Kiss me

Не прошло и недели после того случая в подвале, как его вновь пришлось открыть. Достоевский не злопамятный, нет. Просто иногда он хочет напомнить своему возлюбленному, кто из них ведёт эту игру, а кто лишь следует уже обозначенным правилам. Стрелка на циферблате приближалась к семи часам вечера. Несмотря на солнечную погоду в течение недели, сегодня было на удивление пасмурно. Фёдор скучающим взглядом смотрел в окно, постукивая кончиками пальцев по подлокотнику кресла. Кажется, если не поспешить, его возлюбленный заскучает. А этого ему очень не хотелось. Сделав глоток уже остывшего чёрного чая, что стоял на журнальном столике рядом с креслом, парень всё же поднялся с насиженного места. Пунктуальность - залог успеха. А в таком важном деле как сегодняшний вечер (возможно, даже ночь), важна каждая минута. Раздался щелчок замка и дверь с протяжным стоном открылась. Тусклый свет от лампочки служил единственным источником света здесь. Но это придавало атмосферы. Достоевский хорошо запомнил как болели запястья от железных наручников, как затекли руки и ноги из-за отсутствия возможности сменить положение, как устали колени от жёсткого бетонного пола и как он после этого ходил три дня с ужасным насморком из-за сырости в помещении, где был вынужден находится несколько часов. Поэтому Фёдор чувствовал себя обязанным намекнуть своему партнёру на все неудобства, с какими он столкнулся по вине того. И намёк получился вполне понятным. Высокий парень стоял прикованным к стене теми самыми наручниками. Его глаза закрывала повязка из плотной чëрной ткани. А по лицу расползлась ухмылка, стоило услышать звук приближающихся шагов. Его грубо взяли за подбородок, приближаясь к его лицу. Ухмылка стала только шире, едва ли не переходя в смех. – Твоë счастье, если слëзы смеха не превратятся в слëзы боли Фëдор лукавил, говоря это. Он никогда не причинит ему боль нарочно. Больше никогда. Проведя, немного отросшими за неделю ногтями, по щеке Гоголя, он оставил едва заметную белую полосу, что вскоре исчезла. Следовало бы заменить ногти на лезвие, но портить такое личико было жалко. Подавшись ещë немного вперëд, Достоевский мог спокойно ощутить горячее дыхание Николая на своих губах. Но вместо желанного поцелуя, Гоголь почувствовал как его шею грубо сжали, впиваясь ногтями в кожу. Послышался тихий смешок. – Дос-кун, что это за детские игры? Разве ты не планировал меня "проучить"? – Не беспокойся, всему своё время Наручники со звоном открываются и Достоевский, пользуясь секундным замешательством Николая, разворачивает его спиной к себе, прижав к стене. Проведя кончиком языка по оголённой шее, он тут же укусил её, оставляя чёткий след от зубов. Держа одной рукой запястья Гоголя, второй рукой Фёдор провёл вниз по позвоночнику, остановившись на бёдрах. Одним резким движением оголив их, парень нежно начал водить по ним кончиками пальцев, поднимаясь к пояснице и заползая под жилетку. - Боже, Дос-кун, если ты продолжишь в том же духе, то боюсь я не выдержу и усну От шлепка на ягодице остался красный след, что тут же начал жечь. Грубо притянув Гоголя за волосы ближе к себе, Фёдор наклонился к его уху. - Ещё одно слово и я вырву твой уж больно длинный язык В голосе чувствовались металлические нотки, да и Гоголь знал на что способен Достоевский. Но это никак не помешало ему возбудиться за несколько секунд. Подавшись немного назад и ещё больше прогнувшись в пояснице, Николай намекал на продолжение. И он его получил. Почувствовав ещё один сильный шлепок по ягодице, Гоголь прикусил губу. "Ещё, ещё, ещё, Боже, не останавливайся, я хочу ещё" Но Фёдор остановился, убрав свою руку. Разочарованно вздохнув, Николай вновь собирался съязвить, но тут же почувствовал холодную руку, что сжала его ягодицу. Достоевский груб не только на словах. Это видно по каждому его действию. Поэтому не потратив ни минуты на растяжку, он вошёл в податливое тело. Первый стон тут же сорвался с губ Гоголя. Он сжимал свои руки и кусал губы до крови, пока Фёдор продолжал быстро и резко двигаться в нём. Ягодицы сжимали так сильно, что становилось больно. Но парню это только нравилось. Хотелось ещё сильнее, ещё быстрее, ещё жёстче. Наклонившись вперёд, Достоевский вновь укусил шею, заставив Николая издать новый стон. Опустив руку к члену Гоголя, он начал двигать ей. Поначалу движения были предательски медленными, словно дразнили парня, а после увеличили свой темп, попадая в такт с толчками. Продолжая двигаться, Достоевский не замедлялся ни на мгновение. Увеличив темп, он сжал руку на члене своего партнёра и излился внутрь дрожащего тела. Всё-таки в первую очередь это должно быть наказанием. Вытащив член и отпустив парня, он позволил ему упасть на пол. Гоголь держался за стену, пытаясь отдышаться. Голова шла кругом, а перед глазами начали появляться разноцветные круги. Застегнувшись, Фёдор наклонился, чтобы взять Николая за подбородок и, приблизившись к его лицу, поцеловать в губы. Поцелуй, как и все движения до этого, не был нежным. Но при этом был полон любви. Любви, которую могут понять и разделить только они.