Загон для оникабуто

Просыпается Кавех от ноющей боли в спине. …нет, ну спасибо, конечно, что на этот раз не в голове, мелькает мысль. Но чёрт возьми — стоит попытаться чуть-чуть повернуться, как раздаётся визгливый металлический скрип; стоит вытянуть руку — натыкаешься кистью на что-то шершавое и твёрдое… Что-то оказывается — Кавех неохотно открывает глаза — обитой поролоном ручкой от некоей здоровенной и устрашающей фитнес-приблуды. Ледяное чувство неправильности прокатывается по телу от этого касания, точно боль от удара; и Кавех рывком — едва не стукнувшись ещё о какой-то хлам, — садится на раскладушке. Бля. Что ж он вчера наделал. …Особо пьяным он, по своим меркам, не был, так что память подкидывает эпизод за эпизодом старательно, почти чётко. В такси они с аль-Хайтамом ехали молча и довольно долго; Кавех успел даже немного задремать — и с момента пробуждения весь мир казался каким-то ненастоящим, жутковатым и ирреальным. Добротная новостройка; надрывный писк домофона; непривычно чистый подъезд и квартира на высоком этаже. Красивая, светлая. Хотя даже вглядываться уже не хотелось. — Оставь вещи здесь. Это будет твоя комната. Пойдём поужинаем, и я обрисую тебе вкратце правила общежития. А ведь это мог быть… их дом, а никакое не общежитие, невольно кольнуло Кавеха, но он задушил в себе эту мысль. Что было не так уж и трудно, благо примерно тогда — сунулся в комнату и обнаружил, что барахлом она завалена практически полностью, так, что свободного места осталось от силы три-четыре квадратных метра, один из которых тут же заняла сумка с вещами. Комната подобных размеров, даже чуть побольше. Бля. Да. Как хорошо было сказано. И не поспоришь, правда ведь; так, просто… с умалчиванием некоторых нюансов. Зато под потолком, по счастью, примостился кондиционер; причём рабочий — Кавех проверил сразу, — что было весьма приятным сюрпризом в импровизированной хламовне. Вероятно, аль-Хайтам, когда въезжал, поставил сразу мультисплит; впрочем… бля, да без разницы, да как угодно, лишних вопросов уж точно задавать не хотелось. — Где-то там должна быть раскладушка, осталась от строителей. Пойдём. Ужинали, впрочем, тоже немногословно. Точнее, ужинал аль-Хайтам: из контейнера, на этикетке которого крупно были проставлены какие-то цифры, ел нечто вроде жаркого и параллельно пояснял: — Живёшь в той комнате. Там сейчас слегка захламлено, но разобрать это и будет твоей основной задачей. Ближайший санузел тоже забирай, я им почти не пользуюсь. Кавех задумчиво скользил пальцами по ручке кружки. Кружка была его собственная, привезённая оттуда, из общаги, а до этого из прошлой жизни; это как-то… заземляло, пускай внутри и был всего лишь неразбавленный чай. — О твоих обязанностях я напишу подробную инструкцию завтра, — продолжал аль-Хайтам. — Пока что, будь любезен, не заходи в мои спальню и библиотеку. — Библиотеку?.. — Третья дверь. Ох. Ну да. В одной комнате мы спим, в другой — читаем, третью — захламили, ну и так уж и быть, можно туда иногда изредка подселить прислугу на раскладушке. Прекрасно. — Питаюсь я, как видишь, по готовому рациону, так что моё меню — не твоя забота. Но себе будешь покупать еду отдельно. Одним из твоих поручений будет навести порядок на кухне, так что можешь выделить отдельные полки в холодильнике и в шкафах. — Он мазнул взглядом по кружке в руке Кавеха и добавил: — Сегодня, если хочешь, возьми что-нибудь из консервов. Кавех покачал головой. Кусок в горло не лез абсолютно. — Все средства по уходу за собой — тоже свои. И да, — аль-Хайтам тяжело, недовольно вздохнул, потирая пальцами переносицу, о чём-то, кажется, размышляя, — совсем запрещать тебе пить в моём доме мне кажется неправильным, — и Кавеху это вот моём так взрезало ухо, а тот, зараза, не запнулся даже, — но выпивка тоже своя. И если застану тебя здесь хоть раз в явно пьяном состоянии — выселю. Это ясно? — Так точно, господин аль-Хайтам, — угрюмо процедил Кавех. Между ними висело явное, душное и давящее напряжение; вероятно, до аль-Хайтама начало доходить, что приехать в нищенскую общагу позубоскалить — это одно, швыряться благородными предложениями о помощи — это… ну, тоже почти что одно, а вот реально терпеть рядом практически чужого — да даже хуже — человека… совсем, совсем другое. Кавех понимал это, но даже ничего по этому поводу не чувствовал; всем, что он уже мог чувствовать, была лишь какая-то адовая, невыносимая совершенно усталость и перегрузка. Слишком… слишком много было всего. Ничего другого он сегодня, кажется, уже чувствовать был не способен. И вымотался смертельно — всё же были и водка, и не самая лёгкая ночь накануне, но главное, было столько эмоций — что сейчас хотелось только рухнуть на какую-нибудь горизонтальную поверхность, желательно — лицом в подушку. И вскоре он смог себе позволить подобную роскошь. Аль-Хайтам закончил ужинать, сухо пожелал спокойной ночи и ушёл к себе. Кавеху, конечно, пришлось с полчасика поиграть в своеобразный тетрис — мучительно тихий тетрис, в такое-то время, — но вскоре он сумел обустроить себе спальное место. Раскладушка была старой, ржавой и при каждом движении норовила завизжать так, будто её убивают. Кавеху и на это было плевать. Постельным бельём он тоже заморачиваться не стал: отыскал в сумке условно чистые шмотки, свернул валиком — и на этой импровизированной подушке тут же вырубился без снов. …И вот мы здесь. И нам тут совсем не нравится. Кавех нашаривает телефон, включает экран — время совсем раннее, кстати; но уснуть… уснуть сейчас точно уже не получится больше. Без шансов. На пути из комнаты атакует какая-то ещё неопознанная грозная железяка; в щиколотке вспыхивает щемящая боль. И санузел, кстати, крохотный, душевая так и вовсе больше похожа на вертикальный гроб; Кавех чистит зубы дешёвенькой щёткой, захваченной из общаги, смотрится в пыльное зеркало и ловит смутное чувство дежавю. А после прокрадывается на кухню, делает себе кофе — на всякий случай, растворимый, из своих скромных запасов, — обнимает ладонями тёплую кружку и пялится в окно. Там красиво. Вид с такого этажа отличный. И шпиль Академии — горделиво возвышается совсем рядом, и в лучах рассветного солнца пылает рыжим; хорошо ещё, рядом не настолько, чтобы Кавех всерьёз начал опасаться, что может быть оттуда кем-то замечен через окно… хотя мелькает и такая мысль. Но сейчас есть мысли поинтереснее. Как ему… как ему в голову-то пришло на подобное согласиться?! И в грудь опять ввинчивается характерный штопор; который сейчас… даже водкой с утра-то притуплять — явно не лучшая идея, так что этой боли никак не получается сдержать. Только прочувствовать. Смириться. И чем он думал?.. Нет уже вчерашнего ошалелого, похмельного вопроса что-происходит; Кавех уже отчётливо понимает, что; и вопросы теперь совершенно другие. А ещё… он хоть и избегает осматривать обстановку, настойчиво пялясь в окно, но всё равно… всё равно видит. Если по той части квартиры, что любезно была предоставлена ему, было заметно лишь, что ей до этого особо не пользовались, то здесь… здесь, на кухне, он, напротив, ощущает, насколько всё пронизано этим человеком, — и ощущает куда острей, чем хотелось бы. Обои на стенах, пол, кухонный гарнитур — всё такое… однотонное, приглушённых расцветок, неплохо смотрящееся вместе, но, на взгляд Кавеха, откровенно скучное — лишь бы было приятно глазу, но в то же время и не отвлекало, ничего более. И всё так сдержанно и аккуратно; и ножи на стойке рассортированы по размеру, а пузырьки со специями — по цветам. На стене висят часы — минималистичные, круглые, белые, — которые Кавех даже замечает не сразу; а заметив, осознаёт, что не слышит тиканья — хотя время на циферблате верное, и секундная стрелка движется, но совершенно бесшумно. И он поспорить готов, что они такие выбраны были специально: чтобы никаких раздражающих звуков, ничего постороннего… Спросили бы у Кавеха в последние годы, до этой ещё встречи, как должна выглядеть кухня в доме аль-Хайтама, — он, несомненно, примерно что-то такое бы и описал; если, конечно, просто не послал бы куда подальше за такие вопросы. И сейчас тут так тяжело. Так тягостно и больно. Будто давят и стены, и пол, и это заунывно-зелёное покрытие гарнитура. И дело даже не в том, что это мог бы быть их общий дом, и всё могло быть иначе; честно говоря, столько лет прошло, и Кавех эту квартиру не видел даже, и это всё не то, о чём он в первую очередь сейчас думает; дело… дело просто в том, что чёрт возьми. Он просто не уверен, что сможет выдерживать вокруг себя столько этого человека. Даже если тот будет вести себя подчёркнуто сдержанно… ну… почти сдержанно, как вчера. Валить. Валить отсюда надо. Срочно. Кавех рывком достаёт из кармана телефон. Найдёт; общагу какую-нибудь и сегодня найдёт; оттуда, где был, всё равно пора было сваливать — но не одна же она в Сумеру. Найдёт — и съедет ещё до вечера; и так уж и быть, скажет аль-Хайтаму спасибо за столь щедрое, хотя и спорное, предложение, и объяснит ситуацию, что… Что опять не подумал. Опять сотворил херню на эмоциях да по пьяни — а едва пришёл в себя, так сразу отмотал всё обратно. …сколько раз он о себе такое уже слышал. …сколько раз он действительно такое делал. Не меньше сотни раз, наверное, за жизнь… и дважды — за последние неполные двое суток. Бля. Рука с телефоном замирает и медленно ложится на стол обратно. Кавех понимает внезапно, как это будет выглядеть. Как это омерзительно будет выглядеть. Чёрт возьми, сначала он спустя пять лет молчания звонит в три ночи — и кроет последними словами, но при этом зачем-то называет адрес и приглашает в гости; потом — не захлопывает дверь перед носом, не зовёт охрану, а позволяет пройти в комнату, угощает чайным пуншем, да ещё и беседует о чём-то; потом и вовсе… соглашается на такое… а потом опять? И что про него подумает этот человек… кроме того, что тогда — всё — сделал — правильно? Что подобная бесталанная пародия на учёного, напрочь изувеченная эмоциями, — у которой, кстати, зато с памятью всё в порядке, до сих пор это выраженьице дословно помнит, — ни на что и не нужна больше, кроме как воспользоваться ею — и нажиться за её счёт? От этой мысли становится так тошно и горько; штопор будто вкручивается ещё глубже в грудь, да и застревает там накрепко. И сразу… сразу каким-то не таким существенным кажется всё, о чём думалось до этого: пол, стены, невозможность жить в этом доме… В конце концов, Кавех, со своим образованием, ну будто не видит, что несмотря на все попытки в рациональную сдержанность — кое-где оттенки в интерьере диссонируют явно, невольно тем самым цепляя глаз. Кое-кому бы базовые принципы сочетаемости цветов подучить. Хотя бы цветовой круг. Азы. Кавех прикрывает глаза на секунду, глотает холодный кофе, а после смотрит долго-долго, до слёз, на сверкающий шпиль Академии — и принимает решение. Несколько дней. На несколько дней хотя бы — остаться здесь; и доиграть до конца этот раунд. Он не покажет себя некомпетентным истериком, нет; он будет умнее; он… найдёт приличный, уважительный повод, как и полагается нормальным адекватным людям. Зная аль-Хайтама, за поводом этим дело не заржавеет; не верится, никак не верится, что тот всё время будет со своей прислугой сдержан и вежлив — с учётом того, что раньше, помнится, вежливым не умел быть вообще. Будет больно. Да. Но зато потом — всё будет просто, красиво, изящно и наконец-то по-умному. Прости. Ты был невыносимым и остался, и да, я пытался, честно, ты видел, но — не могу у тебя работать. Совсем. Мы уже однажды… не ужились, и я не думаю, что стоит продолжать. Спасибо за гостеприимство, я снял уже комнату, собрал вещи, надеюсь, не увидимся больше… и да, поменяй наконец номер, а то, как ты уже мог заметить, у меня алкоголизм и хорошая память. Бывай. И… он действительно бросит пить. Как минимум, будет пить заметно меньше. И постарается как-то организовать свою жизнь, собрать себя по осколкам… хотя бы для того, чтобы аль-Хайтам увидел, что это не очередной идиотский демарш на эмоциях, что Кавех действительно, отказавшись от чего-то, может прекрасно понимать, что делает. И выжить потом сам. И хорошо выжить. И на секунду настолько верится, что всё это так и будет, что — Кавеха будто согревают солнечные лучики, попадая в глаза, и становится легче, и он даже, кажется, осторожно улыбается в кружку, дохлёбывая совсем уже остывший, противный кофе. Надо проснуться. Надо… просто собраться на эти несколько дней, хотя он не вполне представляет, как это у него получится. И… да, наверное, не пить. Совсем не пить. Сейчас не надо. Какое-то время он ещё сидит в некой странной, но светлой прострации; подходит к окну, задумчиво осматривая пейзаж — здесь, с высоты, есть на что полюбоваться, — и подставляет лицо солнцу. И вздрагивает от щемяще знакомого сонного голоса: — О, ты уже встал? Поразительно, — в этом чуется скорее удивление, чем сарказм. — Привет. — Доброе утро, — откликается Кавех. — Не сказал бы. Категорически кощунственная фраза, как по мне. Аль-Хайтам будто излучает искреннее возмущение тем, что хоть что-то смеет с ним происходить до двенадцати часов утра. Искоса Кавех смотрит, как тот терзает кнопки здоровенной кофемашины, больше напоминающей космический корабль; как широко и сочно зевает при этом; как залпом выпивает первую чашку кофе, тут же ставит готовиться вторую — и, ожидая, с явной неохотой впихивает в себя какую-то еду из контейнера. И всё это делает так, будто Кавеха на этой кухне и не существует вовсе; и лишь звонко ставя на стол ещё одну уже опустевшую чашку, прежде чем исчезнуть в коридоре, бросает походя: — Подожди, пока я приду в себя и вернусь. Надо обсудить кое-что. Чёрт. Кавех вспоминает, как когда-то в их студенческие годы аль-Хайтам себя вёл точно так же: пускай старался ложиться раньше, пускай справлялся с этим даже частенько, но… С утра — сколько бы ни спал — всё равно просыпался мучительно, чем раньше утро, тем тяжелее; точно так же обречённо-жадно заливал в себя кофе, тогда ещё дешёвенький, растворимый… Чёрт. Кавех, вздохнув, старательно утыкает себя в бликующий на солнце телефон. Лишнее. Это лишнее. Будет больно. Надо отвлечься. А вернувшись минут через сорок, уже в уличной одежде, лишь с едва заметно влажными волосами, аль-Хайтам объявляет: — Так вот. Извини, инструкцию пока что написать не успел. Поэтому пришлю через мессенджер где-то к середине дня. — Но… — Сегодня заседание учёного совета, ты думаешь, отчего я проснулся в такую рань, — вздыхает он. — Попытаюсь хоть раз там заняться чем-то полезным… Затем найду тебя в Ришболанде по твоему новому номеру телефона, вышлю туда тебе результат. Кавех не сразу понимает даже, о чём речь. Ну да, один из самых ходовых нынче мессенджеров выбрал себе в качестве названия и маскота сказочного крылатого тигра — милая, кстати, зверюга; вот только мало кто додумывался ломать об это длиннющее слово язык в устной речи. Частенько звали на удивление ласково, тигрой, болеком или балабобой, а кто-то вообще, не утруждаясь, двумя буквами ри, или как ещё только не… Не так длинно; не так сложно; не так интеллектуально превосходяще. Не так важно. Да вообще не важно. — И будь любезен, — продолжает тем временем аль-Хайтам, — добавь меня в список, — и едва заметная, но оч-чень многозначительная пауза, — контактов. Нам теперь неизбежно придётся взаимодействовать по бытовым и рабочим вопросам, и этот способ кажется мне весьма удобным. Зараза. Вынь меня из ЧС, драмаквин, — Кавех прекраснейше понимает, что де-факто ему сейчас сказали именно это. И напрасно, между прочим. После перехода в бюро номер Кавех поменял не сразу — не хотел показывать окружению, насколько всё плохо, — а потом, когда поменял… ну… Аль-Хайтам его всё равно бы уже искать не стал; и так вот сразу, превентивно добавлять в ЧС этого человека — было будто лишний раз подтверждать, что в принципе всё это тогда было; да и напоминать себе ещё тот номер, наверняка уже забылся… Ха. Кавех мог бы ввернуть шпильку вроде тебе ли не знать, что не всех там можно найти по номеру телефона, от настроек зависит; да толку-то, если его самого — действительно можно? Всегда можно было. Даже сейчас. Даже после суда: не хотел показывать окружению, насколько… — Хорошо, не возражаю. Добавлю, — сухо произносит он. — Прекрасно. Теперь самое главное. До момента получения инструкции. В библиотеку и спальню — не входить. По остальной квартире — можешь пройтись, оценить фронт работ, но пожалуйста, раньше времени не усердствуй. Что самое главное. Ничего. Не. Выбрасывать. Это понятно? — Да. — Если тебе кажется, что что-то разложено не по порядку, но ты не уверен — не трогай, сначала спроси у меня. Да и вообще, в принципе… — он медлит секунду, — лучше ничего здесь без необходимости не трогай, пока я всё-таки не составлю полной инструкции. Кавех, если честно, уже этой инструкции боится. — Хорошо. — И вот ещё что, — аль-Хайтам достаёт из кармана какой-то предмет; со звяканьем кладёт на кухонный стол. — Экземпляр ключей от квартиры. Оставляю тебе. Это… чёрт, странно; но в Кавехе первым делом вспыхивает насущное: — Да я едва ли куда-нибудь пойду, кроме как в ближайший магазин перебежками, — горько усмехается он. — Ну… ты видел. И… слушай… ты ведь в курсе моей легенды? — Кавех осторожно поднимает глаза; становится леденяще неуютно; почти страшно. — Официально — я уехал из Сумеру. Для всех. И меня не было в той общаге. И теперь я не живу у тебя. Ты… ты ведь никому не расскажешь? Аль-Хайтам выдерживает его взгляд спокойно, даже безразлично, с чуть приподнятыми бровями, будто искренне не понимает, в чём проблема, и торопливо дёргает плечом: — Не расскажу. Если честно, и так не собирался. — Спасибо, — и Кавех не знает даже толком, за что именно благодарит. — Что же, мне уже пора. Вернусь не позже девяти, и да, обязательно напишу. До встречи, — и через несколько минут в коридоре глухо хлопает входная дверь. Кавех в бессилии опускается на табурет перед столом. Чёрт. Это всё… очень странно, на самом деле; странно, что за всё утро они не успели поругаться — ну это ладно, аль-Хайтам просто очень спешил; но ключи… Нет, с другой стороны, закрой тут Кавеха без возможности выбраться — и к вечеру тебя встретит ещё полиция и дело о похищении, мало ли; но… Он до сих пор ему так доверяет? Или… в этом нет ничего такого, ведь прислуге принято доверять: не станешь же беспрерывно караулить человека, которого сам же поселил у себя дома, да? Ну… а в прислугу берут своих бывших друзей, которым когда-то сломали жизнь?.. Но даже это сейчас не самое интересное. Кавех протягивает руку; сжимает в кисти металл, уже успевший чуть нагреться на солнце, подносит к глазам, рассматривает внимательно. Несколько ключей на простеньком кольце — никаких брелоков или других украшений, — все довольно тусклые, даже пыльные, изготовлены явно давно, но на каждом — ни царапинки, ни засечки… Да. Наверняка это она: та самая вторая связка ключей, которая выдавалась вместе с квартирой. Впрочем, с образом жизни аль-Хайтама в этом и сомневаться не приходилось особо, — думает Кавех и тут же вздрагивает: да откуда ему вообще знать, как этот образ жизни мог поменяться за пять-то лет?.. Но не важно; не важно, он ведь постарается просто поскорей найти повод… даже если будет не только больно, но и нелегко. Кавех смаргивает, глядя на то, как солнце отражается от потускневшего металла, и плавно закрывает ладонь. Иронично, конечно, что — они всё-таки попали к нему. Пускай даже и ненадолго.

***

Несколько часов, как ни удивительно, удаётся почти полноценно поработать. Хотя, конечно, руки омерзительно дрожат, и вообще, во всём теле — зыбкая слабость, какая бывает, когда после долгого пьянства резко лишаешь себя алкоголя; но… и так немногочисленным заказчикам этого точно не объяснишь. Кавех честно пытается сосредоточиться. Заканчивает портрет какой-то лупоглазой девицы, намеренно и привычно делая её куда красивей, чем на фото. Берётся за чьего-то персонажа — отважного героя, рыцаря без страха и упрёка; этот заказ, конечно, уже не из Сумеру… просто расценки тут у вольных художников по меркам мирового рынка явно ниже среднего — а бульварным писакам это и на руку. Работа не идёт. Кавех понимает, что от него хотят; может себе это примерно представить; но чёрт возьми… у него, с одной стороны, мало опыта в таких иллюстрациях — а с другой, ему ску-у-учно, откровенно ему скучны все эти штампованные, собранные из картонных деталек, лишь бы продаваться, чьи-то геройчики, в которых — если честно — не веришь, не можешь и не должен верить. Ему всегда казалось, что сильней всего творчество давят именно в Сумеру; но чёрт возьми, позволять чему-то так опопсеть, так опустошиться в сути своей… Ноутбук характерно пиликает. Кавех видит тот-самый-номер — честно добавляет в список контактов, как и обещал, причём всего-то под скромным именем «аль-Хайтам», пускай в голове и мелькают варианты поинтереснее, — и прикреплённый файл под коротким сообщением. Чёрт. Отложив рисунок, открывает и читает незамедлительно; и… бля… нет, как описать это, он не знает, правда. Слишком дико, слишком странно, слишком в духе аль-Хайтама. Огромный список с нумерацией, такой, что у Кавеха, кажется, даже договор с Сангема-бай содержал меньше пунктов; что, впрочем, его не спасло, так что… 1. Главная твоя задача — разобрать тот хаос, что творится в кладовой и на балконе. 1.1. Крайне желательно ничего не выбрасывать. Что можно — продать, что можно — отдать на благотворительность. Куда и как, разберёшься сам. 1.2. Предварительно следует согласовать со мной… Если опустить весь канцелярит — Кавеху предлагается вести Огромный Список в программе для создания таблиц, для каждой вещи занося туда описание, состояние, особенности и ещё с десяток характеристик; шаблон, в той же программе и подготовленный, заботливо прилагается. И по каждому пункту уточнять у аль-Хайтама, что с этим делать дальше; если самому ему вещь не нужна — что весьма вероятно, с учётом того, каким слоем пыли успел покрыться этот хламовник, — то приводить в надлежащий вид, искать покупателя или благотворительный фонд, договариваться — ну разумеется… Кавех не удивлён. Совершенно. Аль-Хайтам ещё студентом, помнится, на этих табличках был помешан. Излишне даже говорить, что у него был файл для учёта расходов и огромное интерактивное расписание, которое само умело подсчитывать, на сколько пар нужно ещё сходить и сколько домашек выполнить, чтобы получить зачёт автоматом; но кажется — кроме этого, он также пытался вести и подробную опись имущества для всей мебели, посуды и продуктовых запасов… А, вот. 2. Разберись на кухне. Мне не нужно столько посуды, да и запас продуктов в шкафах в последнее время кажется несколько избыточным. 2.1. Схема та же. Ты составляешь список, я согласую, ты действуешь дальше. 2.2. Всё, что я сочту нужным оставить у себя, нужно будет рассортировать в оптимальном порядке… И дальше, разумеется, — восторгающе пугающая в своей душности, чётко выстроенная система критериев, аж на научную статью тянет; да уж, у кого-то заседание учёного совета сегодня с пользой прошло, не иначе. Это Кавех тоже помнит. Тоже совершенно не удивлён. Казалось бы, что у них там было, у скромных студентов, — две тарелки, четыре вилки, коробка сахара, грубо говоря; а нет ведь. Почему пакеты с крупами опять стоят не по срокам годности? Зачем вот тут, в первом ряду, этот салатник, который мы используем раз в несколько месяцев? И шаблон таблички тоже здесь. Это… выглядит даже мило: Кавех на второй год признал, что какое-то удобство в этих табличках есть, но всё равно терпеть не мог составлять их сам. 3. Займись уборкой. Ну, как полагается. Вымой полы, стены, кафель, пропылесось. ...и ты даже не обратишь внимания, сделал я это или нет, потому как пыль не замечаешь даже под микроскопом, криво усмехается Кавех. Ну да ладно, халтурить он не планирует; впрочем, едва ли и планирует оставаться тут достаточно надолго, чтобы дойти до этого пункта. Наверное. 3.1. Касательно последнего: в крайнем случае, запусти робот-пылесос и проследи за тем, чтобы это чудовище инженерной мысли не поглотило чего-либо не предусмотренного правилами эксплуатации и не умерло от удушья. ...какая внезапная забота о чём-то похожем на живое существо. 4. Моё питание, стирка и глаженье одежды тебя не касаются. Сам ты можешь использовать бытовую технику по согласованию со мной. За исключением упомянутых выше пылесосов — они полностью в твоём распоряжении. Также заведомо разрешаю оставлять грязную посуду в посудомоечной машине. …разумеется. Чтобы ты кого-то пустил в своё настолько личное пространство?.. Особенно… ладно, не важно. За посудомойку спасибо, впрочем. 5. Каждый вечер будешь рассказывать мне о том, что сделал, и уточнять все спорные вопросы. Я ранее не имел подобной практики, и мне пока что сложно сказать точно, какой продуктивности я от тебя жду. Будем действовать эмпирически. …и поругаемся уже на третий день попыток подобным образом действовать, точнее даже, взаимодействовать; ну хорошо, ладно, максимум — на четвёртый. Хотя оно и к лучшему… В довесок к Инструкции идёт Приложение — честное слово, так и называется, опять же, словно в какой-нибудь научной статье, — озаглавленное «Правила проживания в моём доме»; собственно, это вот моём — основное, что бросается в глаза Кавеху. В остальном — почти ничего нового; то, что аль-Хайтам и так говорил вчера, — насчёт комнаты, еды, алкоголя… хотя, пожалуй, вот ещё любопытное. Г. Будучи у тебя в гостях, отметил приятное отсутствие каких-либо принадлежностей для курения. …а, ну ещё бы между делом не подчеркнуть, какой ты великий сыщик. Однако если ты всё же не бросил эту пагубную привычку — будь любезен, кури только у себя в комнате, при открытом окне, соблюдая правила противопожарной безопасности. А Кавех… бросил. Наверное. Точнее, осознанно он не бросал — как-то само бросилось… после перевода в бюро. В студенчестве-то не курил особо — так, на пьянках да в минуты сильных переживаний; а потом… ну, потом за несколько месяцев просмолил себе все лёгкие настолько, что однажды возникло отвращение, которому он не стал сопротивляться. И без того убивал себя достаточно. Он мотает головой, отгоняя лишние мысли. Читает дальше. Последние два пункта — оказываются весьма примечательны. Д. Вход в мою спальню — только по согласованию со мной. Д.1. Тебе придётся туда заходить, чтобы вынести вещи с балкона, но — сначала переносишь в комнату, потом разбираешься с ними. Д.2. Можешь там прибраться. Д.3. Но ничего не трогай. Д.4. И особенно не переставляй. Д.5. Эстетическая ценность и расположение всего, что там находится, меня полностью устраивают. Да. Эти вот душные упражнения в остроумии… слишком знакомо… слишком. Кавех растерянно ухмыляется. Е. Вход в библиотеку — ТОЛЬКО по согласованию со мной. Но лучше не нужно. Е.1. Теоретически, твои обязанности там могут касаться разве что ковра; практически, сомневаюсь в целесообразности и этого. Е.2. Если ты вдруг там всё-таки окажешься — ничего не трогай. Е.3. Книги стоят ровно в том порядке, в котором должны стоять. Даже если тебе это кажется некрасивым. Даже если неправильным. Е.4. Уровень пыли меня не смущает. Е.5. Степень загрязнения штор на окне — тоже. Е.6. Стирать их, чистить или снимать по любой другой причине не требуется. Е.7. Уборка в библиотеке, равно как и в целом пребывание там — абсолютно последнее, чем тебе следует заниматься в этом доме. И-и-и… трактат наконец завершается: дата и подпись под этими будто позванивающими сарказмом строками из последнего пункта. Кавех задумчиво косится на часы в углу экрана; почти сорок минут читал. Немало. Пора бы и ответить что-то.

Спасибо, я изучил. Есть кое-какие нюансы…

Слушаю. Судя по скорости реакции, заседание совета ещё не закончилось. Или же на смену пришло что-то не менее увлекательное.

С кем-то лично встречаться я не готов. Для продаж и остального, я имею в виду. Ну, я говорил про свою ситуацию(

Купи мне, пожалуйста, симку на своё имя для звонков и интернета. Там я могу за тебя общаться. Но всё реаловое — ты уже сам. С покупателями встретиться, в фонд отвезти… либо вызывай курьеров.

Хорошо. Сегодня куплю. И буквально через полминуты: Это всё, что у тебя вызвало вопросы в данном документе? На секунду ужасно хочется вставить шпильку про «в моём доме», но Кавех стоически напоминает себе — повод. Ни к чему раньше времени нарываться; ни к чему вообще ворошить всё это.

Да.

Отлично. Я в тебе не сомневался. И на этом грёбаном моменте отчего-то становится внезапно, почти нездорово смешно; Кавех вдруг смотрит на ситуацию с чуть другой стороны и понимает, что чёрт возьми… его действительно могли нанять. В смысле — не чтобы унизить, а в смысле — что ищи ещё дурака, который согласится на такую… э… постановку задачи, уж во всяком случае — так сразу и легко. В части Е Приложения это ощущается, кажется, особенно; помнится, в Академии кто-то из преподов любил повторять, что инструкция по полётам писана кровью погибших пилотов… Театр абсурда. Какой-то ёбаный сюр, градус которого повышается так стремительно, что это и вправду становится уже почти забавно?.. Ненормально, угрожающе забавно; но Кавех позволяет себе тихонько, чуть постановочно рассмеяться, прогоняя это странное накатившее ощущение. А после — героически открывает первую табличку. Хотя неоконченный пацан в сияющих доспехах смотрит на него искоса из альбома, и тоже… героически; но никакого желания продолжить рисовать не вызывает, признаться. В обнимку с ноутбуком Кавех отправляется в комнату и долго, задумчиво, будто в первый раз оглядывает заполонивший её бардак, похожий то ли на конструкцию из бирюлек, то ли на какого-то хтонического монстра, по которому не поймёшь даже, какая конечность ему для чего нужна. И аккуратно-аккуратно, словно вот-вот могут укусить, снимает с верхушки монстрова хребта — первую, весьма сомнительного вида железяку.