HistoRonpa: When the World Stopped Making Sense

Вид Философа не оставлял сомнений в его решительности. Джию рванулся вбок и закрыл собой застывшую от удивления Мамори. Правда из-за разницы в росте это не особо получилось – тогда Хитрец стал периодически подпрыгивать, как бы закрывая верхнюю часть Цуёши: – Эй, Арико-о-ото, если уж в кого-то стрелять – то в меня! Это я привёл их сюда. Тамоцу бросилась в другую сторону и закрыла собой ошарашенного Камиюрушу, надвигая очки на нос: – Как Староста я никому не позволю подобное! Канашими, оставшись одна в центре, сделала шаг вперёд и вытянула руки в стороны, будто прикрывая ими всех четверых, стоявших по бокам от неё, и гордо подняв голову: – Если хочешь стрелять – я здесь самая, ммм… габаритная мишень. Ещё и отомстишь за то, что мы с Татакаи делали в твоей комнате. Стреляй смело, я вся твоя! Слова сопровождались кокетливой улыбкой. Все эти порывы произвели на Арикото нулевой эффект – он всё также целился с ледяным спокойствием. В ответ на эти реплики он ответил: – Я не собираюсь никого убивать. Просто так. Но если вы сделаете хоть шаг вперёд на Третьем Этаже, я буду вынужден стрелять. – Что?! – поражённо спросила Мамори, не в силах выдавить из себя больше. – Какой в этом смысл? – спросил Онокири, пытаясь сосредоточиться. Арикото спокойно ответил: – Это место и раньше сеяло раздор, но с открытием огнестрельного оружия… Он вышел на новый уровень. Разве я ошибаюсь? Остальные промолчали. – Это было сложно, и я не думал, что успею, но… Пока вы были заняты столь «важными» делами, я конфисковал большую часть оружия и прочих средств, с помощью которых можно убить, и разместил их на Складе, где вещей для убийств хватало и без этого. Потому отныне вам под страхом смерти запрещён вход на Третий Этаж. – Ты нам настолько не доверяешь? – любознательно спросила Кумако, – Если да, то раньше ты не вмешивался в такие дела… – Я не доверяю этому месту, – ответил Философ, – А потому принял решение бросить вызов Серому Солнцу, вот и всё. Вызов брошен. – Не хочу прерыва-а-ать, но, чтобы угрожать пистолетом – нужно уметь стрелять… – сказал Панга, возвращавшийся к привычной хитрой манере речи. Арикото даже удивился: – Ты думаешь, я стал бы шутить? Я всё же не забитый городской мальчик, да и брат многому меня научил. – И ты серьёзно намерен… – начал Онокири. – Да, – ответил Ушуками, – Здесь 6 пуль, и перед наказанием за нарушение правил я могу застрелить вас всех и застрелиться сам. – Если сможешь, – усмехнулся Хитрец. Арикото пожал плечами: – Впрочем, зачем мне шесть пуль, если меня за подобное всё равно убили бы организаторы? Следовательно, есть одна лишняя… Джию Панга, смотри. Философ снял с головы берет, подаренный ему Пангой, и подбросил его высоко в воздух. Прозвучал выстрел – и берет, пробитый пулей насквозь, упал на пол. Срикошетившая пуля упала неподалёку. – Что же… – сказал Хитрец, поскольку остальные не могли подобрать слов, – В такой ситуации любой может сделать два вывода. Во-первых – ты чудесный стрелок, а во-вторых – пули теперь в синем пистолете. – Но… Арикото! Почему ты стал действовать вот так? Мы ведь могли спрятать оружие все вместе и запереть комнату. Разве был смысл идти на подобное? – спросила Мамори. Арикото, вновь целясь в одногруппников, сказал: – Насколько я помню, мы хотели принимать новые дополнительные правила игры коллективно и даже единогласно... Но сегодня я был просто поставлен перед фактом того, что принято правило 24. С его формулировкой едва ли возможно, что его принятие инициировали организаторы Убийственной Игры, а значит… Приближается что-то нехорошее. Только без орудий убийства оно и не будет совершено. – Постой… Ты тоже не участвовал в принятии правила 24? – удивлённо спросил Камиюрушу. Повисла тишина. Мамори, стараясь говорить мягко, хоть из-за непривычки у неё это и получалось плохо, сказала: – Арикото, мы уйдём с Третьего Этажа. Но и ты же не можешь находиться на нём вечно. Ты ведь умрёшь с голоду. – Вряд ли, на Складе есть еда, – некстати озвучила догадку Тамоцу. – Только нет туалета, – парировала Красавица. – К тому-у-у же, есть правило 21, запрещающее покидать личные комнаты между сигналами отбоя и пробуждения, – усмехнулся Джию. Философа это не смутило: – Позволь в этом усомниться. Это правило с натяжкой, но является лазейкой, ведь не запрещает находиться за пределами личных комнат ночью, если не заходить в личные комнаты. А это даёт мне доступ ко всему зданию. Единственная проблема… и правда в отсутствии уборной. – Лазейка… – пробормотал Панга, грызя ногти. – Как видишь, ты берёшься за невозможное, – констатировала Камишама. – Философия учит, что возможно всё… Если взглянуть на проблему под другим углом. – Другим углом? – заинтересованно спросила Староста, – Острым, прямым? – Тупым? – иронично поддержал её Заместитель Старосты. – Всё проще, – ответил Ушуками, – Днём я буду стеречь вход на Третий Этаж. Вечером вы под моим контролем будете заходить в свои комнаты. Я буду заходить в свою последним после сигнала отбоя. Утром, после сигнала пробуждения, вы под страхом смерти должны будете оставаться в своих комнатах до тех пор, пока не получите от меня письменное уведомление на планшеты о том, что можно выходить – думаю, это будет не больше получаса, которых мне хватит на завтрак и подъём на Третий Этаж. Заодно буду проверять, не осталось ли ещё каких-то опасных предметов, которые можно занести на Склад – вам придётся обходиться без кухонных ножей и жидких удобрений, зато все останутся живы. – Есть нюанс, – возразил Панга, – Не все орудия убийство легко поднять и переместить даже тебе. – Это не проблема, – ответил Ушуками, – Здесь остались люди не особо сильнее меня. Если что-то будет сложно поднять мне – то остальным тем более. – И правда, – задумчиво кивнула Мамори. – Ладно, вы слишком здесь задержались, – сказал Арикото, – У вас минута на то, чтобы покинуть Третий Этаж. – Отдавать ли пистолет? Он красивенький, – спросил Панга, помахав красным пистолетом. – Можешь оставить игрушку себе, – равнодушно ответил Ушуками, – Без пуль этим никого не убьёшь. Поскольку Философ больше не горел желанием разговаривать и не выглядел как человек, которого можно переубедить, все кроме него покинули Коридор Третьего Этажа и вскоре собрались за общим столом Кухни. Панга первым прервал молчание: – У нас отобрали оружие… Тем лучше! Пойду приготовлю всем ужи… – Вначале ответь, зачем ты нарушил правила безопасности, подвергнув всех смертельному риску? – возмущённо ответила Староста. – Всё дело в том, почтенная Тамоцу-у-у… – начал Хитрец. – ТамОцу! – возмутилась Староста ещё больше. – Ах да, почтенная Ку-у-умако… – с наигранным извинением ответил Панга. – КумАко! – ответила Тамоцу, теряя терпение. – Ссориться из-за ударений в японском-то языке? Будто это так важно, – устало заметила Камишама. – Джию Панга, на выход! Тебе здесь никто не рад! – решительно ответила Тамоцу. – А как же ужин и моя должность Заместителя… – попытался возразить Хитрец с неопределённой интонацией. – Сами приготовим. Подумаешь над своим поведением, Заместитель Старосты! Хитрец неожиданно легко сдался, и, опустив голову, вышел из Кухни, закрыв за собой дверь. Оставшаяся четвёрка приготовила скромный ужин, и, поев в тишине, вышла в Коридор. По виду было очевидно, что поговорить хотели все, но никто не стал. В Коридоре уже ожидал Арикото, лично закрывавший дверь в комнату Джию. При виде остальных он поднял пистолет, но угроза была излишней – все покорно разошлись по комнатам, за закрытием каждой из которых Философ следил лично. Последним в свою комнату под надзором Ушуками заходил Онокири. Послушно переступив порог, Историк сказал: – Ты точно уверен в таком плане? Ещё не поздно передумать и предпринять что-нибудь совместно. Ушуками на секунду задумался и хотел что-то сказать, но в Коридоре прозвучал сигнал отбоя: «ЗА-ХО-ДИ» Это отвлекло Арикото, прервавшего не начавшийся разговор и вернувшегося к своим «обязанностям». – Я принял решение и меня нельзя переубедить, – твёрдо ответил Философ, закрывая дверь в комнату Камиюрушу, – Но… – Но? – спросил Онокири. – Но… Раз уж мы увидимся не скоро, передавай привет Мамори, – сказал Арикото, закрывая дверь. Оставшись один, Историк запер закрытую дверь с несколько растерянным видом – на хладнокровном, а в этот день даже суровом лице Философа впервые за долгое время мелькнула улыбка.