HistoRonpa: When the World Stopped Making Sense

Завершив работу с планшетом, Камиюрушу направился в третью, предпоследнюю общую комнату, со вздохом остановившись перед алой дверью с надписью «ГАРДЕРОБ». Библиотека помогла Историку успокоиться, но Классная Комната вызвала печаль, и Онокири, уже не горя прежним энтузиазмом узнать всех, всё же преодолел себя, войдя в гардероб и надеясь, что разговор с его посетителями не оставит такого странного послевкусия. Войдя в гардероб, Камиюрушу, правда, едва смог сдержать удивлённое восклицание – тона гардероба отдавали бордовым, вызывая напряжение одной лишь цветовой гаммой, подчёркнутой ослепительно ярким светом очередной лампы. Потолок как обычно был вне досягаемости, а на камеры и экраны Онокири уже привык не обращать внимания. Сам гардероб оказался просторным помещением, где на вешалках, как в магазине, были развешаны стоящие рядами мужские и женские костюмы всех эпох. Вдоль стен располагалась всевозможная обувь к этим костюмам, а с крючков на стенах свисали головные уборы. В одном из концов комнаты расположился небольшой подиум, а у противоположной – примерочная из 20 примерочных кабинок. У стены напротив двери, как и в классной комнате, располагался вытянутый во всю длину подоконник без окон, но он не находился без дела – на нём были выставлены «аксессуары» – начиная от вполне реальных, вроде заколок, бантов, галстуков и шарфов, и заканчивая издевательскими, вроде «каменных серёжек для настоящих дам», где роль серёжки исполняли тяжёлые ядра. Под балконом валялись различные ходули, костыли и даже складные лестницы. Онокири бросил беглый взгляд и на людей – четверо парней и одна девушка, видимо периодически пытавшаяся привлечь к себе внимание этих четверых чем-то средним между просьбами и приказами, которые полностью игнорировались. Не горя желанием вступать с ними в немедленный диалог, он шёл мимо рядов одежды, внимательно всматриваясь в костюмы разных веков, материалов и регионов. Наконец он дошёл почти до самых примерочных, где широко раскрыл глаза от удивления: в качестве «стенда с одеждой» здесь поставили полный рыцарский доспех, выглядящий как живой – от шлема до меча. Не ожидая увидеть такие отсылки и решив, что вряд ли найдёт что-то ещё, Камиюрушу сделал шаг назад и развернулся лишь затем, чтобы стукнуться лбами с девушкой. Онокири, потирая ушибленный лоб, попятился, а девушка, явно стукнувшаяся не менее больно, подбежала к нему, осторожно тронув лоб и спросив: – Не больно ли тебе? Прости, я ещё плохо справляюсь. Историк окинул собеседницу удивлённым взглядом. Среднего роста, с длинными, чуть ли не по пояс, покрашенными в золотой прямыми волосами и бледно-голубыми линзами на глазах, с малопримечательным лицом без макияжа, не выделявшимся особой красотой или наоборот. Это лицо в данной ситуации явно выражало, или скорее пыталось выразить сострадание, но мимика лица, видимо редко выражавшего эмоции, почти не менялась. Она была одета в белую школьную рубашку, чёрный расстёгнутый пиджак и накинутую на плечи короткую полупрозрачную серую накидку. Образ дополняли чёрная обтягивающая прямая юбка чуть выше колен с разрезом сбоку, в которую была заправлена рубашка (причём немного странно – верх юбки доходил чуть ли не до середины живота), прозрачные с оттенком чёрного колготы и розовые туфли на высоких широких каблуках. Помимо этого её ещё отличали и покрашенные в синие ногти – до сих пор Камиюрушу видел покрашенные ногти лишь у Канашими, поскольку у Мамори они не были покрашены, а у Такахиро коротко пострижены. Имя на бирке гласило: «Тамоцу Кумако. Абсолютная Староста» – На что ты смотришь? – со смесью наивного удивления и испуга спросила Тамоцу у смотревшего на бирку Онокири, прикрыв свою грудь руками. Историк смутился: – Это не то, что ты… – Тебя зовут Джию Панга? – спросила Кумако, вынимая из кармана пиджака очки и надевая их. – Мен… – А, Камиюрушу Онокири, приятно познакомиться. Ты не знаешь, почему Джию на меня злится? – Панга? Но вы ведь даже не знако… – Он отправил мне на планшет какой-то текст, который мне было некогда читать – в нормальной жизни я читаю сообщения хорошо если раз в пару недель, дел много. Так вот, я, в это время оценивая количество пыли в здании, была занята немного другим, планируя уборку, а потому спросила у него в ответ на его сообщение: «Этот текст случаем не касается швабры?». Он почему-то обиделся, написав, что сама я швабра и ещё поплачусь за такое оскорбление его друга. Скажи, странный человек? Я, конечно, понимаю, что это место плохо влияет на психику, но чтобы в первые же день подружиться со шваброй? Как же быстро он сломался… – Ты права, – сказал Камиюрушу, из вежливости умолчав о том что знал, рационально предположив что посвящение Старосты в текст его биографии от Джию лишь создало бы ещё большее непонимание. – Я права? Можешь повторить это ещё раз? Камиюрушу, прошу, пожалуйста! Я была старостой с первого класса, но помимо отсутствия уважения ещё и так редко слышала эти слова, – Тамоцу сложила руки в молитвенном жесте, смотря на Историка с, должно быть, надеждой – мимика плохо передавала её эмоции. – Ты права, – нехотя повторил озадаченный Онокири, опустив руки в карманы, но тут же вынув их, чтобы не проявлять невежливость. – Я не забуду этого до конца своей жизни, Абсолютный Историк! Можешь считать, что отныне ты под личным покровительством Старосты этой Студенческой Группы. Я защищу тебя от болезней, пропусков собраний и обязательно приглашу в какой-нибудь кружок, как только… – Тебя назначили старостой нашей Группы? – удивлённо спросил подошедший парень. Вид у него был представительный – невысокий и стройный, как Джию Панга и Такахиро Цурушаки, он в отличии от них был крепко сложен. Длинные волосы, покрашенные в серый, были собраны назад в хвост, а само лицо, вытянутое, но живое, с длинным и тонким соколиным носом и активной мимикой, выделяло его на фоне Старосты – казалось бы, он вот-вот расскажет какую-нибудь старомодную шутку или бытовой анекдот. Белая бархатная рубашка с красивыми манжетами XVIII века, чёрный мужской бант на шее, коротковатая серая джинсовая куртка, обмотанная верхом вокруг шеи и просто болтавшаяся сзади, серые штаны, высокие фиолетовые конверсы на ногах – его образ будто был сложен из противоречащих друг-другу частей, гармонично объединённых его личностью. Большие пальцы рук он держал в карманах. – Будем знакомы, я Такаши Каори, Абсолютный Каллиграфист, хотя правильнее Каллиграф. – Так вот как тебя зовут! Такаши, я же поручила тебе проверить комнату на острые и режущие предметы. – Госпожа Староста, Вы мне ничего не поручали, – с удивлением заметил Каори, – или те команды в никуда касались меня? – Конечно! Нам нужно уменьшить количество опасных предметов, минимизировав количество смертей. – Не так, – неодобрительно хмыкнул Каллиграфист, – нужно избежать смертей в принципе. Для Старосты у Вас слишком кровавые фантазии. Тем более – Такаши достал красивое острое серое перо – я не могу убирать то, что есть у меня самого. – Да и убить можно не только острым и режущим… Да и нестандартное орудие убийства повышает шансы убийцы на победу, – задумчиво произнёс Камиюрушу, поглаживая рукой подбородок. – На «ты», пожалуйста! И со всеми остальными тоже, – Тамоцу Кумако проигнорировала всё, кроме обращения на «Вы». – Как скажешь, – Каори наклонился в лёгком поклоне, в котором читались нотки театральности и иронии, – кстати, Камиюрушу, я пришёл сюда по двум причинам. Во-первых, чтобы по просьбе какой-то Панги сообщить что свой талант я получил за умение распознавать и воссоздавать почерки в самых различных стилях. Как Историку тебе должна быть интересна каллиграфия. Во-вторых, ты своей активностью заинтересовал моих друзей с того конца комнаты – подойти к ним, когда будет время. – Джию Панга это «он», – сделал небольшое уточнение Онокири. – Из всего мной сказанного ты выделил именно это? Хех, ты прав, на твоём месте я поступил бы также. – На его месте я бы добавила, что Панга – грубиян, не разбирающийся в швабрах, – с неприязнью заметила Тамоцу, стоя в задумчивости и держась скрещенными руками за их верхнюю часть. – Что? Причём здесь швабры? – со снисходительным любопытством поднял брови Такаши. Поняв, что такими темпами здесь можно находиться бесконечно, Онокири отделился от группы, но, так и не дойдя до двух парней в другой части гардероба, столкнулся с ещё одним – средний рост и худое тело, большие глаза и стрижка чёрных волос чуть длиннее короткой, а самое странное – покрасневший закруглённый нос. Лицо парня тоже было худым, а на губах блуждала улыбка – скорее нервная, пока в глазах читалось едва сдерживаемое раздражение, которое парень пытался маскировать под доброжелательность. Одежда была соответствующая – чёрный реглан с длинными рукавами, закрывающий даже горло до подбородка, такого же цвета штаны и кроссовки – из всей гаммы выделялись лишь красные пятна на каждом элементе одежды, «разбрызганные» будто от упавшей капли крови. За одним ухом у парня располагалась небольшая записная книжка, а за вторым – карандаш. На бирке под сердцем было написано: «Камивока Каджитара. Абсолютный Журналист» – Ты вероятно тоже откажешь мне в интервью, – сказал он тоном человека, ожидающего отказа и готовящегося заранее затаить обиду. – Не откажу, – Онокири спокойно парировал раздражённую реплику Каджитары. – Так и зн… Что? Ну… тогда давай быстро, времени у меня мало, – деловым тоном сказал Камивока, вынув из кармана маленькие квадратные часы, – блиц-опрос. – При условии, – краем рта улыбнулся Камиюрушу, – что ты ответишь на них же. Тобой, возможно, движет журналистский запал, а мной – желание понять людей. Уж прости Историку эту слабость, всё же сама история – это прежде всего наука о людях. – Я согласен, – в Камивоке проснулся азарт, он достал из-за ушей записную книжку и карандаш. Собеседники перешли к подоконнику, раздвинув банты, шарфы и «серёжки»-ядра, сев на него, – Начинаем нашу словесную дуэль. Что сподвигло тебя заниматься историей? – Моё восхищение людьми. Их фантазия безгранична, а разнообразие культур, религий и государств поражает воображение. Исследовать прошлое – для меня удовольствие. – А меня на журналистику сподвигло разочарование в людях и их пороках. Как журналист, я могу управлять собеседником, и такая власть утешает на фоне бессердечности человечества. У тебя много единомышленников? – задал новый вопрос Камивоке. – У меня было немного друзей, но они искренне разделяли мои интересы. История – не для каждого, но стоит дать ей шанс, чтобы понять её красоту. – А я был окружён людьми, не понимавшими и не ценившими журналистку. Больше всего я мечтал вырваться из этого окружения и оказаться на журналистском факультете. Но видимо зря, – от ответов Камиюрушу Журналист помрачнел, а его запал брать интервью начал улетучиваться. Решив добить оппонента, он спросил: – Ты ведёшь себя так, будто пытаешься сплотить остальных. Не задумывался ли ты, что распространять среди твоих любимых людей иллюзию безопасности – это нанесение им вреда, господин оптимист? Камиюрушу строго взглянул на Камивоку: – Я оптимист, когда нужно быть оптимистом, чтобы поддержать упавших духом. Я пессимист, когда нужно быть пессимистом, чтобы спустить с небес на землю тех, кто не понимает, в какой жуткой ситуации мы оказались, и как дёшево здесь стоит человеческая жизнь. Я – реалист, оказавшийся с кучей незнакомых людей на Убийственной, чтоб её, Игре. Мы ни с кем здесь не друзья и даже не знакомые, но, уж поверь, в отличии от тебя я не презираю ни одного человека здесь, а потому постараюсь не допустить убийств. – Ты хамелеон, – огрызнулся Каджитара и ушёл в другой угол комнаты. Онокири нахмурился, бросив взгляд вслед Журналисту, и хотел уже покинуть гардероб, но вспомнил, что должен поговорить ещё с двумя. Направившись к ним, он стёр с лица негатив, рассматривая по мере приближения. Первый из парней был худым и высоким. Очень высоким. Самым высоким из всей группы, с большой вероятностью. Короткая стрижка, спокойное, простое, с маленькими глазами и на первый взгляд рассеянное круглое лицо на длинной шее не могло ввести в заблуждение – маленький рот и поджатые губы выдавали в человеке мыслителя, который хотел бы казаться глупее, чем есть на самом деле. Парень держал длинные руки в карманах, опираясь на стену и скрестив длинные ноги. Из одежды на нём были помятая рубашка в светлую клетку с расстёгнутым воротником, светло-голубые джинсы, которые были ему коротковаты, что оголяло бы часть голени, если бы не длинные серые скаутские носки, уходящие куда-то под джинсы. Из обуви были коричневые туфли, а из аксессуаров – светло-фиолетовые компьютерные наушники, надетые на голову и закрывавшие оба уха, и солнечные очки, сдвинутые на широкий лоб маленькой головы. Эта самая голова покачивалась в такт, а глаза были прикрыты, как прикрывает их ценитель музыки, слушая любимую песню. На бирке значилось: «Арикото Ушуками. Абсолютный Философ» Второй парень стоял рядом с Арикото, скрестив руки на груди. О лёгком запахе табака и алкоголя Камиюрушу мог забыть – от этого пахло весьма сильно даже не расстоянии, пусть и разбавленное ароматом его же действительно приятных духов. Среднего роста и крепкого телосложения, он стоял в очках, странно отливающих фиолетовым и не совсем прозрачных. Его волосы среднего размера, представляющие из себя растрёпанную причёску, были покрашены в ядовито-зелёный цвет. Если лица всех парней до этого были гладко выбриты, то у него единственного выделялась щетина. На щеках и в уголках рта располагались ямочки – примета людей, в жизни которых было слишком много радости или печали, а возможно и всего вместе. Одет парень был в чёрную кожаную куртку и такие же штаны с кучей металлических декоративных цепочек – явный стиль панка. Чёрная обувь тоже застёгивалась на что-то, вроде цепочек. Впрочем, от панка парня отличали различные японские традиционные узоры различных цветов, разбросанные по всей одежде в формате «упорядоченного хаоса». На руках были надеты чёрные перчатки «без пальцев», а большой палец правой руки был перебинтован. В ушах были красные серёжки в форме японских иероглифов. На его бирке, в свою очередь, было написано: «Машаюки Камияма. Абсолютный Этнолог» Подойдя к Арикото и Машаюки, Историк кивнул им: – Такаши Каори сказал, что вы хотели меня видеть. – Я уже думал, что он забыл, – меланхолично заметил Ушуками, открыв глаза и надев солнцезащитные очки, – как я могу заметить, он до сих пор увлечён разговором с нашей самопровозглашённой «Старостой». Да и ты слишком много времени уделил этому «Журналисту», ныне вернувшемуся и стыдливо расставляющему на подоконнике вещи, которые вы с ним сдвинули, когда сели для, видимо, интервью. – Мне кажется не стоит выделять их таланты «такой» интонацией. Возможно среди нашей группы не все ученики приятны, но они лучшие среди студентов в своей сфере, – ответил Камиюрушу. – Позволь в этом усомниться, – продолжил Ушуками, разведя руками, – староста не обязана быть лидером, это всего лишь должность, причём выборная – навязывание в лидеры и проталкивание себя не говорит о Кумако ничего хорошего. Но с её «особенным» характером я готов смириться – а вот «журналистов», ничего не знающих о журналистской этике и постоянно ноющих о том, как им не нравится в этой группе – я терпеть не могу. – Успокойся, Арикото, – вымученно улыбнулся Машаюки, – хороших людей здесь определённо больше. Игривая искорка мелькнула в грустных глазах, и Камияма продолжил убаюкивающим голосом: – Но наш друг Онокири всё же пришёл немного узнать о нас, а не слушать сплетни о других. О мне сказать особо нечего – я интересовался субкультурами прошлого и настоящего, и пошёл учиться на этнолога, чтобы писать серьёзные исследовательские работы на всякие несерьёзные темы – панков, хиппи, готов. Правда в итоге я был послан путешествовать по деревням и брать интервью у старушек, но проникся духом этнологии. В будущем я собираю… собирался изучать культуры и за пределами Японии. Ушуками усмехнулся: – О мне тоже сложно сказать что-то великое. Всю мою учёбу я удостаивался разве что титула «заторможенный» от тех, с кем учился, а потому отдыхал душой лишь при написании рассуждений на ту или иную тему. Они никому не нравились и казались запутанными, да и я не вкладывал в них особую философскую концепцию. Но для того, чтобы умереть в этой братской могиле, этого оказалось достаточно. – Не стоит, ты действительно великий мыслитель, – сложив руки в умиротворяющем жесте попытался ободрить его Этнолог. – Девушки так не считают, – самоиронично заметил Арикото, – чего не скажешь о тебе, Машаюки. – Я никогда не стремился к такой известности – но никогда не отказываю любящему человеку, даже если он мне не нравится, ведь доставить кому-то удовольствие – это большая честь для меня. – А что до меня… – начал Камиюрушу. – …то анонимный источник уже раскрыл нам всю правду, – поправил очки Этнолог, намекая, что из-за нахлынувшей на Философа грусти разговор исчерпан. Онокири кивнул парням на прощание и вышел из гардероба. Список на планшете в предпоследний раз пополнился: «Организаторы: 1) Сейко Сакамори, Абсолютная Организатор 2) Арата Шуджумуши, Абсолютная Кукловод Участники: 1) Анджин Кошо, Абсолютный Наблюдатель 2) Арикото Ушуками, Абсолютный Философ 3) Джию Панга, Абсолютный Хитрец 4) Ичитаро Кубамацу, Абсолютный Скептик 5) Камео Тошикане, Абсолютный Археолог 6) Камивока Каджитара, Абсолютный Журналист 7) Канашими Камишама, Абсолютная Красавица 8) Камиюрушу Онокири, Абсолютный Историк 9) Мамори Цуёши, Абсолютная Нонконформист 10) Машару Тецубики, Абсолютный Эстет 11) Машаюки Камияма, Абсолютный Этнолог 12) Такахиро Цурушаки, Абсолютная Подруга 13) Такаши Каори, Абсолютный Каллиграфист 14) Тамоцу Кумако, Абсолютная Староста 15) Юуки Джишин, Абсолютный Активист»