break a heart, stitch it right back

      Тилл не считает себя ревнивцем.       Он скорее из тех, кто будет отчаянно тосковать на расстоянии, пока объект его привязанности в итоге не встретит любовь всей своей жизни. Тогда Тилл найдёт утешение в ведёрке мороженого и каких-нибудь кринжовых дорамах начала 2000-х, которые даже не посчитает смешными, потому что ему это всё уже знакомо. Конечно, такое случилось всего один раз, но это был достаточно запоминающийся опыт, чтобы парень раз и навсегда понял, что он не из ревнивых. У него серьёзные отношения с парнем, который лю… Которому он очень нравится, почти до одержимости и безумия, и он в этом уверен. С ним всё в порядке. Всё просто прекрасно. — Ты только что сломал механический карандаш? — спрашивает Мизи.       Тилл опускает взгляд. Так вот что впивалось ему в ладонь. Плюсы игры на нескольких инструментах бо́льшую части жизни: у него хорошая хватка. — Случайно, — говорит он. Парень смахивает осколки в карман рюкзака, чтобы потом выбросить, и игнорирует недоверчивый взгляд Мизи. — Мне всё равно нужен новый. — Выглядишь… злым. Ты…       Её прерывает заливистый смех, доносящийся с другой стороны помещения. Тилл узнает этот смех где угодно. Это немного маниакальный, резкий и почти пугающий звук, потому что смех Ивана — большая редкость, какое-то новое сокровище, которое приводит Тилла в восторг каждый раз, когда он его находит. Он отличается от того смеха, который Тилл любит называть «смехом важной шишки» — изысканного и вежливого, заставляющего людей прыгать перед ним как в каком-то шоу.       Искренний смех Ивана — грубый, громкий и чертовски придурковатый, и в любой другой день Тилл сам бы расхохотался, услышав его, но сегодня он просто сводит его с ума… — Ты сломал свою ручку, — говорит Мизи.       Он дёргается. Блять, чернила повсюду растекаются. — Тупая ебучая ручка, — бормочет он. — Никогда не любил эту идиотскую блядскую ручку. Тупая. Блять. Вещь. Всё тупое. Твою мать. — У меня такое чувство, что ты говоришь не о ручке, — говорит Мизи, и когда этот проклятый смех раздаётся снова, она замечает, как Тилл хмурится ещё сильнее. В её глазах загорается понимание. — О боже, Тилл, так ты из-за… — Нет, — огрызается парень, но тут же чувствует себя настолько виноватым из-за обиды на лице девушки, что исправляется: — Ладно, самую малость. Совсем чуть-чуть. Но всё в порядке. Не волнуйся об этом.       Ну и что с того, что Тилл слышал смех Ивана только, когда они были наедине? Может, Хёна или Суа и могли услышать от него несколько сдержанных смешков, — и то редко, — но Тилл чертовски гордится тем, что стал обладателем первого места в номинации «Человек, который делает Ивана самым счастливым». Однако монополизировать брюнета было бы по-идиотски. Это уже какой-то красный флажок. Если Ивану хочется шутить, хихикать и накручивать волосы на пальчик перед какой-то девушкой, которую Тилл в жизни не видел, это не его, блять, дело. — Я не думаю, что у Ивана настолько длинные волосы, что их можно накрутить на палец, — говорит Мизи. — Это фигура речи, — огрызается Тилл. — Так ты ревнуешь? — спрашивает Мизи. Она никогда не любила ходить вокруг да около. — Я не ревную, — говорит Тилл, потому что это нелепо, он никогда в жизни никого не ревновал и не собирается ревновать, особенно Ивана. — Я просто… злюсь. Да. Меня бесит, что он обманывает эту бедную, явно влюблённую в него девушку, потому что это грубо, понимаешь? Он уже три года в отношениях, и ты думаешь, она знает об этом? — ещё один смешок. Тилл собирается кое-кого убить. — Видишь?! Это некрасиво, а он играет с её чувствами! — Тогда тебе стоит пойти и сказать ему об этом, — предлагает Мизи.       С тех пор как девушка начала встречаться с Суа, Тилл заметил, как она изменилась. Если до появления Суа Мизи была чиста и невинна, и ей и в голову не могло прийти кого-то на что-то подстрекать, хитрить или даже лгать, то после появления Суа Мизи… Мягко говоря, морально сгнила. Хотя она это и не скрывает.       Какая-то часть Тилла это понимает. Он знает, что она провоцирует его прямо как Суа. Девушка считает его поведение милым, как будто он какой-то крошечный котёнок, который поднимает лапы и кидается на другого, вот она и говорит всё это дерьмо, чтобы посмотреть, как далеко он зайдёт. Разумнее всего было бы не обращать на это внимания. Он должен держать себя в руках. Сидеть на жопе ровно с альбомом для рисования на коленях. Ему следует закончить портрет Ивана и пойти домой, чтобы проспаться и избавиться от этих пещерных эмоций. Ему, блять, лучше вообще не шевелиться. Он будет выглядеть чертовски жалко, если начнёт заявлять свои права на Ивана, а потом окажется, что в этом не было никакой необходимости, он был в безопасности, счастлив, и вообще…       Иван снова смеётся. Последняя струна рациональности Тилла лопается. — Последи за моими вещами, — рычит он. — Между прочим, непристойное поведение в общественных местах запрещено законом! — кричит ему вслед Мизи.       Но парень не слушает. Он направляется прямиком к Ивану и девушке, которая понятия не имеет, что парень, на которого она запала, прячется от ответственности и ни о чём не парится. Тиллу это надоело. Он собирается рассказать ей, кому, блять, принадлежит Иван последние три года, и даже больше, учитывая дебильную безответную влюблённость брюнета, о которой он не рассказывал Тиллу до последнего, а потом парень потащит Ивана домой и преподаст ему практический урок о том, что из себя представляет эта ёбаная ответственность, потому что он явно ни хуя не понимает… — Тилл! — говорит Иван с наглым взглядом. Больной сукин сын. — Когда ты пришёл? — Вообще-то, я был здесь всё это время, — говорит Тилл. Но сейчас не об в этом. Главная задача — заявить свои права. Иван слишком высокий, чтобы Тилл мог собственнически закинуть руку ему на плечо, поэтому он выбирает другой вариант и обнимает брюнета сзади за талию, уткнувшись подбородком в изгиб его шеи. Немного неудобно, но неважно. Всё во имя миссии.       А Иван… Такое ощущение, что кто-то пырнул его ножом. — Тилл, — хрипит он. — Рот закрой.       Тилл переводит взгляд на девушку, у которой при виде этой картины отвисает челюсть. Вблизи она ещё симпатичнее. Блять. Миниатюрная, худенькая на вид девушка, которая носит белые вязаные свитера, прижимает к себе учебники и закидывает обе лямки рюкзака на плечо. У неё очки, ярко-зелёные глаза и длинные серебристые — крашеные? — волосы, которые завязаны в пучок. Он понимает, почему она может понравиться Ивану.       Именно поэтому Тиллу приходится спасать её от последствий привязанности брюнета. Она же загнётся под тяжестью его странных наклонностей ровно через два часа. — Ты, — говорит он. — Как тебя зовут? Иван никогда раньше о тебе не упоминал. — Меня? — заикается она. — Я-я… Эм… Я… — Подруга, — говорит Иван. Тилл крепче сжимает руки вокруг парня. Подруга? У Ивана есть друзья, о которых Тилл не знает? Какого хуя? Иван издаёт звук, напоминающий хрип, когда динамик отключается. — Я как раз собирался вас познакомить. Это Пак Джиын.       Какое, блять, простое имя. Тилл меняет своё мнение. Меньше двух часов — максимум минут тридцать. — Привет, — пищит она. Её взгляд скользит по Ивану с выражением, похожим на ужас и… что-то ещё, он не может сказать, что именно. Может быть, страх из-за того, что Тилл застал их прямо на месте преступления, и теперь она понимает, что к чему. — Мне нужно идти, я разберусь с этой… — Мгм, — говорит Иван. — С этой штукой. — Да, — в отчаянии соглашается она. — С этой штукой. Спасибо. Потом обсудим с тобой… Эм… Эту штуку? — Ага, — отвечает Иван, резко выдыхая. Тилл здорово изображает удава. — Скинь мне подробности. — Хорошо, да, пока, удачи!       Девушка убегает, и они остаются вдвоём. Тилл сердито смотрит ей вслед, пока она не исчезает на горизонте, как ей и положено. — Тилл, — говорит Иван.       Точно. Этот ублюдок.       Тилл разжимает хватку и отступает назад. Иван немного спотыкается, но Тилл не собирается его жалеть, даже несмотря на то что брюнет выглядит охреневшим и красным. Румянец заливает всю его шею, но, твою мать, надо было подумать о последствиях флирта средь бела дня, если он не хотел, чтобы Тилл сломал ему рёбра. У Ивана просто хрупкие кости. Парень даже не так сильно его сжал. Драматичный мудила. — Ты, — говорит Тилл. — Почему ты с ней разговаривал? — Что? — Ты не… — разговариваешь с людьми, хочет сказать Тилл, но это неправда. Ивану приходится общаться с уймой людей по работе, и у Тилла никогда не возникало с этим проблем. Настоящая проблема в другом… — Почему ты так с ней разговаривал? — Как именно? — спрашивает Иван. Он берёт парня за обе руки — как мило, блять, — и начинает играть с его мизинцем. — О чём ты? Не думаю, что я разговаривал с ней как-то по-особенному. Выглядишь расстроенным. — Я не расстроен, — говорит Тилл. — Почему все думают, что я расстроен? Меня просто бесит, что ты… Что ты используешь на ней свои… Блять, не знаю, уловки.       Уловки, — повторяет Иван про себя. Тилл выходит из себя ещё больше. — Она не знает, какой ты псих, понимаешь? Ты практически обманываешь её. Я не могу просто сидеть и смотреть, как ты дурачишь бедную невинную девушку — это неправильно! — Мои уловки, — повторяет Иван, а затем сгибается пополам и начинает хохотать так сильно, что почти воет, с каждой секундой всё больше напоминая гиену.       Тилл смотрит на брюнета, не в силах решить, что он хочет больше: свалить, убить его или присоединиться, потому что этот смех действительно чертовски заразительный. Он выбирает первое и делает примерно три шага, прежде чем рука Ивана снова хватает его ладонь. — Подожди, подожди, Тилл, я не понимаю, — говорит Иван. — Что ты имеешь в виду под моими «уловками»? Ты думал, я с ней флиртовал? — Ты смеялся, — раздражённо замечает Тилл.       Иван моргает. У Тилла скручивает желудок от дурного предчувствия. Это выражение лица Суа, когда она чувствует надвигающийся хаос, но перед ним не Суа. Это выражение Ивана: фирменное, испытывающее и в тысячу раз более зловещее. Как у радостного пса, который только что впервые открыл для себя игру «подбери мяч», причём мяч, который он подбирал, принадлежал парню по имени Тилл.       Тиллу нужно спасаться бегством, блять. — Забей, — говорит он, отступая назад. — Не… Не подходи. Иван, я предупреждаю тебя… Мизи сказала, что публичное непристойное поведение незаконно… — Ты ревнуешь? — говорит Иван, и чёрт бы его побрал, его голос звучит не только радостно, но и так по-странному трогательно, что Тилл начинает обижаться, несмотря на то, что все его чувства кричат ему, чтобы он валил куда подальше. — Ладно, давай проясним одну вещь, — говорит Тилл. — Я не ревную, так что, если ты так думаешь, пошёл на хуй. — Но… — Но даже если бы и ревновал, с хера ли ты так радуешься, а? Думаешь, я не могу ревновать? Думаешь, я не знаю, как люди смотрят на тебя? Хоть мне раньше и было наплевать… — Что? — О, твою мать, — огрызается Тилл. — Я про то, как люди на тебя смотрят! Ты же такой… красивый, наверное, и можешь быть милым, когда захочешь… И ты вежливый со стариками, и… Людям нравятся такие, как ты, ясно? И ко мне ты хорошо относишься, так что плохим партнёром тоже не можешь быть, и одному богу известно, сколько любовных писем я отправил тебе в старших классах, потому что ты был завидным холостяком номер один для всех подростков Кореи. А может, и большей части Азии, если так подумать, — Иван задыхается. Тилл продолжает. — Ты богатый и хорошо готовишь, если следуешь рецепту… — У тебя в холодильнике ничего не было, — бормочет Иван, почти в трансе. — Мне похуй, что у меня в холодильнике, но консервированным анчоусам не место в жареном рисе, ты, урод, — говорит парень, а затем продолжает: — Но всё равно, это нормально, потому что ты встречаешься со мной, и я, типа, в безопасности и всё такое. Я знаю, что ты мой, — Иван снова хрипит. Человечку пора ко врачу, это чертовски отвлекает Тилла. — Но не все это знают! Как там её, Дживон? — Джиын? — Да похер, — нетерпеливо говорит Тилл, и теперь брюнет улыбается так широко и радостно, что парню приходится отвести взгляд в сторону и уставился куда-то в плечо Ивана, так безопаснее. — В любом случае. Я просто хотел это сказать. Не… Не ходи вокруг да около… То есть, ты можешь, но ты должен упомянуть, что встречаешься со мной, прежде чем начнёшь хихикать и заигрывать с рандомными людьми. Вот. Это всё, что я хотел сказать. Да. — Значит, ты ревнуешь, — заключает Иван. Тилл конкретно закипает. — Я же только что сказал тебе, что я не… — Ты ревнуешь, — перебивает брюнет и притягивает парня ближе. Его рука шустро оказывается на талии Тилла, удерживая того в ловушке. Коварный ублюдок. Тилл хмурится, а улыбка Ивана становится от этого только шире. — Ты ревнуешь и в кои-то веки ведёшь себя как собственник по отношению ко мне. Ты поэтому аж оттуда ко мне подошёл? — Я думал, ты не знал, когда я пришёл. — Я всегда знаю, когда ты рядом, — говорит Иван, как будто это не самая слащавая фраза, которую Тилл когда-либо слышал. Брюнет утыкается носом в щеку Тилла. Псина-переросток. — Тилл. Ты такой милый. — Я убью тебя, — бормочет тот. — Не убьёшь, потому что ты любишь меня, и ревнуешь, когда я разговариваю и смеюсь с другими людьми. А ещё ты глупый.       Одна из этих вещей явно была лишней. — Эй, только потому, что я не Мистер Отличник, как ты… — Ты даже не знаешь, почему я смеялся, да? — Тилл замолкает. Да, у него уши не как у ебучей летучей мыши, и что теперь? Иван снова прижимается к нему и воркует: — Какой же ты милый. Я люблю тебя. Она президент твоего тайного фан-клуба. — Моего чего? — Благодаря твоему второму сольному альбому у тебя появилось больше поклонников, — терпеливо объясняет Иван. — Их здесь много. Она организует встречи в фан-клубе и устанавливает правила, чтобы никто не доставал тебя в кампусе. Я дарю ей фотографии и другие эксклюзивные товары — те, что агентство выбрасывает, а ты приносишь обратно? Я даю это ей в обмен. Мы общаемся с начала семестра. Она ходит на твои концерты, — брюнет вздыхает. — И ты так холодно с ней обошёлся. Бедняжка, она, должно быть, так расстроилась. — Я… — хрипит Тилл. Он ожидал услышать что угодно, но… не это. — Я… Ты… Что? — Ты такой милый, — повторяет Иван, смеясь. — Как маленький котёнок. Может, мне стоит почаще заставлять тебя ревновать. Было довольно мило видеть, как ты топчешься и обнимаешь мен…       Тилл хватает Ивана за волосы и дёргает. Не слишком сильно — его волосы застрахованы на сумму, превышающую всё состояние Тилла, — но ровно настолько, чтобы тот вздрогнул и открыл рот. — Флиртуй с кем хочешь, — тихо говорит Тилл. — Но я разобрался в этой хуйне, Иван. Ты, ёбаный придурок, думаешь, ещё раз похихикаешь с президентом моего фан-клуба, и я снова начну ревновать? Размечтался, блять. Я тебя насквозь вижу, ты, мелкий собственник.       Глаза Ивана щурятся в улыбке. — И тебе это нравится? — Ни хера я тебе не скажу, — Тилл отпускает Ивана, чтобы тот мог выпрямиться, а затем хватает его за руку и тащит к Мизи, которая прячет за ладонью свою безумную улыбку и, без сомнения, в восторге от того, что только что увидела. А ещё она, возможно, отправила в групповой чат фотки, которые Тиллу придётся игнорировать в течение следующих лет четырёх точно. Всё в порядке. Он и не такое вытерпит во имя любви и придурковатостей Ивана. — У тебя сегодня ещё есть пары? — Нет, — говорит Иван. — Сегодня вторник, так что после трёх часов ничего нет. Ты голоден? — Нет, — говорит Тилл. — Я собираю свои вещи, и мы едем домой. — А что, если у меня… — Мне похуй. Отмени.       Тиллу не нужно оборачиваться, чтобы понять, что Иван ухмыляется. — Какой ты властный сегодня. — Для ясности, мы собираемся трахаться, — говорит Тилл. Молчание Ивана оглушает, но парень преодолевает смущение и продолжает: — Я оставлю тебе столько засосов, что визажистов и редакторов хватит удар, а Дживон… — Джиын. — Точно поймёт, откуда у тебя доступ ко всему моему эксклюзивному дерьму, — заканчивает Тилл. Он, наконец, поворачивается и хмуро смотрит на тупое, чертовски красивое лицо Ивана, сияющее так, как будто он восьмое чудо света. — Ты меня понял? — Так точно, — очарованно отвечает Иван.