ему место вставить своё слово. Больше Гию ничего не говорит, задумчиво опустив голову и отведя взгляд в сторону, наблюдая за парой бабочек, которые кружат над травой возле скамьи. Они то отлетают друг от друга, то мимолётно воссоединяются, чтобы вновь разойтись. Красиво. Завораживающе. Волнительно. И Томиока не уверен, относится это к бабочкам или к его ощущениям насчёт происходящей ситуации. Шиназугава признал ему всё сразу, честно и удивительно быстро. Это впечатляет и подавляет одновременно.       – Если ты ничего не скажешь, то я пойду, – Санеми коротко хмурится, на его лице отражается негодование и нервозность, которые смешиваются в отблеск гнева. Не на молчащего Гию, но на самого себя. Неприятный ком в животе растёт слишком быстро, чтобы он мог ждать и стоять рядом с Томиокой без знания того, что у него на уме. – Напиши мне, если надумаешь.       Защитная грубость сквозит в его голосе, а грудь вздымается в тяжёлом вздохе, когда он делает шаг назад от Гию, чтобы пройти мимо него, сохранив дистанцию. Хочется сбежать. Его лицо лихорадочно краснеет, всё тело чешется и покрывается испариной. Адреналин бурлит внутри, а кожа покалывает от запертых внутри эмоций. Его взгляд рассеянный, когда он делает быстрые шаги к своему дому.       – Постой, Шиназугава... – тихо зовёт Томиока, он уже менее невозмутимый, ошарашенный внезапным уходом Санеми. Этого, вероятно, стоило ожидать, но Гию не мог думать о чувствах Шиназугавы в момент, когда не мог разобраться со своими собственными. Он останавливается, и Томиока обхватывает сильное предплечье пальцами, чтобы убедиться, что Санеми не сбежит без ответа, которого жаждут они оба. – Какое твоё любимое увлечение?       – Видеоигры, – Шиназугава отвечает без задней мысли, быстро зачесав влажную от пота чёлку назад и взглянув на Гию вновь, неуверенный, к чему тот ведёт. Всё так скомканно и смято, что кажется некомфортным.       – Какая самая любимая?       – Охотник на монстров, – уточняет Санеми, делая ещё пару вдохов и выдохов, чтобы успокоить колотящееся сердце и тихо отдающий по телу звон в ушах. Небольшая дрожь в ладонях не проходит, как и заметное покалывание на коже, но становится легче пережить жар от волнения.       – Давай... Встретимся через пару недель? У нас закончится учебный год, я поиграю в эту игру, а ты прочтёшь ту манхву... Чтобы мы могли обсудить всё вместе, – предлагает Томиока, и его пальцы крепче сжимаются на предплечье Шиназугавы. Уголки его губ невольно вздрагивают в небольшой улыбке, и Гию не пытается скрыть её. – Ты тоже мне нравишься, Шиназугава. Я был бы рад провести с тобой больше времени, когда мы будем менее заняты.       Санеми снова чувствует себя идиотом, потому что не успевает отреагировать даже на осторожное касание губ Томиоки к своей разгорячённой щеке. Отпечаток, который Гию оставил за собой, почти горит, и Шиназугава прижимает к коже ладонь, шумно сглотнув в ответ на вид затылка Томиоки, уже уходящего вдоль парковых деревьев.       – Обанай был прав... Ожидание хуже признания, – шепчет сам себе Санеми, наслаждаясь моментом ещё пару минут, прежде чем все признаки волнения из его тела уходят. Остаётся только фантом поцелуя на щеке и приятный трепет в низу живота. Приятно. У него тоже не получается подавить улыбку, которая невольно возникает на лице.