Пустое место

Дорогой читатель

Если ты шаришь за книги с двумя разными финалами, то наверняка уже понял, для чего пишется это вступительное слово. Эта часть — продолжение истории спустя несколько лет с хорошим концом. Если тебя устроил основной финал, не читай: есть риск, что ты разочаруешься ;) Но если тебя, так же как и меня, не устраивает то, на чем все закончилось, считай, что эта глава посвящена твоему разбитому сердечку.

Приятного чтения!!

      Очередное доброе утро для Хэйдзо начинается с громкого зевка и взгляда на часы: девять утра. Он проспал — снова.       О, это просто замечательное чувство: игнорировать будильники, чтобы просыпаться тогда, когда тебе захочется, просто потому, что работа — не волк, подождать еще как сможет. Только вот не надо тут думать, что Хэйдзо какой-то там безответственный свин, который выполняет свою работу спустя рукава — ни разу такого не было. Всегда на хорошем счету у начальства, ответственный, пунктуальный — не всегда, конечно, но а кто не без греха, — быстро соображающий и, что немаловажно, преданный своему делу. Но тут ситуация такая… В общем, сложно немного все стало. Хэйдзо уже как месяц бойкотирует свое новое начальство и полностью этим доволен. Потому что заслужил.       А дело-то все вот в чем было. Жил себе Хэйдзо спокойной и размеренной жизнью, работал свою работу и думать забыл о чем-то плохом, как вдруг в его уютно обустроенное гнездышко ворвался жирный коршун, которому всенепременно нужно было общипать его перышки и разбить все яйца забавы ради. Яйца, слава великим бананам, — это фигурально выражаясь. До прямого смысла Хэйдзо еще не докатился. Но что-то интуиция его подсказывала, что он скоро докатится до той стадии, где черным по белому будет выписано его имя и фамилия, а еще причина смерти: доебал один придурок из прошлого. Ух, приведение то еще, Хэйдзо перепугался до смерти, когда услышал, понял, а потом еще и увидел — хорошо хоть капли глазные взять не забыл, а то ведь и без зрения остаться мог, настолько он их протер в попытке развидеть чужую рожу.       Короче, не жизнь у него теперь, а сплошной мрак, тут уж ни один фонарик не спасет.       Возвращаясь к началу… Что ж, шутки в сторону. Хэйдзо хотел и до сих пор хочет утопиться от одной лишь мысли, что по его истерзанную вечными муками — он точно попал в ад — душу пришла одна большая ошибка, что прописалась в коде его жизни намертво, и исправить ее не представлялось возможным. Никаких стадий он не переживал, сразу впал в глубочайший ахуй и постарался смыться как можно быстрее, пока не стало совсем уж поздно, но кнопку слива заело, и воду отключили совсем не вовремя: увольнять его никто не собирался — засада коих поискать еще нужно было.       Ладно-ладно, теперь и убогие сравнения в сторону, а то все равно нихрена понятно не будет. Короче говоря, явился не запылился его бывший гондон спустя аж три, сука, года. Хэйдзо узнал об этом слишком поздно: от него явно что-то скрывали по чужой просьбе, иначе как еще объяснить тот факт, что все, кроме него одного, в отделении знали о том, что на смену их старому доброму начальнику, которому пора отчаливать на пенсию, придет более молодой, но нихрена не добрый и новый начальник? Вот и Хэйдзо в душе не чает. Попытался лишь добежать в последний рабочий день душевного дядьки с заявлением об увольнении, но наткнулся на отказ, потому что:       — Звиняй, сынок, меня просили никого не увольнять. Слушай, как знал этот паренек, а?       И по-доброму смеялся этот старик лишь потому, что знать не знал этого «паренька». Хэйдзо был уверен уже на сто процентов в том, что все это говно сделано специально для него — вкусы в подарках у этого мудилы и правда были специфическими. Он пытался было завуалированно объяснить деду, что «ничего страшного, найдет нового работника на мое место, а я с этим пидорасом никаких общих дел иметь более не хочу, подпишите по-братски, ну пожалуйста», но старик попался крепкий: упертый как баран. Нет, говорит, и хоть стой, хоть плачь, хоть падай и кончай с жизнью у него на глазах — и пальцем не пошевелит.       В первый же рабочий день этого гондона Хэйдзо решил, что ему стоит уйти на больничный. Недельку почиллил дома, обсудил насущную проблему с Синобу — мать постарела будь здоров, но зато нашла себе подружку и теперь счастлива, — а после напился от души и по старинке хотел отправить этому хренозвону какую-нибудь гадость, мол, «вали туда, откуда ты приперся, мудила», но наткнулся на то, что ни писать, ни звонить этому абоненту он не может. Потому что до сих пор не доставал его из черного списка, а ради минутной слабости, чтобы почесать за ушком свое эго, менять что-то Хэйдзо был не намерен. Нахуй оно ему не надо, вот как.       Но встретиться им пришлось, как бы старательно он не избегал этой встречи. И даже не по чужой воле — по своей, чтобы сразу же после больничного явиться в его кабинет и без единого слова скинуть ему на стол огромную и показушную кучу с заявлениями об увольнении. Хэйдзо игнорировал его саркастичный взгляд, что метался от кучи к нему и обратно, и старался избегать его своими глазами, чтобы не дай бог потом ему кошмаров не приснилось. Но, опять-таки, ему пришлось и посмотреть на него, и разозлиться в очередной, сука, раз, и сдержать себя от физического насилия, чтобы не сесть на пятнадцать суток за разбой — на свои принципы уже было насрать, если честно.       — И тебе привет, — вздыхает сучья-морда-Каэдэхара, в удивлении выгнув брови. — И не поленился ведь все это написать. Интересно, причина одна? Или фантазию подключил?       — Ты ни единой моей фантазии не стоишь, — улыбается натянуто, желая поскорее сбежать отсюда, пока не припекло.       Кадзуха только фыркает себе под нос на подобную колкость и откидывается на спинку своего кресла, красноречиво уставившись на сотрудника.       — Знаешь же, что не подпишу.       — Ты не имеешь права.       — Причина «мой начальник — говноед, поэтому я хочу уволиться» за уважительную не считается. Так что нет, имею.       — Я не буду ходить на работу.       — Уволю по статье.       — Не буду выполнять свои обязанности.       — То же самое: я тебя уволю по статье.       — Вот видишь сколько факторов ведут к моему увольнению? Давай ты просто сразу меня уволишь?       Торг тогда не удался, к сожалению. Увольнение по статье — дело хреновое, так что капризничать не вариант. Но и в суд ведь подать не сможет, заранее понимая свое положение. Кадзуха прав, у него нет на то уважительной причины, и он в праве отказать ему в увольнении. В целом, Хэйдзо мог бы придумать для себя достойную причину, правда, но ему так нравилось место его работы, его коллеги и хорошая зарплата, что бодаться с этим идиотом ему совсем не хотелось. Пусть что хочет, то и делает, Хэйдзо кристально насрано на все то, зачем он сюда приехал. Знает, что из-за него, и понимает, что придется понабраться сил и терпения, чтобы отстоять себя и свою задницу, на которую уже объявили охоту. Хэйдзо говна нахавался, ему предостаточно, так что просто так ни за что не сдастся — хер ему на палочке. Сам своими руками и уволится, раз по-хорошему не понимает.       Так вот о чем это он?.. Ах да, утро, очередное опоздание, все дела. Хэйдзо решил подключить к этой проблеме небольшую клоунаду, чтобы и себе жизнь не омрачать чужим присутствием, и этого придурка сплавить от себя куда подальше. Опаздывать он, к слову, не привык, но во вкус вошел быстро и с огромным удовольствием, каждое утро — ровно в десять часов утра — опаздывая аж на целый час. Он выработал целую схему по истязанию чужой нервной системы, чтобы жизнь медом не казалась: заваливался к начальству в кабинет, скидывал свою верхнюю одежду на стол прям перед чужим носом, а после зевал показательно громко и сваливал на свое рабочее место, улыбаясь при этом во все тридцать один — восьмерку пришлось удалить, эх — зуб, потому что знал, что ему за это ничего не будет. Максимум — выпишут выговор, а к этому Хэйдзо за три года своей работы и привык уже: сколько раз он пропадал на своих расследованиях без предупреждения. Ему просто нравилось наблюдать за тем, как настойчиво его очень важный и серьезный начальник терпит все его закидоны, в последнее время лишь закатывая глаза на подобные выступления — это очень вкусно, правда.       Хэйдзо думал, что терпения у этого идиота хватит и на большее, но, видно, дядька постарел, разнервничался и — ему бы женщину, чтоб успокоился — вызвал его к себе в кабинет на эшафот, чтобы отчитать как маленького пацана, что сидеть на жопе ровно не умеет. Он хотел было посмеяться от души, зная, что его будут пугать увольнением по статье или дополнительной нагрузкой в нерабочее время в качестве отработки за систематические опоздания, но в панике нагадил в собственные же штаны, когда Кадзуха, не превратив ни единого его домысла в жизнь, решил вспомнить былые времена их молодости.       — Совсем спятил? — Хэйдзо пятится куда-то назад, вытаращив глаза на довольно широкий — значит точно будет больно — ремень в чужих руках.       Вот уж кто бы мог подумать, что он испугается одного и того же метода воспитания во второй раз. Нет, в детстве его не пиздили ремнем за какую-нибудь провинность, но один раз все же пришлось столкнуться с подобным развлечением, когда в одиннадцать лет решил стырить из батиного кошелька небольшую сумму себе на сигареты — чисто попробовать. Задница тогда огнем горела, да и рукам тоже перепало, чтоб наверняка уже понял, что воровать, еще и у своего родителя, не есть хорошо.       Хэйдзо спотыкается о какую-то преграду и, сильно зажмурившись, падает задницей на что-то мягкое: это оказался диван, что спас его копчик от перелома. Вот бы он еще помог как-то справиться с более серьезной угрозой, тогда цены бы ему не было.       — Ну почему же, — улыбается ему Кадзуха, подходя почти вплотную. — Угрозы увольнения на тебя не действуют — это я уже выучил, поэтому будем искать подход к твоему чувству долга другими методами.       И хлопает ремнем по своим рукам так легонечко, что у Хэйдзо где-то внизу все сжимается от страха. Он же не станет его бить, верно? В прошлый раз он еще и за ширинку хватался, чтобы припугнуть, но сейчас, вроде как, решил оставить это на самый крайний случай — не то чтобы Хэйдзо было чего там бояться, если честно…       — И что, отшлепать меня хочешь? — храбрится он, нервно улыбаясь. — За непослушное поведение? Учти, на четвереньки становиться не собираюсь: у меня колено больное.       — Твои четвереньки мне не понадобятся, — Кадзуха склоняется над ним, почти соприкасаясь носами, и понижает голос до шепота, опасно нахмурившись. — Твои выходки меня доконали, признаю, поэтому я даю тебе последний шанс успокоить свою задницу, пока я сам ее не успокоил.       Хэйдзо, что до сего момента кривил лицо в испуге, внезапно округляет свои глаза и выгибает брови от удивления, таким же шепотом произнося чуть насмешливое:       — Вы такой пошляк, господин начальник.       Но от истеричного смеха не отказывается, когда Кадзуха прикрывает глаза от усталости и выпрямляется в полный рост, тяжело вздохнув. Оставить этого ржущего придурка было выше его сил, поэтому он решает-таки хлопнуть ремнем разочек его по заднице, что так опрометчиво потеряла свое укрытие в неистовом веселье. Хэйдзо тут же дергается, возмущенно вскрикнув, и хватается ладонью за оскорбленное чужими стараниями место, в недовольстве нахмурившись.       — Что, мало? — хмыкает победителем Кадзуха, издевательски выгнув бровь.       — Мало тебя в детстве пиздили, идиот, — шипит злобно Хэйдзо, тут же прикрываясь руками, когда на него снова, пусть и не в серьез, замахивается чужая рука с исчадием ада.       — Ровно как и тебя, — служит ему категоричным ответом на оскорбление. — Ничего, мы это исправим.       — В таком случае, я тоже должен провести с тобой воспитательную работу, — поднимается со своего места Хэйдзо, обходя внимательно наблюдающего за ним начальника стороной. — Где справедливость?       — Там же, где и твоя совесть, — ухмыляется говнюк и принимается заправлять свой ремень обратно.       — О, видимо, твою искать пошла, но потерялась и вернуться не смогла.       Это должно было прозвучать нагло и без тени сомнения, но почему-то… Голос дрогнул, и Хэйдзо почувствовал себя обиженным на эту жизнь идиотом, что до сих пор не пережил драму трехлетней давности — вот, что называется самой настоящей подставой.       Свалил он, конечно, быстро, даже не взглянув на лицо оборзевшего по всем параметрам начальника. А зачем, собственно, тратить свои нервы, когда что-то там внутри екает, неприятно кольнув под ребрами? Это быстро пройдет и забудется, а вот начальство останется и будет дальше морочить ему голову, поэтому нужно думать дальше: чем дольше этот мудак здесь просидит, тем больше будет видна дырка в его штанах. Хэйдзо просто… Заботится о нем, да.       К новому преступлению он подготовился конкретно. Во-первых, Хэйдзо прекрасно знает, за каким и чьим хером он сюда приперся — не получит. Во-вторых, чтобы помочь этому козлине все же понять, что свой шанс на этот самый хер он просрал еще три года назад, Хэйдзо решил действовать более решительно: нашел себе какого-то мужика на сайте знакомств, пообщался с ним какое-то время, а после дождался приглашения на свидание, чтобы за ним зашли на работу. Чтобы Кадзуха увидел и, обливаясь слезами из-за не взаимных чувств, быстренько накалякал заявление об увольнении. Красота ведь?       И вот казалось бы, план простой, исполнение еще проще, но ведь… Не пошло, сука, и все тут. Кадзуха либо засиживался на работе допоздна, либо уходил пораньше, но в обоих случаях нихрена не видел, не слышал и не знал о том, что его принцессу кто-то там с работы забирает на черном BMW. И это было обидно, потому что долго тянуть этот спектакль Хэйдзо не хотел: ему не интересны новые отношения, но вот… Ох. А ведь можно было поступить гораздо проще.       На выходных Хэйдзо решил конкретно так поиграть на чужих чувствах. В штанах чесалось жуть как, поэтому было принято решение убить двух зайцев одним выстрелом. Он без особого труда снял какого-то парня в клубе, поддавшись чужому напору, и позволял крутить собой так, как хотелось. Его целовали везде, куда пока еще прилично, кусали за шею и мяли задницу, бедра, потираясь о него всем телом. Когда дело дошло до главного в кабинке туалета, у Хэйдзо вдруг включился мозг, и перед лицом вместо темноволосого крепкого парня начала маячить раздражающая физиономия одного мудилы, которого сейчас быть в его голове не должно. Он пытался держать глаза закрытыми, но так стало как будто хуже, и Хэйдзо едва ли не взвыл от безнадежного желания втащить кулаком по кабинке, чтобы размазать блядскую галлюцинацию по стенке.       Как итог, справиться со своими видениями у него не получилось. Чужой образ словно оберегом облепил его разум, чтобы во что бы то ни стало не позволить ему переспать с кем-нибудь другим. Хэйдзо бесился, но наполовину: его задача все равно была выполнена — на шее осталось несколько красноречивых напоминаний о прошлом вечере.       Сегодняшний день так идеально подстроился под его ситуацию, что Хэйдзо сразу понял: он движется в верном направлении. Кадзуха вызвал его в свой кабинет, чтобы в очередной раз отчитать за опоздание, а после поставить перед фактом, что он отправляет его в командировку, но даже слова не успел сказать, заметив помятую физиономию подчиненного.       — Ты пил вчера? — тут же переводит еще не начатую тему Кадзуха.       Хэйдзо с полной уверенностью в себе падает на стул, что стоит рядом с его столом, и закидывает ногу на ногу, уставившись на него полуприкрытыми от усталости и безразличия глазами.       — Я не имею права выпить в свой выходной? — хрипит осипшим голосом.       На самом деле нихрена он не пил. Утром проснулся с головной болью и небольшой температурой, хотел было позвонить начальнику, чтобы промяукать в трубку: «Я заболел, говнюк, работай сам», — но вспомнил об одном обстоятельстве, ради которого вчера и поперся в клуб, подцепив по итогу простуду.       — Имеешь, конечно, — хмурится Кадзуха недоверчиво, — просто думал, что у тебя присутствуют хоть какие-то рамки приличия.       — Дохрена думаешь, — Хэйдзо чуть опирается на стол, чтобы стукнуть идиота по голове кулаком. — Обычно это приводит к плачевным последствиям.       Кадзуха пропускает последние слова этого подстрекателя мимо ушей, зацепившись взглядом за открывшуюся шею, на которой не так отчетливо, но все равно заметно виднелись укусы и маленькие следы от засосов. Поджимает губы, глубоко вздохнув, и поднимается со своего места, игнорируя ничего не понимающий взгляд.       — Во-первых, ты снова опоздал, — подходит к нему со спины Кадзуха, наклоняясь к самому уху. — Этот маленький прокол я вычту из твоей зарплаты. Во-вторых, господин Сиканоин, ты себя в зеркало видел? Разве подобает следователю приходить на работу в подобном виде?       Хэйдзо хмыкает, понимая, что рыбка клюнула, и поворачивает голову в его сторону, едва соприкасаясь носом с его щекой, из-за чего эта самая рыбка чуть отстраняется.       — А что тебя не устраивает в моем виде? — складывает руки на груди, проглотив вязкую слюну: горло, оказывается, тоже болит. — Одежда поглажена, ничего не торчит…       — Тебя не научили пользоваться тональником? — цедит сквозь зубы Кадзуха, не дав ему договорить. — Еще раз припрешься на работу в подобном виде, я тебя и правда уволю, — шепчет ему на ухо с какой-то особенной ноткой злости в голосе, а на радостное выражение лица добавляет с гадкой ухмылкой: — с соответствующей твоей работе характеристикой. Со всеми опозданиями и безответственным отношением к своим обязанностям. Понял?       — Какая же ты… — Хэйдзо подскакивает с места, с полным гнева взглядом уставившись на такого же недовольного начальника, но давится сухим кашлем, прикрыв рот ладонью, и весь его пыл сходит на нет в одну секунду. — Понял я.       Голова вдруг решила поиграть в космонавтики, и Хэйдзо едва успевает схватиться рукой за стул, чтобы не свалиться. Вдыхает глубоко воздух, словно три километра навернул, и глазами хлопает часто-часто, охеревая от всей жизни и состояния своего здоровья в целом.       — Вали домой, идиот, — вздыхает снисходительно Кадзуха, обратно усаживаясь за стол. — Не хватало еще, чтобы из-за тебя началась эпидемия внезапных больничных.       — А сам не хочешь дома откиснуть? — смеется хрипло Хэйдзо, упираясь руками в край стола, чтобы нависнуть над хмурым лицом своего злого начальника.       — Есть какое-то конкретное предложение?       — Ага, обкашлять твою наглую рожу со всех сторон.       — Не интересует. Вали домой, пока я тебя не вышвырнул.       И ведь серьезен при этих словах был настолько, что у Хэйдзо даже мысли о непослушании не возникло, поэтому он беспрекословно откланялся царю в ноги и, хлопнув дверью, ушел собираться домой.       Хэйдзо почему-то праведно думал, что отлежится день или два, а после с новыми силами пойдет доставать душу из своего горячо нелюбимого начальника, но по итогу слег с высокой температурой и кашлем, который позже с радостью перескочил на пневмонию, потому что лечиться с самого начала — дело такое. Ему просто было лень идти в аптеку, поэтому лечил свое больное горло чаем с лимончиком и молоком с медом, но народная медицина подвела и только усугубила его и без того сопливое состояние.       Почти месяц больничного, две недели из которого ему пришлось проваляться в больнице из-за запущенности случая. Синобу притащилась к нему с фруктами и шепотом, едва не срывающимся на крик, потому что: «Ну какого же хера ничего в твоей тупой башке не меняется?», — ничего себе какой аргумент для ее злости. Справедливости ради… Что ж, ладно, она была права в своем гневе: запускать собственное лечение просто потому, что лень — довольно глупая идея.       Скарамучча, кстати, тоже в стороне не остался: написал ему кучу любезностей и попросил перезвонить, как только нормально чувствовать себя начнет, чтобы прочитать идиоту лекцию о заботе своего стареющего организма. Если бы не удрал в свое Сумеру во имя науки — вот чего-чего, а этого Хэйдзо совсем не ожидал, — то всенепременно приехал бы и лично надрал ему тощий и болеющий зад для профилактики, чтобы мозги все на место встали. И пневмония прошла бы, и артрит, и простатит, и все, что только можно. Спасибо, что уехал далеко и надолго.       Кого Хэйдзо не желал ни видеть, ни слышать, так это своего невообразимо наглого начальника, который за каким-то клубничным чудом решил навестить своего сотрудника под конец его пребывания на больничной койке. Притащил немного фруктов и дурацкую клубнику, которую Хэйдзо так сильно любит. И которую он так сильно хотел запустить прямиком в лицо этому гондону, что внезапно решил поиграть в заботливого… Короче, кого-то там. Только и клубнику было жалко, и чужих денег, что на нее были потрачены, а вот лица начальства не было жалко, и Хэйдзо почти замахнулся, чтобы втащить ему по морде за все, что только можно и нельзя, но на полпути остановился и лишь ласково — ни за что, там не так все было! — похлопал его по щеке теплой ладошкой, пробормотав тихое: «Спасибо, что ли».       Хотелось его заразить чем-нибудь, но уже почти был здоров, поэтому не получилось. К сожалению.       И вот как-то так длится теперь неспокойная жизнь Хэйдзо уже пять гребанных месяцев. Они ругаются друг с другом по любому поводу, но чаще без, Кадзуха пугает его вторжением в его личное пространство, но границы не переходит, а Хэйдзо… Ну а он что? Бесится от того факта, что Каэдэхара до сих пор не уволился, что все еще протирает здесь свои штаны, строя из себя не пойми что. Его любили как начальника, строгого, но достаточно умного и, что уж, душевного. Хэйдзо не хочет этого признавать, конечно, но отрицать тот факт, что этот черт умеет располагать людей к себе так, как никто другой, совсем не может. Только почему-то к нему он подход до сих пор не нашел, и это вызывало кое-какие сомнения по поводу былой уверенности в том, во что он верил все это время.       На день рождения главного в их конторе человека решено было закатить небольшой корпоратив. Начальство круглые сутки ходило в неведении и даже близко не замечало подготовки сюрприза, поэтому справиться со всеми приготовлениями было достаточно просто. Хэйдзо же пошевелил пальцем лишь один раз, когда за деньгами в кошелек полез, чтобы скинуться важному дядьке на подарок. Ему было абсолютно все равно на данное мероприятие, лишь бы можно было потом похавать и выпить нормально.       Ровно двадцать девятого октября после рабочего времени огромная толпа завалилась в кабинет ничего не понимающего начальства, оставив Хэйдзо где-то позади себя. Да, он вредничал и вел себя как последняя сволочь, но считал, что заслуженно, и не собирался отступаться от плана по изгнанию демонов из своего дома. Потому что Кадзуху видеть не хочет даже спустя проведенных нос к носу пять месяцев, искренне веря в то, что никогда в жизни не простит этого идиота. Да и за что его прощать? По какому такому поводу, когда ни слова не было сказано и ни единой попытки даже не было предпринято?       Только факт того, что Хэйдзо осознанно начал думать о том, чтобы в перспективе суметь простить его, очень и очень больно присел ему на лицо. Он не какой-нибудь там Иисус, чтобы прощать всех и каждого за собственное распятие, да и нечем ему прощать — сердце-то разбили и сверху еще попрыгали, чтоб уж наверняка хреново все сложилось.       Хэйдзо ругает себя за такие мысли, но интереса это его не утоляет, поэтому наворачивает пару стаканчиков с шампанским для храбрости и дожидается момента, когда Кадзуха свалит из небольшого зала в туалет. Преследовать его до самой кабинки Хэйдзо не был намерен, но ради того, чтобы оно не потерялось по дороге, он был вынужден проследить весь его путь туда и… Э, а назад-то он возвращаться и не собирается, что ли?       — Давно сталкером заделался? — кажется, его рассекретили.       — Тот же вопрос к тебе, — но Хэйдзо не станет сдаваться в самом начале своего пути.       Кадзуха, развернувшись к нему лицом, улыбается как-то особенно грустно и сдавленно произносит как будто смиренное:       — Поговорим?       Хэйдзо ждал этих слов пять дурацких месяцев. Почему этот козел так долго тянул кота за яйца? Почему сразу не расставил все свои приоритеты, чтобы Хэйдзо мог перестать думать о нем каждую свободную минуту, лишь бы придумать новую стратегию по его исчезновению? И ответ как будто понятен и очевиден: он сделал это специально. Снова мариновал его так долго ради собственного удовлетворения, чтобы заполнить собой все пространство, чтобы увеличить свои шансы на победу. Только Хэйдзо так просто отдавать ее не намерен.       — Давай сразу к делу, — начинает с порога Хэйдзо, как только они зашли в его кабинет. — Что тебе от меня нужно?       Кадзуха молча опирается задницей на край стола, спрятав руки в карманы брюк. В глаза ему смотреть отказывается, решив, что пол под ногами гораздо интереснее, вдыхает неровно, дернув уголком губ вверх, и переминается с ноги на ногу.       — Я думал, это и без того очевидно, нет? — произносит совсем тихо, все еще не осмеливаясь поднять на него взгляд.       — Ты прав, очевидно, — соглашается Хэйдзо, подойдя к нему вплотную, чтобы поднять его лицо за подбородок, заставив смотреть только на себя. — Ты хоть что-нибудь понял за эти пять месяцев? — щурится, чуть наклонив голову вбок.       Кадзуха улыбается, и его взгляд напрочь пропитан глупым сожалением — Хэйдзо не хочет чувствовать по этому поводу хоть что-то.       — Не дурак, вроде, — покорный и обманчиво спокойный, его хочется сломать. — Только я даже не пробовал, а ты уже найти себе места не можешь.       — Я бы на тебя посмотрел, окажись ты в подобной ситуации, — цедит сквозь зубы Хэйдзо, нахмурив брови. — Ты, кажется, в Снежной свое счастье нашел, поэтому и вали туда обратно.       — Не хочу, — выдыхает ему в губы Кадзуха, даже на секунду не отрывая от него своих глаз. — Я хочу тебя.       Хэйдзо втягивает носом воздух — не ожидал услышать подобное прямо сейчас, вот так просто и честно. Он закидывает голову кверху, кусает губы, что расползаются в неровной улыбке, и тихо смеется, прикрыв глаза. А в следующий момент снова переключает все свое внимание на человека перед собой и с каким-то облегчением произносит почти радостное:       — А я тебя нет.       Кадзуха на это лишь фыркает, мило улыбнувшись, словно они спорят насчет погоды, но в его глазах заметным шариком проскальзывает печаль. Хэйдзо замечает ее — не может не заметить, поэтому решает вдавить педаль газа в пол, чтобы высказать все то, что накопилось за столь долгое время.       — Твоя смешная попытка вернуть меня не засчитана, — усмехается нервно, аккуратно обхватив его лицо ладонями. — Ты нужен был мне тогда, три года назад, когда я умолял тебя сказать мне хоть что-нибудь, чтобы мы смогли все решить. Но ты свой выбор сделал, потому я не вижу ни единой причины твоего присутствия рядом со мной, — Хэйдзо несильно стукается с ним лбами, прикрыв глаза. — Убирайся из моей жизни, Кадзуха.       — Я не хочу, — шепчут ему в тот же момент.       — Мне плевать, — фыркает Хэйдзо, отстраняясь. — Я не люблю тебя, идиот, так что сворачивай свою лавочку и вали обратно туда, откуда ты вернулся.       — Не хочу, — снова повторяет Кадзуха, упорно игнорируя его отказы.       Хэйдзо усмехается подобной твердолобости, но больше всего его в который раз поражает отсутствие реакции на чужом лице. Ему было сказано столько неприятных сердцу слов, но ему как будто… Плевать совсем?       — Вау, Каэдэхара, — тихо смеется Хэйдзо, с удивлением рассматривая его лицо. — Я просто поражаюсь твоей выдержке, правда. Ни один мускул не дрогнул. Настолько наплевать на мои чувства, да?       Кадзуха вздыхает, уведя взгляд в сторону, лишь бы избавиться от этих необоснованных обвинений хоть как-то.       — Не надоело делать выводы за других? — цедит сквозь зубы, поджав челюсти от раздражения.       — И это ты мне об этом говоришь? — усмехается Хэйдзо, сложив руки на груди. — Серьезно? А тебе напомнить…       — Напоминалку свою себе оставь, — вдруг взрывается Кадзуха, резко меняя их местами. — Я все эти три года только и делал, что пытался забыть о своем поступке и о тебе. Я хотел забыть обо всем этом, чтобы начать жить с чистого листа, но каждый сраный день я засыпал с мыслями о тебе, видел сны с твоим участием, я думал о тебе почти постоянно. Думаешь, я был рад этому? — дергает уголком губ, когда видит в чужих глазах ответную злость и обиду. — Я знаю, что я идиот, что ты меня никогда не простишь, но и жить дальше, не попытавшись выпросить у тебя этого прощения, я не могу. Я устал любить тебя так долго, — срывается шепотом с его дрожащих губ.       Кадзуха впадает в ступор, не ожидая от себя подобной смелости, и опускает голову, больно прикусив губу, чтобы голова протрезвела от посторонних мыслей. Для него такие слова… Достаточно громкие — он никогда и никому не говорил подобного. Ни разу в жизни. Потому что не чувствовал в них нужды и понимал, что говорить-то их и некому. Он никогда никого не любил, всегда ограничиваясь простой симпатией к человеку, но этот случай…       Хэйдзо замечает его замешательство и сам проглатывает все возможные слова, подавившись чужим признанием. Он пытается не думать об этом, но сердце противно стучится о ребра, заглушая своими ударами все вокруг. Хэйдзо чувствует, что краснеет, он прикрывает лицо ладонью, скривив губы, и отворачивается в сторону, стараясь втянуть исчезнувший в один миг воздух в легкие.       — Поздно ты со своей любовью приперся, — выдавливает из себя через силу. — Это совершенно ничего не меняет.       — Знаю, — выдыхают едва слышно с улыбкой.       Кадзуха поворачивает его лицом к себе, заставив взглянуть на себя, а после обнимает за талию и, всего на мгновение прижавшись губами к его скуле, шепчет на ухо тихое и болезненное: «Прости меня за все, принцесса. Я и правда люблю тебя».       Хэйдзо чувствует, как его душа покидает тело вместе с этими словами. Тело дрожит каждой клеточкой, и легкие не функционируют: он задерживает дыхание, совсем позабыв о нужде в кислороде. Кадзуха уходит почти неслышно — в кабинете, как и внутри него самого, становится пусто и совсем тихо. Единственное, что помогает держать мозг на плаву, — собственное сердцебиение, что бьется молотком в ушах.       — Сам ты принцесса, — шипит Хэйдзо, спрятав лицо в ладони. — Идиот.       Он до сих пор понять не может, почему этот человек так на него действует. Одно признание, один мягкий поцелуй в щеку и все, Хэйдзо уже ничего соображать не хочет. Это просто нечестно.       Следующим утром он чудесным образом просыпается раньше будильника и впервые за долгое время приезжает на работу вовремя, чем удивляет охранника и нескольких уборщиц, что не могли пропустить такую сенсацию мимо ушей и глаз друг друга. Хэйдзо терпеливо улыбался на все их подколы, мол, «ха-ха, да, чудеса случаются», а нутром изнывал от скорейшего желания спрятаться от них на своем рабочем месте, иначе с очередной невероятно остроумной шуткой у него из головы вылетит несколько шурупов, и он просто взорвется.       Хотя ладно уж, их желание раскидываться шуточками в разные стороны было вполне себе оправдано, это просто у Хэйдзо настроение было ни к черту еще со вчерашнего вечера по очевидным причинам. Почему он, собственно, и приперся на эту дурацкую работу раньше положенного! Он хотел поймать вечно раннюю пташку за задницу и еще раз поговорить как нормальные люди, чтобы не ломать себе больше голову в каких-то там сопливых терзаниях души и сердца, только… Кадзуха не появился на работе ни раньше, ни вовремя, ни даже позже. Опоздание было не свойственно его тревожной заднице, и Хэйдзо вдруг подумал, что, может, он свалил в какую командировку или на выходной, ну или взял себе внеплановый выходной после вчерашнего сомнительного веселья. Решил узнать у самого осведомленного — в каждой бочке затычка — коллеги, чтобы быть уверенным наверняка, но и этого мудака никак найти не мог целых полдня, а когда все-таки нашел — господи, что он вчера такого выпил, — зеленого и едва передвигающегося от своего стола к бутыли с водой, чуть-чуть струханул, решив все-таки не приставать со своими важными вопросами к этому бедолаге. Другим источником информации была секретарша, к которой Хэйдзо и поперся за неимением иного выбора: она его ужасно недолюбливала, но это чувство, как очевидно, было взаимным.       — Только что ушел, — промяукала она незаинтересованным тоном, не отрывая глаз от своего компьютера.       — Как это ушел? — у Хэйдзо из рук падает стаканчик со всей ее канцелярией, что в руках вертел все это время.       — Вот так взял, — смиряет она его унижающим взглядом, выхватив из его дырявых рук свои вещи, — уволился и ушел.       — Уволился? — переспрашивает, уставившись на нее болванчиком.       — Сиканоин, — вздыхает устало, ляпнув по столу отобранным стаканчиком. — У тебя проблемы со слухом, что ли? Да, уволился, а теперь свали отсюда, пожалуйста, у меня много работы.       И как будто стоит ответить ей в отместку какую-нибудь гадость, но мозги как-то сдвинулись в другую сторону, отказываясь генерировать какой-нибудь оскорбительный бред. Уволился. Это ссыкливое животное снова поджало хвост и свалило куда-то подальше от него, чтобы на лапу снова не наступили. Хэйдзо хотелось найти этого гондона и прострелить ему колено, а потом надавать по роже смачных оплеух и пристегнуть наручниками к батарее, чтобы посидел и подумал над своим поведением. И ведь только он решил, что подумает над тем, чтобы хотя бы попытаться простить его, Кадзуха взял и свалил. В очередной, сука, раз.       Хэйдзо твердо решил, что бегать за ним не собирается. Весь рабочий день держал эту верную мысль в своей голове, потому что это не ему нужно было почистить свою карму, чтобы жить потом было проще, но под конец дня сдался и снова погнал к собравшейся домой секретарше, что встретила его показательно громким и недовольным вздохом, но смиренно выслушала его просьбу и таки выдала ему домашний адрес бывшего начальника. Хэйдзо пообещал ей коробку конфет, проигнорировав выкрикнутое ему вслед: «Я не ем сладкое, идиот», — и засобирался на выход, в спешке заказывая такси через телефон. Вот не дай бог он не успеет приехать, чтобы все же отмудохать эту сволочь, Хэйдзо же из-под земли достанет его трусливую задницу и все равно сделает так, что этот рано сдавшийся идиот пожалеет о том, что вообще на свет родился.       Его съемная квартира находилась почти на окраине города, Хэйдзо за такой ценник на такси мог еще спокойно прожить неделю, но ситуация была экстренная: кулаки чесались жутко. Поднявшись на лифте на девятый этаж, он немного теряется в пространстве огромного количества квартир на одну лестничную площадку, но быстро ориентируется и заворачивает за какой-то угол, находя нужную ему квартиру. Он замахивается, чтобы постучать от души по железной двери, но почему-то останавливается и, задержав дыхание, пытается совладать со своим телом, которое резко накрыло жаром. Внутри все тошнотворно ворочается от тревожного волнения, и Хэйдзо пополам сгибается, опираясь руками в колени, жмурится изо всех сил в попытке успокоиться хотя бы немного.       — Как же ты меня достал, Каэдэхара, — цедит злобно сквозь зубы и берет себя в руки, игнорируя все волнительные процессы внутри себя.       Громко стучит в дверь, но когда проходит минута, а она все еще была закрыта, вдавливает кнопку звонка и только спустя еще секунд двадцать слышит звук открывающегося замка. Только вместо испуганного лица одного пса Хэйдзо видит перед собой недовольное лицо той самой девушки, которую видел всего раз, но этого хватило, чтобы запомнить ее как… Бывшую этого дурака.       — Тебе чего? — спрашивает она чуть раздраженно, ухватившись за ручку двери.       Хэйдзо, кажется, язык проглотил: открывает рот, чтобы что-то сказать, но слов не находит и закрывает его обратно, а после дергает уголками губ в подобии нервной улыбки и роняет дрогнувшее:       — Я, кажется, дверью ошибся.       И внутри что-то громко и больно падает, разбившись, — Хэйдзо хочется закричать от злости и досады. Только зря потратил и время, и деньги, и собственные нервы на размышления о том, что не стоило ни единой его мысли.       Развернувшись, он быстро собирается на выход, игнорируя произнесенное испуганным голосом собственное имя. Хэйдзо почти добирается до лестницы, которую в панике умудрился найти так быстро, но его вдруг хватают за руку совсем не нежно и разворачивают к себе лицом, обхватив щеки ладонями.       — Пусти, — сопротивляется он, обхватив руками чужие запястья. — Я ошибся адресом и дверью.       — Конечно, ты ошибся, — кивает в подтверждении Кадзуха, пытаясь заставить этого дурачка смотреть на себя. — Почему так быстро деру дал?       — Проверить тебя на скорость хотел, — хмурится, опустив глаза вниз.       — Хэйдзо, — звучит совсем мягко и как будто снисходительно. — Посмотри на меня, пожалуйста.       А Хэйдзо только жмурится, с силой опуская голову вниз, чтобы сопротивляться чужим рукам, что так упорно держали его лицо напротив своего. Потому что не хочет он никуда смотреть да и… Зря он сюда приехал, только лишь выставил себя идиотом в очередной раз.       — Прошу тебя, — шепчет ему на ухо Кадзуха, ткнувшись носом в его волосы всего на мгновение.       У Хэйдзо по телу мурашки разлетаются со скоростью света от этого шепота и быстрого, словно украденного жеста. И как будто вредничать совсем уже не хочется: Кадзуха кладет свою руку ему на шею, мягко поглаживая ее кожу большим пальцем, и это заставляет его сдаться чужой просьбе.       — Почему не сказал, что увольняешься? — спрашивает ровным тоном Хэйдзо, млея от его легких прикосновений.       Кадзуха виновато поджимает губы, прикрыв глаза всего на секунду, но ни слова не произносит, смотрит лишь без конца ему в глаза.       — Кадзуха, — Хэйдзо хмурится, сжав ладони в кулаки. — Если собираешься молчать, я уйду.       — Потому что я уезжаю, — все-таки сдается, тяжело выдохнув. — Возвращаюсь обратно туда, откуда я и приехал, — цитирует его Кадзуха почти шепотом.       Хэйдзо хочется взорваться блядской бомбой, честное слово. Ну сколько уже можно?       — Уезжаешь? — кривит улыбку, в изумлении приподняв брови. — Снова?       — А у меня есть выбор? — Кадзуха хмурится, снова обхватив его щеки двумя руками. — Я лишь выполняю твою просьбу.       — О, так теперь ты решил ко мне прислушаться? — Хэйдзо бьет его по рукам, хватая его за грудки. — Ты должно быть шутишь надо мной, потому что я просто отказываюсь верить в то, что ты, сволочь, праведно думал, что я сам прибегу к тебе, стоит лишь тебе вернуться обратно. Я, сука, бегал к тебе все это время, но ты ни разу даже не попытался поговорить со мной. Ты снизошел до меня только тогда, когда я тебя к стенке припер, но даже после этого ты просто бросил все и снова решил свалить куда-то.       — Потому что, кажется, ты ясно дал мне понять, чтобы я даже не подходил к тебе, — произносит с какой-то обидой Кадзуха, аккуратно убрав от себя его руки. — Не умею я, чтоб его, рассыпаться в бесконечных извинениях, лишь бы вымолить твое прощение. Я всю жизнь вбивал себе в голову, что для меня не позволительно совершать ошибок, и каждый мой провал был, есть и будет самой настоящей катастрофой. Я боялся подойти к тебе, чтобы извиниться только потому, что знал: ты ни за что меня не простишь. Я просто…       — Ты просто тупой идиот, вот кто! — перебивает его Хэйдзо, больно ударив кулаками его в грудь. — Ты думаешь, я не в курсе твоего драного перфекционизма? Думаешь, я не выучил тогда то, что для тебя всегда важно делать все правильно и с первого раза? — поджимает губы от кипящей во всем теле злости: еще немного и он в самом деле ударит его смазливую моську. — Если бы я был так категоричен в своем отказе, я бы сделал все, чтобы избавиться от твоего общества, сукин ты сын. У меня гордости хватило лишь на полгода, чтобы не идти к тебе первым на разговор, но я устал ждать от тебя хоть чего-то и сам подошел к тебе, лишь бы ты уже открыл свой поганый рот и сказал все, ради чего сюда и приехал.       Кадзуха вздыхает тяжело, протирая лицо ладонями, и голову назад закидывает от безысходности, опустив руки по швам. Желание делать все идеально так ни разу и не воплотилось в жизнь, как бы сильно он не старался. Потому что понимал, что из-за страха облажаться не делает даже одной попытки, чтобы было где и на чем учиться. Чтобы после уже можно было попробовать сделать что-то с первого раза. Кадзуха устал от этих принципов, из которых и состоит вся его жизнь, но избавиться от них все никак не получалось, потому что снова все по кругу: он боится пробовать.       Только заставить себя все же пришлось, когда понял, что жить так дальше уже не может: слишком тяжело. Хэйдзо снился ему так часто, что порой хотелось удавиться от собственных мыслей и чувств. Кадзуха отрицал свою ошибку, не хотел верить, что все пошло по наклонной только лишь из-за него, и злился на себя за это еще больше. Он ненавидел себя за то, что пытается не замечать очевидного: даже спустя три года его не хотело отпускать чувство, которое буквально билось о стенку в желании докричаться до своего хозяина, чтобы понял уже наконец, что то, чего хочет его сердце и он сам, не здесь. Оно осталось там, в тысячах километрах от него, такое родное и важное, но несправедливо оставленное. И Кадзуха просто сдался этому чувству, понимая, что начинает сходить с ума. Продал компанию дяде, что помог по связям устроиться в контору, где работал Хэйдзо, и свалил в Инадзуму, пытаясь игнорировать страх перед неизвестным. Перед тем, чего всегда так сильно боялся: свободы. На него давила ответственность за долг перед отцом, перед мамой, которая хотела бы для него всего самого лучшего. Кадзуха просто слишком поздно понял, что свободы таким образом не получить: мало лишь достигнуть нужной цели, чтобы сбросить наконец со своих плеч весь груз ответственности. Нужно просто сделать то, чего ему действительно хочется.       — Прости меня, — Кадзуха кривит лицо, опустив голову вниз. — Я ужасно виноват перед тобой за свой эгоизм и хочу… Ты мне нужен, Хэйдзо, я не понимаю, как без тебя жить, — голос срывается на шепот, и он сглатывает вставший поперек горла ком, подняв голову, чтобы снова заглянуть ему в глаза. — Помоги мне, умоляю.       Вся злость Хэйдзо почти мгновенно сходит на нет. Он моргает болванчиком, не в силах отвести от жалобного лица напротив собственного взгляда, потому что поверить не может в то, что когда-то влюбился в этого идиота.       — Помогу, если… — втягивает носом воздух и тянется к его лицу руками. — Если поможешь мне уговорить одного дурака остаться.       И улыбается уголками губ, когда Кадзуха начинает тихо смеяться, закинув голову кверху, чтобы ничего не видно было. А потом вздыхает полной грудью и, обратно опустив голову, кивает, принимая его просьбу.       — Я… — хрипит Кадзуха, сразу же прокашливаясь. — Спасибо, — и снова касается ладонью чужой щеки, прикусив изнутри щеку, когда Хэйдзо ластится к ней сладеньким щеночком.       — Не за что? — хмыкает Хэйдзо и обхватывает его руками за талию, притягивая ближе, чтобы крепко-крепко обнять. — Ты все еще сволочь, но… — чуть отодвигает голову назад, чтобы посмотреть в его наглые глаза. — Но постарайся, ладно? Для себя в первую очередь.       Кадзуха смотрит на него как заколдованный, честное слово. Потому что скучал ужасно по этой его ласковой стороне, по его объятиям и прикосновениям, по нему самому. Все эти долгие пять месяцев он заставлял себя думать, что все сделал правильно, но только сейчас с него наконец-то спал весь этот груз ответственности и страха за возможную ошибку. Разум наконец-то уступил место сердцу, чтобы позволить ему понять эту грань, где нет места его контролю. Кадзуха чувствует себя действительно самым глупым дураком, но зато… Счастливым?       Хэйдзо хмурится на этот повисший между ним и реальностью знак вопроса, недовольно поджав губы, а на едва ли испуганный взгляд напротив закатывает глаза и, поймав пальцами чужой подбородок, целует раскрывшиеся в не успевшем прозвучать вопросе губы, улыбаясь этому секундному ступору. Кадзуха хлопает глазами как последний дурак, схватившись пальцами за чужое пальто, но почти сразу отмирает и, словив тихий стон с его губ, кладет ладонь на затылок, чтобы притянуть Хэйдзо еще ближе к себе. Чтобы не осталось никакого расстояния между ними.       — Кадзуха, нам скоро уже… — слышится женский голос из открывшейся двери, но девушка так и не успевает до конца высказать свою мысль, прикрыв мгновенно растянувшийся в глупой улыбке рот рукой. — О мой бог.       Она со скоростью света закрывает дверь, решив, что разрушить идиллию двух целующихся парней — она впервые в жизни увидела это в реальной жизни, боже! — не сможет даже под прицелом пистолета.       — Что такое? — звучит из гостиной мужской голос.       — Милый, мне кажется… Домой мы полетим одни, — произносит она с нескрываемым восторгом в голосе.       Когда шея начинает затекать от неудобного положения — все же Кадзуха был немного выше его самого, — Хэйдзо отстраняется, мазнув языком по его губам напоследок, и облизывает собственные, уткнувшись внимательным и жаждущим ответов взглядом в поплывшие глаза напротив.       — Совсем забыл об этой прелестной даме, — он поддевает пальцем чужой подбородок, заставляя сконцентрироваться на его глазах, а не губах, которые Кадзуха так прожигает своим взглядом. — Что твоя бывшая делает у тебя дома?       Этот как будто между прочим заданный вопрос вызывает уйму эмоций, и Кадзуха едва сдерживает себя от неуместного сейчас смеха, прикусив щеку изнутри.       — Что смешного, говнюк? — щипает его за бока Хэйдзо, стараясь не расплываться в улыбке от того, как он отстраняется в страхе болезненных ощущений, посмеиваясь. — Я ни в коем случае тебя не ревную, ты знаешь?       — Конечно, знаю, — смеется Кадзуха, перехватывая его руки своими, чтобы завести себе за спину и притянуть его обратно к себе. — Она приезжала сюда, чтобы познакомить мать со своим женихом. Снимать гостиницу ей было лень, но на самом деле она просто та еще грымза, поэтому сказала, что одну ночь они поживут у меня. Просто… Так совпало, что они уезжают именно сегодня.       — Вот как, — Хэйдзо сглатывает слюну, чувствуя, что краснеет от такого близкого и долгого контакта. — Так ты… — вздыхает, не осмеливаясь задать вопрос, на который уже давно получил ответ.       — Я остаюсь, — твердо произносит Кадзуха, толкнувшись своим носом к его. — Там меня ничего не держит, а здесь… Здесь у меня есть одно незаконченное дело.       — Дурак, — улыбается Хэйдзо, уткнувшись лицом ему в шею от легкого смущения.       — Останешься еще ненадолго? — шепчут ему на ухо, тут же оставив легкий поцелуй рядом.       Хэйдзо вдавливает голову в плечи, чувствуя, как мурашки стадом пробегаются вдоль позвоночника, но все равно кивает, соглашаясь, и сжимает в пальцах чужую водолазку на спине. Он все еще… Не простил этого придурка до самого конца, но что-то ему подсказывает, что у них все еще впереди. Теперь в голове пусто и спокойно, Хэйдзо ничего не тревожит, а это, пожалуй, самое главное.       Кадзуха отводит его в свою комнату, чтобы подождал немного, пока он будет провожать своих незваных гостей, а сам идет в гостиную, чтобы поговорить с ребятами об отмене своей поездки. И только он открывает рот, чтобы что-то сказать, его тут же наглым образом перебивают, с хитрой улыбкой заявляя довольное:       — Это тот самый, да?       — Ну… — чешет от неловкости затылок Кадзуха, внезапно стесняясь признаваться перед девушкой в ее правоте.       — Мило смотритесь, — давит она довольную улыбку до ушей, поиграв бровями, чтобы еще больше смутить краснеющего парня. — И судя по всему, — тут же переключается на более серьезный и важный тон, — ты никуда не летишь. Это прекрасно, — поднимается с места элегантным жестом, подхватив свою сумочку. — Меньше всего на свете мне хотелось бы видеть твое унылое лицо всю дорогу до Снежной.       Кадзуха закатывает глаза в наигранном недовольстве и вместе с ней выходит в коридор, где уже обутый и одетый жених этой ведьмы хватает под руку их чемодан.       — Учти, Каэдэхара, — тыкает в него пальцем для пущей убедительности. — Я не желаю видеть тебя в Снежной от слова совсем, так что позаботься о своем длительном пребывании здесь, — и, щелкнув пальцем его по носу, разворачивается, чтобы свалить уже наконец из этой квартиры, но вдруг что-то вспоминает и поворачивается к нему вполоборота, чтобы завершить свою безусловно важную речь тихим и серьезным: — не разочаруй его снова, идет? — выгибает брови в ожидании согласного мычания, а после улыбается и в свойственной лишь для нее одной манере произносит громкое: — чао, мальчики!       И тишина. Умиротворяющая, богоподобная и долгожданная тишина, Кадзуха так благодарен этой вселенной, что этот день почти закончился, словами не передать. Закрывал дверь на замок он с выполненным перед собой и боженькой долгом, облегченно выдохнув под конец, но вдруг вспомнил, что не до конца разобрался со всеми своими делами на сегодня, когда из его комнаты высунулась голова, с интересом уставившись на его словно испуганное лицо.       — Ушла? — Хэйдзо выходит из своего укрытия, прикрыв за собой дверь.       — Как видишь, — улыбаются ему в ответ расслабленно.       Кадзуха подходит к нему вплотную, аккуратно положив ладонь ему на шею, и легонько трется носом о его, до ужаса умиляясь тому, как сморщилось лицо Хэйдзо от переизбытка нежностей. А потом, когда замечает открывшийся в возражении рот, коротко целует его, перебивая его таким образом до тех пор, пока Хэйдзо, наигранно разозлившись, не обхватил его лицо ладонями, чтобы взять и засунуть свой язык ему во вредный рот. И веселье все тут же сошло на нет, когда Кадзуха, резко втянув носом воздух, перенял всю инициативу на себя, осторожно толкая его к двери, чтобы вжать его в хоть какую-то поверхность и целовать до тех пор, пока губы болеть не станут.       — Кадзуха, — Хэйдзо правда пытался что-то там сказать, но разрешения на это он заранее не выпросил, поэтому ему снова перекрывают доступ к кислороду.       Кадзуха поднимает его на руки, вцепившись руками за бедра, и шею назад выгибает, чтобы удобнее было дотягиваться до его губ, что почти сразу, почувствовав шанс на спасение от чужих терзаний, отстраняются. Хэйдзо хватает ртом воздух, тихо постанывая на каждом выдохе, потому что вместо губ Кадзуха начинает мучать его шею, кусаясь и вылизывая кожу словно пес.       — Ка… — снова пытается позвать его по имени, но срывается на более громкий стон, откинув голову назад, из-за чего больно стукнулся макушкой о дверь.       Потому что Кадуха толкается бедрами, задевая своим животом его растущее возбуждение. Слушать что-либо он явно не намерен, и не то чтобы Хэйдзо против, просто… Снова оказаться с ним в подобной ситуации, когда все так колется и чешется в остром желании, отдается неимоверным смущением и каким-то стыдом, он чувствует, как горит шея и щеки, со сто процентной вероятностью покрываясь красными пятнами.       Он никогда к нему не привыкнет.       — К-кадзуха, — делает очередную попытку Хэйдзо, вцепившись пальцами в его плечи. — Подожди.       И это почему-то работает для него стоп-сигналом: Кадзуха выпускает из плена его уже покрасневшую шею и, облизав распухшие губы, устремляет на него свой щенячий и такой блестящий взгляд, что Хэйдзо чувствует, как его сердце демонстративно раскалывается на две части.       — Я… — сглатывает от волнения, заправляя его выпавшие из хвостика волосы за ухо. — Я тяжелый, давай… На кровать.       И ощущает, как внутри все лопается от стыда, но вида не подает, решив принять ту же тактику, что и в прошлый их раз: плевать на все, главное — удовольствие. Поэтому старается вести себя как можно более вызывающе, когда его аккуратно укладывают на кровать и нависают сверху, снова целуя раскрытые в тихом стоне губы. Хэйдзо улыбается в поцелуй и отползает назад, умиляясь отразившемуся на чужом лице непониманию. Упирается макушкой в стенку, комфортно расположившись на подушке, и вжимается весь в кровать, когда Кадзуха всем своим телом проезжается по нему вверх, укусив его за нижнюю губу, чтобы оттянуть и отпустить, а после мокро поцеловать, языком толкаясь внутрь.       Хэйдзо стонет тихо, но откровенно, и эти его звуки — самая настоящая римская империя. Кадзуха задирает его толстовку вверх, чтобы оставить пару укусов на животе и прижаться губами к каждому соску, прикусить-натянуть-отпустить, а после, когда он выгнется ему на встречу, вжимая в себя его голову, провести по ним языком и оставить скромный поцелуй напоследок.       — Сними с меня все это, — шипит от недовольства Хэйдзо, потянувшись к ширинке своих джинс, чтобы поскорее избавиться от только мешающей одежды.       Но Кадзуха, тихо фыркнув, лишь улыбается и обхватывает его руки своими, чтобы завести вверх, перекрыв доступ к самостоятельности.       — Успеется, принцесса, не торопись, — выдыхает жарко ему на ухо, прикусив хрящик.       Хэйдзо кривит лицо от надоедливого прозвища и сразу же отворачивается от него, чтобы он ни в коем случае не заметил его покрасневшие щеки: ему нравится, но Кадзухе знать об этом вовсе не обязательно.       — У меня нет презервативов, так что… — Кадзуха отстраняется, чтобы стянуть с себя мешающую водолазку, и тихо стонет в сомкнутые губы, прижимая голову Хэйдзо к своему животу, когда тот садится на кровати, чтобы облапать его и прижаться губами к вмиг поджавшемуся животу. — Хэйдзо, — снова стонет на выдохе и осторожно хватает его за волосы, когда чувствует влажный язык, который ведет дорожку вниз с очевидной угрозой.       Хэйдзо смотрит на него из-под ресниц, невинно улыбнувшись, и, чмокнув самый низ живота напоследок, с тихим стоном прижимается открытым ртом к его паху, снова улыбнувшись двинувшимся ему навстречу бедрам. Он весь мурашками покрывается, когда Кадзуха низко стонет, с жадностью сжимая его волосы в руке, и сам тянется руками к резинке его штанов, чтобы стянуть вниз и, схватившись ладонями за самую прекрасную задницу на свете, через белье обвести его член по контуру губами.       Кадзуха шипит сквозь зубы, опустив голову вниз, и нетерпеливо, но аккуратно толкается бедрами к горячему рту, что так хорошо и правильно его ласкает. Очень долгий перерыв сильно сказывается, и он едва держится, чтобы не кончить вот так и сразу, поэтому осторожно толкает Хэйдзо обратно на спину и целует его влажно и глубоко, наощупь пытаясь расстегнуть ширинку на его джинсах.       — Не понравилось? — улыбается Хэйдзо, когда Кадзуха отстраняется от его губ, чтобы вдохнуть больше воздуха.       — Не понравилось что? — глубоко вздыхает и садится на пятки, чтобы стянуть с него штаны вместе с бельем.       Хэйдзо бросает смущенный взгляд вниз, прикусив губу, и голову в подушку вдавливает, громко простонав в сомкнутые губы, когда его член накрывает горячий и влажный рот — в голове резко становится пусто, а все внимание уходит вниз.       — Б-боже, Кадзуха, — он хватается обеими руками за его волосы и, согнув ноги в коленках, сжимает бедрами его голову, неспокойно ерзая на кровати.       Кадзуха лижет его член вдоль ствола: от основания к головке, целует ее в самый кончик и, улыбнувшись тому, как Хэйдзо сильнее выгибается в спине, лишь бы уйти от дразнящих ощущений, вновь обхватывает ее губами, мягко посасывая. Насаживается до середины, прижавшись языком к стволу, поднимается вверх и обратно, постепенно ускоряя движения. Хэйдзо прикрывает рот ладонью, чтобы не скулить на всю громкость, сжимается весь из-за острого удовольствия, не в состоянии найти для себя удобное положение. Его тело дрожит безостановочно, оголенный словно нерв, он найти себе места не может, пытаясь сначала толкнуться глубже, а после, сдавленно простонав в сомкнутые губы, вдавить таз в матрас, чтобы отстраниться.       — Каэдэхара младшенький, — выдыхает с тихим стоном Хэйдзо, улыбаясь собственному бреду, — тоже хочет внимания.       Стонет громко от неожиданности, когда Кадзуха, втянув щеки, словно высасывает из него душу и отстраняется, кинув на шутника потемневший взгляд из-под ресниц.       — Каэдэхара младшенький? — выгибает он скептично бровь, облизнув губы.       Хэйдзо сглатывает от волнения, зацепившись взглядом за болтающуюся на чужой шее цепочку, и улыбается, неловко хихикнув, а в следующую секунду вскрикивает от неожиданности, потому что его резко тянут за бедра вниз, подминая под себя, и, невинно чмокнув его в щеку, переворачивают на живот с тихим смешком.       — Ну раз он тоже этого хочет, — шепчет ему на ухо Кадзуха, — мы не можем оставить его без внимания.       И небольно шлепает ладонью его по голой заднице, прикусив за плечо. Хэйдзо стонет в подушку от внезапного острого наслаждения, на рефлексе вжавшись бедрами в кровать.       — Ч-что ты… — задыхается от возмущения, повернувшись к нему лицом. — Совсем страх потерял?       Кадзуха пускает тихий смешок, заметив его смущение, и снова легонько хлопает его по заднице, чем заставляет Хэйдзо с обреченным стоном свалиться лицом в подушку и чуть выгнуть спину, подставляясь под его руки.       — Так и знал, что тебе это нравится, — произносит вполголоса, ткнувшись носом ему в шею.       Хэйдзо хнычет в подушку что-то неразборчивое, и Кадзуха снова садится на пятки, чтобы за бедра подтянуть его к себе на колени. Нагнувшись, он целует его в спину, чуть притираясь своим возбуждением к его отставленной заднице, а после снова выпрямляется и сжимает ее в своих ладонях, чуть царапнув кожу короткими ногтями.       — Не нравится, — отрицает смущенно Хэйдзо, подаваясь бедрами назад.       И хнычет в очередной раз в подушку, сжимая бедрами чужие бока, когда Кадзуха снова хлопает его по ягодицам: гораздо ощутимее, чтобы оставить красный след от своей ладони.       — Правда, что ли? — улыбается, сминая в ладонях теплую плоть. — Значит, мне показалось? — новый шлепок.       Хэйдзо стонет в подушку вымученное: «Да», — и в спине прогибается, вертит бедрами в разные стороны, стыдливо зажмурившись. Ему хочется добавить немного пошлостей вопреки собственному стеснению, и то, как Кадзуха вздыхает на этот маленький жест, а его хватка усиливается, заставляет Хэйдзо улыбнуться и, нервно выдохнув, прижаться задницей к его возбуждению.       — Вау, — выдыхает неровно Кадзуха с улыбкой, толкнувшись ему навстречу, и склоняется над ним, прошептав на ухо возбужденное: — хочу трахнуть тебя пальцами. Позволишь?       И, прикусив хрящик его уха, трется о подставленный зад членом, рвано выдохнув через рот.       Хэйдзо протяжно стонет в сомкнутые губы, кивнув в согласии, и продолжает двигать бедрами, подаваясь назад. Кадзуха кусает его в плечо, тихо простонав от приятной стимуляции, и тянется рукой к прикроватной тумбочке, чтобы достать из ящичка новую бутылочку смазки. Целует его между лопаток, отстраняется, чуть отодвинувшись назад для большего удобства, и большим пальцем скользит между ягодиц, легко потирая тут же сжавшееся колечко мышц. Хэйдзо едва заметно дергается и приподнимается на локтях: поясница начала немного ныть от однообразного положения.       — Смазка, значит, у тебя есть, а… — давится воздухом, когда чувствует внутри себя первый палец. — А гондонов нет? Как…       Кадзуха подавляет это восстание быстрым и метким попаданием по простате, из-за чего Хэйдзо вскрикивает и хлопает ладонью по подушке, тут же сжимая наволочку в кулаке.       — Вот так затыкать нужно, золотце, — произносит совсем тихо, улыбнувшись возмущенному взгляду из-за плеча, и добавляет второй палец, аккуратно растягивая дырочку.       — Я тебе это припомню, мстительная ты сволочь.       А в следующий момент слишком откровенно и громко стонет, самостоятельно насаживаясь на его пальцы. Кадзуха резко втягивает носом воздух, достает пальцы и, снова хлопнув ладонью его по вредной заднице, вдавливает грудью в кровать, чтобы не смел дразниться. На возмущенные вздохи и попытки сопротивления снова шлепает его, с каждым разом увеличивая силу удара, чтобы заткнулся и лишь скулил в подушку от того, насколько ему становится хорошо. И Хэйдзо словно подчиняется ему, послушно отдаваясь в его личное пользование.       — С-сука, — шипит в подушку с протяжным стоном, когда Кадзуха снова загоняет в него свои пальцы, не размениваясь на ласку.       — Знаю, — усмехаются над ухом, и Хэйдзо дергает шеей в сторону.       Пальцы двигаются быстро и резко, Хэйдзо изнывает от желания прикоснуться к себе, чтобы утолить хоть каплю своего возбуждения, поэтому тянется ладонью к своему члену, пальцами погладив одну лишь головку. Кадзуха его руку не убирает — продолжает долбить его пальцами, иногда задевая простату. У самого белье уже намокло от смазки, и ему бы уделить себе немного внимания, но чужие бедра дрожат уже более очевидно, и он замечает, как Хэйдзо, такой нуждающийся и почти готовый к разрядке, быстро дрочит себе, не в силах больше сдерживаться. Поэтому Кадзуха натыкается подушечками пальцев на его простату, гладит мягко и осторожно, улыбаясь тому, как Хэйдзо едва умудряется держаться на коленях, чтобы позорно не упасть на кровать.       — К-кадзуха, — стонет высоко, пытаясь больше насадиться на его пальцы, и, наконец, кончает в свою ладонь, почти сразу свалившись без сил.       Воздуха не хватает зверски, Хэйдзо дышит часто и поверхностно, покрываясь мурашками от каждого ласкового прикосновения чужих рук к своим бедрам и спине.       — Я… — приподнимается на локтях через силу, чтобы сесть и повернуться к Кадзухе лицом.       Но слов никаких не находит — ему просто лень говорить сейчас что-либо — и просто впивается в его губы с мокрым поцелуем, языком толкаясь внутрь. Кадзуха улыбается, положив ладонь ему на шею, стонет тихо, когда Хэйдзо, приспустив белье, касается его члена. Он ласкает его резко и быстро, но не грубо, иногда останавливаясь, чтобы пощекотать кончиками пальцев чувствительную головку и, собрав с нее смазку, размазать вдоль ствола крепкой хваткой. Многого для Кадзухи сейчас и не нужно: он почти сразу кончает, стоит только Хэйдзо отстраниться от его губ и почти больно укусить за чувствительную шею, чтобы втянуть в рот кожу, прикоснувшись к ней языком.       Хэйдзо смотрит на свою ладонь, переводит взгляд на раскрасневшееся лицо напротив себя и, состроив умный вид, выдает без тени сомнения гениальную мысль.       — Давно не работал, да?       Кадзуха не сразу понимает, что от него хотят — да и не то чтобы он горел желанием что-то там понимать сейчас, — но как только его взгляд цепляется за чужую ладонь, что только что помогла ему кончить, закатывает глаза с обреченным стоном и падает спиной на кровать, поправляя на себе белье.       — Катись к черту, шутник.       Потому что да, «работал» он и правда давно — до сего момента настроения как-то не было, — но это же не значит, что можно отпускать подобного рода шутки в его одинокую сторону!       — Так я уже у него, — констатирует факт ровным голосом Хэйдзо, укладываясь рядом с ним.       Кадзуха снова обреченно вздыхает, кинув на него умоляющий взгляд — «просто дай мне пару минут, и я устрою тебе словесный батл, обещаю», — но улыбки все равно сдержать не может: на него смотрят блестящими от чего-то глазами и улыбаются смущенно, но слишком красноречиво, и Кадзуха… Нихрена не понимает, но у него, вообще-то, еще есть время, чтобы и понять, и принять, и забить на все огромный хер, потому что внезапно на все становится наплевать: Хэйдзо рядом, а остальное как-нибудь обязательно приложится.       Обязательно.