О чудесах полового созревания, высоком искусстве и прекрасном во всех отношениях Арсении Сергеевиче

      Помните все те мемы, взятые из золотой коллекции российского кинематографа двухтысячных, выпускаемой на конвеерах подпольных фабрик первого канала? Там где ещё "Да она не может любить меня!", "Да я люблю тебяяяя!" и прочая нетленная классика, способная раскрутить покойных театральных метров до состояния буровых установок, пробивающих окно в саму приесподнюю. Если помните, то держите в уме, а если нет, то, впрочем, ум этот просмотром лучше не забивайте от греха подальше.       Вы спросите, к чему эта глумливая подводка? А вот к чему: говорят же, кто в армии служил, тот в цирке не смеётся? Антон ещё не служил, но над выхлопами несанкционированных театральных кружков может теперь разве что драматично всхлипнуть и хапнуть самогона. А потому что, дамы и господа, жиза.       Жиза жизненная и масло маслянное, которое уже разлила злодейка-судьба, предвкушая, как эпично на нем наебнется ваш покорный слуга.       К концу дня альфа превратился в тестостероновую бомбу, готовую взорваться в любой момент, и примерно к часу ночи, когда недавнее открытие ящика Пандоры надёжно и прочно закрепляется на подкорке его сознания, механизм срабатывает. Благо, оперативная группа поддержки, экстренно собранная после случившегося, берет основной удар на себя. –Тох, ты, главное, не накручивай. - Поз в который раз предпринимает попытку успокоить друга, но результатов это даёт примерно ноль, так как альфа в данный момент находится где-то между блаженной эйфорией и фатальным пиздецом.       Если судить со стороны, то скорее ближе к последнему: сидит весь такой бедный и несчастный, распластанный лицом на кухонном столе, и дёргает многострадальные кудри под причитания Оксаны. –Ну, всё-всё, дорогуша, перестань так убиваться. Всё ведь на самом деле замечательно, да? Ты его так долго любил, и вот, он оказался твоим истинным. Прям сказочный сюжет!       Матвиенко дёргает её за руку и качает головой, выразительно стреляя глазами на Шаста, как бы намекая, мол, "молчи, хуже сделаешь". –Дело не в этом, Окс. - убитым голосом отвечает Антон и, подняв голову, трёт покрасневшие глаза, –Я проебался. Думал только о себе, как бы не спалиться, не опозориться. Как последний трус. А на чувства Арсения Сергеевича забил. Я ведь даже ни разу не задумался о том, что это может как-то повлиять на него. А он эти две недели места себе не находил, понимаете? Вы видели его вообще? –Ну, он был тихим... - неуверенно тянет Оксана, переводя взгляд на Диму в поисках поддержки. –Если подумать, он и правда вёл себя немного иначе на лекциях. С первого взгляда не скажешь, Арсений Сергеевич всё-таки хороший преподаватель, но да, иногда он казался более зажатым и... потерянным, что ли.       Антон стойко выслушивает, нервно отстукивая пальцами Шостаковича по столу и, не выдержав внутреннего напряжения, подрывается, едва не роняя стул. –Ему было плохо, он загнался из-за меня! Это я тупой, до меня все вечно в последнюю очередь доходит, а он сразу понял, что мы истинные! И знаете, что он подумал? – Тох, ты сядь... –Он решил, что от него отказались! Что он не понравился своему альфе! Что от него просто сбежали! Как будто бы это вообще возможно! Черт! - он снова падает на стул и зарывается пальцами в волосы чувствуя, как неприятно давит в висках.       Дима видит, как хреново его другу - бледное лицо, покрасневшие глаза, подрагивающие руки, искусанные губы и полное непонимание, что делать дальше. Конечно, это не особо отличается от того, как Шаст выглядел последние две недели, но теперь ко всему прочему прибавилось разбитое сердце. –Давайте мы все успокоимся. То, что ты сейчас форсируешь, делу не поможет. А ситуацию нужно как-то разруливать. - говорит Матвиенко, сохраняющий холодный рассудок, как самый старший и опытный из всей компании. –Нечего разруливать, Серёг. Я ему не понравился, и он никогда не захочет быть со мной. Теперь - точно. А я ещё... по наивности думал, что когда-нибудь... –Звездочка, ну, вы же всё-таки истинные. –Это ничего не значит. –Как не значит? - начинает возмущаться омега, но Матвиенко её перебивает. –Вообще-то он прав. –Природа не может ошибаться!       Серёжа устало вздыхает и обращает все свое внимание на Оксану, и Шаст может поклясться, что его взгляд теплеет, а интонации в голосе смягчаются; говорит он почти в поучительной манере, которая многих бы задела и оскорбила, но ребята наоборот стараются прислушаться к единственному человеку в этой комнате, который хотя бы примерно может знать, как не наляпать ошибок. –Оксана, мы живём в реальном мире. Не в мелодраме, не в романтической комедии и не в романах для омег за сорок. Истинность - это не сказочное явление, а быть истинными - не значит автоматически любить друг друга до гроба. Вас может тянуть друг к другу, вы можете испытывать физическое влечение, но множество пар расстаются, потому что ни чувств, ни возможности ужиться вместе у них попросту нет. Истинность - это просто биология. Вы идеально совместимы физически, и ваши инстинкты заставляют вас испытывать страсть для создания здорового гармоничного потомства. Но природа не заложила в инстинкты высоких чувств. Нельзя забывать, что в первую очередь мы всё-таки разумные люди с потребностью в душевной близости, а потом уже потомки диких волков.       Оксана кажется печальнее с каждой секундой, что выдают надутые бантиком губы и опущенные хрупкие плечи, и Матвиенко думает, как сильно она похожа на капризную принцессу из сказки; Шасту кажется, что у него отняли последние крупицы надежды, от того в груди неприятно заныло от разочарования, а желание забраться под кровать и тихонечко заплакать стало непреодалимым; Дима думает о том, что чисто теоретически у Арсения и Антона действительно могли бы получиться уникальные дети - красивые, высокие, талантливые и крайне умные, если бы мозгами пошли в омегу.       Повисает неприятная тишина, во время которой каждый рефлексирует о своём; над Шастом можно рассмотреть метафорическое депрессивное грозовое облачко, и Матвиенко обречённо вздыхает. –Ты объективно был не в том состоянии, чтобы объясняться с ним, мы чудом оттащили тебя. Было бы хуже, увидь он тебя в том состоянии, подумал бы, что его истинный - похотливое животное, не дающее ему право выбора. Да и он ведь ещё долго отходил, помнишь, что Паша рассказал? Вы оба пожалели бы в той или иной степени. На данный момент всё сложилось именно так, как должно было. Другого варианта просто нет. –Что мне теперь делать? - устало бурчит себе в ладони альфа. –Я думаю, есть смысл попытаться с ним поговорить. Расскажи ему всю правду, как есть, но максимально мягко и спокойно. Будь готов к тому, что тебе исполосуют щеки. Но скорее всего, он сам сейчас на эмоциях, так что лучше не избегать его, оставляя в неведении, потому что он может просто накрутить себя ещё сильнее и увериться в своих же выводах. Ты должен понять, что вы оба остро переживаете эту ситуацию, но, как альфа, обязан взять за неё ответственность. Ты созрел физически, но также должен повзрослеть морально. Научись включать мозги, это нетрудно.       Поз согласно кивает и осторожно опускает ладонь на плечо друга, понимая, что тому и правда предстоит большая работа над собой, если альфа хочет заполучить взрослого омегу. Взгляд Антона проясняется, он глубоко вздыхает и постепенно наполняется серьёзной решимостью. –Ты прав. Я попробую.

***

–Ты знал!       Паша ловко уворачивается от летящего в него стакана и прячется за барную стойку, молясь всем богам, чтобы разъяренный друг не угрохал ему бутылки с дорогим алкоголем. Пока что чудеса меткости он не проявляет, но с каждой секундой его скромный бар грозится превратиться в самую настоящую горячую точку.       Благо, до открытия оставалось ещё около сорока минут. – Арс, бога ради, успокойся! - Воля предпринимает очередную попытку успокоить его, но и она не увенчалась успехом - в ответ раздаётся такой страшный рев, что он покрывается мурашками и прикусывает язык. –Сука, ты знал, что этот шкет зажал меня тогда, ты видел и промолчал! Как ты мог?! Боже, я итак опозорился, так ещё и перед студентом! Ты серьёзно думал, что это не вскроется? Что мне теперь делать?! Как возвращаться в институт?! –Ну, ты же возвращался туда как-то последние две недели... - раздаётся снизу тихое бурчание, за что младшему омеге тут же прилетает по шапке бирдекелем. –Как просто! А сам я не догадался!       Арсений выглядит полностью выбитым из колеи, его руки мелко подрагивают в приступе гнева и паники, но последняя быстро истачивает его силы, и мужчина медленно сползает на пол, больно ударяясь затылком о барную стойку и тихо сокрушенно выдыхая. На смену агрессии быстро приходит апатия. –Я в дерьме.       А Воля понимает, что реально ведь в дерьме. Ситуация кажется безвыходной и сюреалистичной; прослеживая жизненный путь Арсения, а они знакомы достаточно долго, чтобы Паша был осведомлён о некоторых подробностях, на поприще личной жизни Арсению всегда везло как утопленнику. То этот Крид, тенью бродивший за Арсом последние три года: смазливый, богатый, но ветренный, падкий на красивых омег, надёжный как стул на трёх ножках. То Мигель - в целом норм тип, из хорошей семьи, амбициозный и мечтающий реализоваться заграницей, но со странным пунктиком жениться только на интеллигентной омеге, с которой не стыдно показаться в приличном обществе. Мотивы эти с самого начала попахивали меркантильностью и нарциссизмом, поэтому решение дать отворот было принято единогласно (то есть, Волей, Арсом и консилиумом тараканов в его голове). Ну и ещё десятки ухажеров Попова, желающих заполучить такого "идеального" мужа, но совершенно не желающих разглядеть что-то за ширмой его "идеальности".       А теперь ещё и Шаст - вишенка на торте двадцатидвухлетней выдержки, с которым, на первый взгляд, каши вообще не сваришь.       Настороженно выползая из своего укрытия, Паша оценивает потери заведения, коих оказалось не так много, и тихонечко устраивается рядом с омегой плечом к плечу, подгибая под себя ноги. Пауза не длится долго, и вскоре Арс, меланхолично смотря остекленелыми глазами перед собой, выдаёт: –Он просто сбежал, Паш. - нервно подрагивающие руки он складывает на груди, пытаясь взять себя в руки, - Знаешь почему? Потому что он молодой, красивый и талантливый. Он изменился, вырос и стал настоящим альфой, и теперь за ним будут бегать толпы омег. Ему не нужен старый преподаватель, который в скором времени даже родить ему не сможет. Он так быстро сбежал тогда... - тихий надломленный смех кажется Воле настолько жутким, что, кажется, надолго врежется в память, –Насколько же отвратительным я ему показался?       Паша хочет спросить, почему для друга это стало такой трагедией, ведь вряд ли за несколько дней в нем могли возникнуть глубокие чувства к парню. А потом он понимает - дело тут не в любви, а в том, что взращенные годами комплексы Попова были наживую распотрошены непосредственно Шастом и... как ни странно самим Волей, скрывшим от него важные факты. –Ну... Вообще, чисто технически он не сбежал. - начинает он свою исповедь, готовясь защищаться от тумаков в свою сторону, но старший только вздрагивает и переводит на него непонимающий взгляд. –Что..?       Паша шумно вздыхает и выпрямляется, разворачиваясь к другу корпусом. –Его от тебя оттаскивали. Мы думали, Шастун тебя прямо на барной стойке покроет. Прости, что сразу не сказал... –Чего?! - глаза омеги загораются жизнью, но выглядит он негодующим и растерянным и, по-крайней мере, не грозящимся свалиться в депрессивный период. –Поэтому я не хотел тебе рассказывать. Он подошёл тогда, и его будто бы подменили. Даже я испугался его, честно, думал, что он просто порвёт меня. А потом началось всё это, и он почти тебя пометил. Его скрутили и с трудом вывели из бара. При виде тебя он полностью потерял над собой контроль. - следя за чужой реакцией, Паша с опаской распутывает этот клубок на свой страх и риск, решая, что пусть лучше Шаст в глазах Арсения будет животным, чем отвергшим его истинным. –Арс, я думаю, что тут всё не так просто. Он не отказывался от тебя, понимаешь? Он хотел заключить союз. Именно поэтому я не сказал тебе тогда, потому что он... Я думаю, что он не имел права проявлять к тебе насилие. Лично мне кажется, что Шаст может быть для тебя... опасным.       Информацию о резком "взрослении" альфы омега решил оставить при себе, во-первых, потому что явно не от него Арс должен об этом узнать, а во-вторых, брать на себя ответственность за раскрытие чужих тайн он не хочет. Но и без того эффект был достигнут: Арсений прямо-таки воспылал румянцем, судорожно бегая глазами по бару и пытаясь переварить полученную информацию, и заодно хватал ртом кислород в приступе тахикардии. Выглядел он уже куда лучше, и, что важно, уже не таким загнавшимся. Паша удовлетворенно усмехнулся, ощущая, что выполнил свой долг бесплатного психолога. –Не могли оттащить, значит. - протянул Попов, нехорошо сверкая глазами.

***

      В это солнечное утро понедельника Арс чувствовал себя шальной императрицей и кисейной барышней в одном лице. Знание о том, что его истинный (долбоеб) совсем не отверг его, а как раз-таки совсем наоборот, придало оптимизма и повысило самооценку от "я у мамы Рыбы" до "не для тебя мама рыбку растила".       Настроение было боевое, но настороженное, ведь сегодня, уже спустя день, взяв себя в свои тревожные руки Арсений, как самый настоящий большой мальчик, идёт на работу. Ему сравнительно спокойно, а лёгкое предвкушение лишь подстегивает азарт, хоть и наровит вот-вот сорвать дыхание.       Конечно, ему страшно. Страшно встретиться с этими зелёными глазами, обговорить возникшую ситуацию и ещё страшнее почувствовать что-то неконтролируемо-приятное в груди. Но он должен справиться, потому что по меньшей мере он старше, чем его альфа.       Его альфа.       Звучит очень хорошо.       На подходе к Академии Арсений начинает торговаться сам с собой, устраивая внутренние дебаты: с одной стороны, минусы очевидны - Антон ещё совсем мальчишка, его студент, не способный контролировать свои инстинкты из-за какого-то сбоя в организме. Но с другой - мальчишка-то уже вырос в, как уже подмечал ранее сам Арсений, красивого, талантливого и весьма... будоражащего фантазию альфу, а дальше будет только лучше, если посодействовать его позитивному росту. И все же между ними слишком большой на первый взгляд разрыв. Но ведь Арсений вроде как и сам ещё не старик, а вполне себе, особенно в этих обтягивающих брюках и полупрозрачной рубашке под строгим пиджаком... –"Надеюсь, меня не уволят." – думал Арсений, стоя перед зеркалом на гуманитарной кафедре и рассматривая острые ключицы, виднеющиеся через лёгкую ткань. А если и уволят, то Антону придётся сильно постараться, чтобы попасть в престижный оркестр с высокими зарплатами, дабы обеспечить омегу и их будущих детей.       Мужчина морщится и брезгливо отогняет от себя шутливые мысли.       Ещё чего не хватало.       Первой парой у него были желторотики из колледжа, не сводящие по-детски восхищенных глаз с Арсения Сергеевича. Конечно, это было приятно, особенно когда группа совсем юных омег засыпали его комплиментами после лекции, но ещё приятнее было бы, сумей они отличить портреты Пушкина, написанные Кипренским и Тропининым.       Не особо приятными оказались сальные взгляды некоторых преподавателей в столовой, на которые Попов лишь строптиво закатывал глаза. –Арсений, у тебя кто-то появился? Выглядишь очень пикантно. - прозвучало над ухом кокетливое женское мурчание. Обернувшись, мужчина видит Маринку - преподавательницу русского и литературы, хитро оглядывающую его с ног до головы. Они часто вместе пьют кофе в перерывах, во время которых она любит сетовать на своего мужа и всячески улюлюкать про свое чадо, но личную жизнь Арсения они редко обсуждали. –С чего ты взяла? - невозмутимо поправив воротник, спрашивает омега, промакивая губы салфеткой, от чего парочка альф за студенческим столом давятся слюной. –А как же? Для кого-то же ты так нарядился! Ты, конечно, всегда одет со вкусом, но сегодня это определённо что-то особенное! –Исключительно для себя любимого, Марин. Не родился ещё тот альфа, для которого я буду наряжаться.       Тут Арсений, конечно, слукавил. До Пугачевой он, слава богу, так и не дорос, прежде чем найти своего истинного.       Когда он вошёл в аудиторию гордой стремительной походкой, третий курс уже ждал его на своих местах; кто-то судорожно повторял конспекты, пытаясь впихнуть в голову невпихуемое, кто-то повторял репродукции, скаченные на телефон, а кто-то, являя собой поговорку "Сгорел сарай - гори и хата" меланхолично рисовал на листочке закорючки в ожидании неминуемого.       А именно, так называемой промежуточной аттестации, что в простонародье обзывалось "актом извращенного интеллектуального насилия по-поповски". По обыкновению милейший во всех отношениях преподаватель по искусству, всегда топивший за дружественную атмосферу в группе, будто бы под действием проклятья старой ведьмы из средневековой сказки превращался в самого настоящего морского кракена.       В аудитории резко стало тихо - студенты, позабыв о своих сильных духом бесстрашных предках, одним дружным сплоченным коллективом притворились мёртвыми опомсумами, завидев опасность.       Выглядело это умилительно, и Арсений с трудом сдержал своего внутреннего садиста, который по древнему студенческому поверию питался исключительно слезами молодцев-недоучек. Функция эта была врождённая, ведь предрасположенность к преподаванию, как известно, заложена не иначе как на генетическом уровне, а значит, винить его в простых радостях доморощенного социопата было никак нельзя. –Итак, уважаемые студенты. Напоминаю, что сегодня мы проводим небольшой опрос, который поможет нам всем выявить уровень знаний каждого из вас. - последние слова были намеренно выделены, что сделало атмосферу в аудитории ещё более напряжённой, – И, как вы все знаете, до зачёта я никого не допущу, пока не услышу внятных и чётких ответов. На тройки в дипломе можете не рассчитывать. Либо пять, либо на пересдачу.       Арсений вольготно облокотился бедром о стол и обвёл довольным взглядом аудиторию, будучи уверенным в том, что сегодня-то им воздастся за все их прогулы и неспособность некоторых оторваться от экрана телефона ни на секунду. Хотят они этого или нет, а он за все года преподавания ещё никого не выпустил из института, пока не вылепил из них образцовую интеллигенцию. По-хорошему или по-плохому.       У Шастуна, сидящего на одной из передних парт, перехватило дыхание. В груди сладко заныло, внизу живота возникло предательское напряжение, а глаза отказывались отпускать силуэт омеги, буквально пожирая его. Лишь усилием воли альфа смог сдержать выплеск гормонов и стон обожания.       Арсений Сергеевич выглядел как блядский порно-актёр.       В голове тут же возникли тысячи фантазий эротического содержания, участниками которых становились и обтянутые чёрными брюками бедра, и почти прозрачная шифоновая рубашка, через которую особо пытливым удавалось рассмотреть голую кожу, и ни в чем неповинный стол. И даже указка, коей никогда в этой аудитории не существовало.       Арсений столкнулся взглядом с Шастом, тут же схватившегося за край парты, и, задержавшись на несколько мгновений, быстро облизнул пересохшие губы, внутренне содрагаясь от того, как сильно потемнели зелёные глаза. —"Любуйся, "суженый" мой. Ведь ничего большего тебе не светит."       Сам Антон выглядел с иголочки, разве что букета цветов на парте не хватало - в майке с какой-то рок-группой, чёрном пиджаке и с пакетом. –"Ну, жених - ни дать, ни взять." - скептически хмыкнул мужчина, незаметно закатывая глаза и пытаясь убедить себя в том, что вовсе не испытывает никакого порочного желания намотать на кулак крупные металлические цепи с чужой шеи и вылизать тяжёлые клипсы в ушах.       Арсений дёрнул головой.       Нет, нельзя поддаваться очарованию мальчишки в такой момент. Сначала работа, потом уже дела сердечные. —"Как безвкусно. Обвешался цацками как трудный подросток, ей богу. Скорее всего даже конспекты не открывал, бессовестный... Ладно уж, вернёмся к нашим баранам, заскучали небось."- усмехнулся про себя омега и развернулся к проектору выводя на экран некую папку, при виде которой на экзамене содрагались даже самые стойкие. Вмещала она в себя не одну сотню репродукций, начиная с наскальной живописи и античных руин, которые никто и никогда в здравом уме не мог различить, и заканчивая геометрическими абстракцями Малевича, которые Арсений Сергеевич включил в список чисто из вредности, чтобы попугать студентов и показывать "особо отличившимся" в наказание. Но это он оставит на десерт.       Развернувшись к толпе юнцов, старательно прячущих глаза в парту, пол и другие горизонтальные поверхности, омега сцепил руки за спиной на манер злодея-британца и резко провозгласил: –Начнём с простого! Шастун, назови мне три самые известные египетские пирамиды. Их греческие и египетские наименования соответственно. –"Назвался истинным - умей соответствовать." - мстительно подумал омега; Антон выглядел уверенно и спокойно, а от голоса, глубокого и уставшего, а ещё парадоксально родного, стало не по себе и заныло где-то в груди. Чувство это было тут же нещадно подавлено. –Хеопс, Хефрен и Микерин. Они же Хуфу, Хафра и Менкаура. - отчеканил тот, даже выпрямившись от хлесткого армейского тона мужчины. –Расположение? –Долина Гиза. –Точнее. –Плато Гиза, она же некрополис древнего Мемфиса. –Хорошо. - хищно сощурив глаза, мужчина слегка откинулся на стол, опираясь руками позади, и Шастун мысленно дал себе пощёчину; нельзя было отвлекаться, –Пирамида Джосера тебе о чем-нибудь говорит? –Да. –Что "да"? - раздражённо вскинул подбородок мужчина, надеясь подловить альфу, но тот тут же исправился, кивая и закусывая губу. –Пирамида, построенная Имхотепом в Саккаре для погребения фараона Джосера. –И чем она отличается от трех предыдущих? –Она имеет ступенчатую форму в то время, как Хуфу, Хафра и Менкаура строго геометрическую, пирамидальную. –Неплохо. - хмыкнув, Арсений неожиданно для себя вздохнул с облегчением, радуясь, что мозгами его альфа всё-таки не обделен, как и уважением к его предмету. Но спуску давать ему не хотелось, поэтому, отстранившись от стола, он принебрежительно бросил, даже не смотря на мальчишку, –Но учти, что вопрос базовый, поэтому к тебе я ещё вернусь. А пока продолжим. Следующий вопрос, и на него ответит...       И тут началось. Стоны, сопли, оправдания, попытки вытащить из нерадивых умов хоть какие-то крупицы знаний, нервно дергающийся глаз Арсения Сергеевича, пытающегося убедить себя в том, что бить студентов нельзя, а нервные клетки вообще не восстанавливаются. –Бога ради, научитесь хотя бы отличать Моне от Мане, и я лично вам дипломы вручу и фанфары сыграю!       Справедливости ради стоит отметить, что хотя бы несколько студентов не устраивали рассинхронное плавание, и могли вполне чётко ориентироваться в материале, и лишь эта небольшая отдушина удерживала нервную систему преподавателя на плаву. И Шастун. –Шастун! - устав от блеяния омеги, близкой к приступу панической атаки, мужчина вновь обратился к своему "особенному" студенту, желая хоть какого-нибудь душевного успокоения. –Кетцалькоатль - расскажи нам всем, что я имею ввиду. –Да он на ходу это выдумал, я вам отвечаю! - послышались возмущенные шепотки с задних рядов. –"Пернатый змей", один из главных божеств ацтеков. - облизнув пересохшие губы, выдавил из себя альфа, который всё это время только и любовался разгоряченным возлюбленным, восхищаясь его буйной стороной. –Ещё. - бросил тот, понимая, что здесь-то студент точно посыпится, ведь нельзя охватить весь учебный материал в таких подробностях, даже если альфа кипел над конспектами всю ночь. –У Майя назывался... сейчас.. - нахмурив брови, Антон заставил шестиренки в голове шевелиться, и неожиданно для себя выудил из пыльных архивов долговременной памяти то, чего, он мог поклясться, даже не знал, - К-кукулькан?       Арсений удивлённо вскинул брови, смотря на такого же удивлённого своим ответом мальчишку, и медленно кивнул. –Очень хорошо, Антон. Ты меня приятно удивляешь. –"Если это когда-нибудь пригодится мне в жизни, я уеду в тундру и буду пасти оленей. Как сложно любить препода, приходится быть умным..."       До конца пары его не трогали, и, поглощенный мыслями о том, почему всем остальным достаются нормальные вопросы про Возрождение и Испрессионизм, а ему про какие-то допотопные древности, Шастун досидел до момента, когда аудитория опустела, а его омега уже спокойно собирал вещи, не обращая на него, казалось, никакого внимания.       Поговорить было необходимо. Антон даже речь заготовил, где во всех подробностях изложил всю последовательность событий, свои чувства и мысли, разве что призентацию не сделал, но именно сейчас липкая неуверенность заставила ноги пригвоздиться к полу. Где этот внутренний брутальный альфа, исходящий тестостероном направо и налево, когда он так нужен?! Почему в самый ответственный момент он позволил непутевому мальчишке взять бразды правления на себя?!       С тяжёлым вздохом встав со своего места, парень направился к мужчине, стараясь побороть ощущение нависающей над его шеей гельотины. Сердце беспокойной птицей металось по грудной клетке. –Арсений Сергеевич. - привлекая к себе внимание, Антон подошёл к омеге, борясь с прорывом прижать того к парте, потому что узкие брюки мужчины вызывали в нем всё большее волнение. –Да? - подняв на альфу рассеянный взгляд, будто бы не ожидая того увидеть, Арсений даже не стал прерываться, продолжая собирать бумаги в сумку.       Шастун нервно передернулся. Почему он выглядит так, будто ничего не произошло? Не слишком ли он... невозмутимый? –Я хотел поговорить с Вами о произошедшем ранее.       Черт, он почти уверен, что выглядит зашуганым хищником перед дрессировщиком с хлыстом. –А что тут обсуждать? - совершенно искренне не понял мужчина; конечно, Шастун никак не мог знать, сколько усилий ушло на то, чтобы спрятать за маской беспечности простую человеческую трусость, поэтому, не давая себе шанса отступить, альфа начал говорить, пряча страх в сжатых ладонях. —Арсений Сергеевич, пожалуйста, выслушайте меня. Я понимаю, всё сложно, и для Вас это большой шок, но, прошу, дайте мне объясниться. Произошло недопонимание, и.. –Какое недопонимание, Антон? - резкий тон Арсения Сергеевича заставил вздрогнуть, но, учитывая наставления Матвиенко, альфа был готов к худшему исходу. —В тот вечер я от Вас не сбегал. Я.. —Потерял контроль и хотел пометить меня. Это я знаю.       Такое внезапное откровение вышибло почву из под ног. —Что? Вы знаете? Я.. —Не нужно оправдываться. - нацепив на себя снисходительную улыбку и коря себя за это, омега боялся даже взгляд поднять, занимая руки всем, что только попадётся, лишь бы не выдать то, насколько он на самом деле не был готов к этому разговору, потому и поддался первому порыву закрыться и сбежать, –Ты делал это бессознательно, я понимаю. Ты юн, и я помню, что ты говорил о каком-то сбое в организме, поэтому вполне логично будет списать всё на него. Забудь об этом. Думаю, ты знаешь, что природа иногда ошибается, и...       Слова Арсений Сергеевича отрезвили, будто швыряя Антона в водоём, замурованный под толстым слоем льда; ощутив, как горячая кровь в венах резко набирает скорость, он вдруг чётко осознал, что никакой внутренний альфа не поможет ему выбраться, если он сам не проявит злое первобытное желание заполучить то, что ему полагается по праву рождения - способность управлять своей жизнью и его истинную омегу.       А тем временем Попов продолжал убегать всё дальше, не сумев остановиться вовремя. —Я твой преподаватель, ты мой студент. Природа таких деталей не учитывает. Какие могут возникнуть чувства между нами? Я не хочу нарушать субординацию и спать со студентом, только потому что так решила природа. Ты молод, тебе такого счастья не надо.       С каждым сказанным словом внутри Антона закипала жгучая смесь из злости, чувства собственничества и непримеримости; его рассудок оставался холодным, но в этот момент он мог только поддержать буйное сердце, обретшее надежду и не желающее остаться разбитым.       Возникшая пауза после сказанным им слов затянулась, и Арсений прислушался, жалея о том, что вообще остался в этой аудитории, а не сбежал буквально, в потоке студентов. Знал же, что Шастун захочет поговорить. Знал, что смелости не хватит на откровения. Знал, что закроется в себе и спрячется, избегая всяких "но", "если" и "возможно". Понимал, что оттолкнет от себя альфу из страха быть отвергнутым. Боясь разочаровать и разочароваться.       Вцепившись в сумку, Арсений кидает беглый взгляд на молчаливого Антона, и, развернувшись к двери, бросает бодрое: –На этом всё. Рад, что мы всё обсудили.       Он уже готовится позорно скрыться с опасной территории, глотая неприятный ком в горле, но давится вздохом, когда на тонком запястье смыкается железная хватка, а его самого бесцеремонно припечатывают бёдрами к столу в арсеньевской излюбленной позе. Омега не успевает среагировать и теряется в пространстве от испуга, когда по обе стороны от него опускаются крепкие руки, отрезающие все пути к отступлению, а в нос бьёт густой запах альфы.       Первый глубокий вдох дарит ощущение эйфории, лёгкой дрожью отдающейся в теле, от второго слабеют и подкашиваются колени, на третьем он поднимает лихорадочно блестящие глаза и сталкивается взглядом с Антоном.       С его альфой. Очень злым альфой.       Тихий всхлип удержать не выходит, как и инстинкт омеги, жаждущей тепла и защиты своего истинного. Поэтому Арсений жмётся к чужой груди тесно и просяще, льня к шее носом и тяжело жадно обнюхивая, впитывая в себя родной запах, зная, что может лишиться его в любой момент по своей же вине. –Так нечестно, нельзя... - тихо скулит, цепляясь пальцами за футболку, но вопреки протестам ластится, прислушиваясь к оглушающе громкому биению чужого сердца. Разум почему-то совсем не возмущается, наоборот, будто погружается в сладкую дрему, оставляя Арсения на альфу. –Всё в порядке, Арсений Сергеевич. - отвечает Антон, испытывая щемящую нежность к податливому омеге, —Мы ведь не закончили наше обсуждение, верно? Вас я внимательно выслушал, и теперь, если Вы позволите, я, как одна из сторон возникшего "конфликта" , всё же выскажу свои мысли на этот счёт. - запустив пальцы в мягкие омежьи волосы и принимаясь ласково их оглаживать, Антон прижимается губами к виску и склоняется чуть ниже, вдыхая запах кожи с лёгкой примесью морозной мяты.       Его омега здесь, с ним, в его руках. Всё под контролем.       Почувствовав дыхание над ухом, Арсений весь сжимается, а когда раздаётся тихий голос с плохо скрываемой угрозой, не терпящий возражений, жмурится от трепета. —Слушайте меня внимательно, Арсений. Ни о какой ошибке природы я слышать не желаю. Также Вы можете забыть и о моей юности, и о том, что мне, якобы, подобного счастья не надо. - постепенно он переходит на интимный горячий полушёпот, опаляющий кожу не хуже огня, заставляя замереть и прислушаться, —Мне надо. О, как мне надо, Арсений, ты и представить себе этого не можешь. - судорожно выдохнув, Антон отстраняет омегу от себя, за волосы оттягивая голову назад, и припадает губами к тёплой нежной шее, оставляя первый невесомый поцелуй и не веря, что всё это с ним происходит. Что он действительно удостоился такого счастья - касаться Арсения Сергеевича и открыто говорить о своих намерениях. —Я влюблен в тебя уже три долгих года, с того самого дня, как только увидел. Сильно влюблен, отчаянно и безумно. И я думал, что никогда в жизни у меня не появится шанса не то что быть с тобой, а хотя бы привлечь твоё внимание как омеги. И теперь этот шанс есть. Мне его не природа, а сама судьба подарила. И если ты думаешь, что я откажусь от него из-за какой-то субардинации, ты сильно ошибаешься. В твоих глазах я всего лишь мальчишка, студент, коих у тебя много, но я расту и меняюсь, и ты это видишь. Я мечтал о тебе, я страдал по тебе, и теперь не отступлюсь. Ты сам подставлял свою шею в тот день и подставляешь сейчас. Твоя сущность уже принадлежит мне, и сердце я обязательно заполучу.       Арсений не хочет думать, с чего это Антон вдруг решил перейти на "ты". Не хочет возникать по поводу того, что альфа слишком много на себя берёт и решает за них двоих. И, конечно, безудержно загоняться и обличать в жестокой лжи горе-казанову сейчас он тоже не собирается.       Он обязательно займётся этим позже, запивая свои страхи и сомнения в баре у Паши, но сейчас, в эту самую минуту, когда запах альфы постепенно рассеивается, тело окутывает усталая безмятежность, а сильные руки забирают его в свои тёплые надёжные объятья, Арсений намерен просто насладиться моментом счастья, которое доступно лишь тем, кто осознает, что их любят.