Особенный

Годжо Сатору – головная боль преподавателей, любовь студентов(ток, потому что парни его не выносят), и Утахимэ честно удивляется, почему его так любят. Он пользуется популярностью, умён, хорош в любой области, будь то спорт, музыка или декламация стихов, но его темперамент вызывает исключительно зубной скрежет. Утахимэ не понимает, что с Годжо Сатору не так. Их разделяет всего четыре года – ему двадцать семь, ей тридцать один, он запоздало учится в университете, в котором она преподаёт, и ей не везёт тысячу раз, как будто она была проклята. Потому что его переводят в её группу. Потому что он, нисколько не стесняясь, насмехается над ней и в первое занятие, и во все последующие. Потому что он смотрит так странно, что хочется, не задумываясь, влепить ему пощёчину. Однажды он просто зовёт её по имени. — У т а х и м э. — Его голос разливается совершенно необыкновенной трелью, он будто каждую букву облачает в шёлк, и Иори пробивает короткой дрожью. Она позволяет по случайности – не может даже возмутиться от глубочайшего шока – и он пользуется. Сбегает, не получив ни единого слова в ответ, и пользуется так нагло, как никто другой не смог бы; Иори даже кажется, что она сходит с ума. Потому что с этого момента она слышит своё имя чаще, чем когда-либо прежде. Годжо Сатору зовёт её и сладко, и насмешливо – и только наедине. Он делает всё, чтобы она думала, что с ней играют, и её это злит. Однажды он просто приглашает её на свидание. Так легко, будто для него это ничего не сто́ит. Так легко, будто он никогда в жизни не знал, что такое отказ. Утахимэ повышает голос, говорит об уважении к старшим, хлопает дверью и думает о том, что ей нужен отпуск. Потом – о том, что ей следовало бы сменить университет. Утахимэ не выносит Годжо Сатору. Заносчивый и высокомерный, он врывается в чужие жизни и разрушает их всего парой слов. Утахимэ видела, как плачут девушки, которым он отказывает; видела, как разрушается дружба только потому что он оказался в чём-то лучше – с его появлением забывали о других людях вокруг, будь они товарищами или возлюбленными. Весь мир вращался вокруг Годжо Сатору. Весь мир принадлежал ему. Весь. Но не Утахимэ Иори. Они встречаются повсюду, куда бы ни шла Иори. В вагоне метро, в её любимом кафе, на узкой улочке в магазине, от которого до ближайших жилых домов – три километра на велосипеде. Утахимэ так злится, что от зубного скрежета у неё портится эмаль и приходится обратиться к дантисту. Даже там, чёрт возьми, она встречает Годжо Сатору! Его глаза говорят: «Сдавайся». Его руки, случайно коснувшиеся её рук в толпе голодных студентов университетского кафетерия обещают нежность вместо насмешек. Ты только сдайся и ты получишь всё, чего не получала раньше. Ты только сдайся и я дам тебе то, чего никому не давал раньше. Когда Годжо впервые видит, как злится Иори, он чувствует укол азарта. Поначалу это просто забавно: смотреть, как она почти не фигурально закипает, бесцеремонно тыкать пальцем в складку между её бровей, говорить о преждевременном старении. Смеяться над словами о неуважении к старшим. Наблюдать, как она выскакивает из аудитории, громко хлопая дверью. Поначалу это просто забавно, а потом становится искренне интересно: на какой станции она выходит, что заказывает на обед, чем питается дома. Сатору составляет портрет по мелочам – он знает, что он одарённый, и пользуется этим без зазрения совести. Станция Синдзюку, зелёный чай и чизкейк без сахара, рис, рыба и пиво. Сатору вбирает в себя знания об Утахимэ по крупицам – она не хочет говорить, не хочет встречаться с ним взглядами, и он узнаёт сам. Без подсказок, почти ненавязчиво – так он, по крайней мере, думает, но Иори злится каждый раз, когда они пересекаются, и он не может не смеяться над её выражением лица. Сёко говорит ему, что это отталкивает женщин. Сёко говорит, что если он хочет, чтобы Иори обратила на него внимание, он должен быть галантным и милым. Сатору плевать, каким он должен быть, потому что правила, которые диктует общество, он с радостью нарушает. Нарушает, и снова зовёт Утахимэ на свидание – нисколько не галантно, ничуть не мило, просто усаживаясь на её рабочий стол и предлагая два билета. В кино они идут через два дня. Утахимэ думает, что согласиться её бес дёрнул. Утахимэ думает, что теперь-то, добившись своего, Годжо Сатору наконец исчезнет из её жизни, перестанет встречаться везде, куда бы она ни шла, а где встречаться он никак не мог – хотя бы перестанет мерещиться. Утахимэ думает, что ей нужен отпуск и больше двух банок пива в выходные, чтобы перестать улавливать двойные сигналы от Годжо Сатору. Но улыбается он в действительности нежнее, чем кому-либо до этого и смотрит с мягкой пытливостью озорного ребёнка, изучающего мир. Мир, помещающийся в одной Утахимэ Иори. Сатору держит её за руку и не думает вообще. Думать ему в целом противопоказано – рискует сойти с ума, – но сумасшествие близко и без размышлений. У Иори тёплые тонкие пальцы, у Иори определённо румянец на щеках, как у младшеклассницы, хотя ей тридцать один и она на четыре года старше Сатору. Он не может над ней не смеяться и тогда она, вспылив, уходит – только мелькает красная юбка в толпе пешеходов у кинотеатра. Утахимэ не выносит Годжо Сатору. Заносчивый и высокомерный, он врывается в чужие жизни и разрушает их всего парой слов. Её жизнь кажется надломленной совсем немного – и в этом виновата только она, потому что доверяет глазам, просящим её сдаться, и рукам, дарящим тепло, но совсем забывает об остром языке и скверном характере. Она долго и надсадно жалуется Сёко в трубку, до тех пор, пока Сёко не сдаётся. Не вздыхает тяжело – в трубке на фоне раздаётся скрип, с которым сигарета затушивается о стеклянное дно пепельницы – и не предлагает встретиться. Иори чувствует, что всё не так уж плохо с её жизнью. И ошибается во второй раз. Потому что встречает Утахимэ в квартире Сёко не она сама – в гостиной на диване сидит Годжо Сатору собственной персоной, подперев кулаком щеку. В солнцезащитных очках даже в помещении. К её изумлению жуткий – без фирменной улыбки, без подколок, без озорного блеска в глазах. Иори становится не по себе, когда расстояние между ними сокращается в два шага, когда длинные бледные пальцы накрывают её руки. В поле её зрения ярко-голубой радужки становится невообразимо много. Годжо не говорит: «извини». Годжо не говорит: «я скучал». Он вообще ничего не говорит, и только целует Утахимэ – мягко и сладко, почти бережно, как если бы она была из хрусталя. Хрусталь давно бы разбился, если бы внутри него нечто билось так же, как билось в груди Утахимэ её предательское сердце. Это действительно не может не смешить в конце концов, потому что краснеет она как младшеклассница, хотя ей тридцать один, она на четыре года старше Сатору... И она совершенно точно не выносит его. Это делает его особенным.