Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

– Брайан… ты мне на живот давишь… – Ма-ам! Оно, кажется, разговаривает! – Ты… мне кажется… слишком возбудился из-за этого факта… – Да я сейчас от одного этого факта кончу, эрманито! Ма-а-ам!!! Не слышит… – Брайан, умоляю, не ори так мне прямо в межушный ганглий…– Йорн вытащил руку из-под мягкого альпакового пледа и закрыл предплечьем глаза. – Извини, извини… Ладно, сама виновата, раз не слышит, все лавры достанутся мне… Йорис, блядь… господи! Твою же суррогатную мать! – братец Брайан изо всех сил старался сдерживаться, но его отчего-то распирало. Отчего? По телу Йорна все еще разливалось ленивое удовольствие сна, и думать не хотелось. Ракшас приоткрыл левый глаз и оглядел господина Сорренто. Тот сидел на краю дивана, склонившись над ним, и разглядывал его так, словно впервые увидел. – Что ты вообще у меня в комнате делаешь? Караулишь, как будто… Что у тебя с лицом? – мысли неуверенно перерабатывались в звуки речи, но в целом Йорн чувствовал себя неплохо. С чего бы только ему чувствовать себя плохо? За окном переливался зеленым и синим прекрасный весенний день, а в комнате на подставках сверкали полированным деревом и металлом Йорновы любимые музыкальные инструменты. Разве мог день начаться лучше? Но какое-то томное чувство сидело в груди, будто комок мокроты. – Йорн! Йорис! Наконец-то я… хотя нет, погоди… Ты помещение узнаешь? – Да, комната моя, – удивленно ответил Йорн, на всякий случай убрав руку от глаз и осмотревшись. Он растянулся на своем любимом диване в родительском доме в углу лоджии со стеклянной крышей и широким панорамным окном, глядевшим на поле и рощу. Утреннее солнце уже поднялось высоко и приятно прогревало комнату, заставленную музыкальным оборудованием и цветами в кадках. – Так, а сколько пальцев видишь? – бухнул Брайан, выставляя пятерни перед собой. – Десять… – А сейчас…? – Я и с закрытыми глазами скажу, что два и оба средние, – отмахнулся Йорн. – Брайни, я тебя как облупленного знаю… Черт, что у меня на голове? – Йорн провел ладонью по какой-то ткани, которая плотно стягивала его лоб. – Перевязка, не трогай. – Перевязка... – рассеянно повторил за братом Йорн. – Кто тебе губу-то разбил? – трудно было не только говорить, но и сосредоточиться, однако дискомфорта от этого Йорн как будто не испытывал. Ему было очень хорошо чувствовать на своем теле плед с нагретыми квадратами света, падавшими через окно. И вообще хорошо лежать на диване. Он давно не лежал на своем диване, забыл, насколько блаженным было это чувство: развалиться, как кот, на солнышке и перебирать струны лютни. Сентиментальность и нега прошедших отроческих дней… – Моллюск один головоногий щупальцами своими вздумал шерудить: из аквариума пытался сбежать, – грозно отвечал Брайан с намеком. – Я, что ли? – поразился Йорн. Всю томность как рукой сняло, ракшас уперся в брата похолодевшим ножевым взглядом. – Думаешь, есть другие смельчаки? Ты, конечно, не единственный засранец в моем ближайшем окружении, но единственный, кому я такое позволяю. – Я должен быть польщен… – А то! – Брайан сделал большие глаза. – Что-то я не помню…– Йорн запнулся, –…ни хрена… Я почти ничего не помню. – Не напрягай мозговые булки, а то опять как бы не ебнуло. – Ебнуло? – опять не понял Йорн. – Кхм…– он помассировал пальцами глаза, потом висок, пытаясь сообразить. Что-то не складывался в его голове паззл. Как говорится, просчитался, но где? – Слушай, я что-то не могу понять, как я домой вчера приехал… – Вчера, блядь! – всплеснул Брайан и выругался. – Вчера?! Ма-ам! Через толстое стекло раздвижных дверей, отделявших лоджию от внутренних помещений, Йорн увидел, обернувшись, миниатюрную фигуру Элис. Матушка, встрепенувшаяся от воловьего рева старшего сына, почти бегом спешила на зов. – Йорис? Йорис, миленький! Ты меня узнаешь? – испуганно проговорила она, замедлив шаг, едва вошла в лоджию, и осторожно, словно к малышу, потерявшемуся в супермаркете, подкралась к деэкстинктному хищнику. Йорн сел, облокотившись на подушку, и поджал ноги. – Ма-ам! – предостерегающе прогудел Брайан. – Что ты его это сразу… давайте без этого вот всего…– он сделал выразительный жест рукой. – «Этого» – это чего «этого» такого? Я понимаю, что в Оксфорде учатся отбросы общества, но хотя бы два слова к выпускным экзаменам нужно уметь связать, – Йорна начал слегка раздражать хоровод вокруг его персоны, когда он просто хотел побалдеть на весеннем солнце. К тому же повязка мешала, и кожа под ней чесалась. – Йорис, как ты себя чувствуешь? – Элис жестом прогнала Брайана с его места и села рядом с Йорном, поймала его кисти и крепко сжала изящные пальцы ракшаса с своих рано состарившихся, но мягких и деликатных руках. – Элис, с чего я вдруг могу тебя не узнать? – настороженно переспросил Йорн, ощущая, что чем больше искреннего счастья светится в глазах приемной матушки, тем сильнее становится ему не по себе. – Что вообще случилось? И когда я Брайану успел в бубен дать…? – Это не «в бубен» называется, это прям по еба-алу…– довольно ухмыльнулся старший. – Брайан! – прикрикнула Элис. – Совесть имей так выражаться! – Извините, профессиональное… – с комическим хрипом ответил тот. – И давно ты сутенером в борделе, сынок? – сыронизировала матушка, а Брайан аж поперхнулся. – Нокаут, Брайни, – хохотнул Йорн из-под пледа. Кажется, Элис была взволнована куда сильнее, чем хотела показать, обычно она так при детях не шутила. – Вот лучше бы ты оставался там, где сидел, Йорис, – бухнул Брайан и многозначительно прибавил: – Где бы ты ни сидел все это время. – Типун тебе на язык, Брайан! Я тебе сейчас точно организую дело о домашнем насилии, – пригрозила профессор Чезвик и снова хотела обратиться к своему ракшасьему сыну, но Йорн ее опередил. – Можно с этого места поподробнее, пожалуйста? – спросил он серьезно и прищурился. – Где я сидел все это время? Элис и Брайан замялись и переглянулись. Элис состроила страшное лицо и что-то недоброе прошептала старшему одними губами. – Я просто хочу, чтобы была обычная атмосфэра...– пояснил Брайан. – Подъебки, смехуечки, пиздахаханьки… Дух эпохи, так сказать. – Не понял…– вырвалось у Йорна. – Брайан… – Элис зажмурилась, словно Брайан издал неприличный звук и ей за сына было ужасно стыдно. – Йорис, все хорошо, все нормально, давай ты будешь постепенно приходить в себя, чтобы у тебя… рецидива не произошло. – Вы издеваетесь надо мной? – вскричал Йорн, отбрасывая плед и собираясь встать, но Элис обхватила его за плечи. – Йорис, не так резко! Я сейчас отца вызову, он должен тебя сначала осмотреть. Не нервничай просто… – Чем больше вы мне говорите не нервничать, господа люди, тем сильнее созревает мое профессиональное мнение, что пора паниковать. Что у меня на голове? – «Т-800», – глубоким и столь же таинственным голосом провозгласил Брайан. – Что? – нахмурился Йорн. – Что? – покривилась госпожа Чезвик. – Думай! – ответил Брайан и стукнул себя пальцем по виску. – Вспоминай. Загляни в свой культурный… кхм… багажник. О, не буянит больше, репу почесал…– отметил он, обращаясь к матери. – Ну, мне не трудно, репу чесать – дело привычное, – ответил Йорн, хищным и пронзительным взглядом рассматривая членов своей человеческой стаи. – Мне только этот приходит в голову… Терминатор. – О! – Брайан поднял многозначительно палец. – Что «О!»? – Живи теперь с этим, – юный господин Сорренто сверкнул глазами. – Бля-я-я…– зарычал ракшас. – Йорн! – всплеснула Элис. – Простите… – Йорис, сынок, сядь, пожалуйста, – попросила Элис, и ракшас подчинился. – Только я тебя очень прошу, расслабься, не пытайся ничего вспоминать. Ты дома уже две недели, дорогой, – Йорн приоткрыл рот от изумления – этот мимический рефлекс Элис в его детстве находила ужасно милым и всегда восхищенно говорила о поразительном сходстве между человеческими детьми и детенышем рапакса. Потом Йорн, правда, откалывал какой-нибудь фортель, который все это сходство нейтрализовал. – Ну, то есть… большую часть времени ты был в клинике у Джона, а позавчера тебя привезли домой, ты чего-то испугался и ударил Брайана. – Йоу! – юный господин Сорренто пародийно гангстерским экспрессивным жестом указал на синяк, расплывшийся по его верхней губе. – И… как бы это выразиться… ты был немного… ну, то есть, ты совсем не говорил… Словом, ты появился вечером на пороге дома и не говорил... до нынешнего момента, – губы Элис задрожали, когда она вспомнила ужасающий период таинственной болезни Йориса, но доктор Чезвик собралась и очень ласково улыбнулась, погладила ракшаса по плечу. – А с головой у меня что? – Травма, ты был в крови, когда мы тебя нашли, – Йорн видел по глазам, что Элис о чем-то умалчивает. – Ты сказала, что я появился на пороге дома. – Ну… в саду на пороге, ты как-то через изгородь даже перелез. – На кой черт я лез через изгородь…? – задал Йорн вопрос в пространство. – Какой у меня диагноз? Я так понимаю, сотрясом дело не ограничилось, если я две недели был в клинике? – Йорис, дорогой, ты хочешь себе нагнать ненужных эмоций? То, что ты не говорил, это, видимо, реакция рапаксовского организма, – продолжила уговаривать Элис. – Чистокровные ведь без специальной стимуляции к твоему возрасту почти перестают пользоваться языком, видимо, у тебя откат произошел… из-за стресса. Йорн очень долго смотрел на матушку, пока она нервно гладила его руку, не зная, куда деть глаза. Потом он поджал губы и заключил: – Что-то вы крутите, граждане. Вы же понимаете, что, если очень надо, я могу вашу сосудистую динамику наблюдать. И я вижу, что мне врут. На что вы рассчитываете, я не знаю, – Йорн стратегически вынул руку из руки Элис, что больно укололо приемную мать и пошатнуло ее уверенность в том, что она поступает правильно. – Йорис, милый, с тобой что-то нехорошее произошло, и, видимо ты… подавил воспоминания, наверное, это тоже специфическая защитная реакция. И это правильно, это нормально, тебе надо восстановиться физически, а потом мы будем разбираться в произошедшем. – Гос-споди, ма-ам… – процедил Брайан, стоя у окна. – Брайан! – Все настолько страшно, что у меня сердечко не выдержит? – напряженно и настороженно спросил Йорн, наклоняя голову набок, как лис перед мышиной норкой. – Там никого кроме меня еще не зацепило? Терминатор-то тут при чем? – Нет-нет, дорогой. – Мы просто этого не знаем, – бухнул брат. – Брайан! – Ма-ам! Ну, это глупо все выглядит! Йорис, у тебя… – Брайан!!! Черт возьми! – Ты пришел с дырой в черепе, откуда у тебя вынули церебральный микрочип, – сказал Брайан, с нажимом перекрывая голос матери. – Неподключенный, слава богу. Поэтому я и говорю: Т-800. Метафорически выражаюсь. – Ебаный адище…– процедил Йорн. – А в кармане у тебя были капсулы с собственной костью и мягкими тканями из этой дырки. – Брайан, серьезно? – Элис всплеснула. – Что, мам? – Ты считаешь, что ты можешь вот так просто проигнорировать мою просьбу? – воскликнула Элис. – Просто в лицо! Пренебречь! Я тебя, как человека, просила! Это не шутки! Речь идет о твоем брате! – Да потому что это бред, мам! – отмахнулся Брайан. – Не выражайся так, словно тебе двенадцать! – Недостаточно аргументированно? – язвительно огрызнулся Брайан. – Все, хватит уже! – вмешался Йорн резким негромким окриком. – Никогда не пытайтесь скрывать от меня подобного рода информацию, это может хреново закончиться. И для меня, и для вас. – Ну, ты видела? Агент 007, мля… – Какое сегодня число? – спросил Йорн. – Двадцать седьмое мая, – буркнул Брайан. – Putain… – процедил Йорн. – Погодите… когда мы с тобой созванивались последний раз? – Девятого, я посмотрел. Ты меня на вечерину приглашал, а я не мог. Потом ты объявился ровно тринадцатого числа, словно зомбак… ну, не зомбак, а чудной, как под хрен знает, чем. И только всем глазки строил. – Чего? – поморщился Йорн. – Что значит «строил глазки»? – Ты общался взглядами, – вмешалась Элис. – Брайан, не запутывай человека. Ты очень выразительно это делал, мне даже вспомнилось, как тебя Джейсон и Хэзер в три года нам с Джоном показывали, ты тогда еще не говорил, но тебя было на удивление легко понять. Ты пришел, мы «Сынок, что случилось?», а ты кивнул и на кухню к холодильнику. Достаешь сначала воду, пытаешься пить – начинаешь давиться. – Хлебало у тебя все обожжено было, – вставил брат. – Брайан, ты можешь нормально выражаться? Невыносимо, когда ты так делаешь! Ситуация совсем неподходящая. – Элис, все нормально, это он нервничает, – сказал Йорн, и потрогал пальцами губы, провел языком по небу – ощущение во рту, пожалуй, было не совсем привычное, он только сейчас обратил внимание на странный, словно бы железный привкус собственных десен. Пощупал зубы – вроде, все на месте. – И что дальше случилось? – Дальше…– Элис помолчала с болезненной гримасой на лице. – Дальше Мы увидели, что у тебя рана на голове. Изловили, усадили, Джон взялся смотреть – я вижу, что он побелел. Я спрашиваю, что там такое, он говорит: «Не смотри». Я все равно посмотрела и мне сделалось… короче, это ненужные подробности, – стыдливо отмахнулась профессор Чезвик, но Брайан за ее спиной выразительно погримасничал Йорну. – Джон звонит Рою, тот прилетает на крыльях ночи, вводят седативное, потому что у тебя нездоровая гиперактивность… как в раннем детстве, Джейсон и Хэзер говорили, словно шило в одном месте. А тут возникла своего рода расторможенность. Когда тебя сморило, погрузили в машину, повезли в клинику. Там операция по извлечению инородного тела, промывание раны, обеззараживание… это чудо, что не началось сепсиса! – А как я… хм… – Йорн откашлялся, – … провел последние две недели? Элис почему-то смущенно молчала. – Я не очень хорошо провел последние две недели? – уточнил вопрос Йорн. – То под седативными, то запертый в комнате с матрасами в клинике под легкими успокоительными, – глухо отозвался за мать Брайан. – Какого дьявола?! – Такого, Йорн, что с тобой невозможно было совладать, ты как этот себя вел… У меня знакомый, короче, держал лисицу дома, не с фермы, а дикую, прирученную. Вот это был такой же пиздец, только в тебе еще ловкость рук и центнер живого веса. Йорн тряхнул головой. – Я не понимаю. – Куда-то тебя все время несло, братец Кролик, везде лез, на месте не мог усидеть, подушки в палате расковырял, на улицу рвался. Главное, без агрессии, но пер буром! Натуральный лосяра! – сообщил Брайан эмоционально, вспоминая пережитое. – Давно я с тобой так не бодался и, скажем откровенно, стар я уже для этого дерьма. Самое главное, схватил меня за протез и чуть не выломал! Мне панель пришлось менять, – он показал Йорну левый локоть. – Ой, господи… – Йорн откинулся на спинку дивана и закрыл лицо руками. – Вот, правильно, покайся! – Брайан, прости, я… не знаю, что это такое было, – сказал Йорн. – Ну, если бы мы знали, что это такое было, а так никто не знает, что это такое было. Наверное, не ошибусь, предположив побочку от утюга в мозгах. И, отвечая на твой незаданный вопрос, позавчера ты стал притихать, поэтому решили перевести в привычную обстановку. Видимо, не прогадали, эрманито, сегодня уже кази-человек вместо гремлина, – заключил Брайан, а Элис, не таясь, делала ему знаки остановить поток подробностей. – Я только концерт помню… – простонал Йорн. – Ну и все, пока достаточно, – встрепенулась Элис. – Брайан, будь так любезен… – она выразительно посмотрела на старшего сына и показала глазами на раздвижную дверь. – Хорошо, хорошо, поворкуйте без меня, der Mohr hat seine Schuldigkeit getan, – ухмыльнулся юный Сорренто язвительно и вышел из лоджии. – А еще я проебал из-за тебя два экзамена! Один на прошлой неделе, второй – на текущей, – донеслось из-за стеклянной стены. – Боже, даже меня не стесняется… что с ним? Вы все время таким эзоповым языком разговариваете? – Перенервничал… – отозвался Йорн, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. – Йорис, милый, – вдруг сказала Элис и снова поймала руку ракшаса, помяла его ладонь и большой палец в задумчивости, с трудом выбирая слова. – Йорн… мы должны чего-то опасаться или к чему-то готовиться? – произнесла она, наконец, со всей осторожностью и напряженной деликатностью. – Кхм… – Йорн молчал, не зная, что отвечать. Он помнил только концерт. А потом было сегодняшнее сверкающее утро и лишь легкая горечь где-то под грудиной. – Йорис, я могла бы пережить, если бы ты пришел опять побитый, но это… У тебя отверстие в черепе, сделанное хирургическим инструментом, а в него было вложено сложнейшее нейропрограммное устройство. Я разрываюсь, дорогой: не могу тебя тревожить сейчас, тебе необходим максимальный покой, но мы должны знать, что произошло, чтобы тебя защитить. Ты правда ничего не помнишь? Почему ты сказал, что «это может плохо закончится» для всех нас, если ты не будешь иметь полную информацию? С кем ты на этот раз связался, сынок? – Мам, я ни с кем не связывался, честно… падлой буду! – Господи! И ты туда же! – Я шучу, чтобы ты на Брайни не слишком серчала, – Йорн обнажил наполовину клыки, потом накрыл кисть Элис своей рукой и твердо произнес: – Мама, моя консервативная оценка такова: я ни с кем в сознательном состоянии не связывался. – Йорис, хорошо, а как понять, что Джону на работу двенадцатого числа звонила какая-то странная девушка с акцентом и сказала, что, если Йорн не объявится в ближайшее время, в последний раз он был в окрестностях Ньютон Блоссомвил, возле Бедфорда, там его искать? – вдруг спросила Элис. …Нино… Нино!... Йорн вспомнил внезапно про Нино, и все внутри него как будто съежилось и сжалось в комок на мгновение. Однако чувство улетучилось столь же молниеносно, что возникло. – Брайан этого не сказал…– удивленно вымолвил Йорн. – Ну, я тебе сейчас говорю, милый. У отца приятель работает в Бедфорде, живет как раз в этой деревушке. Он с ним связывается под каким-то благовидным рабочим предлогом, потом заводит разговор о происшествиях, а тот ему и говорит, мол, у них прямо под боком сгорела дотла большая ферма. Вызвали гвардию, не могут найти владельцев, вся семья словно испарилась. Стали обследовать территорию – немедленно обнаружили кучу тел, закопанных за сельхоз постройками, все свеженькие, – Элис с величайшей внимательностью пронизала ракшаса взглядом голубых умных Брайановых глаз. – Кто-то явно уничтожал улики. Мы собирались снаряжать экспедицию, но ты сам объявился. – Это не я…– хрипло отозвался пораженный Йорн. – Боже упаси, но… – Что «но»? – Согласись, что это очень настораживающие факты и загадочные совпадения. Ты знаешь, что ты делал в Бедфорде? Или не помнишь? Или скажешь, что не помнишь, Йорис? – Элис, разве я вам с отцом врал когда-нибудь вот так в глаза? – Нет, но утаивание информации – это давняя и систематическая история. Несколько раз ты поступал так, сынок, что нам с отцом было очень страшно и очень больно, – профессор Чезвик с почти мольбой заглянула в глаза ракшаса, ища в них заверения, что тот не навлек беду на себя и семью. – Элис, я обещаю, что разберусь с этим. – Не обещай того, в чем не уверен на сто процентов, Йорис. А вообще приятно, когда ты меня называешь «мамой», дорогой. – Ну, мы обсуждали этот момент…– смущенно ответил Йорн. – Обсуждали, а все равно приятно, – подначила Элис. – Разрешишь тебя обнять чуть-чуть или опять иголки выпустишь? – Йорн опустил глаза. – Чаровник… – усмехнулась Элис, кладя подбородок ему на плечо. Йорн обхватил хрупкие, почти костлявые плечи женщины, которая взвалила на них пятнадцать лет назад брыкающееся и извивающееся, требующее воли чудище. Ракшас втянул носом тяжелый, но привычный и милый сердцу запах ее духов. – Ты не представляешь, как мне было страшно эти две недели, Йорис, – прошептала она. – Я от тебя в любом состоянии никогда не откажусь, но Йорис, ты – мой умный, острый на язык мальчик, – она погладила его по спине. – Наверное, ты был… истинным рапаксом эти две недели, но мне невыносимо хотелось с тобой поговорить, и чтобы ты обращал на нас внимание, милый. А было же так, словно ты сквозь людей смотришь. Все понимаешь, внимательно за нами следишь, но тебе совершенно все равно. И все это почти вовсе без агрессии, с Брайаном – видимо, случайность. Вот я и жила надеждой на твою вытесненную память, но было страшно и ужасно тоскливо. Мы же не знаем, как тебя лечить в таком состоянии и не можем обращаться за помощью. Отец перерыл столько литературы, что ему пришло официальное требование от Информационного Контроля составить объяснительную, с чего вдруг ему рапаксы позарез понадобились, – Элис смолкла, стараясь совладать с дрогнувшим голосом. – Я всегда понимала, что ты другой, я знаю, что ты живешь в параллельном пространстве и тебе нужно иное, нежели нам всем, но Йорис, я тебе скажу откровенно: ты жесток, – Йорн хотел отстраниться, но матушка его удержала. – Не отталкивай меня, пожалуйста. Ты хороший, но ты очень жесток, потому что не делаешь скидку на наши слабости. У Йорна был порыв сказать «прости», но он сдержался. Он чувствовал безмерную благодарность к Джону и Элис, но никак не вину за периоды своего вольного странничества, ни за ячейку, ни за свое личное небольшое кладбище, которое хомо рапакс готов был при необходимости пополнять. Он не мог просить прощения за то, что не стал в достаточной мере человеком, чтобы изжить из себя жестокость, он не желал совершать предательство своего рода только затем, чтобы человеку было «приятно» так же, как от обращения «мама». Йорн прижал к себе приемную мать и долго слушал удары ее сердца. Больше он не мог ничего сделать, чтобы это сердце утешить.