***
— И это отнюдь не шутка!
Как же он заебался.
Айзава стоит здесь уже четыре гребаных часа и он зол, как чёрт. Из-за лопнувших капилляров в его уставших глазах уже белка не видно, а директор Незу все еще вещает свой нудный и умопомрачительно долгий, как сраная китайская стена, трактат.
— ..поэтому призываю Вас со всей ответственностью подойти к этому вопросу!
Господи, ну, как же он устал..
В этом году набор студентов —
особенный. Его обещают сделать мощнее, а критерии оценивания жестче. Незу предупреждает: отсеивать лишних будут безо всяких сожалений. Директор, со своей вечно улыбающейся рожей, писклявым и задорным тоном сообщает совершенно не радостную весть — на год их выпуска
(а именно выпуска студентов, которые будут поступать в этом марте), выдастся один из самых тяжелых периодов криминального буйства. Айзава мрачнеет в лице, но предпочитает молча верить и вслух не возражать.
Все же не зря у их директора IQ шкалит за двести.
Рекомендации для Юуэй — вещь довольно показательная. И это не говоря уже о рекомендациях
с отличием.
Для тех, кто не знает: рекомендации делятся на две категории. Первые — обычные. Они работают, как рекомендательное письмо для сотрудника — выписываются профессиональными героями и, как правило, подкрепляются только словами.
Но это обычные рекомендации. И помимо них существуют рекомендации с отличием. Если обычные рекомендации подкрепляются только словами, то вот отличительные нужно еще подтверждать — в этом их ключевое различие. Ну и, как следствие, за отлично подтвержденную отличительную рекомендацию можно получить разного рода «привелегии».
Шота хмурится, потому что Незу
вот же уё.., лично пообещал ему, что
всех отлично рекомендованных отправят в класс Сотриголовы. Айзава выл молча — про себя, но так громко, что голова едва по швам не пошла.
Чёрт. Господи, ну, за что ему все это?
Каждый год критерии, выдвигаемые для геройских агенств, могут меняться в зависимости от прогнозов «ЯПЫ». Но, признаться честно, уж если даже сам директор Незу решил так здорово закрутить всем гайки и
настолько ужесточить проход в академию, то, вероятнее всего, через год-другой всему сообществу современной героики придется, мягко говоря,
несладко.
Шота морщится от мысли, что в ближайшем будущем их ждет кромешный пиздец.
Хараде, да твою-то мать. Ну где же он свернул не туда-то, а-
Незу сообщает — смерть второго героя в своё время здорово их всех подкосила. Преступный мир взбеленился, начал шагать на широкую ногу.
Айзава хмурится. Ему не нравится мысль о том, что они не смогли удержать уровень спокойствия в городе.
Но это цикличность. Так происходит постоянно, это обычная статистика — смерть топовых ПРО
всегда сказывается на безопасности города, даже с учётом всех стараний и успехов других героев. Несмотря на Всемогущего, Старателя, Джинса и остальных, уровень опасности и риска для граждан вырос. Людям стало куда более боязно выходить на улицы даже в магазины за продуктами, а криминальные шишки почувствовали, что им будто бы ослабили удавки на шеях.
Шота сжимает руки в кулаки.
Он помнит Госпожу Кирин. Помнит, потому что
таких героев не забывают —
грешно. Таким, как Кирин, ставят памятники из чистого золота, их чтят десятилетиями, и сквозь надрывные мольбы люди
надеются. Ждут, что, когда-нибудь, подобные герои, с той же широтой души и огромными источниками силы, снова выйдут в свет. Объявятся ровно тогда, когда будут чертовски нужны.
Айзаве смутно думается, что это случится через два или три года. Он плотно сжимает челюсти и кулаки до белых пятен на костяшках. Напряжение и подступающая тревога холодком скребут по задней стенке ребер и дуют холодным ветром в затылок. Шота плотно сжимает губы и шире раскрывает глаза, когда мозг простреливает осознание — это же ведь именно ему придется воспитать таких героев. Вернее.. не то чтобы воспитать. Скорее тонко и искусно огранить уже имеющиеся черты — вбить в их подростковые головы все важное, выдрессировать, обучить дисциплине. Научить всему, что знает он сам, и даже немного больше.
Поэтому, когда Незу выдвигает условия приема студентов по рекомендации, Шота молча читает заоблачные к будущим первокам требования и решительно ставит печать.
***
Дельта-комплекс — парадный и до невозможного огромный.
ГКОБ совсем не скупится на размеры и совершенно не стесняется грохать на все эти масштабные габариты бешеное количество денег. Впрочем.. оно и логично. Ведь лучше так, чем через несколько лет оказаться в полной, глубокой жопе. Приятнее разок не съездить на Мальдивы, чем потом жить в руинах и хоронить близких — люди готовы вкладываться в своё будущее и в своих героев. Тех, за кого можно будет потом спрятаться, как за высокой каменной стеной, и которые будут разгребать за тебя все дерьмо.
Поток студентов, желающих подтвердить рекомендацию в этом году, отчего-то необычайно мал. Видимо, не только Юуэй решили поднять свои ставки — Айзава не помнит, когда в последний раз число подтверждающих опускалась до такого низкого уровня. Он может пересчитать все идущих чуть ли не по пальцам, и число это явно меньше тридцати.
Шота хмурится. Стоящий рядом Мера — тощий и рослый блондин, с седыми, сухими, как выцветшая трава, волосами — лениво смотрел на текущую толпу. Айзава косо взглянул на него.
У Йокумиру был растрепанный вид, помятый местами костюм, черный галстук на хлопковой рубашке. У него были огромные мешки под глазами, вялые движения и жуткие проблемы со сном. Меру изрядно помотало бессоницей, а…
уже четвертый?.. —
Сотриголова честно не считал, но так долго пить одну кружку было просто невозможно — стакан кофе ему нисколько не помогал. Ни о какой бодрости речи даже и не шло.
Когда зал, в котором они находились, заполнился чуть меньше, чем на треть, Шота быстро пересчитал всех глазами.
— Двадцать три.. — задумчиво выдал. — Как-то маловато..
— По два-три на каждого. Не густо..
— «Не густо», — хмыкает Сотриголова. — Ты что, планировал разгуляться на детях?
Яно Аки — мужчина средних лет. Крепкое телосложение, платиновые волосы и щетина на поджарой коже. Стеклянные, почти что белые глаза и три шрама у переносицы. Аки складывает губы и фыркает, пока тягучий баритон вылетает из горла капризным недовольством:
— Ну по семеро хотя бы.. они ж совсем еще зеленые, Стёрка, — мужчина обреченно вздыхает.
С Витражом Айзава познакомился еще три года назад. Когда его, уже знающего и толкового, поставили в пару с более опытным героем. Слово за словом, задание за заданием — друзьями их вряд ли назовёшь, но вот хорошими товарищами — очень даже.
— Да уж.. поток и впрямь не густой, — согласился Шота. — Придётся жестить.
— Что поделать, — Йокумиру тяжело выдохнул и обернулся на Сотриголову. — Главное, чтоб на экзамене не слегли — такова установка от Президента. Остальное не так уж и важно сегодня..
Айзаву, как током по плечам дернуло. Глаза его недоуменно округлились. Он смотрел в спину вставшему Меру, который медленным шагом двинулся в сторону кафедры.
Безразличие, с которым сказал это Йокумиру не на шутку напрягло. Конечно, он не планирует разводить здесь сопли и сдувать пылинки с будущих первачков — каждый из них должен сам понимать, куда он пришел. Все-таки профессия героя требует огромных сил, ответственности, смелости и, как минимум, четкого осознания — пасующим здесь не место. За свои травмы, переломы и так далее, отвечают они сами. Но все же..
Мера говорил о них так, словно в перспективе это скот на убой. Профессиональное пушечное мясо, которое можно будет швырнуть в лицо врагу — Сотриголова видит это поверхностное и потребительское отношение, и где-то внутри него тугой пружиной закручивается раздражение.
Шоте это не нравится. В этом году ожидания и требования итак завышены до невозможного. Будет невероятным успехом, если хотя бы одна треть из сегодня сдающих сможет подтвердить свою рекомендацию.
— Итак... Что ж, давайте я вас проинформирую.
Все это — огромная формальность.
Вступительная речь, которую слушают сдающие, настолько банальна и клиширована, что Сотриголове хочется отплеваться и выйти на хер из аудитории — что угодно, лишь бы не слушать это балабольство.
Конечно же, Йокумира хвалит их. Конечно же, он говорит, что присутствующие здесь сейчас — уже смелые люди. Однако одной смелости не хватает и потому сегодня их проверят на силу, скорость, выносливость и на туеву хучу качеств, которые должны бы иметь при себе герои. Айзаве хочется закатить глаза и, в общем-то, ничего ему не мешает — все равно ни черта не видно за его лохматой копной волос, лежащей на лбу.
Шота щурится. Он гуляет глазами по студентам. У каждого из них — свой номер и специальная экипировочная форма — слитный комбинезон от локтей до голеней, наколенники, гольфы и обувь. У каждого из присутствующих она одинаковая — без удобств под собственные причуды.
—
А теперь перейдем к сути. Для того, чтобы подтвердить свою рекомендацию, вам необходимо будет сегодня «выжить».
Айзава лениво поднимается с места. Делает два шага вперед, чтобы всмотреться в лица студентов.
На слове «выжить», у многих меняется выражение лица — с бесстрастного на недоумённое. Айзава вглядывается. Внимание за собой цепляют несколько людей, и Шота не отказывает себе в возможности, разглядеть их получше.
—
Как вы могли заметить, форма у вас всех одинаковая. Если хотите пройти экзамен, советую не замарать её. Это ваш залог успеха на сегодня..
Кто-то нахмурился. Кто-то непонятливо огляделся.
Суть испытания заключалась в следующем — спасти, как можно больше людей и «выжить» при этом самому. Причем, последнее здесь — самое важное. Ведь..
кому нужные дохлые герои?
Верно, никому. До последнего студенты не знают, где окажутся. Но, так или иначе, в какую бы зону они их не занесло — горы, стеклянные панели, кораблекрушение, обвалы, воздушные катастрофы — везде их будут ждать
наёмники.
Наёмники — это скрытые профи. Некто вроде Сотриголовы — кто-то, кто чертовски хорош, и о ком ты ни черта не знаешь.
И, что самое прекрасное по мнению геройского комитета — о существовании этих наёмников студенты тоже, в помине
не знают.
***
Взрыв офисной башни.
Витраж думает, что это неплохой аналог к нынешним катастрофам. Сработавшая бомба в здании, горящий пластик, разрушенные офисы и куча людей, которых нужно спасти.. Идея хорошая. Его наставник оценила бы.
Скорбь холодно лизнула вдоль позвонков. Мерзко прошлась по лопаткам и колючей проволокой оцарапала легкие.
Кирин была
великолепной. Яно, сказать честно, был её смертью страшно огорчен.
От Госпожи Кирин никогда ничего не ускользало, а её второе место было, как никогда, заслуженно — Хараде-сан была невероятной.
Хараде-сан говорила на трех языках, была очень внимательна, добра и приветлива. У неё был острый ум и такой же язык — слова её были прямее рельс. Она была ужасно смелой, обаятельной и любила травить смешные анекдоты, от которых пресс сводило. За Хараде шлейфом тянулись люди и признания, её любили и ценили, а герой отвечала тем же. Кирин никогда не колебалась, действовала уверено и четко, всегда с учетом всех соображений, поддерживала и была рядом. К ней не стеснялись подходить с просьбами о помощи, а сама она никогда не отказывала в совете. Хараде протягивала руку помощи и задавала сотрудникам планку, показывала на своем примере — таким должен быть настоящий герой.
Да и не только. Ведь, в конце концов, Кирин была еще любящей матерью и прекрасной женой.
От мимолетных воспоминаний — от похвалы с иностранным акцентом, копной кислотно-голубых волос, широкой улыбки и ярко-синих глаз, с горячей рукой на плече — Витража отрывают шаги и два громких крика:
— Герои прибыли! Теперь всё будет хорошо!
— Кто здесь?! Мы вас выведем! Выходите, вам нечего бояться!
Витраж смотрит. Наблюдает, сидя в засаде — парень и девушка. Ведут себя сносно, не прям грамотно, но и херни не делают: про состояние у пострадавших интересуются, работают в команде. Тут же выбивают два окна, чтобы угарный газ вместе с черным дымом выходили из помещения, а горящий пластик вместе с искрящейся техникой оказываются оперативно потушены.
— Давай быстрее, у нас еще два этажа, — обращаясь к напарнику, девушка помогает подняться упитанному мужичку в возрасте. Парень быстро обудмывает.
— Хорошо. Тогда ты спускай их, а я пробегусь по этажу. Вдруг кто-то застрял где-нибудь, — он бегло кивает ей и передает пострадавшего чуть ли не из рук в руки.
«Ого.. еще два? Неплохо, для быстрых решений на месте»
Они эвакуировали уже семь этажей. Здоровская цифра за такой короткий срок. Полчаса — всего-ничего, а действуют эти ребята на редкость покладисто, быстро и без промахов. Неужели с ними кто-то объединился?
Ах, да.. важная заметочка — команды могут
объединяться. Правда, никому на такое советовали не рассчитывать — во время экзамена, это будет себе дороже. Себе дороже, потому что никто не захочет просрать уже заработанное отличие
(= сданный экзамен/= можно расслабиться, ты молодец), из-за своего альтруистического желания спасти кого-то еще. Все-таки сюда приходят не идиоты, любящие перенагружать себя за зря. Здесь каждый понимает — у любого героя есть своя область обязанностей, и в первую очередь ты разгребаешь именно её. Не надо лезть на рожон, пока не вытащишь свои занозы из мягкого места — студентикам не помешает для начала со своими проблемы разобраться, перед тем, как браться за чужие.
Это общий случай. Конечно же, если сегодня найдутся такие отбитые, решившие, что им мало — они всегда могут прийти на помощь в соседнюю зону, если поймут, что у них еще есть порох в пороховницах.
Но это исключительные дебилы. Или будущие топовые. Яно пока для себя еще не решил, но считает, что нагрузка, которую они получат сегодня — это вполне достаточно и не стоит пытаться прыгнуть выше своей головы. Пришедшие сюда —
уже сильно выдающие студенты. Выпендреж в таком —
мне мало, пойду помогу еще, я ж, блять, бронированный, мне и Фудзияма по колено — стиле излишен. Да и времени прошло слишком мало, чтобы команда из трёх зародышей-зелёнышей сумела спасти около трехсот гаржданских и скрутить «наёмника». Всё-таки Витраж знает своих коллег по специальности — быстрой расправой там и не пахнет. Особенно если вспомнить, что студенты об их присутствии даже не догадываются.
Поэтому Яно отмахивается. Идею с присоединением соседней команды к его ребятишкам он быстро отметает — да ну, какая ж глупость... И быстро слишком. Не успели б.
Витраж выглядывает. По-хорошему, только что, эти двое допустили огромную ошибку — не проверили здание на наличие врага. Конечно, выводить пострадавших — дело благородное и первой важности, но нельзя ж так забывать.. А вдруг террористы, подорвавшие здание, затесались в ряды мирных? Или, еще хуже, заложили вторую бомбу, поджидают момента. У Аки карт-бланш на весёлые и неожиданные эксперименты: начиная от убийства оставшихся на этаже и заканчивая нападением на самих героев.
Но что-то заставляет нахмурится. «Герои» не отводят людей на выход. Даже в сторону пожарных лестниц не уходят —
а жаль, их там ждал такой сюрприз.. взрывающиеся стеклянные звездочки и прочные ловушки из батавских слёзок.. Яно почти разочарован, что не смог подловить их на этом.
— Нашел еще троих! — парень быстрым шагом семенит до напарницы, придерживая при этом молодых сотрудниц. — Застряли в уборной. Выход завалило.
Чутье гудит о нехорошем. Студентики оперативно выводят людей, убегая куда-то в сторону. Витраж вглядывается лучше.
Аки сосредоточенно щурится. Подбирает осколок валяющегося стекла, аккуратно вдавливая ладонь в ладонь. Острый обломок послушно прогибается под крепкими фалангами, растекается пластилином по пальцам — импровизированная лупа, а работает не хуже часовой из мастерской на цинь-линьском переулке.
Яно подносит её к левому глазу. Глаза у него удивленно округляются.
«Это что, спуск?»
Рыжий пласт — длинная спусковая горка. Не под крутым углом, закрытая.. видимо, чтобы никто случайно не перегнулся и не выпал из неё. Падать с тридцать второго этажа, ну, как минимум
больно и, мягко говоря, без надежды на выживание —
небезопасно это, короче.
Мешкающие перед героями гражданские мешают. По чесноку, Яно уже сто раз мог их всех завалить. Но что-то внутри по-странному гудит. Суетится неправильно, нехорошим образом. Как если бы он в упор не видел что-то важное. Витраж терпеливо ждет. Он поправляет краску на поясе и из еще одного обломка вылепливает нож.
Всё-таки, он не намерен допускать к рекомендации всех. Кого-то надо бы и убить. Как только ему выпадает возможность — Яно прислоняется к стене, хватает лупу и пялится на их форму.
На экипировочных номерах ярким, кислотно-розовым цветом горят «22» и «21».
Стоп.
Погодите-ка.. Если в его отряде есть номера двадцать один и двадцать два..
то где-
— Не двигайся.
Холодный пот пробил по спине. Глаза округлились, а сердце в груди забилось так быстро и рвано, что дыхание сперло.
Голос зазвенел металлически. Яно сглотнул.
— Попробуешь использовать причуду — отхерачу
так, что мать родная не узнает.
Звонкий треск зарокотал у загривка.
Она говорила, а в её голосе вызванивала опасность. В словах не было пустой угрозы — только предупреждение, в которое очень трудно не поверить. Нехорошая ухмылка — кривая, ядовитая — исказила аккуратные губы.
— Проверять не советую. Плазма разъедает
до костей.
За спиной вдруг повалил жар. Такой жгучий, пекущий. Он резко сменился на слетающие с пальцев искры — громко вышло, затрещало красноречиво. Волосы на загривке встали дыбом, наэлектризовались. А едкий, концентрированно-сладкий запах ударил по ноздрям.
«Да это же..!»
Как только Аки понимает,
что это за запах, его глаза округляются офонарело.
— Руки. Наверх. — позади чеканят строгим солдатским голосом. —
Медленно. И повернись.
Витраж двигается осторожно. Параллельно с этим, из его руки забирают нож, а с пояса дергают краску. Как только оборачивается — оцепенение скручивает по рукам и ногам. Шок отливает блеском из прозрачно-серых глаз.
«Кирин»
Она откидывает в сторону краску и нож и подстреливает их плазменной вспышкой.
У двадцать третьего номера, сидящего перед ним — кислотно-голубой хвост, глаза в цвет ядовитого неона и взгляд последнего отморозка. Страх — стылый, жгучий — остужает Яно кровь в венах, пробивает в холодный пот, и когда Витраж видит перед собой кривое отражение своей погибшей наставницы, то думает, что сейчас его здесь просто, нахрен, отключит. Дрожь бьет по рукам. Сердце сжимается совсем против ритма, потому что с языка так и норовит сорваться такое забытое, но чертовски тёплое и свойское,
«Хараде-сан?».
Больно видеть человека, который уже мертв.
«Ты же.. ты ведь её, не так ли?..»
Яно вглядывается неверяще. Он пялится на неё почти дико — разрез глаз, оттенок радужки, строгий и уверенный тон.. Жесткие движения, солдатский тон в приказах и железо в голосе. Челка, спадающая на правый глаз, и непослушные пряди — такие же взрывные, как и плазменная причуда.
Аки думает, что это ненормально.
Ненормально быть такой в
шестнадцать.
Потому что
таких успехов —
а именно: контролю плазмы, бесшумной походке, уровню внушения, этой тяжелой, раздавливающей ауре — действующие про-герои добивались, дай бог, годам к двадцати пяти. В шестнадцать лет разговаривать так они не умели.
Они не могли пригвоздить человека к месту одним лишь своим взглядом. Не могли вызвать дрожь по всему телу одним только голосом.
Старатель не в счет.
В конце концов это дико — подкрасться к опытному ПРО-герою со спины и остаться
незамеченным.
— Почему так легко попались?
Витраж вытаращивается охуевши.
«Не понял?»
— Играете в поддавки или просто недооцениваете нас?
Охренеть.
Двадцать третья щурится, склонив голову набок. Спрашивает серьезно —
черт, да она что, реально не шутит что ли?
«Так легко? В поддавки?!»
В голову Аки прилетают две новости. Каждая из них неприятно стреляет по затылку, мужчина округляет глаза —
так вот почему.
Вот почему по этажам бегали парой. Вот почему не шли к выходам и почему так смело носились взад-вперед, ища пострадавших..!
Они
не боялись. Двадцать второй и двадцать первая
не были неосторожны.
У них просто была эта девчонка. Был козырь в тылу — плазменный и бесшумный. Аки может догадаться — она же ведь наверняка приказала им. Сказала так, как говорила раньше Кирин.
— Шагайте. Я прикрою.
— С чего бы такая уверенность? — скептично поинтересовался Гото.
Гото Иори — двадцать второй. Парень, с каштановыми волосами и цепким взглядом.
— Знаешь, не думаю что.., — в разговор вступила Аяко. Она мягко отдернула Иори, за локоть. — Прости, я не знаю твоего имени... Как к тебе обращаться?
Обращалась она к двадцать третьей.
Девчонка взглянула на неё холодно. Не злобно, оценивающе — прошлась въедливо по фигуре, по тонким запястьям. Про себя в тот момент подумала,
«такие ломать, как нехуй делать», и впилась кислотно-голубыми глазами в нежно-розовые, с цветочной радужкой. Тёмные брови сошлись у переносицы. Дернулись слабо и быстро разошлись обратно.
— Мидория.
— Приятно познакомиться! Аяка, — и протянула свою тонкую ладошку.
Мидория кивает и когда сжимает её руку, то мысленно немного хуеет —
жесть, она малявка. У Мии пальцы внахлест друг на друга, когда она держит рукопожатие. А пальцы-то какие короткие.. Мидории думается, что нереально, наверное, с такими габаритами —
охренеть, какими не внушительными — идти в героику. Раздавят же.. и даже не заметят..
— Так вот. Я думаю, что Мидория-сан права. Было бы слишком легко просто спасти гражданских и вывести их из офиса. Тем более, с нашими причудами это совсем не задание — так, дельце на пять минут.. А вариант с возможным нападением звучит, вполне, в стиле комитета безопасности!
Мия, с видом довольным и флегматичным, насмешливо пялится на Гото. Иори только лишь фыркает, мол
«пф, ну да, тоже мне, эксперты», но спорить и лезть поперек не решается. Все-таки была в Мидориевых словах и логика и уверенность. Она переводит взгляд на двадцать первую.
Аяка милая. Милая, ручная и хорошо исполнит то, что Ведьма ей скажет.
Именно поэтому, их план был хорош. Не было зазнавшихся, тех, кто не желал слушать. Все понимали: одно из ключевых и базовых умений героя — умение находить компромисс и кооперироваться.
Они поделились своими причудами. Разбили обязанности, разошлись в две группы, придумали схему — да, она была сырая и далеко не факт, что сработала бы, как надо, но это дело времени, а его у ребят не было. Но у каждого была своя роль, был нужный подход и хотя бы, какой-никакой, а все-таки анализ происходящего.
Это было удобно. Ведь пока двое спасают заложников — один ищет злодеев.
И это было
правильно.
Ведьма прикладывает палец к уху.
«Наушник?» — догадывается Витраж и оказывается совершенно прав.
— Я нашла его. Да. Поднимайтесь дальше и заканчивайте с гражданскими. Мхм. Я все еще держу вам мосты. Давайте бегом, моя причуда не железная.
Яно хмурится. Плотно сжимает губы. Чувства, мягко говоря, неоднозначные..
У Аки крайне странные впечатление: будто бы его возвращают на двадцать лет назад. Дают посмотреть на Госпожу Кирин в молодости — еще слишком резкую, не остепенившуюся. Яно кажется, что его погружают в иную реальностью и суют перед лицом искаженное стекло, говоря при этом
«ностальгируй».
Ностальгируй, ведь, она захватила с собой все ее привычки: начиная от строгого взгляда и заканчивая сжатыми губами, ходящими ходуном желваками, когда напряжена. Чёрт. Так..
горько становится на душе.. так..
паршиво.
— Как вы поняли, что в здании остались преступники? — голос звучит глухо. Отвлечься не получается.
Двадцать третий номер — ярким, вырвиглазно-зелёным пестрит на груди. Девушка перед ним все еще держит руку, искрящуюся плазмой, у самого горла.
А кислотно-голубой в её глазах отдает жгучим ядом и блестит холодной сталью.
— В нижних этажах не было с десяток окон.
***
Айзаве не нравятся долетевшие до него слухи. От них веет проблемами и огромной кучей гемора.
Аки доходит до этой мысли, исходя из искренне возмущенного и одновременно удивленного тона и прокатившегося в голосе недовольства. А еще ему это подсказывают широко раскрывшиеся краснючие глаза, с лопнувшими капиллярами, немного упавшая челюсть и взлетевшие к верху брови.
— Скажи мне, что ты пошутил — Шота мрачно, неверяще оборачивается на товарища всем телом и требует это абсолютно без смеха. — Яно, я серьезно.
Витраж молчит. Хмурится, качая головой. По его кристальным, стеклянным глазам читается,
«прости, дружище», пока губы сжимаются в тонкую полосу, а костяшки на кулаках белеют.
Айзава мрачнеет от осознания —
не пошутил.
Продолжает мрачнеть и дома. И через неделю, и через еще одну — когда в пачку будущего класса Шоты уже прилетает не меньше 3 личных дел, где одно из которых с ярко-красной чертой прямо поперек титульника.
Айзава тупо моргает ровно две секунды и тут же зло запрокидывает голову кверху. Шота готов орать. От негодования и от того, насколько же судьба по отношению к нему неблагосклонна.
Шота знает: личное дело с красной чертой у титульника — все равно что тикающая бомба. Не знаешь, когда сдетонирует — а она рванет, и рванет обязательно. Обычно масштабы грядущих катастроф даже близко не совпадают с теми намеченными контурами, которые люди себе вырисовывают. Понимание того, сколько же в будущем от этого студента будет проблем, вселяет в Айзаву настолько дрянное предчувствие, что желудок сводит холодом. В голове как не стати всплывает это подростковое, надменное:
«Это вместо спасибо?»
Сотриголова морщится. Он хмурит брови —
как же он надеется, что больше никогда с ней не столкнется. Айзава просто молится, потому что такие вот кадры никогда не сулят ничего хорошего: всегда наглые, считающие себя лучше всех остальных, не слушающие преподавателей и взрослых.
Шота запомнил её. Ту девчонку, с кислотной головой, глазами отморозка и холодным стальным голосом. Сотриголова зло цыкает.
Они пересеклись случайно. Когда экзамен уже кончился, а она, зачем-то, пришла в его зону.
К тому моменту Айзава уже «убил» двух студентов. Третий же оказался более проворным — ловко он уклонился от последнего снаряда с краской.. Но так или иначе — экзамен окончен. Время сматывать удочки и топать на хрен отсюда. Шота находил это место жутко небезопасным. Все-таки полуразрушенный машинный завод — это не та локация, где стоило бы проводить такие экзамены (и тем более для новичков).
Внезапно, над головой что-то нехорошо скрипнуло — слишком громко, опасно. Шота мгновенно вскидывает голову.
—
Аккуратнее.
Она стояла сверху. Находилась под потолком, на специальных мостиках, идущих высоко вдоль стен. На её груди ярко горел личный номер —
двадцать третий.
— Так ведь и помереть можно.
В глаза Айзаве смотрят кислотно-синим цветом.
— Что ты здесь делаешь?
— Это вместо спасибо?
— Отвечай на вопрос.
Шота слышит усмешку, которая эхом отбивается от тяжелых стен. Двадцать третья облокачивается на перила и лениво осматривает помещение.
— Гражданских в зоне вывода меньше трёхсот, — говорит спокойно, размеренно. Скучающий взгляд цепляется на силуэт ПРО-героя. Мидория смотрит на него въедливо. Шота чувствует щекотку. — А еще не был пойман один из наёмников.
— Экзамен уже кончился. Зачем ты полезла сюда?
Голубые глаза сощурились. Блеснули ярко — едко вышло, нехорошо. Говорить о том, что, вообще-то, ей стало скучно, не хотелось. Мидория выдохнула и прицельно двинула рукой так, чтобы огромные пласты рыжего медленно опустили металлические балки вниз — те самые, которые грозились упасть наёмнику на голову.
—
Так получилось.
От воспоминаний Шоту передёрнуло.
Он знал, что она прошла. Сто процентов прошла, ничего ей этот экзамен не стоил — раз уж она приперлась на подмогу в соседнюю зону и с такой легкостью остановила огромную железную перекладину, которая грозилась сплющить Айзаву в блинчик, то остальная часть испытаний казалась ей просто плёвой хернёй.
Шота лишь всеми фибрами надеется, что поступает она не в Юуэй. Он тянется к картонной папке, а тревога зудит под кожей и долбит по мозгам отбойным молотком.
Неприятное ощущение. Айзава выуживает этот проклятый титульник и молчаливо, медленно раскрывает дело. Увиденное застает его врасплох.
Глаза в цвет кислотного неона, горящие синим волосы и взгляд исподлобья — когда Айзава видит, кто смотрит на него с первой страницы личного дела, то не удерживается от громкого и такого измученного
«да ёб твою мать».
Шота еще не знает, за какие-такие заслуги, но Хитоку, чтоб вас, Мидорию, он уже. заочно.
ненавидит.
