How are you, Ангел?

Я помнила от первой встречи до того неловкого взгляда, который будто топором разрубил — «я тебя больше не люблю». И, как в трагедии у Шекспира, я помнила к виску дуло пистолета, а оттуда — выстрел и пуля. Чувства оказались похороненными в девять-пятьдесят по местному, когда поезд навсегда утащил из города. Воздух тогда закончился совсем. Я думала, что смогу без неё дышать. Но вновь и вновь прикладывала к своему сердцу её образ, лишь бы оно хоть немного билось, не сбавляло ритма. Она болела во всём моём теле. Я лежала, усыпанная ментоловым пеплом от сигарет, и мне хотелось колотиться головой в потолок, до которого я не доставала. Мы заранее понимали, что в этой игре никто не должен победить. Звёзды, наблюдая за нами, сами по себе сложились так, что чувствам пришлось рассыпаться. Они соскользнули с губ и сквозь трещины в ладонях утекли вместе с нашим завтра. Наше завтра не наступило. Жизнь закрутилась в спираль, сцепив меня по рукам и ногам. Я осознала все-все свои ошибки, но уже не смогла ничего с ними сделать. Я смогла только продолжить курить её сигареты, как наркоманка, затягиваться её духами и ждать. Ждать того, что спустя сотню лет и километров она вернётся. Она докричится или достучится в продрогшее окно, и мы снова будет рядом. А она, уйдя когда-то навсегда, будет во мне, в моей жизни во веки веков. Но она не будет. Честная перед собой и Богами, которые её не создали, она не вернётся. Забравшая с собой только нужное: деньги, себя, моё сердце, она не оставила ни единого следа. Я бы могла за ней не идти, не бежать, а лишь ползти, сдирая ладони до кости. Но не знала, куда и нужно ли вообще. Сгинувший раз никогда не захочет быть пойманным за руку, посаженным в клетку с дикими людьми, отправленным туда, где под куполом нечем дышать. Ей вечно со мной было душно. Она не видела дальше рук, которыми я обнимала и, кажется, насильно удерживала рядом. Словно собачку. Насильно же мил не будешь и обязательно сорвёшься с цепи, если чуть ослабят контроль, хватку или всё вместе. Она была будто загнанной в угол под угрозой чувств. Чувствовала ли она хоть что-то? Её руки и лицо были изрезаны, исполосованы чувствами. Она любила животных, боготворила себя. Она хвалила родителей, вспоминала о детях. Но никогда не дрожала всем телом от мысли обо мне. От страха или же банальной влюблённости ко мне. Была ли влюблённость? Любовь прошла, как ветром сдуло. Разделённая на всех в мире, самым крошечным кусочком она завалилась в дальний угол души. Души, которую потрепало. Души, от которой осталось слово и ударение во все стороны света. Я всё ещё набирала её номер по привычке, не надеясь на ответ. Но надеясь, что, забывшись, она обязательно напишет мне пьяная, и я сорвусь с места. Сорвусь с крыши вниз головой, потому что так лететь быстрее и наверняка. Она бы не одобрила. Не поняла бы — тоже. Потому что правила написаны кровью сразу же после её отъезда: лучше не жить, если не любят. Меня никто никогда не любил. Каждый раз меня с силой отталкивали, а я хваталась за людей и не думала, что вцепиться в чью-то руку — сложно. Сложно, если это не её рука. С кольцами, длинными и острыми, как кинжалы, ногтями, разрытая глубокими впадинами рек и венами, в которых горечь и сожаление. И которые пахнут, задевая за живое, персиком. Я никогда не забуду её запах, шёпот и прикосновения. Я никогда, стоя на перроне, не найду её в толпе. Я никогда не пойму, почему заканчивается то, что почти и не началось.