How are you, Ангел?

Я смотрю в её сторону и думаю о том, как же мне чертовски плевать на неё. Я всё ещё помню момент, когда она, небрежно дёрнув меня за воротник, прошипела: «Что ты вечно пялишься на меня? Отвернись!». Тогда мне так и не хватило сил отвести взгляд. Но не сейчас. Я смотрю, как она смеётся, пьёт шампанское, подставляет ключицы под искусственный свет. И я отворачиваюсь тогда же, когда она опять пытается поймать мой взгляд. Как будто я преступница. Я больше не смотрю на неё. Я медленно веду мысль к тому, что качество современного образования резко снижается, и мои собеседники соглашаются. Они сыпят статистикой, я слышу фамилию Ушинского и вспоминаю, как на втором курсе меня тошнило от педагогики. Если бы не женщина, пронзающая меня, я бы никогда этого не узнала. Она подслушивает нас, находясь очень и очень далеко. Она, на самом деле, никогда не была близко. Это была иллюзия, которая разлетелась осколками мне в лицо. Она вновь смеётся, высокопарно говорит своё любимое «Вне всяких сомнений», а я вспоминаю, как жизнь сталкивала меня с ней. Я никогда её не понимала. Она выходила из кабинета, шла по коридору мне навстречу и сквозь зубы здоровалась. И уже через какую-то секунду она держала свою руку на моём плече, пока меня всё так же мутило от педагогики. Я быстро теряю интерес. Я давно потеряла интерес к ней и вот сейчас по капле теряю интерес к этой конференции. Огибая людей, говорящих наперебой, я выхожу на улицу. Воздух холодный. Я пропускаю его через нос, и он больно впивается в слизистую. Глаза застилает пеленой. Я слышу стук каблуков, и мне не надо обернуться, чтобы понять, чьи шпильки режут моё сердце. Она останавливается рядом. Её плечо — к моему. Я поднимаю глаза не потому, что хочу на неё посмотреть, а по инерции. Она выработала у меня, как у собаки Павлова, этот рефлекс. Её глаза горят недобрым блеском. Странно видеть в них ещё что-то, кроме равнодушия. Она кривит губы, нервно перебирая кулон на шее. Я немного напрягаюсь. Когда она отходит дальше, смотрит в упор, складывая руки на груди, мне наконец удаётся выдохнуть. — Что ты смотришь на меня? — бросает она с издёвкой и поджимает губы. Я чувствую себя неловко рядом с ней, поэтому приходится опустить взгляд. Но — я не сдаюсь. Дыхание у неё тяжёлое, и оно камнями, булыжниками падает мне по затылку. Когда-то я любила её ровно настолько, сколько было достаточно, чтобы возненавидеть. Раз и навсегда. — Я вас ненавижу, — говорю я спокойно, как ещё недавно рассуждала об образовании. О нём мне трудно говорить, легче — о ней. — И когда Вы умрёте, я станцую на Вашей могиле. Она смеётся. Истерично и пошло. А потом целует так, что из глаз летят искры. Что сводит скулы. Что кто-то в зале разбивает стакан. Что я на одно лишь мгновение забываю о том, как её ненавижу.