Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

Все, кроме Грэга, вскинули на него полные ужаса глаза. Студенты отдавали себе отчет в том, что лишь с Йорном Аландом, с этим странно притягательным и агрессивным второкурсником почти на три года (хотя Йорну иногда казалось, что на целую жизнь) старше остальных бакалавров, Найт Клаймерс могут не только возродиться, но и выйти на новый качественный уровень – на уровень доселе небывалый в двухсотлетней исторической перспективе. Даже кумир и классик жанра Джефри Уинтроп Янг рисковал навсегда поблекнуть на их фоне. Риски они тоже брали на себя гораздо большие, чем нарушители спокойствия первых поколений, поэтому усваивать нелегальную спортивную дисциплину приходилось куда усерднее прадедов. Речь шла не о сломанных конечностях и исключении из университета, но о тюремных сроках и волчьем билете на всю оставшуюся. Йорн жестко пресекал любые попытки в разговорах вызнать, где он обучился запрещенному искусству двигаться в пространстве за пределами двух измерений мостовой, и выдрессировал Кита, Амоса и Иво довольствоваться одной лишь возможностью внимать химере, не задавая вопросов и беспрекословно слушаясь на тренировочных вылазках. Когда кто-то из студентов начинал вдруг воображать, будто «у него получается», Йорн всегда умел спустить на землю и разъяснить, что «человеческий детеныш» не умеет ничего и рискует проколоться в самый ответственный момент. Грэг на первой встрече козырнул навыком делать «флаг» на фонарном столбе, и получил от Йорна оценку «удовлетворительно» вместе с замечанием, что танцы на пилоне – это какой-никакой гимнастический бэкграунд, но теперь Бакстону нужно выучиться хотя бы отжиматься в «самолете». Грэг, конечно, ударился в амбицию, а Йорну больше всего действовала на нервы человеческая жажда выковыривать ложкой в космическом бетоне свое уникальное место. Именно от этой ненасытной нарциссической похоти Йорн бежал «в среду», в географию и пространство, но и среди кирпичных стен, труб, парапетов, поручней и готических каменных переплетений она его опять настигла. Впрочем, еще больше, пожалуй, ракшасу действовало на нервы колоссальное усилие, которое требовалось абсолютному большинству сапиенсов, чтобы стать самими собой, по дороге зачастую покалечив других. Ползучее бодание с Грэгом Бакстоном усугублялось тем, что на момент появления Грэга в клубе Йорну было трудно держать марку из-за сломанных полгода назад ног, и первые два семестра он ограничивался инструктажем, а Бакстону оставалось только на слово верить, что «Аланд – это реально долбаный сверхчел». – Короче, парни, если командным усилием удастся извлечь головы из задниц, то встречаемся, как обычно, в выходные. И больше не изъясняйтесь, пожалуйста, иероглифами про “where stars and stripes and eagle fly…”, – последнее Йорн сказал с гротескным южным американским акцентом, вспомнив какую-то старую и до оскомины патриотическую кантри-песенку из досистемного прошлого. И ушел, намеренно оставив всю компанию в крайней растерянности и с «переквашенными харями», как непременно выразился бы Брайан. – Йорн! Постой! Грэг нагнал его, когда Йорн и так стоял на перекрестке в самом начале Кингз Парейд, раскуривая сигарету и решая, пойти ли ему направо в Сейнт Джонс к Кристине пить ночной кофе с коньяком или налево в родной Питерхаус, дабы, наконец, выспаться. Неделя выдалась набитая под завязку дэдлайнами, и Йорн к воскресенью вымотался от многочасового ракшасьего скорочтения: параллельно левым глазом одну страницу разворота, правым – вторую. Йорн обернулся и посмотрел на слегка запыхавшегося Бакстона поверх очков. – Ой, поделишься сигареткой? – заулыбался Грэг, подчеркнуто стилизованно изображая подхалимство, и сверкнул при этом хитро черными южными глазами. Йорн молча протянул ему пачку и дал прикурить от зажигалки. – Ты куда сейчас? Черт, промозглость какая сегодня… – Ах, матушка, в церкви сквозняк продувной! Куда как теплей и приятней в пивной! Там пива в достатке и пьют без оглядки – в раю же, известно, другие порядки… – продекламировал Йорн смотря на то, как Грэг выразительно ежится, смакует сигаретный дым, втягивая модно впалые щеки, и пытливо разглядывает шрамы на щеках ракшаса. – Слушай, я переговорить хотел, – Бакстон постарался придать лицу более серьезное выражение. – Не наговорился? – Чего ты такой злой? – Грэг засмеялся. – Так в какую сторону? Направо? Налево? Прямо? – он с многозначительным намеком кивнул на стену Кингз Колледжа, украшенную фигурными башенками и каменным кружевом в проемах стрельчатых арок. – Я с тобой прогуляюсь. Йорн мысленно прикинул, какой из колледжей располагался ближе, но безошибочная пространственная память рапакса, подсказывала, что расстояние от Беннет стрит как до Питерхауса, так и до Сейнт Джонс было совершенно одинаковым. Йорн чуть покривил губы и кивком пригласил Грэга следовать за ним направо. – Слушай, я знаю, в чем я прокололся, – деловито начал Грэг, вышагивая рядом с химерой, заложив руки за спину. – Не надо мне было про отработку заикаться. Но, вроде, и благотворительностью заниматься тоже как-то… все-таки приличный риск. – Так не занимайся, никто тебя не заставляет, – Йорн пожал плечами, но посмотрел на него выжидательно, стараясь понять, в какую сторону Бакстон поведет разговор. – Да я даже не про то. Я понимаю, что ты меня считаешь прощелыгой… – Это очень по-теккереевски выражаясь, – не скрывая иронии, заметил Йорн. – Что ж так откровенно-то? – Грэг снова хохотнул. – Что ж я буду лукавить с друзьями? – в ответ ракшас оскалился, особенно выделив последнее слово. – Иными словами мудаком ты меня считаешь… Потому ты мне и нравишься! – опять ехидно польстил Бакстон и хлопнул его по плечу. Йорн из-за этого жеста ощутимо вздрогнул, с трудом сдержавшись, чтобы не перехватить его руку. – Ну, у меня такие социальные рефлексы, автоматизмы сознания, я за собой порой замечаю и сам же задаюсь все чаще вопросом: на хрена я так поступаю? У нас это, видимо, в семье: маман с папá, как Бонни и Клайд. Никогда, мне кажется, не слышал, чтобы они разговаривали на отвлеченные темы, без конца бизнес, бизнес, бизнес. Старые деньги, фамильная черта. – Это душераздирающее признание, Грэг. – Смейся, а меня в последнее время привычный образ мысли наталкивает на все большие сомнения. И это очень… как бы поточнее выразиться… очень непривычное состояние. Знаешь, какой у меня был самый крупный бизнес-проект в Итоне? – Ты нашел способ обходить «Кибер-проктора» и писал курсовые на заказ? – О, если бы, я бы тогда озолотился! Вот же времена когда-то были, только бабки давай… Папá говорит, что пописывал, ох и пописывал в свое время. Нет, я кое-что другое замутил. Только никому, ладно? Но я знаю, что ты не болтливый. – И что же за проект? – с едва намеченной настороженностью поинтересовался Йорн и прищурился искоса на студента. – Эксклюзивные вечеринки с кулачными боями и тотализатором, – понизив голос почти до шепота и ловя каждое движение на точеном лице студента Аланда, сообщил Грэгори Бакстон. Йорн, к его радости, отреагировал – слегка дернул бровью. – У нас были парни, которых в детстве предки пихнули на бокс, потом после тринадцати, как полагается, расторгли, контракт с «Олимпиоником», ибо могли себе позволить выплатить неустойку. Им главное, чтобы деточка «гармонично развивалась», – Грэг насмешливо показал пальцами кавычки. – В общем, деточки развились гармонично и захотели бабла на цацки-шампусики. Вот мы с девками, бывало, тысяч по пять за вечер срубали, нам треть, «гладиолусам» – треть и владельцам помещения тоже треть. Два года развлекали народ, отбою не было при всех фильтрах и фэйс-контролях. Мне разведка донесла, что в Кембридже ниша пока свободна… может развить начинание? – хмыкнул Грэг. – Пригласишь? – хитро сузив глаза подначил Йорн. – Хм, сказал бы, что говно вопрос, но есть нюанс, – Бакстон вдруг как будто посерьезнел. – В одном аспекте того, что мы делали, я собой не горжусь, и думаю, что ты бы не оценил. – А именно? – Матчи были срежиссированы. У нас выработалось много сценариев, отыгрывали в зависимости от ставок. Но срежиссированы были мастерски, скажу без ложной скромности. Кровища – настоящая и фальшивая – распухшие рожи, раскуроченные кулаки, экшен – по высшему разряду, но… Все это для укуренной толпы, которая под утро собственную ширинку не отличит от театральной портьеры. – Я польщен, что ты такого высокого мнения о моей склонности к эстетизации насилия, Грэг, но к чему вся эта перипатетическая исповедальня? – А, собственно говоря, возвратимся к вопросу о мудаках, прощелыгах и церебральных микрочипах, – загадочно проговорил Грэг. – Что ж, возвратимся, – Йорн теперь уже со всей внимательностью вслушивался в слова Грэга Бакстона и старался ни на секунду не выпускать из вида его лицо. Грэг ужаснулся бы, если бы узнал, насколько красноречиво разглагольствует параллельно его речи сетка капилляров под тонкой и от природы бледной кожей, мало скрывающей непроизвольную работу мимической мускулатуры и сосудистой системы. – Я немного остыл, поразмыслил, и мне, пожалуй, нравится твоя реакция, иначе я бы совсем перестал понимать, что ты за человек. Повторюсь: у меня есть определенные социальные рефлексы, я отдаю себе в этом отчет. Изначально я пораскинул, что времени на разговоры мало, надо выкрасть чипы и поставить чела перед фактом. Без жесткого шантажа, но намекнуть, что неплохо бы услугу за услугу. Можно даже через какое-то время, когда разберемся в ситуации, понаблюдаем за самим челом. Но ты меня правильно прихлопнул, заставил кое-что вспомнить, а то оно как-то на общем фоне событий затерялось. – Что именно? – Йорн нахмурился, а Грэг сделал серьезное, почти покаянное лицо, хотя в глазах его мелькало опять что-то не вызывающее доверия. – Мы, я так понимаю, пришли, – Бакстон специально сделал вид, что отвлекся, и кивнул на арку главного входа Сэйнт Джонс, над которой возвышались два пятнисто-рогатых геральдических йейла. Портер в прозрачном пластиковом дождевике, натянутом поверх форменного костюма и легкого весеннего пальто, дежурил возле черного провала калитки в закрытых на ночь воротах. Йорн узнал господина Фаллона – типа относительно добродушного, но притом внимательного и дотошного, и с некстати хорошей памятью на лица. – Да, мы пришли, – отчеканил Йорн, продолжая молча курить и рассматривать Грэга. – Ты туда? – Туда. – Какое совпадение… – В смысле? – Да так, ничего… Словом, мне импонирует то, что ты сказал про деньги. Я все думал, думал, почему уже два года сижу в Кембридже, на золотой, считай жиле, и никак не соберусь возродить клуб, у меня даже одна из наших девок-организаторов тут учится, баба-локомотив. У тебя, кстати, никто не продает билеты на Майский Бал в Сэйнт Джонс или Тринити? А то она с удовольствием… тебе процент за посредничество, – Йорн отрицательно покачал головой. – Ну, ок, на случай если вдруг. Короче, моему внутреннему оку после того, как ты нас давеча послал, внезапно открылись две вещи. Во-первых, меня задрали мероприятия и взаимоотношения, в которых я что-то выдаиваю из других, а те, симметрично, из меня, – Грэг опять многозначительно смолк, изучая реакцию Йорна. – А вторая? – Мне нравится, что тебе на все насрать, Йорн. Это очень… как бы поточнее выразиться... сексуально. В хорошем смысле. – Мне отнюдь не на все и отнюдь не насрать, – ответил Йорн, пытаясь разгадать, о чем Грэг вообще толкует, приняв позу эдакого знатока потайных ходов и замурованных комнат во дворцах человеческих душ. – Ну, я не знаю, лучше только ты сам можешь объяснить, может, тебе не насрать, а поссать или наплевать, или еще какими-то телесными жидкостями окропить. Но… в общем, я смотрю на тебя на сессиях Найт Клаймерс, и четко понимаю, чтó не является причиной твоего паркура головного мозга. Это и не поиск острых ощущений, и не преодоление страхов, и не попытка доказать кому-то свою ценность, и не скука, и не желание побесить предков, и не коллекционирование атлетических побед, и в элитную тусовку, я так предполагаю, тебе не особенно нужно… – Ты рассуждаешь в лучших апофатических традициях Упанишад, мне это нравится. – Ты о чем? – Об определении Абсолюта через отрицание, нети-нети, «не то, не то». – Кхм… Как скажешь… но вообще я имел в виду, что вся эта мелкотравчатая нарциссическая хрень к тебе как будто не липнет. А вот что тогда? Я хочу разобраться, как ты это делаешь и делать хоть что-то в жизни также, кристально просто, без объяснений, «не потому, и не поэтому», без оглядки на пользу, вред или чужое мнение. – Собирай марки, – недобро оскалился Йорн. Грэг засмеялся: – Думаешь, я ничем, кроме потребительства не способен заниматься? Не, у меня другие наклонности. К тому же один мой предок в конце девятнадцатого века занимался марками, там такая коллекция сохранилась, что он любого филателиста уделал на триста лет вперед. Только не напоминай, что я минуту назад сам сказал про «без оглядки на чужое мнение»! Йорн довольно длительное время молчал, докуривая сигарету, потом выдохнул последний клуб дыма и выбросил окурок в уличную урну. Помолчал еще. Грэг терпеливо ждал. – Я подумаю над вопросом чипов. Если полезу, то мне кое-что понадобится, и мне нужно это сначала раздобыть. – Когда встречаемся? – сдерживая вспыхнувший азарт, с готовностью спросил Грэг. – Пока не знаю. Найдешь меня сегодня ночью – тогда я весь твой. В хорошем смысле. Но я еще ничего не решил. Грэг всплеснул руками. – Да Йорн, блядь! Ты серьезно? – Я все сказал. Если не свистишь про то, что «хочешь разобраться, как я это делаю», тогда подумаешь головой, наберешься терпения и изыщешь пути. Хотя лучше забудь ты про все это дело. Когда занимаешься непотребствами ради острых ощущений, по крайней мере, всегда можно остановиться, «нети-нети» такого шанса не дает. – О, Йорн! Покажи мне Путь! – комически вскричал Бакстон. Йорн посмотрел на него пронзительно, потом запустил руку во внутренний кармана пиджака и вынул раскладной нож, развернул лезвие, поднял его перед глазами, словно свечу или цветок, и улыбнулся, ничего при этом не сказав. Затем снова убрал нож в карман. – У тебя, не скрою, зачетно получается играть в гуру, но ты уж не переигрывай. – Грэг, не смотри на все через призму своих бизнес-проектов и учись различать, кто играет, а кто – нет. В жизни пригодится. – Вот козлина-то горная, а! – снова нервно хохотнул Грегори Бакстон, едва не дав петуха. – Я – горная, но не козлина, если меня ковырнуть, я – совсем другое животное, – Йорн махнул ему рукой на прощание и, обхлопывая одежду в поисках университетского удостоверения, отправился к портеру, объяснять, зачем ему опять на ночь глядя до зарезу понадобилось в чужой колледж.