Ничего святого

      Хонджун медленно выдыхает дым, окидывая просторный спортивный зал усталым взглядом. Музыка бьёт по ушам, по углам зажимаются парочки, а некоторые не стесняются лапать друг друга прямо в толпе. Увидели бы богатенькие родители, чем занимаются их дети в элитной академии, мгновенно словили бы инсульт.       Так вот они какие, привилегии директорского сына, о которых все говорят.       Отец же относится к его выходкам с безразличием. Даёт добро, даже не выслушав, а Хонджун уже и не спрашивает. Главное — проследить, чтобы никто никого не убил, договориться с душными, чересчур правильными индивидуумами, заставить их молчать и не мешаться, а потом привести всё в порядок. Всего одна вечеринка, зато он будет на хорошем счету.       Экзамены позади, впереди каникулы, многие разъехались по домам. Есть чему радоваться, но почему-то не получается. Уён, каким-то образом умудрившийся уснуть у него на коленях, переворачивается на другой бок, и Хонджун отвлекается от наблюдения за студентами, чтобы поправить его взлохмаченные волосы.       Сонхва, сидящий рядом, зевает. Несмотря на то, что в зале куча его знакомых, он продолжает сидеть с ним на матах и играть в какую-то рпг. Возле его ног стоит неоткрытая бутылка пива, которое он не может пить из-за антидепрессантов, а на щеках и шее переливаются мелкие блёстки.       Красивый.       Хонджун бы и сам рад вернуться в комнату и повеселиться втроём, но он дал отцу обещание, что всё будет хорошо, поэтому должен следить за обстановкой. Все эти вечеринки, алкоголь, сигареты, редко что похуже типа травы — его метод удержания своего социального статуса. Мало просто быть хорошим, добрым старостой, который и подстрахует, и перед преподавателем прикроет, и внеплановый выезд организует. Нужно гораздо больше.       — Спасибо, что сидишь со мной, — говорит он громко, чтобы Сонхва услышал. Затягивается снова и едва успевает скрыть улыбку, вспоминая лицо своего соседа, когда впервые закурил при нём. Его реакция была просто очаровательно бесподобна. — Если устал, иди. Принесу тебе потом чего-нибудь вкусного.       Интересно, что теперь о нём думает Сонхва? Отвращает ли его эта сторона Хонджуна? Находит ли он, выходец из влиятельной богатой семьи, мерзкими его привычки и пристрастия? Поменяет ли он своё мнение, станет ли отстраняться?       Хонджуну становится не по себе от одной только мысли о том, что подобное может коснуться их. Он привык к Сонхва, и Сонхва ему нравится. Очень. Даже слишком. Ему неконтролируемо хочется заботиться о нём, помогать, защищать. Он редко позволяет себе подобное, опасаясь излишне навязаться или нарваться на непринятие, поэтому предпочитает показывать симпатию и привязанность менее очевидно, в мелочах, которые тот наверняка не замечает.       Он с первой встречи рассмотрел в Сонхва яркую, но забитую личность. Почувствовал, что они похожи, поэтому сразу попытался выстроить какое-то подобие на коммуникацию. И с этого началась череда его ошибок.       Жёсткость Сонхва, его неприступность, колючая отчуждённость — всё это загнало Хонджуна обратно в паутину, из которой он так старался выбраться. Изолированность, тяга к одиночеству, добровольный отказ от общения — хитрая ловушка, грёбанный зыбучий песок, затягивающий всё глубже. Но он не попался.       Ему сложно дались времена, когда Сонхва огрызался на каждое слово, ведь это было именно то, чего он так боялся. Как бы он ни старался, у него не получалось угодить. Неплохо было бы постоять за себя, огрызнуться в ответ или отстоять своё мнение, но Хонджун просто не способен на это.       Постепенно Сонхва остыл, привыкнул, успокоился в конце концов и пошёл на примирение первый. Хонджун же сделал вид, что он не в курсе, что этому поспособствовал Уён. Он поставил на совесть Сонхва, крутанул рулетку и начал выжидать.       Хонджун упускает тот момент, когда они с Сонхва сблизились настолько. С ним он всегда становится расслабленнее, отпускает многие моменты, на которых раньше излишне зацикливался, а это очень и очень плохо. Слишком много труда он вложил в свою персону, чтобы разрушить всё какой-то симпатией.       Глупо сбегать от своих же чувств, так что Хонджун выбирает игнорировать их вовсе. Не отрицать, но и не падать во влюблённость с головой. Всё равно убеждение себя в том, что это временно, что это только потому, что Сонхва ему интересен, не помогает. Чем больше времени они проводят вместе, тем сильнее он тянется. А отказаться от общения без подозрений теперь невозможно. Он конкретно влип.       И это становится главной причиной, почему Хонджун настолько сильно напуган. Если Сонхва увидит его настоящего, без примесей притянутого уважения и достижений, слабого, нерешительного, опасливого и тревожного, то разочаруется. По-другому просто не может быть. Кто-то такой ничтожный смеет его поучать, защищать и направлять? Это будет для Сонхва ударом по самолюбию. Хонджун такого допустить не может.       Этот сценарий повторялся столько раз, что Хонджуна уже тошнит от сближения. Он пытался найти любовь везде: в кроватях с людьми, которые питали интерес исключительно к его телу; у родителей, которые до сих пор не признали его по достоинству; у случайных знакомых, которые использовали его ради достижения своих целей.       Хонджуну не хочется больше разочароваться.       — Всё нормально! — улыбается Сонхва, а у Хонджуна внутри что-то закручивается, взрывается, разливается теплом. Он не сопротивляется, позволяет себе прочувствовать этот момент. — Мне весело!       Облегчение вперемешку с тревогой и тяжестью осознания — вот что его заполняет. Он не знает, как себя вести, что говорить, а чего лучше не делать. Сонхва сложный, и в то же время лёгкий. Он необычный, своеобразный, как головоломка, которую долго крутишь в руках, а потом разгадываешь случайным нажатием.       Почему у него так не получается? Ему сложно с людьми, постоянно хочется убежать и спрятаться, остаться в полном одиночестве. И одновременно с этим не оставаться одному никогда. Ему говорят, что любят, что он значим и незаменим, но почему тогда он всегда находится в эпицентре обсуждений и недовольств? Почему он нужен только как средство? Почему его всегда используют и выкидывают, словно у него нет чувств?       Он постоянно думает, что делает недостаточно. Ему мало безупречной учёбы, мало достижений и медалей. Он хочет заполнить пустоту, чтобы его искренне признали, приняли и полюбили, но пока что им только пренебрегают. Потому что он глупый и жалкий. Потому что он сам это позволяет.       Он не заслуживает ничего другого.       Сквозь непрекращающиеся размышления он чувствует на себе взгляд, направленный сквозь толпу, заставляющий рефлекторно сжаться, потушить быстрее сигарету и аккуратно погладить Уёна за ухом в попытке приземлиться. Сонхва спрашивает, всё ли хорошо, а Хонджун не может ничего ответить. Он цепляется за высокую приближающуюся фигуру, и тогда безысходность становится особенно ощутимой.       Хонджун не может отказать. Он боится, что его выкинут, снова бросят одного, отвернутся при первой же возможности. Кто он без своего статуса и побед? Кто обратит на него внимание, если он не будет лучшим?       — Выйдем? — Хонджун поднимает голову, уже зная, кого он там увидит. Силуэт, плохо различимый в темноте зала, освещаемого только несколькими напольными прожекторными лампами, слегка покачивается. — Переложи его и пошли!       Хонджун неохотно, но аккуратно выползает из-под Уёна, всё ещё находящегося в полной отключке, и поднимается на затёкшие ноги. Сонхва провожает его молчаливым недоумением, но быстро возвращается к игре.       В отдалённом коридоре, куда они отходят без привлечения внимания, никого нет. Только они вдвоём.       — Чего тебе? — если бы не алкоголь, вряд ли бы Хонджун ответил так смело. Недовольство прорезается не только в тоне, но и в позе, и в выражении лица. Хонджун плохо себя контролирует, им руководит желание побыстрее убраться отсюда.       — Ты сегодня отлично выглядишь. — Широкая ладонь оглаживает его лицо, задевая ухо и жёсткие после окрашивания волосы, медленно перемещается на шею, затем на плечо. — Хочу провести время вместе.       — Убери, — Хонджун смахивает чужую руку и отходит к стене, подальше от прикосновений. Минги перед ним расплывается в довольной хитрой улыбке. Этот засранец обожает доводить его. — Или уже забыл, как ты меня назвал? Самому не стрёмно?       — Оу, наш Джун-и сердится? Обиделся? Я тебя оскорбил?       — Если тебе нечего больше сказать, я пошёл.       Минги всегда был таким — грубоватым, несдержанным, ревнивым. Хонджун знает, как никто другой, на что тот способен в погоне за лидерством, ведь в полной мере прочувствовал это на себе. Снова нарываться на болезненный опыт не хочется, поэтому он спешит закончить их разговор и уйти обратно.       Но у Минги другие планы. Ему не составляет никакого труда прижать Хонджуна к стене и приблизиться к его лицу. Красивый разрез глаз, ровный нос, пухлые губы, короткие розовые волосы… Как же он всё это ненавидит.       Они долго смотрят друг другу в глаза: Хонджун со злобой и отвращением, Минги — с азартом и предвкушением. Что же творится у него в голове, раз сначала он при всей аудитории оскорбляет и высмеивает его, а потом зажимает в углу, пока никто не видит?       Минги целует резко, с напором, сжимает крепко запястья, специально больно, чтобы оставить синяки. Хонджуну же остаётся только стиснуть челюсти и сильнее вжаться в стену в попытках отстраниться. Звать на помощь бесполезно и стыдно, да и кто сейчас придёт?       Пиво вкусное, Хонджун любит такое. Но прямо сейчас его вкус, оставленный чужими губами, отвратителен.       — В чём дело? Решил сыграть в недотрогу? — издевается Минги. Смотрит несфокусированным взглядом сверху вниз, облизывается и фыркает. Из-за очевидного отказа он теперь не такой довольный. — Хватит ломаться, а. Мы оба знаем, что ты совсем не против.       Хонджун зажмуривается и дёргает всё ещё скованными руками, когда Минги снова наклоняется к нему. В этот раз получается отвернуться, хоть как-то оградить себя от происходящего. Тогда Минги крепко хватает за подбородок, давит в углы челюсти, заставляя открыть рот.       Теперь его главная цель — подчинить Хонджуна.       Если он согласится, Минги уйдёт? Если он даст то, чего от него добиваются, его оставят в покое? Всё внутри горит от противоречий и отвращения, но он всё равно приоткрывает рот вопреки собственному нежеланию это делать.       Поцелуй получается смазанным и грубым. Минги прикусывает его язык, отпускает запястья, уверенный, что Хонджун ничего ему не сделает, и заходит дальше. Чувствовать его руки, шарящие под худи и сжимающие талию, мерзко, но Хонджун не издаёт ни звука, даже когда его нижнюю губу кусают до крови. Лишь прикрывает слезящиеся глаза и упирается ладонями в крепкие плечи в попытках оттолкнуть.       Минги отстраняется первый. Взгляд расфокусирован, губы блестят от слюны, растянутые в самодовольной улыбке. Он смотрит на вцепившиеся в его плечи пальцы и усмехается.       — Ты не меняешься, Хонджун, — ехидно поддразнивает Минги заплетающимся языком. Хонджун же, полностью протрезвевший, выжидающе смотрит на него. Отчего-то становится ещё страшнее, даже пальцы начинают подрагивать. — Пошли ко мне. Развлечёмся. Тебе же нравилось быть со мной?       Минги внезапно покачивается и тяжело опускается на колени к ногам Хонджуна. Смеётся теперь по-другому, сам над собой, и пересаживается, чтобы облокачиваться спиной о стену. Хонджун использует возможность, чтобы улизнуть, и быстрым шагом возвращается обратно в зал под пьяные хрипловатые оклики.       Его тошнит, но не от алкоголя. Почему он так себя чувствует? Подобное происходит с ним не впервые, он должен был привыкнуть, ведь бывало и хуже. Наверное, дело в усталости. Ему нужно выспаться, прогуляться в одиночестве и прийти в себя.       Хонджун успевает принять одно из своих дежурных выражений лица, привычно скрыться за маской, которую снимать с каждым разом становится всё больнее, прежде чем показаться в поле зрения Сонхва. Уёна он обнаруживает болтающим с парнями из спортивного клуба, как будто это не он отсыпался на его коленях совсем недавно.       — Всё нормально? — Сонхва смотрит на него с беспокойством, Хонджуну легко это разглядеть даже в потёмках. То, как быстро тот понимает, что что-то не так, пугает и в то же время вселяет надежду. Вдруг Сонхва и правда отличается от остальных? — Разве это был не тот парень, который тебя оскорбил?       — Он, — Хонджун кивает и садится на мат, слишком медленно, чтобы не выдать своё истинное состояние. И почему его трясёт, как будто он выпил минимум десять банок энергетиков, а пространство вокруг расплывается и теряет контуры? Откуда этот странный ком в горле и резь в глазах?       — Ты плачешь? — Хонджун качает отрицательно головой и резким движением стирает непрошенные слёзы, которые сейчас совсем не к месту, надеясь, что Сонхва не заметит. Ему становится так чертовски стыдно, обидно, мерзко и больно одновременно, что он готов закричать. — Эй, что случилось? Давай пойдём в комнату?       Что ему надо? Тоже заинтересован в нём, исключительно как в объекте, или преследует другие цели? Какие мотивы на этот раз? Разве Хонджун дал ему недостаточно, чтобы его просто-напросто оставили в покое?       Сонхва нерешительно придвигается ближе, осознанно или нет прикрывая Хонджуна собой от посторонних глаз. Он не требует ответа, не обнимает и не дёргает. Всё правильно. Всё так, как нужно.       Хонджун, полностью погрузившись в себя, не отвечает, поэтому растерявшемуся Сонхва не остаётся ничего, кроме как позвать Уёна. Ещё гаже ощущается то, что он привлекает столько внимания, отвлекает их от веселья и портит долгожданные выходные.       Он сам не знает, почему плачет и не может остановиться. Он так устал от самого себя, от погони за одобрением и мнимым уважением, что подобная выходка со стороны Минги становится последней каплей. Такое уже бывало, но в предыдущие разы ему хватило недолгой изоляции, чтобы собраться, прийти в себя и пойти в бой по новой. Так что поменялось? Почему ему настолько плохо?       Хонджун ненавидит себя за каждое своё действие. Он никогда ничего не добьётся, если продолжит быть таким слабаком и мямлей. Он должен научиться терпеть и абстрагироваться, раз не может заслужить любовь другими способами. А без боли любви не бывает.       Губы горят, запястья ноют, а сердце словно протыкают насквозь. Вот результат его выбора. Никто не виноват, кроме него.       Объятия Уёна, его присутствие — всегда нечто большее, чем просто поддержка, для Хонджуна. Становится так невыносимо горько от всего и сразу, что он бессильно утыкается лбом ему в плечо прямо здесь, в спортзале, где их могут заметить и распустить очередные слухи. Прямо перед Сонхва, который не должен всего этого видеть.       — Хонджун, — Уён дожидается, когда он немного успокоится, и только после этого пытается выстроить хотя бы какое-то подобие на разговор. — Давай я закончу тут всё, а ты вернёшься с Сонхва в комнату? Я приду совсем скоро, обещаю.       Хонджун кивает и шмыгает покрасневшим носом. Лучше послушать Уёна и довериться ему. Сейчас он — голос его разума.       Боль никуда не уходит, ему всё ещё тяжело дышать и думать. Дойти до комнаты в таком состоянии кажется пыткой, но он справляется. Сонхва держится рядом, молчит, и это к лучшему. Пускай видит. Хонджун хочет, чтобы он его возненавидел.       — Я налью воды, — бормочет Сонхва, а Хонджун замирает прямо посреди комнаты. Он что, заботится о нём? Какого чёрта? — У меня где-то были успокоительные. Сядь пока, не стой.       Хочется сказать, чтобы он прекратил это делать, что его забота ранит, но Хонджун молча опускается на кровать и с головой накрывается пледом. С каких пор у него появилось подобие на самоуважение? Разве он не нужен, как расходник?       Ему страшно от последствий, ведь Минги непременно расскажет о том, какой Хонджун на самом деле. Соврёт ли он? Врёт ли Хонджун самому себе, думая, что подобное отношение позволительно?       — Хонджун? — Уён сидит напротив него, склонив голову, Хонджун знает. Становится легче, не так страшно и гнетуще. Он даже вылезает из своего временного укрытия, чтобы посмотреть на него и выслушать. — Как ты?       — Я не знаю, — признаётся честно. Это даётся ему сложно, язык не поворачивается сказать подобное, тем более в присутствии Сонхва, но без признания проблемы не получится её решить. Он борется с собой прямо сейчас, пресекает негативные мысли и пытается анализировать, как ему лучше поступить. Получается скверно.       — Ты просто устал, — тихо подытоживает Уён и заботливо гладит его по волосам. Хонджун несогласно выдыхает, но возразить не успевает. — Ты так много работал, у тебя лучшие результаты на факультете, да и ребята благодарны за помощь. Без тебя некоторых из них отчислили бы.       — Этого мало. Этого чертовски мало… — Хонджун наблюдает за тем, как рядом с Уёном опускается Сонхва, и больше не может отвести от него глаз. Тот словно светится изнутри, пусть и выглядит до ужаса обеспокоенным и грустным в конкретно этот момент. — Я такой отвратительный, вы себе даже не представляете…       Улыбка сама по себе расцветает на лице Хонджуна, подобно ядовитому цветку, совершенно неуместная и лишняя. Уёну же отнюдь не весело, как и Сонхва, который изредка посматривает на него боковым зрением.       — И вовсе это не так, — Уён первым прерывает такое же ядовитое, гнетущее молчание. Он пытается не навредить, Хонджун понимает. Заранее знает, что он сейчас скажет, но не перебивает и не спорит. Позволяет ему хотя бы попробовать помочь. — Может, расскажешь нам, что случилось? Мы выслушаем, а тебе станет легче.       — Я не… — Хонджун запинается, но быстро берёт себя в руки. Эмоции больше не душат, опасности в лице Минги нет, никто на него не пялится, дверь заперта. Он в безопасности и комфорте. Пока что.       — Говори, как есть. Не бойся. Мы не осудим тебя и не отвернёмся, — поддерживает Сонхва, уже более уверенный.       Хонджун воспринимает это заявление, как вызов. Громкие слова зачастую ничего за собой не несут, поэтому ему хочется доказать и себе, и им, что их порывы напрасны. Они ведутся на фальшивку, которая ему уже роднее оригинала.       — Я был с Минги, — этого достаточно, чтобы Уён всё понял. Как и обещал, он не говорит, какой Хонджун беспринципный дурак, не умеющий отказывать. Вместо этого перебирается на кровать, усаживает его, всё ещё завёрнутого в плед, и обнимает за плечи.       Уён обо всём знает, Хонджун редко что-то от него скрывает. Он единственный, кому известно, что Хонджун совершенно не ладит ни с родным отцом, ни с приёмной матерью. Единственный, кто в курсе, что Минги — его бывший парень, который нагло воспользовался им в попытках подпитать своё ненасытное эго. Единственный, кто знает причины, почему Хонджун так стремится быть лучшим во всём.       Поэтому и сейчас Хонджун полностью растворяется в его присутствии, выдыхает и позволяет всему идти своим чередом. Он доверяет Уёну и хочет доверять Сонхва, но…       — Не парься, хён, — этот тон, манера речи, остающиеся неизменными даже в такой непростой для Хонджуна момент, парадоксально срабатывают именно так, как нужно. Конечно же, он знает подход, это же Уён. — Минги непревзойдённый идиот. То, что произошло, не исправить, прими это и отпусти. Перестань себя мучить.       Уён бесспорно прав, и Хонджун согласен с ним, но всё равно не может принять. Нужно больше времени, и предстоящие каникулы — отличная возможность сфокусироваться на себе, что-то переосмыслить. Если продолжит в том же духе, то совсем потеряется.       — Тебе сложно не угождать, не быть идеальным, не выполнять то, чего от тебя хотят, — продолжает Уён, успокаивающе поглаживая его по плечу. — Поэтому ты чувствуешь себя так паршиво, это естественно. Но знаешь что? Мы с Сонхва научим тебя. Так ведь? — Сонхва кивает и позволяет себе взять Хонджуна за руку, мягко, почти бережно. — Да, это будет непросто, с первого раза точно не получится. Но ты же Ким Хонджун. Для тебя нет ничего невозможного. А что касается Минги…       Уён жестом показывает, что он намеревается сделать, из-за чего Сонхва фыркает от смеха, а Хонджун даже не пытается подавить слабую улыбку.       — Пожалуйста, хватит уже так давить на себя. Просто помни, что, когда тебе кажется, что весь мир против тебя, я буду на твоей стороне. Всегда. Что бы ни произошло.       Хонджун позволяет себе поверить на этот раз, потому что сам он уже не справляется. Кусающий руку, которая его кормит, сейчас он покорно терпит и выжидает.       Нервный срыв, нагнавший его спустя столько времени, не удивителен ни для кого, особенно для Уёна, который знает его лучше, чем кто-либо другой. Всё, что он может сделать, это быть рядом и аккуратно защитить в случае чего, Хонджун сможет это принять.       Успокоительные он всё же пьёт, чтобы хотя бы немного поспать без истязающих его мыслей. В перерывах между минутными отключками он слышит, что Уён уходит к себе в комнату, а Сонхва остаётся рядом, на том же месте.       — Прости, что ты стал свидетелем подобного, — шепчет Хонджун, потому что собственный голос его оглушает. Ему сложно держать глаза открытыми, но это и не нужно. Присутствие Сонхва и без того яркое и объёмное. — Мне очень жаль…       — Обязательно поговорим об этом, когда отдохнёшь, — едва улыбается Сонхва и поправляет плед. Тепло. — Засыпай, Хонджун. Всё хорошо.       Сонхва продолжает сидеть у его кровати и наблюдать, чтобы не накрыло снова. Гладит успокаивающе по волосам, Хонджун чувствует его прикосновения сквозь сон, и постепенно боль с разочарованием отпускают.       В этот раз он не ошибся.