Сердцебиение

***

*Мама мы все тяжело больны — Цой*

      Наконец-таки ребят встречает Санкт-Петербург. И неудивительно, что на улице имелся ощутимый дождь… создававший шум своим отскоком от крыш. Мишка с Андреем ярко рассказывали про родной город, успев перешагнуть всего-навсего порог такси, размахивали в разные стороны руками, чтобы затронуть каждое здание и его биографию. Даже хотели в этот же день сходить на мосты или в любимые забегаловки. Однако увидев, уставшие и сонные лица уральских друзей, у них эта идея моментально отпала.       Команда разделилась. Маша обнялась с Глебкой и уехала вместе с парочкой Горшенёвых на хату Андрюши, которая находилась примерно в конце синей ветки, на станции Купчино. А Шура и Самойловы помчали в свою гостиницу.       Добираясь до отеля полчаса на метро, Глеб уже заметил гигантские различия северной столицы. В Москве он появлялся последний раз год назад, но находился там довольно-таки продолжительное время, около месяца, поэтому были доводы с чем её сравнивать. Петербург был помимо того, что притягающе красивым, так ещё и очень атмосферным. И вправду, о каждой постройке можно было говорить часами, как настоящий местный дедушка, разглядывая старые узоры и разные статуи с вылепками на них. Одни закрытые и обшарпанные дворики-колодцы чего стоят! Отдельная тема для мурашек и дежавю, что ты находишься в каком-нибудь криминальном фильме про ментов. Но это не мешало себя чувствовать неожиданно комфортно в чужом месте…       Москва для Самойлова — это кипящий в настоящем аду муравейник, в котором каждая минута, секунда, миг может стоить как целое твоё состояние вместе взятых. Поэтому там время, в первую очередь деньги, а затем уже жизнь и всё последующее ей. Там нет понятий: «Простите, я был не прав», «Извините, я вас слегка задел», «Не поможете подсказать дорогу?», «А какая это улица?» и мно-о-огое другое. Сначала на главном месте они — приезжие москвичи, исключительно потом такие же отбросы общества. Там каждый сам за себя. Нет сожалений и переживаний на тот счёт, что вдруг произошло какое-то страшное ДТП, ребёнок упал из окна, пожар и тд. Всё, что не касается средств — просто случившиеся. Им всё равно, едентично как и наглым работодателям…       Люди там, если сравнивать по характеру, как разноцветные петухи, жаждущие перетянуть на себя внимание каждого прохожего. Развлечение у них такое — кто хуже и ярче оденется. Понты и ничего более. Об обычных ценностях там просто забывают.       Вспоминая вышеперечисленное, у Самойлова-младшего была неприятная дрожь по всему телу. Словно Москва была страшным сном для него, отдельной страной, которая до сих пор преследует обрывками. А вот Питер… это уже совсем другая история.       В нём время будто иное. Находившись в замедленной съёмке, можешь и желаешь свободно идти, наслаждаться свежим от влаги летним воздухом, наблюдая, как капли падают на твою одежду. Дышать, вдыхая, еле учуянный запах деревьев, и просто жить, забывая про всё на свете. Люди здесь загадочные, как и сами здания. Они точно обитают в своей местной атмосфере, в своём дресс-коде и в своём ритме… Пока в Москве все бурмалиновые, да в леопарде, здесь все в чёрном, сером, коричневом, ничего примечательного на протяжении всех сезонов года. Делается акцент не на одежде, которую ты возможно купил за бешенные деньги, а на самом человеке: на увлечениях, лице, его культуре и понятиях…       Тут ты прежде всего личность. Не обломаются с тобой поздороваться и уступить место в переполненном метро, даже если ты девушка… Показать, как дойти до нужной станции… Открыть дверь… Насильно не будут заставлять ребята с флаерами зайти в их заведение. Спросят лишь: «Как дела? Чем занимаешься? Откуда ты?», только после отметят, что весьма прохладно и лучше пойти домой, а не стоять на улице.       Здесь ты не чувствуешь какой-то робости или страха, гуляя например по Богословскому кладбищу. Тихо делая шаг за шагом, тебя окутывает умиротворение. Листья, шумящие столь завораживающе, коты, ходящие по асфальтовым дорожкам, птички, переговаривающие между собой серенадами. Каждая плита, памятник, могила рассказывала целую историю Петербурга, о его жителях, о героях, падших в революцию и в остальных сражениях. А памятник Цоя чего стоит! Не верится, что обычный человек, может просто взять и походить около настоящих останков легенды, чьи песни согревают до сих пор души всего русского населения, разбавляя трудную рутину.       Разглядывая это всё и отмечая каждую мелочь, Глеб был неописуемо и по-настоящемусчастлив.Настолько счастлив, каким не был наверно с рождения. Впервые он наконец-то почувствовал себя вправду дома. Гуляя по Приморскому району, не задумывался, как пройти туда, куда им повернуть. Ноги сами вели в нужное направление, будто ходил здесь сто раз. Здания многоэтажек… парки… площадки… улочки… всё такое на удивление привычное. По ощущениям кусочек Екатеринбурга аж сохранился.       В общем, Глебка был невообразимо доволен, что не знал, как правильно поблагодарить Вадима за такую поездку. Хотелось как-то душевно без лишних пошлостей… Вот только как, это уже другой вопрос. ***       По завершению приличной такой прогулочки по Питеру, братья с горем пополам добрались до номера. Тела их ломились жутко, а стопы при малейшем контакте с полом без обуви просто рыдали. Находили они с поступившим вдохновением двадцать тысяч шагов с копейками. Для наших небольших пухляшей это была гигантская цифра.       Плюхнувшись одновременно на кровать, парни тяжело вздохнули и прикрыли глаза, не веря, что дошли всё-таки до мягкого ложа. — Фух… ну мы спортсмены, конечно, с тобой, — саркастично произнёс вслух Вадим с отдышкой, смотря куда-то в потолок и восстанавливая дыхание с дороги. — Не то слово. Но сколько мы прошли! Реально, как ходуны. Калорий сожгли дохрена, что неприлично много для нашей нормы. Ещё учитывая, что мы с утра ничего не ели. — Мда уж, ты прав… — замолчал он, — Вот зачем ты сказал… я теперь есть хочу жутко! — грустно признался Вадя, посмотря на уставше-розового Глеба. — Там в холодильнике есть бутерброды. Я ещё взял компот из дома, курочку, яички… доширак Миша подогнал! Будешь? У нас же чайник вдобавок есть! — вспомнил Глебушка, разворачиваясь к брату. — Глебусь, зачем так вкусно рассказываешь… — досадно проскулил Вадик, от терзающего аппетита желудок, ложась на правый бок. — Ты же знаешь, как больно сейчас вставать… Маленький чертёнок! — Эй! — ухмыльнулся тот, разместив пальчики на Самойловом животе. — Я не чертёнок! И вообще твоему дружку полезно чуточку схуднуть. — Щас у меня договоришься. — предупредил тот.       Немедленно пошевельнувшись, Вадик приближается к Глебу, берёт его вымотанные ручки и сковывает над головой. Затем удачно осёдлывает парня своим весом и ненадолго замирает, находясь очень близко к милому сердцу лицу. Ему же почему-то так сильно захотелось поцеловать любимые пухлые губки, не озвучивая не единой причины… Что не мог и секунды дольше устоять.       Выцеловывая своё желание на юноше, тот никак не сопротивлялся. Лишь тихонько и смешно промычал в поцелуй от внезапности, будто от слегка пробившего тока, а затем стал заметно таять и расплываться в любви.       А ведь раньше сделать это было практически невозможно. Имелась только опция глупо пялиться на младшенького брата, ухаживать в меру дозволенного, чмокать его абсолютно везде и во всех местах, кроме рта, порождая таким поведением уйму вопросов со стороны… —А если бы он тогда не признался мне на пляже. Чтобы бы мы делали?.. —промелькнула быстро мысль у старшего. — Я б никогда не осмелился… Засчёт исключительно Глебиной смелости всё и произошло таким образом, закрутившись. А то б сейчас не отдыхали все вместе в Питере, не сидели в самолёте, не занимались утехами… Да там вообще про общую кровать и речь бы не шла! Не представляю себе такую жизнь… Без лежаний утром в обнимку, пока будильник третий не прозвонит, без заигрываний и шуток, без обимашек с поцелуями на кухне… Без Глебкиного шампуня, которым я теперь пользуюсь постоянно, чтобы также прекрасно пахнуть малиной…       В тот момент, пока Вадя гадал в своём сознании, Глебушка недовольно открыл глаза, не понимая, почему нежности прекратились. — Вадь. Я что тебе вдруг разонравился? — спросил Самойлов, заводя конечности к тёмным волосам. — А? Что?.. — очухался он, не услышав вопроса. — Ничего, Вадик. Просто поменьше думай в таких позициях. — добавил настоятельно парнишка, притягивая желанное лицо к себе.        ***       Утро. Десять часов. Номер отеля.       Вот и пришло совершеннолетие! Только вот именинник всё ещё спал.       По стеклу легко приходились капельки влаги, намекая на продолжение небольшой пасмурности. Зато всю комнату окутывал воздух полный свежести и почему-то благоухания цветов. Не предвещая ничего сверхъестественного, младшенький лежал в ангельско-белоснежной по ощущениям кровати. Тихонько ворочался, обнимая одеяло, и намеревался вот-вот проснуться от новых поступивших запахов.       В это время Вадик жужжал аккуратно в соседней комнатке. Так как отель у них был с собственной кухней, такая привилегия давала прекрасную возможность порадовать Глебку вкусным зелёным чаем и яишенкой, вместе с бекончиком и зеленью. Пока Глебушка спал, нашмужчинаработал, словно пчёлка. В магазин сбегал, продуктов купил, доставку принял, завтрак приготовил, подарок достал… Обобщая, юноша был единственным бездельником в их апартаментах.       Вадик — настоящая курочка-наседка в халатике, отыскав поднос, бережно всё расставила на нём и помчала в спальню. Ведь стукнуло уже десять утра, а на семнадцать у них был забронирован столик в ресторане с видом на Исаакиевский собор, поэтому до той посиделки, нужно было хорошенько погулять по городу.       Присаживаясь тихонько на кровать, Вадик ставит на тумбочке еду, потом берёт в руки букет и наклоняется трепетно к своему сокровищу. — Доброе утро, солнце… — шепчет еле слышно Вадим, — С днём рождения, — ласково произнеся, тот целует его беззвучно в щёчку.       Парнишка всего-навсего морщиться, искренне не понимая, кто его будит в такую рань. — Мм? Что? — вяло мямлит наш Хлебушек, реально походя своим сонным видом на булку, приоткрывая один глазик. — С днём рождения, говорю, радость моя. Вот тебе, спящей красавице, специально цветочки. — хихикая над пробуждением, заботливо повторяет старший, в сторону убирая букетик красных роз.       Затем Вадик просто сковывает спящего в тёплых объятиях и начинает, не переставая, чмокать. Такой расклад полностью устроил Глеба, поэтому он не торопился быстро вставать. — Это мне?.. — сообразил наконец-таки Самойлов, кинув взгляд влево. — Разумеется! Кому же ещё?       В этот момент комната внезапно открывается. Немного вздрогнув, ребята навострили слух, удивляясь, у кого могут быть ещё ключи. В дверях вместо горничной оказался Шурик в солнцезащитных очках, тоже с букетом, но орхидей и с телефоном, на котором была подготовлена заранее песня. Войдя в спальню к своим голубкам, Уман, пританцовывая, на всю громкость врубает Аллегрову, с самой подходящей и одноимённой композицией. И в смешных маханиях руками подходит к постели. — С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ! УСПЕХОВ, РАДОСТИ, ВЕЗЕНИЯ-Я! И ЧУМОГО НАСТРОЕНИЯ-Я! — запевал Сашка, доставая из-за спины фокусным способом бутылку с алкогольным содержимым.       Глеб, как отошёл от шока, не скрывая, стал по-детски смеяться, заливаясь румянцем. За это он и любил своих чумовых друзей, за их бесшабашность.       Следом за Сашкой последовали и другие товарищи. Вошёл в комнату Андрюша с небольшим тортиком, параллельно этому ещё и Горшенёв с Машкой. Мария рядышком пыталась установить на десерте свечку и поджечь, пока Уман отвлекал обонятельным вниманием. А Горшок всё носился с телефоном, стараясь заснять все кадры с разных ракурсов и ничего не сбить сзади пятой точкой.       Когда свеча загорелась, Нефёдова наконец-таки успокоила танцора диско. — Всё, Шур! Заканчивай индийские танцы! — попросила девушка, давая Князю аккуратно поставить торт на колени к нашему парнишки. — С днём рождения, Глеб! — поздравил Дюха, садясь рядом. — Так ребята! Я штатив взял, давайте все сфоткаемся на кровати, пока изменник всё не задул? — предложил Мишка, скоренько доставая из рюкзака нужную конструкцию. — Да, давайте! — согласился Андрей. — Блять. — сматерилась девушка, ударив себя, сидя, по ноге, — Колпаки-то мы не взяли! Я же просила мне напомнить! — Да хуй с ними, Маш. Правда! Кому нравится душить себя ими? — настраивая телефон около телевизора, прокомментировал оператор. — Вот-вот. На фото на них никто смотреть не будет, только на Вадима. — отметил Александр, кокетничая бровями. — В смысле?! — не вдуплял Вадик. — На твои голые ножки из-под халата все станут поглядывать. Прикройся хоть чем-нибудь для приличного фото. — Да иди ты! — раздражённо ответил старший.