The Perfect Chase

      Мало кто тянется к человеку, которого избегают или игнорируют другие; люди собираются вокруг тех, кто уже вызвал интерес. Чтобы привлечь к себе жертв и заставить их жаждать обладать вами, вы должны создать ауру желанности — чтобы многие хотели вас и за вами ухаживали. Это станет для них предметом тщеславия, быть предпочтительным объектом вашего внимания, отвоевать вас у толпы поклонников. Постройте репутацию, которая опережает вас: если многие поддались вашим чарам, должно быть на то есть причина.

Роберт Грин, «24 закона обольщения»

      Всю следующую неделю Дазай занимается тем, чем никогда не думал, что будет заниматься: изучал лицо Коё Озаки. Снова и снова.       Может быть, это его внутренний скептик, который не настолько глуп, чтобы поверить, что слухи о его новообретенном интересе к йоге на самом деле не просочатся наружу, ищет любую зацепку, которая предупредит его о грядущем разрыве дружбы.       Может быть, он все еще на всякий случай копается в мелочах, ища что-то подозрительное. Вечеринка должна стать концом этой маленькой охоты еще до того, как она сможет начаться должным образом, но жизнь полна неизвестных факторов, и недавно Дазай обнаружил, что Веснушка имеет неприятный побочный эффект, сводящий на нет все его тактические расчеты.       Или, может быть, он смотрит на Коё и хочет увидеть в ней что-то от Чуи, ему любопытно разгадать тайну того, как такой яркий и заразительно лучезарный человек связан с женщиной, которая выхватывает свои ножи каждый раз, когда он просто смотрит в ее сторону.       Прямо как сейчас.       — Что?       Дазай что-то мычит себе под нос над дымящейся чашкой чая, но не дает ей ответа, которого она так явно требует, и не перестает изучать ее черты. У Чуи веснушки. У нее нет. Но, возможно, это из-за макияжа. И волосы у нее тоже другого оттенка рыжего. Наверное, потому, что они крашеные.       — Перестань так на меня смотреть, или я вырежу твои глаза и скормлю их тараканам, которые живут у тебя под кроватью, — предупреждает его Коё, прежде чем вернуться взглядом к своей еде на другом конце стола.       — Тебе не надоедает все время вести себя как королевская сучка?       Она раздраженно выдыхает. Самое забавное и, возможно, самое приличное в ней — это то, как она отмахивается от оскорблений, словно они пылинки на ее пиджаке (но взрывается фейерверком, когда ее беспокоит выражение лица Дазая), — Быть королевской сучкой для таких тараканов, как ты — мое любимое занятие, так что нет. Никогда.       Хм.       Дальше по коридору послышался смыв воды в туалете, так что Дазай даже не потрудился ответить. Когда Йосано вернулась, она почти рухнула в кресло и с несчастным видом положила голову на плечо Коё, — Я и пяти минут не смотрела в свой телефон, а уже пропустила пятьдесят страниц, которые мне нужно изучить. Я не смогу это сделать.       — Конечно ты сможешь, — голос Коё становится на десять октав мягче чем до этого, пока она проводит когтями по щеке своей девушки, — Ты самая умная из всех, кого я знаю.       И Дазай сразу это замечает.       Он видит сходство.

***

      Несмотря на свое загадочное обещание, данное Чуе, Дазай на самом деле не отпускает его на вечеринку в полном одиночестве. Не тогда, когда он точно знает, что за люди шныряют здесь в тени. Поэтому, как только он слышит от вышибалы, что его гость прибыл, Дазай извиняется перед посторонними, с которыми он только что болтал, и отправляется за Веснушкой.       У Чуи есть невероятная суперсила: он выглядит привлекательно, независимо от того, что на нем надето. Футболка и шорты. Кожанка и джинсы. Толстовка с капюшоном и спортивные штаны. Или шелковая рубашка бордового цвета и облегающие черные брюки, обтягивающие бедра. И чокер. Этот чертов чокер.       Но Дазай не собирается делиться с ним своими мыслями. Вместо этого он говорит, — Видишь, его было не так уж трудно найти, — когда они проходят мимо вышибалы и входят в здание.       — Да, но все равно было бы славно провести те тридцать минут, что я простоял в очереди, с кем-нибудь еще, — бормочет Чуя, наклоняясь ближе из-за шума в клубе.       Надо признать, Дазаю правда неловко из-за этого. Действительно неловко. Неожиданно неловко. Но если бы он заехал за ним, это подало бы тысячу неверных сигналов, а сегодняшний вечер должен был доказать обратное: Дазай Осаму плохой. Он не из тех плохишей, с которым можно смириться, а тот, к котором нужно относиться как к плесени и полностью уничтожить.       — Ты общительный. Я уверен, что по дороге ты завел себе друзей.       — У меня пять новых номеров, — с ухмылкой говорит Чуя и поднимает свой телефон.       — Вот видишь.       Чуе не нужен Дазай, но по какой-то причине, он действительно хочет его. Секс. Деньги. Контакты. С его характером и внешностью он может добиться этого буквально от кого угодно.       Здесь полно народу, и физическое доказательство того, что правило «только для студентов юридического факультета» не имеет никакого значения. Это также единственная причина, по которой Дазай позволяет себе положить ладонь на спину Чуи, пока ведет их к бару. Он опускает ее, как только они оказываются там. (Так и тянет вернуть ее обратно. Она ощущалась там так правильно. Хорошо)       — Хорошо, — говорит Дазай и кивает в сторону группы людей, в основном мужчин, сидящих за высоким столом, — Все они — отцовская гордость и скорее всего, когда-нибудь пойдут по их стопам. Только одному нравятся мужчины. Скуластый блондин. Он латентный, но если ты останешься с ним наедине, вероятно, наложит в штаны, пытаясь тебя заполучить.       Чуя смотрит на него, — Ты знаешь это по собственному опыту?       Дазай только лениво улыбается. Затем он указывает на другой столик, — Я не знаю, нравятся ли тебе девушки, но некоторые из них гарантированно заработают кучу денег к тому времени, как ты закончишь учебу. И я знаю, что вот той нравятся рыжие.       Но вместо этого Чуя отворачивается и подзывает бармена, — А тебе нравятся рыжие?       Он никогда не считал себя человеком с определенным типажом — красота бывает разной, и именно это обычно привлекает Дазая — но когда он смотрит на Чую, на россыпь веснушек на его носу, щеках и лбу, и чувствует, как каждая клеточка его тела сжимается и трепещет, словно удерживая свое дыхание, он без сомнения знает, что да, он почти уверен, что рыжие в его вкусе.       — Рыжие, которые достаточно взрослые, конечно, — отвечает он в конце концов, — Иногда.       Чуя наклоняет голову, — Да ладно тебе. Я здесь, я хорошо выгляжу, и я знаю, что ты тоже так думаешь. И не повторяй эту чушь о том, что я «слишком молод». Я видел, как ты связывался с другими девятнадцатилетними. На самом деле проблема не в этом.       Дазай тихо вздыхает, — Ты здесь, потому что ты хотел прийти. Я же говорил тебе.       — И все?       — И все.       Чуя выглядит так, будто ждет чего-то еще, но Дазай ничего ему не говорит. После короткой, но напряженной игры в гляделки он, кажется, наконец сдается — гораздо быстрее, чем ожидал Дазай, — Ладно.       Дазай наблюдает, как он выпивает шот, прежде чем повернуться лицом к толпе, и несмотря ни на что, его лицо не выражает ничего, кроме самообладания и ослепительной уверенности. Хорошо. Это значит, что это была всего лишь небольшая игра. Дазай не винит его. Ему тоже нравится так делать — и когда другая сторона не поддается, он не ведет себя как жалкий неудачник, а продолжает жить своей жизнью.       — Тогда ты не возражаешь, если я немного пообщаюсь, — Чуя поджимает губы, произнося эти слова, и ухмыляется Дазаю, — Верно?       Дазай указывает на танцпол, — Все в твоем распоряжении.       И он уходит.

***

      План Дазая состоял в том, чтобы ускользнуть с кем-нибудь, чтобы показать Чуе, что он не любезен и не дружелюбен, но теперь, когда Чуя смирился с поражением гораздо быстрее, чем ожидалось, он задерживается в баре. Он мог бы найти кого-нибудь на сегодняшний вечер, перед этим пообщавшись с друзьями — такова была идея до того, как Чуя украл приглашение — но почему-то он не делает ни того, ни другого. Он просто потягивает свой напиток и наблюдает, как люди говорят, и говорят, и говорят, не произнося ничего осмысленного.       Дазай понимает, что именно удерживает его здесь, в полном одиночестве, когда замечает красную вспышку, слишком долгую и, если присмотреться, слишком темную, и его сердце замирает, в спешке ускоряя темп.       Он знает, что это такое. Дазай так долго убеждал Чую и самого себя, что он не может видеть в нем никого, кроме брата Коё, что на самом деле приспособился к инстинктам чрезмерной защиты, которые приходят с этим. Прошел уже час, а он так и не увидел Чую, и да, он прекрасно понимает, что тот уже большой мальчик, который может сам о себе позаботиться, но он все еще не может не задаваться вопросом, не совершил ли он ошибку, отпустив его одного. Сегодня вечером здесь есть несколько огромных засранцев — они всегда здесь есть. И Дазай только что…       Он практически бросил Чую на растерзание волкам.       Почему ему кажется, что это худшее, что он когда-либо делал, хотя это далеко не так? Может быть, немного неосторожно, но не намеренно жестоко, просто по глупости. И почему он тратит так много времени на размышления об этом, хотя его редко что-либо задевает за живое? Когда редко кому-нибудь удается подобраться к нему достаточно близко, чтобы хотя бы прикоснуться к нему?       Дазай решает рассуждать здраво, обходя всех, раздавая приветствия и улыбки, источающие очарование, только для того, чтобы проскользнуть в круг и позволить своему взгляду блуждать в поисках какого-то определенного сочетания цветов и форм. Но солнца нигде не видно. Здесь есть все виды подсветки: неоновая, белая, голубая, розовая и желтая. Только она не настоящая.       Он возвращается в бар с новым напитком в руке, когда к нему подсаживается темноволосая молодая женщина. Она замечает его и, заказав себе бокал вина, ждет несколько минут, прежде чем начать действовать.       — Обычно я этого не делаю, но сегодня я чувствую себя довольно смелой. Как тебя зовут?       Дазай окидывает ее взглядом. Бледное, худощавое лицо. Губы накрашены более темной помадой. Выступающие ключицы. Изысканное, но скромное платье. Она прекрасна. Это неоспоримый факт. И она достаточно нагла, чтобы сделать первый шаг, даже если в прошлом она, вероятно, говорила это многим другим людям. Дазаю это тоже нравится. В конце концов, «нравится» означает «нравится». Ни в ней, ни в этом нет ничего плохого, поэтому он никак не может понять, почему искра, которая обычно загорается в нем всякий раз, когда он знает, что вот-вот повеселится, не появляется. Он смотрит на нее, и ничего не происходит. Ни единого проблеска пламени. Даже легкого любопытства. Его член, кажется, спит или что-то в этом роде.       — Думаю, отсутствие ответа — это тоже ответ, — говорит она, прежде чем он успевает что-то сказать, вероятно, потому, что это занимает у него так много времени.       — Подожди, — выпаливает он, — Я был так занят, восхищаясь твоей красотой, что забыл ответить.       Она прищуривает глаза, и от этого у него вздрагивает живот, но не из-за того, как это меняет ее лицо, а потому что это напоминает ему о чем-то. О ком-то, если быть до конца честным, — Ты так и не сказал мне, как тебя зовут.       — Дазай, — он наклоняется вперед, опершись подбородком на ладонь, — Дазай Осаму.       Она еще мгновение сохраняет хмурый вид, прежде чем отбросить его. Снова устраиваясь на месте, она принимает его руку. Ее пальцы холодные. От этого ему хочется отстраниться и поджечь себя, — Меня зовут Нобуко Сасаки.       — Приятно познакомиться, Нобуко-чан, — восхищенно говорит он.       Они немного болтают. Она рассказывает ему, что в настоящее время заканчивает обучение криминологии и, как только закончит, сама будет претендовать на место преподавателя в университете. Дазай рассказывает о микромире, которым является юридическая школа, о том о сем, потому что он предпочитает держать большую часть своей жизни при себе и только при себе. Он покупает ей еще выпивку. Она кладет пальцы ему на бедро. Они обмениваются пьянящими улыбками и…       В этот момент глаза Дазая, наконец, находят правильный оттенок красного, тот, который они невольно искали всю ночь. Чуя стоит в углу комнаты, прислонившись к стене, с бокалом в руке и застенчивой ухмылкой на лице, и парень, с которым он разговаривает…       О, черт возьми, нет.       Фитцджеральд. Богатый североамериканский сноб, который подтирает задницу деньгами, заработанными на других людях, и который не принимает отказ в качестве ответа и…       Легкая дрожь пробегает по спине Дазая при воспоминании о том, как он имел несчастье стоять слишком близко и подслушивать, как тот рассказывал о своей «добыче». Или, скорее, о полном ее отсутствии.       Нет, Чуя никак не может пойти домой с этим парнем.       Его тело двигается быстрее, чем мозг, и от этого ощущения кровь приливает к рукам.       — Эй, — кричит Нобуко ему вслед, — Куда ты идешь? Что за х…       Но Дазай уже прокладывает себе путь сквозь густой смог от различных сортов алкоголя, парфюмерии и человеческого пота, слишком далеко зашедший как физически, так и морально, чтобы беспокоиться о потенциальной связи на одну ночь.       Чуя замечает его первым, его глаза блестят, когда он слегка прищуривается, хотя его улыбка ни на йоту не меняется.       — Привет, — говорит Дазай, протискиваясь между ними и кладя руки на плечи Чуи, — Я должен украсть его ненадолго.       Дазай не планирует его возвращать, но Фитцджеральду необязательно об этом знать.       — Вы двое знаете друг друга? — спрашивает Фитцджеральд, беспомощно наблюдая, как Дазай уводит Чую прочь, — Подожди, эй, ты собираешься вернуться? Я подожду…       Чуя на удивление тихий, когда Дазай выводит их на улицу. То ли просто для того, чтобы они могли поговорить, не отвлекаясь на басы музыки, то ли потому, что это направление его следующего шага, он еще не решил. Как только их окутывает пронизывающий ночной воздух, Дазай вздыхает, но пока не отпускает его. Так много людей. Так легко потеряться.       — Из всех ты выбрал самого мерзкого придурка? Правда, Веснушка?       — Что? Мне понравился его… нос. Красивый, прямой нос. Очень мужественный.       — Серьезно? — спрашивает Дазай, наконец опуская руки, чтобы посмотреть ему в лицо, — Прости, что вмешиваюсь, но я не смогу уснуть, если позволю тебе совершить эту ошибку.       Чуя издает сухой смешок и поднимает на него взгляд, — Да, ну мои друзья постоянно говорят мне, что у меня ужасный вкус на мужчин.       Дазай не уверен, должен ли он чувствовать себя оскорбленным или нет. В конце концов, он соглашается, — Они правы.       — Какой облом, — бормочет Чуя, чертя ногой круги на земле, — И что теперь? Ты планируешь с этого момента сопровождать меня?       — Вообще-то, я думал на этом закончить. Эта вечеринка отстойная, — или, может быть, он сам отстойный, думает Дазай, засовывая руки в карманы. Это из-за странного ощущения внизу живота. Он подозревает, что у него грипп.       Чуя кивает, — Оу. Ладно.       — А как насчет тебя? — он не пытается диктовать что Чуе делать со своим временем или телом, но если он все-таки планирует остаться, Дазай тоже останется, чтобы Фитцджеральд не нашел его снова. Или кто-нибудь еще похуже.       — Хм… Честно говоря, я думал, что будет веселее. Может быть, поэтому они и не пускают других студентов. Чтобы все было высокопарно и скучно.       На лице Дазая появляется улыбка, — Может быть.       — Что ж, я последую твоему примеру, — решает Чуя, — И пойду домой… опять эта тридцатиминутная прогулка…       — Не говори глупостей, — Дазай похлопывает его по спине, когда они начинают идти, на этот раз прочь от клуба, — Я вызову нам такси.       — Разве ты не живешь немного дальше от кампуса?       — Да, но из-за меня ты приехал сюда совсем один, так что самое меньшее, что я могу сделать, это отвезти тебя домой.       Чуя мычит в ответ. Когда Дазай бросает на него взгляд, на его губах появляется сдерживаемая улыбка, как будто он пытается подавить ее, но у него это не получается, — Чему ты ухмыляешься?       — Я? Я не ухмыляюсь. Ты, должно быть, слишком много выпил.       — Вот здесь, — Дазай тычет пальцем в его щеку, ту на которой ямочка, — Может это ты слишком много выпил?       — Я практически трезв, — заявляет Чуя и поворачивается к нему лицом, пятясь назад по более или менее прямой линии, — Видишь? Мог ли пьяный человек сделать…       Дазай притягивает его ближе, когда тот почти натыкается на пару, идущую в противоположном направлении.       — Упс, извините! — кричит им вслед Чуя, позволяя Дазаю вести себя, снова положив руки ему на спину.       — Совершенно не пьян, — комментирует Дазай.       — Нет, клянусь! Я выпил всего два бокала, и один из них был тот паршивый шот в самом начале. Хочешь понюхать мое дыхание?       — Думаю, я откажусь.       — Чтобы ты знал, у меня приятный запах изо рта. Очень мятный.       — Уверен, что так и есть.       — Обычно я не такой надоедливый, — бормочет Чуя, — Я просто взволнован.       Подойдя к обочине, Дазай достает свой телефон и открывает приложение, чтобы заказать им такси, — Чему ты так радуешься?       — О, ну знаешь. Поездке домой.       — В самом деле? Это радует?       — Может быть. Моего соседа по комнате не будет дома до понедельника, так что комната в моем полном распоряжении.       — Рад за тебя, — говорит Дазай, хмуро глядя на экран.       — Да. Я люблю этого парня, но как бы сильно он ни напивался и как бы далеко ни была вечеринка, он всегда тащит свою задницу обратно в общежитие. Так что такое событие бывает раз в жизни.       — Это безумие.       — Чувак, ты меня даже не слушаешь, да?       — Хм? — Дазай, наконец, поднимает взгляд. Чуя стоит перед ним, переминаясь с ноги на ногу, явно дрожа, и Дазаю хочется ударить себя за то, что он такой придурок. Обычно это не имеет значения. Но по какой-то причине, с этим парнем, имеет, — Вот, — говорит он, снимая свою куртку и набрасывая ее на плечи Чуи, — Мы не хотим, чтобы ты заболел.       — Спасибо, — бормочет Чуя, но его брови сходятся на переносице, когда он кивает ему, — А ты не замерзнешь?       — О, они согревают меня, — Дазай пожимает плечами, теребя белые бинты, выглядывающие из-под рубашки, — И такси все равно должно прибыть с минуты на минуту.       Чуя подходит еще на шаг ближе и обхватывает пальцы Дазая своими, потирая их. Сердце Дазая застревает где-то в горле, колотясь так бешено, что странное пульсирующее ощущение, возникшее ранее, переходит на новый уровень — настолько сильный, что ему кажется, что его вот-вот вырвет, если он не перестанет смотреть на пару теплых рук, накрывающих его собственные. Вместо этого он поднимает взгляд на Чую. Почему-то становится только хуже.       Заметив его пристальный взгляд, Чуя выдавил из себя легкую кривую улыбку, — Они не закрывают твои руки. Подумал, что смогу пока держать их в тепле.       — Хех, умно, — Дазай подчеркивает это замечание решительным кивком. И еще одним, — Очень умно. Тепло тела. Классика.       — Да.       Вероятно, ему следует отстраниться и притвориться, что на самом деле это не так уж и важно. Погода в ноябре не такая уж холодная. Не говоря уже о том, что он старается избегать этого — держаться за руки, быть таким трогательным и близким, даже когда он с людьми. Что-то в порядке вещей. Что-то, что ему не очень нравится, вот почему бинты создают полезный барьер между его кожей и окружающим миром…       Просто приятно, когда Чуя согревает его своими руками. Это приятно. Почти болезненно, потому что это заставляет его сердце бешено колотиться о грудную клетку.       — Спасибо, — в конце концов бормочет он.       Чуя не отвечает, но Дазай в тишине чувствует, как большой палец поглаживает кожу на его ладони.       Дазай не смог бы придумать, что сказать, чтобы не выдать, в какую жижу превратились его внутренности, даже если бы кто-то приставил пистолет к его виску. Поэтому он этого не делает. Он ждет, и тишина затягивается, словно пушистый снег зимней ночью. До тех пор, пока резкий звук подъезжающего такси не сметает снежинки, заставляя Дазая не только отпустить теплые руки Чуи, но и заняться сложной задачей — заставить свой язык снова сформулировать связные предложения.       Он останавливается на чем-то простом и необходимом, — Где именно находится твое общежитие?       — То, что рядом со спортивным факультетом, — говорит Чуя, забираясь на заднее сиденье, прежде чем сообщить адрес их водителю.       — Тебе там нравится?       Чуя поднимает брови, — В общежитии?       Он прав. Это глупый вопрос. Но Дазай временно утратил свои навыки общения, так что…       Дазай собирается закончить то, что начал. С уверенностью в себе. Потому что так поступают все нормальные люди.       Кивок.       — Наверное, — говорит Чуя, подтягивая одно колено к груди, — Я чувствую, что это определенно напоминает мне о том, что я учусь в колледже. Комната в общежитии. Столовая. Вечеринки в течение недели. Сплю где-то по три часа в день. Но отсутствие личной жизни иногда может сильно расстраивать, — затем он бросает взгляд на Дазая, — Ты никогда не жил в общежитии?       Дазай нервно смеется при одной только мысли о том, чтобы делить крошечную комнату с кем-то еще двадцать четыре часа в сутки, — Если бы я это сделал, то, вероятно, сидел бы сейчас в тюрьме. Я не создан для того, чтобы постоянно находиться рядом с кем-то другим.       — Ты интроверт? Ха, никогда бы не подумал.       Не так много людей подумали бы, и это не совпадение. Однако Дазай не смог бы объяснить причину, стоящую за этим, даже если бы захотел. Для человека, у которого так много границ, ему определенно не нравится, когда о них кто-то узнает. Это делает жизнь трудной.       — А Чуя нет, — замечает он, отправляя мяч рикошетом от поля Дазая Осаму обратно на поле Накахары Чуи.       — Нет, не совсем, но, знаешь, даже самым закоренелым экстравертам нужно уединение.       Дазай хмыкает, — Это правда.       — И не каждый экстраверт обязательно эксгибиционист, — продолжает Чуя как ни в чем не бывало, — Хотя это и забавно — тайком заниматься этим в туалете клуба или в чьей-то машине, иногда хочется просто оказаться в своей чертовой комнате и трахаться, не беспокоясь о том, что кто-то еще может ворваться в любой момент.       Подняв руку, чтобы помассировать свой висок, Дазай отворачивается и смотрит в окно. Как это возможно, что бы ни происходило, Чуя всегда умудряется вернуться к этому? Либо он самый озабоченный парень на планете, либо очень настойчивый.       С другой стороны, может быть, это Дазай всегда придерживается наихудшей и грязной версии правды. Может быть, Чуя просто предельно честный человек, вот и все.       — Ты не мог бы попросить своего соседа по комнате отойти на несколько часов? — в конце концов, он заставляет себя ответить, — Для этого вроде даже слово отдельное придумали?       Чуя поджимает губы, — Да, но ты не можешь делать это все время, иначе станешь самым херовым соседом года.       Дазай фыркает. Вот же кобелина, серьезно. Ну тут не Дазаю судить, — Тогда найди себе кого-нибудь с квартирой, Веснушка, — он щелкает пальцами в его сторону, — С твоей внешностью, разве это может быть сложно?       — Я пытаюсь, — огрызается Чуя.       — Пытайся усерднее, — шутит Дазай, но испепеляющий взгляд, который он получает в ответ, заставляет его почувствовать, что они больше не согласны друг с другом.       — Я не знаю, насколько усерднее я могу стараться, чтобы в итоге не домогаться в открытую!       И… ох.       Оооо.       Значит, это были не просто грязные мысли Дазая. Он был прав. Он просто хотел бы, чтобы это было не так.       — Послушай, я…       Прислонившись к окну, Чуя отмахивается от него, — Да, да, я слишком молод, бла-бла-бла, неважно. Ты уже говорил мне. Я понял, — он щелкает языком, — Ну, не совсем, потому что я знаю, когда кого-то привлекаю, так что в этом нет никакого смысла, но я понимаю, что ты настаиваешь на том, чтобы повторять это снова и снова, так что не бери в голову. Просто заткнись. Ты меня бесишь.       К сожалению, Дазай опаздывает, чтобы сдержать приступ смеха. Не потому что то, что сказал Чуя, смешно (по крайней мере, пока он не сказал последнюю часть). Нет. Чуя прав, потому что Дазай всю неделю посылал ему противоречивые сигналы, и Дазай намерен прояснить это раз и навсегда — как только они выйдут из этой машины. Но он едва сдерживает смех из-за того, как быстро меняется настроение Чуи. Это мило.       Но Чуя так не думает, — Что тут смешного, а?       — Ничего, — Дазай поднимает руки, — Правда, ничего особенного. Я просто…       — Я сказал тебе заткнуться, — бормочет Чуя, а затем наклоняется вперед и бросает взгляд на водителя, — Эй, вы можете ехать побыстрее? Я больше не хочу здесь находиться.       — Чуя…       — Теперь ты знаешь мое имя?!       Дазай вздыхает и достает свой бумажник, — На самом деле, пожалуйста, прибавьте скорость, сэр. Я дам вам 6000 йен.       Чуя бросает на него еще один хмурый взгляд, скрестив руки на груди, но ничего не говорит. Как и Дазай, поскольку водитель молча принимает деньги, вздыхая так, словно ему слишком часто приходится выслушивать подобные споры, прежде чем машина, наконец, набирает скорость.       Следующие пять минут проходят в мучительном напряжении и молчании по сравнению с предыдущими пятью.       Когда машина останавливается, Дазай ждет, чтобы расплатиться, в то время как Чуя вскакивает и уходит, не сказав ни слова, захлопывая за собой дверь, из-за чего Дазаю приходится бежать трусцой, чтобы догнать его.       Видите ли, вот почему Дазай не заходит дальше случайных связей. Вы обмениваетесь с кем-то более чем тремя словами, и внезапно у вас перехватывает дыхание, в животе что-то болезненно переворачивается, как рыба, пытающаяся убежать, и вы одновременно потеете и дрожите.       И все же. Дазаю слишком не все равно чтобы оставить все как есть. По какой-то причине он отчаянно хочет все объяснить.       — Просто подожди чертову минуту, — бормочет Дазай, тяжело дыша, протискиваясь между входной дверью общежития и Чуей, — Позволь мне объяснить. Пожалуйста.       Чуя закатывает глаза, но остается и ждет вопроса.       — Ты мне нравишься, — говорит Дазай, — Правда нравишься.       Больше, чем последние десять человек, с которыми он переспал, что имеет смысл, учитывая, что он действительно провел время с Чуей, а не повторял одни и те же десять фраз, которые обычно приводят к ночи без долгих разговоров.       Чуя нравится ему больше, чем, вероятно, следовало бы. Вот так оно и есть.       — И ты был прав. Сигналы, которые я тебе посылал, сбивали с толку, потому что ты мне интересен, и в любой другой ситуации я бы был с тобой на одной волне, но я не могу, — он делает глубокий вдох. Говорить — это такое утомительное упражнение, — Твоя сестра заставила меня пообещать, что я не буду.       Чуя уставился на него, прищурив глаза, — Так вот в чем дело?       — Да.       — Серьезно? Кого волнует, что тебе сказала моя сестра? Она тебе даже не нравится. Зачем тебе ее слушать?       — Может у меня и не самые лучшие отношения с Коё, но ее девушка — моя лучшая подруга, — напоминает ему Дазай, — И, технически, именно она заставила меня пообещать. Я не могу это саботировать. Она одна из немногих людей на планете, которые действительно меня выносят.       И каким-то образом взгляд Чуи смягчается. Что не входило в намерения Дазая. Это была шутка, объяснение, но определенно не то, что могло вызвать его жалость или симпатию.       — Я понимаю, но я взрослый человек. Я могу принимать свои собственные решения. Моя сестра не может указывать мне — или тебе — с кем спать, независимо от того, насколько она помешана на контроле, — затем он подходит на шаг ближе и тычет Дазая пальцем в грудь, — Не обращай внимания, что они ведут себя так, будто ты какой-то террорист. Такая драматичность, когда ты на самом деле не так уж плох.       — Что ж, спасибо, — сухо говорит Дазай, но становится немного серьезнее, — Я не террорист, но и не святой тоже, — он морщится, — И тот еще потаскун, раз уж мы все равно заговорили о честности.       Губы Чуи изгибаются в улыбке, — Так и я тоже. Тоже мне проблема. Я не сплю с людьми, потому что надеюсь когда-нибудь жениться на них.       — О чем и речь! — Дазай наклоняет голову, — Именно это я и сказал.       — Так… — Чуя делает еще один шаг вперед, пока его колени не натыкаются на колени Дазая, и он не начинает теребить белый край его рубашки, прежде чем встретиться с ним взглядом, приподняв брови.       — Я обещал, — шепчет Дазай.       — Ты не разрушишь дружеские отношения, если никто никогда не узнает, и поверь мне, — Чуя понижает голос, — Я умею хранить секреты.       Разве желание согласиться с ним делает Дазая плохим человеком? Нет, забудь об этом. Делает ли это его плохим другом для Йосано?       Потому что он хочет.       Он хочет согласиться с Чуей и, наконец, уступить тому безумному желанию, которое бушевало в его крови с тех пор, как Чуя вошел в ту закусочную в чокере. Его пальцы так и чешутся просто...       Зубы Чуи на секунду касаются его губы и...       А, к черту все это.       Дазай никогда не пытался быть хорошим. Зачем начинать сейчас?       Обхватив щеку Чуи, Дазай дает ему время возразить, передумать или сказать нет. Когда тот этого не делает, Дазай наклоняется и целует его.       Он чувствует, как Чуя выдыхает воздух, и как ни странно, одна из первых и единственных связных мыслей, которые приходят ему в голову, это то, что Чуя был прав. У него очень приятное дыхание. Очень мятное.       Все это растворяется в статическом шуме, как только Чуя обвивает руками его шею и выгибается в поцелуе, они соприкасаются грудью. Дазаю приходится провести рукой по его спине и обхватить за талию, чтобы поддержать его, но также и прижать ближе, потому что этого недостаточно.       Чуя целуется так, как он делает все остальное: лихорадочно, талантливо от природы и с целеустремленной решимостью извлечь из этого как можно больше пользы. И Дазай целует его так, как ему давно хотелось. Сильно и пылко. Затем медленно, глубоко, каждое скольжение губ длится целую вечность, пока у него не начинает болеть в груди.       Они натыкаются на стену, и руки Чуи опускаются на его грудь, мягко надавливая, прежде чем отстраниться, его прерывистое дыхание касается щеки Дазая, — Подожди.       Мыча, Дазай прижимает губы к уголку рта, — Да?       — Прежде чем мы это сделаем и прежде чем я в конечном итоге буду вынужден тебя выгнать, я должен кое-что сказать.       Туман от поцелуев и одеколона Чуи улетает из мозга Дазая, заставляя его отшатнуться и озадаченно нахмуриться. Как они перешли от этого к тому, что Дазая могут выгнать?       — Я что-то пропустил? — спрашивает Дазай, — Я что-то сделал?       — Нет, нет, нет, — быстро говорит Чуя, все еще прислонившись к стене, — Это просто… Я транс. Я транс-парень, — его руки сжимаются в кулаки, — Так что, если ты что-то имеешь против этого, сделай нам обоим одолжение и не трать наше время впустую.       И теперь Дазай в еще большем замешательстве, чем раньше, — Я знаю?       Губы Чуи слегка приоткрываются, — Ты знаешь? Кто тебе сказал?       — Ты…? — отвечает Дазай, быстро моргая.       — Ха?       — Я думаю, это был один из первых и единственных случаев, когда мы разговаривали до этого. Ты не помнишь? — когда в его голове проносятся воспоминания, что-то еще приходит на ум, и его грудь опускается от вздоха, — Ты был сильно пьян. Конечно, ты не помнишь.       — Я помню, как разговаривал с тобой, — бормочет Чуя, почесывая лоб, — Но не это. Что ты сказал?       Дазай чувствует, что улыбается, шагая вперед, чтобы вернутся в пространство Чуи, и поднимает руку, чтобы провести большим пальцем по его щеке, — Я сказал: здорово. Тебе, наверное, стоит выпить воды.       Чуя морщится, его лицо становится персиково-красным, — Я уже упоминал, что я чертовски забывчив?       — Да, — выдыхает Дазай, — Но я нет.       — Это… — все, что он собирался сказать, превращается в приглушенный стон, когда Дазай снова целует его. На этот раз поцелуй получается медленнее и горячее, щеки Чуи под руками Дазая пылают пульсирующим жаром, что ошеломляюще контрастирует с морозным воздухом вокруг них. Его губы твердые и жадные. Дурманящее предчувствие того, что должно произойти и, о, неужели напоминание о том, что поцелуи с Чуей — не единственное, что позволено делать Дазаю сегодня вечером, заставляет его внутренности сжиматься.       Где-то над ними, или, может быть, под ними, учитывая, что мир вращается вокруг своей оси, звук человеческого смеха разрушает тишину тяжелого дыхания и скользких звуков двух ртов, преследующих одну цель. Дазай утыкается носом в щеку Чуи, но пока не может заставить себя отодвинуться.       — Наверное, нам стоит продолжить внутри, — бормочет Чуя, и Дазай рад слышать, что его голос звучит так же тяжело, как и дыхание в его легких.       Мыча, Дазай кивает и крадет у него еще один поцелуй, только один, прежде чем отойти, — Тогда показывай дорогу, солдат.       С приглушенной улыбкой Чуя поворачивается обратно к входной двери и роется в заднем кармане брюк, прежде чем достать карточку-ключ, — У тебя есть целый каталог прозвищ специально для меня?       — Ну, я назвал тебя Чуя, а ты велел мне заткнуться. Подумал, что ты предпочитаешь прозвища.       — Я сказал тебе заткнуться, потому что ты меня бесишь, — его голос кажется намного громче в глубокой тишине общежития. Это напоминание о том, что этого либо не должно было произойти вообще, либо должно было остаться в секрете, даже несмотря на то, что они не очень хорошо справляются ни с последним, ни с первым, учитывая, что любой может выйти и увидеть их в любой момент. Но в общежитиях обычно живут первокурсники, и в отличие от того, что многие люди, кажется, предполагают, Дазай обычно выбирает людей того же возраста — 19-летняя девушка, о которой однажды упомянул Чуя, была ошибкой, потому что она пропустила несколько курсов, и он узнал о ее возрасте только потом. Правда.       — Давай, — говорит Чуя и хватает его за руки. Именно так, — Я живу на четвертом этаже. Нам нужно подняться по лестнице.       Дазай скорчил гримасу, — У вас что, лифта нет?       — Большинство из нас спортсмены, помнишь?       — Поверь мне, даже если бы я захотел, я бы не смог.       Пальцы Чуи обхватывают его, — Это была просто йога. По сути, ничего особенного.       — Ну, я все еще чувствовал растяжку в ногах четыре дня спустя, так что для меня это не было пустяком.       — Это проходит с практикой, — пожимая плечами, говорит Чуя, волоча его, как он надеется, к последнему пролету лестницы, — И в гибкости есть свои… преимущества.       — О, я уверен, что так оно и есть, — растягивает слова Дазай.       Чуя бросает на него взгляд через плечо со своей застенчивой ухмылкой, прежде чем утащить его в другую дверь, — Может быть, я буду добрым и когда-нибудь покажу их тебе.       Когда-нибудь.       Незнакомая и, откровенно говоря, пугающая форма этого слова все еще крутится в мозгу Дазая, не находя выхода, когда Чуя останавливается перед комнатой 0407 в общежитии, открывает дверь и с головой погружает Дазая в свой мир.