Эпицентр проблем

***

      Деку взволнован. Сектор на нервах.       Когда Хотеру не хочет отпускать Бакугоу на свой бой, где-то внутри Мидории закручивается волнение. Правда, признаться честно, появляется оно сильно раньше — вместе с приходом Хитоми и кислотно-голубым на выходе из арки.       Это нехорошо. Просто так они сюда заявиться не могли. Да и.. — А где Хи-нээ?       Хитоки-то тоже нет. — Что? — удивляется Изуку.       Он высовывается вперед и видит только лишь друга. А Хиччан внизу нет. О ней ни слуха ни духа еще с конца последнего поединка. — Ну-ка, Томи-то, позволь я поговорю с Ру-нээ, — Изуку ласково ссаживает младшую с колен.       Мидория взбегает наверх, игнорируя все вопросы своих одноклассников, и видит ядрёно-голубой хвост.       Удивление написанное капсом на лице Хотеру не обещает ничего хорошего. С её губ недоуменным, недовольным тоном срывается: — Где она? — плазменные искры отстреливают с пальцев. Грудной рокот вибрирует в горле. — Почему Хитока не внизу?       Сущий Мик вещает. Он говорит что-то про дополнительную минуту. Если Мидория не явится, её ждет техническое поражение.       А после Деку отшвыривает в сторону. — Назад! — рявкает ему Хотеру. Её ладонь впечатывается в его грудную клетку с такой силой, что отбрасывает обратно к лестницам. — Никому не выходить отсюда!       Дверь гулко, громко хлопает. Старшая сестра остается по ту сторону.       Черт! — Деку слышит раскат плазмы и следом характерный грохот. Он быстро оборачивается. — Где Хими?! — Эй, а где Мия-чан? — вопрошает удивленно Киришима. — Она же после боя с Тодороки особо не пострадала.. — Странно, что её нет, — хмурится Тсую. — Мия-сан слишком ответственный человек, чтобы проигнорировать последний поединок, ква. — Может, что-то случилось? — подначивает Денки? — Изу-чан? — удивляется Хими. Она переводит глаза выше и видит закрытую дверь. — А где Ру-нээ? — Она немного занята, — Мидория нервно улыбается. — И попросила меня приглядеть за тобой.       Хитоке объявляют техническое поражение. Трибуны взрываются с негодованием, криками и освистыванием. Изуку все это время сидит, как на иголках, и крепко прижимает к себе ребенка. Запах мёда и яблочного крема дурманом бьёт по ноздрям. Когда дверь в сектор медленно открывается, Деку шугано озирается. Он готов поклясться, что знает, с каких прядей начнет седеть.       Мидория выпускает иссушенный вздох, когда на пороге стоит Ракурай в забрызганных кровью кедах. *** — ДА ЧЕ ОНИ О СЕБЕ ВОЗОМНИЛИ, А?!       Бакугоу орёт матом, брызжет слюной и смачно детонируется взрывами. От мысли, что какой-то уёбок мало того, что решил навестить Юуэй в день фестиваля, так еще и осмелился напасть на студентов(!), вызывала у Бакугоу бешеный прилив вполне рациональной ярости.       Изломанное плечо. Шрамы на лице. Гематомы по телу. Кровь по колено.       Катсуки дуреет от понимания, что всё это дерьмо снова засасывает Хитоку. — Катсуки-кун, это был приказ свыше, — Кейго неудовлетворенно хмурится. — Мы не могли ослушаться или даже пытаться внести какие-либо коррективы. — С хуёв это?! — Спугнём.       Бакугоу оборачивается неверяще. — Чего? — глухо спрашивает парень.       Он откровенно задыхается от такой прямолинейной подлости. Ястреб смотрит льдисто. О да, ему это тоже. Абсолютно. Не нравится.       Кейго был категорически против того, чтобы держать настолько большую дистанцию. Да, в их команде сегодня работало не менее пяти сотен героев, и тем не менее.       Таками вспоминает, в каком состоянии он ловил падающую Хитоку, и грудину у него ломило от боли.       Он помнит её заплывший взгляд. То, как она, сорвано всхлипнув, выронила из ослабших пальцев обломок битого стекла. Как дернулись ресницы, выломались брови, подло подкосились побитые ноги. Мидория охрипше позвала его и это звучала как самая надрывная просьба больного раком ребенка.       Это не должно было даваться героем такой ценой.       Кейго впервые стало так плохо от того, как прозвучало его собственное имя из уст шестнадцатилетней девчонки.       Это — неправильно.       Так быть — не должно. — Да вы самые настоящие трусы, — Бакугоу трясет. Его руки зло зажимаются в кулаки и Катсуки не выдерживает, надрывая горло: — Да она чуть не сдохла за вас всех! За тебя, своего батю и батю ёбаного Тодороки! За ваш сраный Всемирный Альянс, за всех, блять, за всех! Какого хера, а?! Какого хера?! Ебучее вы наше спасение, почему вы опять опоздали?!       Катсуки зло пялится на крылатого героя, и даже не вытирает с замыленных глаз слезы.

А ведь ты бы тоже мог помочь.

Ты мог прийти ей на выручку

На тебе-то не было противопричудного браслета.

Где ты был, Бакугоу?

      Катсуки расхерачивает целый ров по стенке внутри коридора, и рычит сквозь зубы задушенное, хриплое: «сдохни, чёрт возьми!».       Бакугоу не знает многих вещей. Крайне немалое количество вызывает у него бешеное число вопросов. Но в одном Катсуки уверен точно: — Не вини себя, — мужская ладонь приземляется на дернувшееся плечо. — Ты не знал.       Сегодняшний день Бакугоу просто чертовски ненавидит. — Тц! Да пошел ты!       Он отбрыкивается от протянутой руки и угрюмо шагает вперед, смаргивая и растирая слёзы. *** — Сшш.. ай-й. — Терпи. Надо обработать.       Мидория морщится. Бандаж на плече — тугой и болючий благодаря сестре. Хотеру склеивает ей рану на щеке, промывает кожу на скуле. Хитока покорно подставляется под проспиртованную ватку, а сама кривит лицо с очередным шипением.       Настроение — дерьмо.       Мидорию уже очевидно вызывают на ковер к директору. А судя по тому, какой переполох они сегодня произвели, у-у.. Ведьме в лучшем случае грозит как минимум выговор. Она прерывает повисшую тишину глухим и побитым: — ..я бы не сделала по-другому.       Хотеру кидает ей быстрый взгляд. Смотрит в кислотные, налитые плазмой глаза и тучно поджимает губы. — Даже если бы у тебя был выбор? — так же тихо спрашивает сестра. Хитока сипло угукает и кивает. — А на помощь бы позвала? — Я не успевала. Я когда добежала, то.. еле-еле..       Хитока вновь жмурится, рвано вздохнув.       Скальпель в её руке был окровавленный, липкий и скользкий. Человек, которому она вспорола руку с ампулой и раздробила кость — дяденька лет сорока с лишним.       У него были округлые, мягкие, как у кота глаза.       Мидория помнит, как этот дяденька с кошачьими глазами мешком упал навзничь и истёк кровью.       Хитока вздыхает тяжело.       Чертовы черные белки. Сухой и безжизненный голос. Холодные, как у самой смерти, прикосновения.       Ведьма откровенно вздрагивает, когда вспоминает мерзкий и чавкающий хлюп, с которым она всадила ему нож в глазницу, доставая до извилин. Скальпель в её руке — все такой же холодный, металлический — был черный, липкий и скользкий. Кровь по пальцам стекала теплая.       Вместе с ошмётками глазного яблока и розово-черными мозгами. Ведьма твердо говорит: — Мне жаль.       И прячет свою голову, скрываясь за челкой. — Я правда не хотела.       Хотеру слышит дрогнувший голос и поднимает глаза. Она видит зажатые плечи, собранный кулак, комкающий ткань новых штанов. Хитока сдавливает губы в тонкую плотную нить, когда чувствует заслезившийся мыльный взгляд. — Ты не виновата, — Хитока беззвучно всхлипывает, когда горячие пальцы вымазывают ей капли. — У тебя не было выбора. — Я должна была остановить их по-другому.. как угодно.. блять, да так нельзя, — Хитока ломается в сожалении. Она тяжело вздыхает и неожиданно падает до глухого, охрипшего и сорванного шёпота: — ....нельзя, это же были живые люди. — Это не были живые люди, — твердо чеканит Хотеру. Она хмурится, потому что ситуация последний пиздец. — Людьми они были до встречи с ним. А после...       Хотеру отрицательно качает головой.       Причуда крови — отвратительна. Она ужасна, потому что находится совершенно не в тех руках. Это кошмар — когда тебя контролирует другой человек. И делает это через собственную кровь.       Хотеру леденеет от мысли, что подобное могло сегодня случиться Хитокой.       Хотеру мысленно задыхается от вероятности, что, возможно, ей бы пришлось иметь с этим дело.       Потому что это бесчеловечно. Бесконечно жестоко.       Кровавая причуда не имеет пределов или сроков. А вот человеческое сознание — вполне себе. Если взрослый находится под влиянием кровавого квирка, то сам по себе — сопротивляясь, трепыхаясь — он проживет не больше недели. Затем он потихоньку, понемногу начнет.. сходить с ума.       Хотеру обдаёт жгучим холодом.       Ужасно страшно.       Хитока не знает, как долго уже эти люди под властью чужой причуды. Но Хотеру, смотря на черные вздувшиеся вены, на паутины кровавых капилляров, может с большой уверенностью сказать — они уже не люди.       Они не больше, чем поднявшиеся мертвые тела — существующие лишь за счет чужой крови. Бьётся сердце, работают органы.       Чертовы зомби, — думается Мидории.       А у Хитоки срывается голос: — ..я-я не хотела. У меня кончились антидоты, — оправдываясь, Мия слёзно жмурится. — У меня не было выбора. Он успел вылить яд ему в капельницу.       Хитока глубоко дышит озоновой курткой и жаркое тепло обжигает тело. Мидория всхлипывает, ощущая крепкие объятия и мягкие прикосновения. — Я просто хотела, чтобы Шото не пострадал, — шепчет надрывно.       И срывается в плач, потому что это очень тяжело.       Это морально раздавливает — понимание, что ты убиваешь тех, до кого никогда бы не имел права дотронуться. Что ты отнимаешь возможности и всякое спасение — губишь, стирая за собой человеческое. Это все равно что подорвать террориста вместе с заложниками. Прострелить убийцу через невиновных.       Хотеру сгребает сестру в охапку, бережно прижимая к себе. Гладит убаюкивающе, тихо и вкрадчиво успокаивая: — Золотце, все в порядке. Они бы сказали тебе только спасибо. Подобное существование сводит с ума. Ты облегчила им страдания, — дрожащее тело лихорадочно трясется под крепкими руками. Хитока тихо скулит от моральной тяжести. — ..ну все-все, моя звездочка, не переживай. Ты ни в чем не виновата. Не грузи себя виной за чужие поступки.       Мидория жмурится, всхлипывая. Нос заложен, горло горит. — Эй, — Хотеру ласково берет в ладони опухшее лицо. Хитока смотрит на неё глянцевыми, полными слёз глазами. — Если бы не ты, Старатель потерял своего сына. Рей бы так и не смогла с ним встретиться, — Хитока все еще дёргано всхлипывает, и Хору бережно смазывает ей солёные капли большими пальцами. Приложившись лбом к чужому, она вкрадчиво сообщает: — Уверена, они безумно тебе благодарны.       Хитока вновь уставши, измучено закрывает веки. Те захлопываются с дикой тяжестью.       В голове вспыхивает картинка. Та, что ослепила Мидорию еще в коридоре, которую ей показала девочка-ровесница с пепельными волосами.       У того мальчика была осторожная улыбка и милые ямочки. Смешная челка из бело-красных прядей, и задорный блеск в разноцветных глазах.       Хитока хрипит что-то нечленораздельное, падая головой на горячее плечо. Озон вволакивается в сознание чувством долгожданной защищенности. Хитока зовет сестру по имени и следом, тихим голосом просит: — Поехали домой, а. ***       Уехать так просто не получается. У Мидории нет ни сил, ни желания объясняться со своим курсом, а сломанное плечо все еще ноет.       Как же это, оказывается, было легко — отправить вечно молодую старушку в кому. Легко для врагов и досадно для героев. Кто бы что не говорил, а Юуэй в одно мгновение лишилось одной из своих визитных карточек. Что ж, по-крайней мере у директора Незу есть более менее грамотное оправдание для СМИ и навалившихся на него градом проблем.       Хитока не видится ни с кем вплоть до самого награждения. Солнце слепит глаза, бандаж на правом плече колет и чешется. Мидория ужасно устала, выбитая бинтами челка никак не уложена, и волосы лезут в глаза.       Ведьма недоуменно хмурится, когда, стоя в одиночку на пьедестале, она видит слева от себя пустое первое место. Глаза едва ли выражают удивление, когда из под земли на трибуне вверх выезжает Бакугоу. Дышать становится тяжелее. — ..ну, привет, — гневно шипит лучший друг сквозь зубы. — Дура.       Хитока лишь молча кивает. «И тебе того же», — которое даже вытолкнуть сквозь зубы не получается. Бакугоу, наблюдая за этим, лишь сильнее стискивает челюсти. Ведьма аж дергается в шее, когда слышит звук его скорчевшейся эмали от скрежета зубов, и кривит лицо.       Сотни камер мелькают всполохами белых пятен. Хитока такие же пятна ловила глазами, когда получала по лицу чем-то тяжелым. Голова немного кружится.       Дальше всё происходит фоново. О чем-то объявляют преподаватели. Что-то кричит Всемогущий. Серебряная медаль удавкой тянет шею вниз и холодом обжигает пальцы. Параллельно с этим Бакугоу зло рычит сквозь зубы. Он едко матерится, раздраженно щелкая языком. На Катсуки вешают золотую медаль, на что он деланно-вежливо фырчит и закатывает глаза. Следом, после того, как Всемогущий от них отходит, Бакугоу слепо обводит трибуны бешеными глазами.       Он недовольно шипит сквозь зубы долбящее чистой злобой: — Вот же суки, — Катсуки строго косится на подругу разъяренными глазами. — Тц!.. Люди тебя не заслуживают!.. Альтруистка херова!       И дергает её наверх со второго места.       Хитока широко округляет свои глаза и спотыкается на ровном месте. Упасть не дают и силком тащат наверх. Хитока мигает неверяще. Она чувствует кипящие чистым пламенем пальцы на левом локте, сладкий запах нитроглицерина, ударившего в нос, и жгучее разливающееся под боком тепло — Бакугоу прижимает крепко. — А ну-ка наклонись, — велит он, и Мидория совсем не в силах ослушаться.       Ведьма, стоя с Бакугоу на одной трибуне, недоумевающе склоняет голову. Когда она видит перед собой зажатую в кулак ленту то, кажется, наконец-то его понимает — Катсуки одним широким жестом к херам собачьим срывает эту красную ленту через кислотно-голубой затылок.       И, не интересуясь ни чьим мнением, Бакугоу катапультирует эту сраную медаль прямиком в небо. Он чётенько, прям идеально ровно лупит по ней ховитцером.       О том, что происходит, Хитока предпочитает не думать. О взбелнившихся трибунах, комментариях преподавателей и обо всем остальном — тоже. Мидория дышит глубже, когда игнорирует упрекающий взгляд Сотриголовы, когда не слышит разрывающий уши гул народа, и молча, потому что Бакугоу уверенно хватает её за руку.       Пальцы — в переплёт с красной нитью. Катсуки рывком поднимает их руки кверху, ярко демонстрируя бликующую солнечным ослепляющим глянцем медаль. Хитоке хочется взять и расплакаться, но единственное, что срывается с пересохших и побитых губ, это охрипшее:       Спасибо.