Держи меня крепче

— Нэнси, у меня есть для тебя подарочек, — протянул Дастин, доставая шприц с уже знакомой Уиллу сывороткой. Парень улыбнулся, понимая, к чему клонил ученый. Так как Нэнси была журналисткой и часто вылезала на улицы Нью-Йорка в качестве репортера, ей была просто необходима подстраховка в виде одноразового бессмертия. Уилл спросил себя, как он не подумал об этом раньше. Если такой человек как мисс Уилер пропадет с общего плана, сам план может развалиться. Но теперь он знал точно — все серьезно. И вечером того же дня он в этом убедился. Демогоргоны заполнили город настолько, насколько это было возможно. Они редко ходили парами, чаще по одиночке, так как в таком случае им было где разгуляться и кого съесть, не пытаясь разделить добычу между собой. Тем же вечером Нэнси выехала на службу и запустила эфир, демонстрируя все то, что происходило в сущие мгновения. Вот на асфальте валялся труп, а когда оператор снимал улицу, трупов становилось больше. Среди жертв были как мужчины, так и женщины, и даже дети. На эти кадры было невозможно смотреть без слез, однако Нэнси проявляла стойкий профессионализм, не поддаваясь эмоциям. Она могла лишь комментировать о том, как это ужасно, с сухим лицом. Но глубоко в душе она понимала, что окажись позади нее один из таких монстров, как всей ее команде конец. Никому из своих коллег она не сказала, чем занималась у ученого, никто даже не знал, что она держала с ним связь. Соответственно, когда она выезжала на авеню, босс предупредил ее, чтобы та берегла себя. Нэнси же, с сывороткой в жилах, могла ни о чем не беспокоиться хотя бы на первых парах. До первой, так сказать, крови, если та будет принадлежать ей.       Хендерсон дал Уиллу всего один вечер на подготовку к миссии, и Байерс времени зря не терял. Как только он попал к себе на чердак, его сокрушил страх, ползущий к горлу, как множество мелких пауков с ворсистыми лапками. Металлический привкус во рту будто предупреждал о чем-то неизбежном, обязательно жаждущим крови, как можно больше крови. Уилл, несмотря на то, что его руки тряслись, заставил себя взять ручку и написать пару писем. Он действительно не знал, что случится с ним завтра, и выйдет ли он живым. Самое свое первое письмо он посвятил матери, выливая туда все свои переживания и теплую к ней любовь. Он упомянул Джонатана и сказал, что попытается не закончить, как он. Но он не знал, он не мог рассчитывать на сыворотку, которая могла подействовать во время аварии. Все вокруг было таким непредсказуемым, это заставляло Уилла напрягаться. Будто его нервы натягивали на деревяшку и делали из них струны, чтобы поиграть. И он понимал, что, возможно, умрет. И все же ему хотелось оставить матери надежду, что-то, за что можно было зацепиться. Он не прятал письмо, а положил на самое видное место. Затем приступил к следующим, даже не заботясь о своем почерке. Раньше ему было важно, чтобы буквы выглядели ровно и аккуратно, а еще — красиво, но в тот момент будто бы это все, эти мелочи — резко потеряли для него значение. Главное, чтобы было разборчиво. И он написал два коротких письма Хопперу и Джейн. Про Эдди он не забыл, по крайней мере он верил, что уж Мансон-то действительно выберется на свет живым. После всего, что произойдет, для Эдди все кошмары останутся сном, который происходил за все время его комы. И письмо, адресованное Эдди, у Уилла вышло самым длинным. Уж своему старому дружелюбному соседу у парня нашлось, что сказать. Письмо Майку Уилл оставил напоследок. Отчасти от того, что боялся переносить все, что чувствует, на бумагу, отчасти — от вероятности остаться непонятым. Поначалу он толком не знал, что напишет. Но после пары первых строчек, слова стали нанизываться на бумагу, как бусины на леску, и Уилл, подобно паутине, плел целую сеть из чувств и признаний, о которых бы смолчал, зная, что жизнь его непременно будет продолжаться дальше. Если я умру, Майк узнает о моих чувствах после того, как это случится, а это значит, что мне будет нечего стыдиться и бояться. С онемевшей от писанины рукой Уилл лег спать, даже не поужинав. Ему снился длинный поезд, в котором он ехал один-одинешенек, вокруг было холодно и неуютно, а сам он не знал, куда поезд держал путь. Когда он заехал в туннель, его разбудил беспардонный голос. — Бери ружье и иди за мной, — проговорил Дастин, приказывая действовать очень тихо. Настолько тихо, что у Уилла не нашлось времени спросить, как он пробрался к нему на чердак. Редкие хлопья снега за окном напоминали пепел. Уилл кинул короткий взгляд на стопку из писем, шустро натянул костюм и последовал за Дастином. Сердце его галопом билось в грудной клетке, будто перекатываясь внутри, а живот сжался в тугой узел. Уиллу это не нравилось, но что-то, вызывающее любопытство, вело его дальше. А еще большую роль играл долг уже не только перед городом, но и перед страной. Он не мог позволить Демогоргонам разрушить все.       Коридоры местной лаборатории не выказывали доброжелательности и были холодны, как тот самый опустевший поезд из его сна. Уилл поежился и взялся за дробовик покрепче, проверяя, не спущен ли предохранитель. Дастин изредка оборачивался на Уилла и беспорядочно хмурился, возможно, беспокоясь о надежности плана. На кону стояло очень многое, и на плечи Уилла тяжелым грузом взвалилась ответственность за благополучие и жизнь жителей Нью-Йорка. — Привет, Уилл, — с располагающей улыбкой произнесла Нэнси, когда все трое встретились у двери. Она всучила Уиллу рацию, предварительно настроив ее на нужную частоту. Ее добрые глаза и сияющее дружелюбием лицо ободряли Уилла, отчего он принял решение не падать духом, когда ничего еще не случилось. — Уилл, мы спустим тебя в дыру при помощи веревки, не пытайся пользоваться паутиной, это может быть опасно. Не волнуйся, мы не дадим тебе упасть в неизвестность. Дай нам знать, как только окажешься там, — Дастин показал Пауку большой палец, желая удачи, и Нэнси помахала Байерсу рукой, прежде чем он стремительно улетел вниз, привязавшись к веревке понадежней. Дробовик и рация всегда были при нем, их Уилл прикрепил к своему костюму при помощи паутины.       Уиллу казалось, будто его окунули в смолу. Все вокруг было темным и бездвижным. Возможно, так выглядел сам конец. Абсолютное ничего. Уилл попытался посмотреть наверх, чтобы увидеть свет, но по мере того, как он спускался вниз, света становилось все меньше, а затем свет исчез вовсе. И Байерс не знал, сколько времени провел, просто спускаясь в дыру. Иногда ему казалось, будто время остановилось, и он заперт в этом не самом широком пространстве навсегда. Однако ощущение того, что веревка все-таки опускалась ниже, позволяло Уиллу сохранять последние, трепещущие от страха крупицы здравомыслия.       В какой-то момент Уилл ощутил резкий толчок и повис в воздухе, так как веревка закончилась. Наконец-то стало не так темно. Он решил осмотреться. Землю, или ее жалкое подобие, окутал зеленый туман, и таинственные деревья неизвестного происхождения виднелись вдали, пугая остротой своих веток, покрытых устрашающим мхом. Вокруг не было озер, но Уилл ощущал стойкий запах плесневелой воды, а почва под ним казалась жесткой и потрескавшейся, напоминая морщинистое лицо. Неподалеку пролетела то ли птица, то ли огромных размеров шершень, и Уилл почувствовал, как по его телу пробежали не очень приятные мурашки, заставляя кожу леденеть. На удивление температура стояла самая оптимальная, если здесь вообще был какого-то рода климат. Вокруг было тихо, как в вакууме, и это пугало Уилла больше всего. Ни одного звука, ни одного Демогоргона, как будто все резко решили поиграть с ним в прятки, либо же впали в спячку. Земля казалась заброшенной. Однако Уилл знал, что спячка тут не причем, иначе Демогоргоны бы не стали вылезать наружу, в привычный ему мир. Но то, что Байерс наблюдал перед собой, казалось ему какой-то отдельной Вселенной, оторванной от Нью-Йорка. Ему никогда не приходилось видеть что-то подобное, и он был изумлен наличием таких скрытых миров в его мире. Это напоминало матрешку, которая никогда не была литой и повторяла саму себя, делая многочисленные копии, все мельче и мельче, пока ее будет невозможно расщеплять. Как атом. Люди так и не научились раскладывать атомы, но при этом природа умудрилась делить измерения, запутывая людей все больше и больше.       Нельзя было терять время попусту, Уилл взял рацию и попробовал дать сигнал. Послышались помехи и журчащий шепот, но Уилл так и не разобрал слов. Рация здесь была бесполезна. Размотав веревку, он повалился на землю, предотвратив резкое падение столбом из паутины, который уменьшался при обратном всасывании в кожу. Определенно трудный навык, которому Уиллу пришлось поучиться, потратив на это кучу времени в своем мире. И как только его ноги коснулись жесткой земли, Уилл осторожно ступил прямо, туда, откуда шел тусклый свет. Свет вел в огромную зловещую пещеру, но с дробовиком Уилл почти ничего не боялся. Внезапно он увидел красную тень, и через секунду большой, голодный Демогоргон рвался к нему в объятия. Глаза Уилла расширились от страха, он судорожно нащупал предохранитель пальцами, снимая его. Резкие звуки заполонили поле, и стая Демогоргонов набросилась на свежее мясо. Откуда они успели вылезти? С трясущимися руками и колющим ужасом в груди, Уилл выстрелил в первого Демогоргона из дробовика, и тот повалился на землю, истекая черной, как нефть, кровью. Остальные на миг остановились, заслышав выстрел, но это не остановило их от охоты. Красный спандекс слишком сильно привлекал внимание, напоминая багряную кровь. Мне нужно бежать. Их слишком много. Уилл бросился внутрь пещеры, и пока он бежал, пот покрыл его тело, а в маске становилось очень трудно дышать. Демогоргоны издавали противные звуки, похожие на свиной визг, и не надумывали отрываться от своей добычи. Для них это было своего рода игрой в кошки-мышки насмерть, где кошки непременно выигрывают, а мышки оказываются съеденными. Никогда еще в своей жизни Уилл не бегал так быстро, невзирая на отвратительную жажду и металлический привкус во рту. В пещере было много зеленоватого света, исходящего от стен по непонятным причинам, а еще неподалеку журчал водопад, к которому Уилл стремился больше всего. Пить. Под ногой неожиданно оказался камень, и Уилл, ввиду своей «удачи», не мог не запнуться об него. Его разгоряченное от бега и адреналина тело вылетело за пределы маленькой скалы внутри пещеры, и последнее, что Уилл ощутил, так это то, как его лицо окунается в воду. Как его тело погружается в глубину. Сознание перестало подавать признаки присутствия. Сколько дней прошло? — Вставай, сколько еще можно разлеживаться! — резко скомандовал Дастин, выжимая маску Уилла от воды. — Я тебя откачал. Нечего было с обрыва прыгать, совсем с катушек съехал? Уилл рассеяно оглянулся, пытаясь прийти в себя, и нахмурился, увидев Хендерсона перед собой. И, конечно же, ему хотелось узнать, как он оказался здесь, но в свою защиту Байерс решил оправдаться. — За мной гналась стая Демогоргонов… — А это уже меня не волнует. Если ты умрешь раньше времени, кто спасет мир? — требовательно спросил Дастин. — И кстати, где твой дробовик? — Думаю, он утонул, — с горечью в голосе произнес Байерс. — А ведь ты мог с легкостью оказаться на его месте, — усмехнулся ученый. Он молча протянул Уиллу его маску и пошел по гранитной тропинке. Как только Уилл натянул маску, Дастин будто растворился в воздухе. Он нигде не мог его найти, как бы ни старался, а кричать по всей пещере было бесполезно и даже опасно. Насколько глубоко в пещере я сейчас нахожусь?       Уилл подумал, что ему бы не помешала карта. Только в пещере не жили гномы, способные сотворить сей предмет, на самом деле здесь не было ни единой души. Теперь Уилл понял, что Хендерсон был ничем иным как галлюцинацией. Тогда как он выжил? Байерс решил пойти по гранитной тропинке, по которой ранее ступала его отважная галлюцинация. Осматривая стены, Уилл не обнаружил никаких грибов, и все же ему было непонятно, откуда источалось свечение, да еще такое яркое. Кристаллы встречались, но редко, они не представляли интереса для Уилла, который шел по наитию, нежели какому-то заранее установленному плану. Его голова начинала болеть еще тогда, когда он разговаривал с несуществующим Дастином, и теперь его виски стучали как динамики на максимум подрубленного магнитофона, то есть, не очень приятно и даже больно. Но Байерс старался игнорировать боль. В конце концов, он знал, что ему предстоит пережить нечто более страшное, чем мигрень.       Туннель, что вел неизвестно куда, расплывался перед глазами. Где-то вдалеке показалась вспышка зеленого света, как будто что-то только что взорвали, но звука не было никакого, так что Уилл продолжал идти. Его видение, несмотря на паучье зрение, резко ухудшилось, и это все начинало походить на какой-то безумный сон под температурой. Над его головой бесшумно пролетела летучая мышь, но Уилл испугался ее силуэта больше, чем чего-либо другого, ведь мышь вылетела из-за угла весьма неожиданно. Усмирив бешено забившееся сердце, Байерс не вздумал сворачивать назад. Мне нужно понять, тупик это или нет, и скоро я это узнаю… Зеленоватые вспышки стали повторяться все чаще, и Паука это напрягало. Он сплел себе мячик из паутины и перебирал в его руках, пока шел, чтобы хоть как-то снизить стресс, ибо этот пещерный коридор казался бесконечным.       И внезапно, все вокруг стало тусклым, будто Уилл попал в черно-белый фильм. Он поднялся по лестнице и увидел перед собой просторный зал, в который поспешил войти. Зал, естественно, был каменный, и плохо освещенный, а еще в зале было много проходов, ничем не прикрытых. Но Уиллу не пришлось ломать голову над тем, куда идти. То, что он искал, само его нашло, а точнее, привело его сюда силой мысли. Перед Уиллом на троне восседало наиуродливейшее существо. Даже Демогоргоны по сравнению с этим казались сущими цветочками. А ведь их пасти действительно походили на цветы. Уилл встретился с корнем всех проблем, но этот корень не хотел называть своего имени. Пока. Существо походило на осьминога с человеческим туловищем, однако руки обладали когтями острее, чем у саблезубого тигра. Уилл не хотел проверять, на что были способны эти когти. Существо было облачено в темную мантию с металлическим нагрудником, а также ремнем с черепом, сигнализирующем об опасности и смерти. Одеяние существа так и кричало: «Со мной шутки плохи». В руках существо держало длинный корявый посох с огромным лиловым кристаллом, что тускло светился. При этом массивный красный плащ с воротником придавал существу вампирский вид. Небось, так и высосет кровь, пользуясь своими щупальцами подобно пиявке. Боже, ну и урод. Даже в самых страшных кошмарах такое не придет на ум. Существо хитро облизнулось, взглядом прожигая дыру в голове Уилла. Байерс же стоял, переминаясь с ноги на ногу и надеясь, что существо его не тронет. Наконец, существо изволило заговорить, что очень удивило Уилла, ведь он подумал, что существо являлось немым. И все же это не было похоже на голос, который льется из чужого рта, ибо пасть существа, а, скорее, чудовища, оставалась неподвижной, и все же голос непременно был, будто появляясь у Уилла в голове, совсем из ниоткуда. — Каждая мысль, что проносится в твоей голове, мне ясна, — протрещало чудовище. Комната стояла в тишине, но этот властный голос, что Уилл слышал в своей голове, никуда не уходил, и он знал, что голос принадлежал существу напротив. Иначе бы оно не пилило его таким грозным взглядом, обращенным прямо к его переносице. — Извините, если это как-то обидело вас. Оно возникает как-то само по себе, — попытался произнести Уилл. Чудовище никак не отреагировало, будто продолжая читать его мысли, в которых так и проносилась тысяча различных заключений и переживаний, страхов и немного надежд. — Ты сюда не болтать со мной пришел, и я это знаю. Ответ уже есть в твоей голове. Ты хочешь остановить это. Но у тебя ничего не получится. До тех пор, пока я жив, мой отряд будет колонизировать всевозможные измерения. Я стану правителем Вселенной, — ведало существо, скрипя жезлом в своей когтистой руке. — Но кто ты такой и как ты проник в мою голову? — Уилл делал все, что было в его силах, чтобы подойти к решению мирным путем. Чем больше чудовище болтало, тем увереннее Уилл чувствовал себя в том, что выберется сухим из воды, несмотря на то, что его спандекс все еще был довольно мокрым. — Я — Свежеватель Разума, повелитель сознания всех смертных существ, в том числе и тебя. Моя сила безгранична. Как только ты оказался здесь, я тут же установил с тобой контакт, и вовсе не важно, что ты этого не почувствовал. Если захочу, я могу сделать с тобой все, что угодно, когда угодно и как мне это угодно. Ты лишь пешка в моих руках. Теперь я контролирую тебя. — Этого не может быть! — запротестовал Уилл. — Ты всего лишь левитирующая каракатица со светящейся палкой, как ты можешь контролировать кого-то, не прилагая к этому рук? Стоило Уиллу произнести это, как на него тут же обрушился сокрушающий удар тяжеленных щупалец, которые подобно бороде свисали с подбородка Свежевателя Разума. Уилла откинуло в сторону, и она ударился спиной о холодный угловатый камень, вскрикивая от боли. — Видишь ли, я могу приложить все, что у меня имеется, чтобы завладеть тем, чего хочу, — констатировал Свежеватель, — и тебе придется убить меня, если ты намереваешься освободить свой город от страданий, только вот убить меня невозможно.       Уилл запаниковал. Он знал, что паутина его не спасет, а дробовик утоплен в глубоких водах пещеры. Он понял, что это конец, и что путь проделан зря. Он даже не знал, как договориться со Свежевателем Разума, ведь ему было нечего предложить. И вот теперь он с трудом поднимался с пола, хватаясь за спину. Он понимал, что живым назад точно не вернется, и что, если понадобится, Свежеватель убьет его дважды. На Уилла нашло ужасающее уныние, он тут же почувствовал, как силы покидают его, и упал наземь, бесцельно разглядывая потолок пещеры. — И ты решил просто сдаться? — разгневался Свежеватель. Он явно ждал честной борьбы, однако видеть перед собой юношу, который просто опустил руки, было, по крайней мере, смешно, если не скучно для сего существа. — Да, сопротивляться бесполезно. Я всех давно подвел. Просто убей меня. Уилл произнес эти слова с удивительной легкостью, как будто перед ним был не Свежеватель Разума, а его мама, заставляющая убираться в комнате. — Тогда я пока оставлю тебя в живых. Ты можешь мне пригодиться. Но пока ты мне не нужен, и я погружу тебя в сон. И Уилла погрузили в сон.       Тем временем в Нью-Йорке творился хаос. Женщины и дети боялись выходить из дома, а мужчины сплотились, чтобы вместе одолеть непрошеных гостей. Однако Демогоргонов было не так-то просто уничтожить, ведь они имели непредсказуемую анатомию и способности. Множество людей погибли, защищая город. Майк же, перед тем, как отправиться в подвал, где расположилась вся семья его девушки, посетил чердак Уилла и обнаружил письма. После того, как дверь была запечатана Хоппером, а сам Хоппер ушел, чтобы не дать Демогоргонам выйти за пределы досягаемого, Майк раздал письма остальным и, доедая остатки консервированной кукурузы около Джейн, принялся читать письмо. Его морозило, ибо в подвале было холодно. Трясущимися ледяными пальцами он распечатал конверт. Он старался не показывать содержимое письма Джейн, так как предполагал, что это что-то личное. Он был прав. Дорогой Майк, Мне очень сложно собраться с мыслями, но я надеюсь, что ты попытаешься понять меня. После всего, что случилось, тебе стоит верить мне, а точнее — доверять. Да, я Человек-Паук, а ты гений, раз пришел к этому открытию раньше всех остальных. Ты очень внимателен. Все же, ты не заметил одну важную вещь, о которой и будет это письмо, но давай по порядку. Я отправился на секретную миссию по уничтожению логова Демогоргонов, что находится глубоко под землей, под местной лабораторией. Прошу, НЕ ПЫТАЙСЯ НАЙТИ МЕНЯ. Это опасно. Потому что я непременно умру. Я просто это знаю. И потому, что я умру, я понимаю, что мне нечего терять. Поэтому я признаюсь тебе кое в чем. Давным-давно, одним майским вечером, я спас парня. Этот парень показал мне свою комнату, свою улыбку и был открыт к знакомству. Но я был слишком боязлив, чтобы раскрывать свою личность. И я покинул парня. Прежде я никогда не был настолько занят, думая об одном и том же человеке по сто раз на дню. Но с того вечера все изменилось. Ты застрял в моей голове, Майк. Застрял и все, я думал о тебе каждое мгновение, вспоминая твои красивые выразительные глаза, светящиеся от радости, и зубы, показывающиеся во время улыбки. Она заставляла меня таять каждый раз, когда я представлял ее в своей голове. Снова и снова. Этому не было конца. Я будто бы сходил с ума. Мне думалось, что это пройдет, что все не может быть настолько плохо. Но время шло, и когда, казалось бы, я о тебе забыл, ты решил напомнить о себе снова. Мне снесло крышу, клянусь, когда я увидел тебя в кофейне с твоей девушкой. Твои волосы подросли, ты стал выглядеть счастливее некуда, а твоя привлекательность никуда не смылась. Я всегда был заинтригован тем таинственным «возможно», что крылось за знакомством с тобой. И я непременно хотел узнать тебя, полностью, всё о тебе. Ты был моей мотивацией вставать по утрам, потому что я знал, что теперь наши встречи не случайны. Каждый день был нераскрытой занавеской к интересной сцене. И все же я стал осторожней, когда мы все-таки подружились. Мое выпрыгивание из штанов от радости могло казаться подозрительным. К тому же у тебя есть девушка, Джейн. Я мечтал о тебе, рисуя твои глаза в своем блокноте, я думал о том, как прекрасно бы было держать тебя за руку. Даже не знаю, что на меня нашло. Влюбился или полюбил? Мне было несложно быть для тебя другом. И все же наблюдать за вами с Джейн было сущим страданием. И это больно — знать, что тебе никогда не ответят взаимностью, просто потому что. Но я предпочитал страдать, зная, как сладко любить, невзирая на обстоятельства. Потерял интерес к другим парням. Мне нужен был только ты. Это дошло до того, что я стал ощущать себя странно, а вдруг я одержим? Но я не хотел от тебя чего-то специфичного, а просто хотел быть с тобой, находиться рядом и поддерживать. И все же моя душа была привязана к тебе с самого начала, даже тогда, когда мое сердце пыталось отвергнуть этот выбор, чтобы уберечь себя. Душу не обманешь. Я практиковал самообман, пытаясь прожить эту жизнь без сожалений. Однако я жалею, что не сказал раньше. Жалею, что держал столь прекрасные чувства в себе. Но теперь поздно жалеть о чем-то. Майк Уилер. Я люблю тебя больше всего на свете, и даже не знаю, почему. Но ты — все, что я когда-либо искал.

Уилл.

      Майк отложил письмо в сторону, уставившись в пол. Теперь, когда он знал, его трясло еще больше. Его одолел жар, а ладони вспотели. В груди слышался непрекращающийся стук, который громко, будто уже нагло, давал о себе знать, так и возникая: «А ведь ты что-то чувствуешь, дружок!». Дыхание Майка стало частым и, свернув письмо, он удалился подальше от остальных, чтобы уединиться и побыть со своими мыслями. Мыслей было много. Они, подобно рою пчел, носились внутри черепной коробки, устраивая переполох. И как бы Майк ни пытался, не думать об этом было невозможно. О том, что Уилл, между прочим, тоже был ему небезразличен. И не потому, что он был Человеком-Пауком, а потому, что он по-настоящему нравился ему как человек. Никогда прежде Уилер еще не встречал такую чувственную и самоотверженную натуру как Уилл. Но быть Уиллом нелегко — Майк это знал. И он так восхищался им. Однако теперь что-то новое закралось в его душу. Это было объяснимо, хотя Майк хотел заглушить этот шум и забыть обо всем, что только что прочитал. Это воспринималось невыносимым. Ну что, теперь моя очередь страдать? И Майк заплакал, дав волю эмоциям. Он не знал, в порядке ли Уилл, жив ли он. Но знал лишь, что тоже что-то почувствовал, в момент, когда понимание всплыло на поверхность. Осознание всего произошедшего. Невосполнимые потери. Ты мне тоже нравишься, Уилл, будь ты неладен. А слезы лились бесконтрольным потоком. Этот день стал знаменательным, потому что Майк принялся быть честным с собой. И эта честность показала ему путь к правде — уже давно Майк относился с Джейн, как к близкой подруге, но не хотел прекращать то, что так хорошо начиналось, когда его чувства к ней еще были чем-то большим и всепоглощающим. Теперь же Майк не знал, что конкретно изменилось, но он предположил, что, все-таки, со временем, он мог разлюбить Джейн. И ему было очень жаль это признавать.       Уилл лежал неподвижно, пока его глазные яблоки блуждали под закрытыми веками. Он видел, как Майк плачет, ему снился довольно интересный сон, с трудом походивший на правду. Но когда Уилл очнулся, его одолело ощущение, что он что-то пропустил. Свежевателя не было рядом. Уилл побоялся, что провалил миссию, уснув на неопределенное время. Ему следовало найти Свежевателя, но он не знал, как это сделать. Он был так зол. Потому, что чудовище отобрало его драгоценное время. А еще потому, что его существование мешало Уиллу видеться с Майком и его семьей. Злость переполняла Паука, и он уже закипал, как чайник. Наконец, Уилл решил подумать о том, чтобы обратиться к Свежевателю Разума через мысли, в надежде, что это сработает. Я вызываю тебя на поединок, Свежеватель. И вдруг из ниоткуда в его голове пронесся грохочущий ответ: «Да будет так». Свежеватель все еще не появился. Уилл стоял на месте, ожидая чего-то. Ему хотелось драться. Он был готов сделать все, чтобы одолеть Свежевателя и погрузить того в вечный сон. — Ты ведь знаешь, что это бесполезно — соревноваться со мной? — послышался голос Свежевателя. — Но я хочу попробовать, — уверенно подумал Человек-Паук. — Тогда ответь мне на вопрос, почему вы, люди, так сильно беспокоитесь, пытаясь помочь другому? Как будто от этого зависит ваша жизнь? Вот ты, человек, хочешь спасти город. Зачем? Разве тебе это действительно нужно? Это звучит глупо. Ты мог бы примкнуть ко мне, и тогда бы я подумал над тем, чтобы доверять тебе. — Но я никогда не примкну к тебе, так что тебе не суждено доверять мне. Я хочу спасти свой город, потому что я родился и вырос в нем. Потому что до меня в нем жила моя мама. Потому что в этом городе есть множество талантливых и очень важных людей. Потому что там есть Майк. Потому что… — Но это просто люди. Как муравьи в своем муравейнике. Нет в этом ничего ценного. Вот для меня Демогоргоны — это средство. Средство к достижению моей цели. Если Демогоргон умрет, мне будет совершенно все равно, я его заменю. Но когда в вашем мире умирает человек, вы разворачиваете такую трагедию, будто его жизнь что-то по-настоящему значила. — Ибо так и есть. Каждый человек ценен. Абсолютно каждый. Даже самый вредный и неприятный. Если мы будет действовать вразрез друг другу, то помрем. Общность, вот, что важно. Только ты можешь относиться к своим воинам как к мусору. Но я не такой. Каждый человек важен не потому, что умеет что-то, а потому, что изначально существует. Его присутствие здесь, на этой планете, это дар для каждого из нас. Но тебе этого не понять. Ты не ценишь никого, кроме себя. И ты должен стыдиться этого, потому что душа твоя из-за этого гнила. — А ты остер на язык. Дни твои сочтены. — Мне плевать. Я знаю, что умру больше человеком, нежели пауком. Умру, понимая, что познал любовь, что прожил эту жизнь, изменив тысячи, просто потому, что захотел. Потому что мне было это в радость. Ты же работал на себя, и никто тебя не увидит, никто не захочет тебя поблагодарить, и никому ты не будешь важен. Подобно призраку Свежеватель появился перед лицом юноши. — Можешь не ждать пощады. Уилл усмехнулся. Свежеватель протянул к нему свои щупальца, обхватывая его голову, перекрывая доступ к спертому кислороду… Он наполнил его разум отчаянием. Он навязал ему бесчисленное количество мыслей о безнадежности, и Уилл обмяк под его натиском, проливая на щупальцы несколько слез. Его разум в один миг стал самым темнейшим местом в мире. Ему захотелось закончить это все поскорее, ему хотелось умереть. Уилл понимал, что эти мысли навязаны, но ничего не мог с собой поделать. Желание исчезнуть раз и навсегда было непобедимым. И все же где-то там, среди вихря печали, виднелся алый проблеск, который привлек к себе внимание не только у Уилла; Свежеватель тоже заинтересовался содержанием этих дум. Майк, Майк, Майк…даже если я захочу раствориться в воздухе, то я непременно попаду в ветреный поток, чтобы игриво обдуть твои волосы и поиграть с краями твоего воротника. Даже если меня не станет, останется что-то, что будет продолжать любить тебя, что-то неосязаемое, но присутствующее; мне так хочется жить, потому что ты есть. Майк, Майк, Майк…не забывай меня потому, что я канул в лету, храни память обо мне, как о парне, что был безнадежно в тебя влюблен. Не думай, что я воспринимал это легко, мне было сложно, но иногда любить значить страдать. Майк, Майк, Майк…не будь последним, кто улыбнется, отпустив все, улыбайся каждый раз, когда припомнишь обо мне, потому что кроме твоей улыбки красивыми лишь бывают лишь твои глаза, твой смех, твои идеи, весь ты. И мне так плохо, так плохо погибать в этой дыре, буквально самой дырявой на свете…       Перед смертью Уилл наполнился волнением. Адреналин так и плескал внутри него. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и он начнет стрелять всей желчью, что накопил. Но Уилл был укушен пауком не простым, а радиоактивным. И когда Уилл умирал, его тело выделило нечто неописуемое, заставившее мозг Свежевателя взорваться. Эта мощная разрушающая волна покрыла всю Изнанку, уничтожая абсолютно любую деталь на своем пути, каждую ель и Демогоргона, саму пещеру, в которой находился Уилл. Свежевателя Разума не стало. Он был стерт с затылка Земли. Демогоргоны, больше не подчиняющиеся Свежевателю, откинули собственные лапы. Уилл Байерс умер.       А Нью-Йорк возродился. После того, как Демогоргоны повымерали по невыясненным причинам, город стал свободен от леденящего ужаса. Позже Дастин Хендерсон выступил перед жителями, объясняя, что Человек-Паук пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти город. И жители, обычно жалующиеся на налоги, добровольно внесли в казну, чтобы возвести памятник Человеку-Пауку. Майк ударился в слезы. Ему было сложно принять тот факт, что Уилла больше нет, сложно наблюдать над горюющей Джойс. Он не мог поверить, что все закончилось именно так. Особенно тогда, когда все только начиналось. Майк и Джейн расстались четырнадцатого февраля, в день, когда очнулся Эдди. Стив расплакался от счастья, когда смог увидеть своего спутника жизни живым и в сознании. Он подарил ему огромный букет красных роз, хотя Эдди такое просто ненавидел. Но это не имело значения. Им было слишком хорошо вместе. И Майк пытался продолжать жить. Но ему было трудно, почти невыносимо справиться с искушением найти останки Уилла. Он всю неделю капал Хендерсону на мозги, умоляя пропустить его в лабораторию. Когда, наконец, Дастин сдался и позволил ему сделать это, Майк собрал все необходимое, чтобы полезть в дыру самостоятельно. — Ты больной, ты знаешь это? — упрекнул юношу ученый, скрестив руки. — Нет останков — нет подтверждения того, что Уилл мертв, — только и ответил Майк, накидывая на себя рюкзак. Дастин вздохнул, закатив глаза, и помог Майку безопасно спуститься в дыру. Он знал, что парень идет на смерть, но ничего поделать с этим не мог — желание Майка увидеть труп Уилла было слишком велико. По крайней мере, так Дастин думал. Может, у парня и вовсе началась вялотекущая шизофрения.       Майк затрясся от страха, осознав, насколько нескончаемой была дыра, пока не оказался в месте, где когда-то был Уилл в начале своего пути. Его веревка оказалась длиннее, и он просто отстегнул ремень, удерживающий его. Бродил он недолго. Только представьте, каково было его удивление, когда он обнаружил истощенного, но живого Уилла Байерса неподалеку от места, где приземлился. — Уилл? Уилл! — Майк засмеялся от счастья, стремительно приближаясь к другу. — Уилл, я так рад, что ты жив! — Воды, умоляю, — только и смог выдавить из себя Человек-Паук. Майк моментально полез в свой рюкзак и протянул Уиллу бутылку с водой, помогая отпить первые несколько глотков. Дальше Уилл справился сам. Паучья регенерация запустилась. Теперь Байерс просил еды, которую Майк ему также предоставил. И так он сидел и ел, запивая водой, а еще поглядывал на Майка, как бы отстраненно, не понимая, что это действительно происходит. — Я убил Свежевателя Разума, — похвастался Уилл, заглатывая кусочек яблока. — Расскажешь мне об этом дома, — умиленно улыбнулся Майк. Он мягко осматривал друга, стараясь не расплакаться от радости и сочувствия. Наконец, регенерация сделала свое дело. Уилл был, как новенький. — Но как ты выжил? — недоумевал Майк, помогая Уиллу встать на ноги. — Сыворотка одноразового бессмертия. Штучка Хендерсона. Я не думал, что она подействует, потому что чуть не погиб в аварии. Но ранения с аварии исправила моя регенерация, а не сыворотка. Теперь я это понимаю. И все же, несмотря на то, что сыворотка сработала, моя регенерация дала сбой после того, как я начал истощаться. Обезвоживание чуть не заставило меня умереть во второй раз, и, как видишь, я был на грани, но ты пришел и спас меня. Спасибо. — Нет, это ты нас спас, Уилл. Спасибо тебе. Парни подошли к веревке, и Уилл был уже готов пристегнуться, как вдруг Майк его остановил. Ему хотелось поговорить. — Я прочитал твое письмо, — изъявил Майк. — Правда? — Уилл и вовсе забыл про то, что писал письма. Его существо затрепетало, и он нервно усмехнулся, не зная, что сказать. — Я люблю тебя, Уилл Байерс, — твердо и уверенно признался Майк, беря Уилла за руку. Байерс покраснел, скрываясь под маской, которую надел после трапезы. А больше не было смысла скрываться. Байерс был пойман с поличным. Он знал, что Майк знает, и ему было приятно он того, что он знал и все равно выбрал его. — А как же Джейн? — поинтересовался Байерс. — Много же ты пропустил, пока тут валялся, — усмехнулся Майк, стаскивая маску с лица юноши. Волосы Уилла, которые тот не мыл неделю, беспорядочно легли на его голове, по форме напоминая гнездо. — Могу я тебя поцеловать? Что, вот так сразу? Байерс вновь залился краской, но в этот раз Майк мог узреть эту милую деталь и улыбнуться. Грязный и скорее всего пыльный, Уилл не понимал, как Майк мог изъявить желание целовать совершенно недавно восставшего из мертвых парня. Возможно, это его заводило или что-то вроде того. Уилл усмехнулся про себя и подумал о том, как же это глупо. Майку было все равно на то, как в моменте выглядел Уилл, ему хотелось начать то, что Байерс никогда бы не осмелился начать сам. Положив руку на ключицу юноши, Уилл притянул Майка к себе. Его глаза засверкали тысячей фонарей, когда он принялся держать его лицо, приближаясь к его губам. Многочисленные фейерверки отправились в полет, сбивая Уилла с ног, когда Майк все-таки накрыл его губы своими в стремительной манере, и принялся танцевать с ними вальс. Это было невероятно нежно и чувственно. Это было незабываемо. Он толкал его губы вперед, захватывал их и оттягивал назад, наслаждаясь вкусом, как лакомством, и их мягкостью. И этому не было конца, и их никто не торопил. А еще это был самый счастливый момент в жизни Уилла Байерса. Да, прямо так он и сказал. Потому что потом они привязали себя к веревке. — Но тут только один ремень, — заметил Уилл. — Да, и ты привяжешь его к себе, отказ не принимается. Меня ты захватишь своей паутиной. — предложил Майк. — Идет. Уилл сделал небольшой толчок, чтобы отправиться в воздух и дать веревке фору для движения вверх. Талия Майка была обвязана паутиной, и он с улыбкой наблюдал над тем, как Уилл время от времени смотрел вниз, на него, чтобы убедиться в том, что тот не соскальзывает. — Ты только держи меня крепче, — предупредил Майк, сверкая своими озорными глазами. — Я буду, — сказал Уилл. — Я больше никогда тебя не отпущу.