Магазин антиквара

      Алкоголизм — это болезнь, при которой ты не видишь дна в бутылке.

***

      Запах алкоголя, этот мерзкий запах алкоголя вперемешку со смрадом от сигарет и запахом колбасы. На кухне снова погром, на столе 3 бутылки и еще 4 банки, наполненные чем-то наподобие алкоголя. Родители вновь «расслаблялись».       Юноша лет 15, максимально стараясь не шуметь, открывает дверь и так же тихо, взяв обувь в одну руку, сумку — во вторую, крадется в комнату. Родители пьяны, снова орут друг на друга, вспоминая прошлое.       — Зачем я вообще вышла замуж за такого урода, как ты?! — довольно тучная женщина одним взмахом пухлой руки сносит бутылку с минералкой на пол.       — Да, блядская сука, я женился на тебе, потому что ты, шлюха, залетела! — мужчина резко вскинул руку, желая ударить жену.       На их крики юноша лишь приподнял бровь и зашел в комнату. Брат уже спал в отключке на верхнем ярусе кровати с учебником в руках.       «И как он может спать, когда тут такой ор», — думал парень.       В комнате стояло небольшое зеркало, а рядом стояла бутылочка с антисептиком и ватными дисками. Самое то сейчас. Юноша садится перед зеркалом и прикладывает диск с прохладной жидкостью к лицу. Сегодня ему снова досталось в драке. Жидкость неприятно щиплет и жжет кожу. Ему часто попадало на улицах. То из-за того, что он нефор, то из-за того, что похож на черта. Хотя от нефора и черта в нем были лишь длинные волосы и постоянные синяки по всему телу.       Время около 12 ночи, желание поспать было, но не успел закончить юноша с лицом, как дверь с грохотом открывается и на пороге пьяная в стельку мать смотрит на сына.       Юноше хватало одного взгляда, чтобы понять, что сейчас начнется мясо. Вдох-выдох-вдох..       — Гаденыш, ты где шлындрал? - еще спокойно произносит мать.       — У друга был, — ложь. Не то чтобы у него не было друзей, на самом деле он работал и скрывал это, дабы деньги не отобрали.       — В глаза мне смотри, — мать подошла к стулу. От нее несло спиртом и еще каким-то мерзким запахом. Подняв взгляд, юноша уставился на мать пустым взглядом.       — Лжешь ведь, да, гаденыш?       — Нет.       — Да я по глазам вижу, что лжешь.       С верхней полки послышалось шуршание, брат приподнял голову на несколько секунд и сразу лег обратно, дабы не получить. Пьяная мать была совсем чудовищем, она и до этого была не самым хорошим человеком, но алкоголь развязывал ей руки. Если трезвой, она лишь орала сутки напролет, бухая, она могла поднять руку на детей за любое неправильно сказанное слово.       Обычно после этого приходил отец, если не был в отключке, и начинал строить из себя защитника и орать на мать за то, что та бьет детей. Они начинали ругаться, а в итоге дети были виноваты, что..... что..... мать их избивала. Хуа сам не понимал, почему во всех грехах виноват он, или брат, или они оба. Всегда они. Отец напился и начал орать, что в квартире грязно. Виноват сын, что не убрался, и так всегда.       Но со временем ты ко всему привыкаешь, ко всему ты адаптируешься. Первое время мальчик плакал, кричал и боялся родителей пьяными. Пытался выкидывать бутылки, когда видел их. Он... он думал, что если избавиться от этих бутылок, то все закончится, они перестанут пить.       Первое время он прощал сразу, как только они обнимали его с просьбами, что так больше не повторится. Но это больше не повторится повторялось.       Сейчас этот худой черноволосый юноша уже перестал плакать совсем. Хотя на самом деле его могла довести до слез простая мелочь, но когда на него орут или бьют, он не плакал. В душе же не осталось грусти, боли или любви к родителям. Осталось только... ненависть, чистая, не помутненная ненависть... злость, зависть к другим детям, что ходят за руку с родителями и обнимают их, но больше всего душу гложил страх. Непоколебимый страх..... он душил, обхватывал своими черными руками шею и сжимал. Не давал дышать, не давал жить.       Да и можно ли назвать такую жизнь жизнью. Это выживание, простое выживание. Это давно перестало быть жизнью.       — Уродец, как ты смеешь врать матери?! — перешла на крик мать.       — Как ты смеешь нагло врать матери в лицо, что растила и любила тебя!!!       Крик прямо в лицо. Хуа зажмурился и просто стал ждать, когда это закончится. Еще секунда — и щеку заволокла жгучая боль. Ушиб, что остался на щеке, заныл новой силой, когда пришел второй удар, еще сильнее.       — Паршивый уродец, зачем я вообще тебя рожала. Ты мне жизнью обязан, а ты смеешь нагло врать матери в лицо!!       — Да лучше бы не рожала... — сквозь зубы произносит юноша.       Вместо ответа рука матери соскользнула, и удар по и так больной щеке пришелся еще сильнее. Длинные ногти слегка поцарапали светлую кожу и оставили ссадины. А сам парнишка, будучи все еще худее своей матери, просто упал со стула на пол от такого удара.       — Мелкий паршивец, ты должен быть благодарен. Тебе дали жизнь, а ты смеешь так обращаться с матерью!! Как ты, мелкая паскуда, смеешь относиться к матери с таким неуважением!       Юноша молчал, лишь прикоснулся к горячей и больной щеке.       — Мелкий уродец, знать тебя не хочу, не смей больше ко мне подходить! — мать ушла и, захлопнув дверь, продолжала ходить по квартире и орать всевозможные ругательства про родного сына.       Хуа же ожил не сразу, он просидел на полу минут 10, глуша в себе злость и желание подойти и ударить мать в ответ. Побить ее за все, что она делала с ним, и проорать, какая она тварь. Но он не мог так поступить, было две причины: первая — его убьет отец, вторая... она все-таки его мама.       — Ты как? — брат спустился с верхней полки.       — Сойдет.       Юноша старается встать, но в итоге брат хватает его за руку и ставит на ноги. Секундный осмотр и брат ушел обратно к себе. Хуа тоже почти сразу стянул с себя грязную черную кофту, в которой провозился весь день на работе, и завалился спать. Желания осматривать больную щеку не было, да и смысла не было. Крики продолжались еще долго. Хотя ничто не сравнится с тем, когда в доме стоит такой ор, будто отец сейчас убьет мать. Пусть на крики уже плевать, но юноша, прижав колени к животу, спрятал лицо в покрывале и через силу заставил себя заснуть.

***

      Утро следующего дня представляло собой жалкое зрелище. Пьяный отец валялся на столе на кухне, на нем же бутылка, что пролилась и заполнила всю кухню запахом алкоголя. Но чтобы ни происходило, утром юноше нужно идти в школу. Стакан воды и кусочек хлеба, ведь в доме всё равно шаром покати на нормальную еду, и парнишка вышел из квартиры. На улице жгучий холод и ветер. Щека уже не болит, но синяк есть и немаленький. Красный синяк от подбородка до глаза. В школе снова будут спрашивать, что это.       Живот слегка урчит, хотя он удачно игнорирует голод.       В сумке у Хуа всегда лежала тоналка на такие случаи. Первые пару лет к ним в квартиру то и дело пытались вызвать опеку. Те да, приезжали, но родители, понимая, что у них отберут "любимых" детей, натягивали на лицо улыбку и мило общались с людьми из опеки.       А те... что они проверяли квартиру, им показывали комнату мальчиков, в которой всё нужное, холодильник, где тоже всё прекрасно. Бутылки они в любом случае хранили в кладовке. Спустя время опека перестала приезжать. В школе, конечно, спрашивали, но если сказать правду, они позвонят родителям, а дома тебе капец. Били они тогда так, чтобы не оставить синяков, но очень чувствительно. Дабы не жаловался.       Школа... школа... школа... всё как обычно. Бегущая малышня и дети постарше. Старшаки, что ходят кучками и стоят у подоконников. Тут у него не было друзей. Все сторонились пугливого, забитого и странного юношу, что почти не говорил, но если к нему полезть, может кинуться с кулаками.       Но как бы плохо всё ни было, есть всегда и что-то хорошее. Это что-то хорошее для парня стали 2 урока обожаемой им истории. Хоть многие и ненавидели этот предмет из-за учителя, что был... своеобразным. Спрашивал строго и не имел любимчиков совсем, он всех одинаково недолюбливал. Это был мужчина лет 30 с черными волосами. Всегда в костюме и туфлях, в руках портфель и журнал.       Памятью Хуа был не обделен. В детстве говорили, что ему с такой памятью в ученые надо, но жизнь поставила всё так, что времени на учебу мало.       Подкрасив синяк тоналкой, дабы завучи не прикапывались, и завязав волосы в хвост на затылке, юноша думал уже выходить. Но тут резко сильно дернулся и на автомате прикрыл руками голову, а по спине поползли мурашки — это реакция на топот ног и громкий гул звонка. Но через мгновение юноша опускает руки и, засунув их в карманы, выходит в коридор.

***

      Прошла неделя. Всю неделю на него почти не кричали, он возвращался домой за полночь, и родители уже спали. Но именно сегодня удача закончилась.       Вечером, уже часов в 9, крайне вымотавшийся Хуа Чен возвращается в квартиру после работы и школы. Но, незаметно пройти в комнату ему не дали. Удача окончательно от него отвернулась, когда он попал в эпицентр матерного скандала. Видимо, она снова пришла с орами, что в квартире грязно.       Отец спокойно курил на кухне, он был еще относительно не пьян, а мать была трезвой. Настроение у юноши, и без того отвратительное, дало о себе знать, когда он отвечал матери, почему не убрался. В итоге мать сорвалась на сына.       Хуа просто не выдержал и начал кричать на мать в ответ. Отец же продолжал курить и будто не слышал скандала.       Спустя час парень выкрикнул то, что обычно побоялся бы выкрикнуть в обычной ситуации.       — Да если бы ты просыхала, то, может быть, в доме было бы чисто!!       — Да как ты..... Как ты, мелкий гаденыш, смеешь упрекать меня? Я тебя рощу и содержу, могу ли я хоть когда-нибудь расслабиться!       — Да это уже называется не расслабиться, ты уже чертова алкоголичка!! — юноша выкрикнул это, не успев подумать. Мать на эти слова вновь замахнулась, но тут из-за кухни прозвучал злой голос явно пьяного отца.       — Ты как с матерью разговариваешь, мелкий гад!! Захлопнись, раз смеешь так неуважительно относиться к собственной матери!!       У Хуа сердце в пятки ушло. Обычно, когда отец орет на него в таком состоянии, будет совсем кошмар. Мать опустила ладонь.       Сердце бешено стучало в груди, а голова старалась придумать, как выжить, как спастись.... Но паника захватывала последние крохи сознания...       Тут резкая и сильная боль — болел глаз и очень-очень сильно... А в рот попали капли горькой жидкости, и мир вокруг начал мутнеть. Юноша ударился шеей о стену и медленно сполз по стене, держась за глаз. Ладони наполнились теплой жидкостью. Она была соленая. Звон разбившейся бутылки раздался на всю квартиру, а осколки попадали на пол и на них упали капли алой жидкости.       Мир уже перестал быть чем-то четким, а вокруг лишь крики и ругань, она била по ушам.       Но юноша мог говорить... и слышать, хоть и сердце глушило, он услышал брань отца. И мысль, хоть и глупая, посетила его голову... пусть его побьют, пусть его убьют, он больше не будет молчать.       — Эта женщина тебя на свет привела, ты должен быть ей благодарен за это! — отец замахнулся ещё раз.       — За что я должен ей быть благодарен!? За то, что она на свет меня достала? Да лучше бы она сделала аборт и всё!!       Тут снова пришелся удар, и в мутном мире коричневых полов и ярко-синего силуэта отца появились еще цвета.... Красный.       Помимо этого красного цвета стало холоднее и тише, и на несколько секунд юноша подумал, что всё закончилось... Но резкая боль окончательно оглушила. Он уже ничего не слышал, кроме собственного сердцебиения. Под щекой холодный пол... Тудум, тудум...       Рот наполнился солью, а всё содержимое и без того пустого желудка оказалось на холодном и грязном подъездном полу. Мир окончательно потерял какие-нибудь краски и стал мутным набором пятен... Оглушающая боль, и звон в ушах, и соленые слезы...       «Интересно, мне завтра дадут отгул после такого», — последняя мысль перед тем, как мир превратился в ничто. Пустота, в которой ты чувствуешь только нечего. Ни запаха, ни цвета, ни вкуса, ни звука... Ничего... Пустота... И тишина... Такой тишины юноша никогда не слышал... Тело не шевелилось, а сердце ничего не чувствовало...       Ему впервые было так спокойно.