Ты – ошибка в моём сердце

— Что я вообще, блять, решаю? Как Антон докатился до жизни такой? Да-да, тот самый Антон, который боялся издать писк в священном храме книг, теперь вдруг позволяет себе ругаться матом чуть ли не на весь универ. Маты – это проявление эмоций, а эмоции у него сейчас внутри бушуют самые разнообразные. Математику он любит. Обязан любить, потому что сдавал профиль. Заниматься по выходным и решать лёгкие уравнения для Антона что-то сродни отдыху. Часто окружающие (особенно гуманитарии), услышав подобные заявления, хватаются за сердце. То, что является обыденностью для него, многих... подвергает в шок, если выражаться мягко. Чтобы снять напряжение и, так сказать, сменить обстановку, он пришёл в библиотеку, уселся в своё укромное местечко за стеллажами, обставился учебниками и... Ничего. Буквально ничего. Антон читает, ничего не понимает, упёрто перечитывает условие, чтобы заново осознать — единственное, на что он сейчас способен – это по привычке делать заметки карандашом в учебнике. Однако даёт данное действие абсолютное нихуя. Когда он уже успевает напрячься и ощутить, насколько ниже плинтуса стало относительно хорошее ранее настроение, откуда не возьмись появляется Ира. Вся деловая, собранная — казалось бы, воскресенье, десять утра — в брюках, стильной чёрной кофточке и белых кроссовках на высокой подошве. — Привет. Отойдём ненадолго? — она мило улыбается, но отчего-то её сегодняшний стиль вводит Антона в ступор. Ему не остаётся ничего, кроме как запоздало поздороваться с виноватой интонацией и, растерянно согласившись, побрести вслед за девушкой. Атмосфера царит примерно такая: мама вернулась с родительского собрания и зовёт сына на серьёзный разговор. Цок каблуков Иры стихает, а сама она плюхается на что-то похожее скорее на трибуны, нежели лестницу. Он кидает рюкзак рядом с ней, тоже осторожно садится и спрашивает, решив, что лучшая защита – нападение: — Что ты хотела сказать, раз нам пришлось идти сюда? — Если честно... — мнётся Ира, когда понимает, что могла отвлечь постоянно занятого Шастуна от важных дел. — Мне просто захотелось с тобой поболтать. Ты так тяжко вздыхал, невозможно было мимо пройти, — неловко отшучивается она, смотрит из-под ресниц, как бы извиняясь. В принципе, ничего полезного он и не делал, а просто мучил себя. В особенности свои глаза. Перечитывать по сто раз задачи — так себе занятие. — Ни разу тебя таким подавленным не видела... — с небольшим намёком утверждает она, убирает чёлку со лба и терпеливо дожидается пояснения — почему, собственно, он сейчас расстроен. — Просто возникла одна... нерешаемая задачка, — Антон всё же отвечает, но очень размыто. — Расскажи. Я постараюсь помочь с решением. Он вываливает всё, как на духу, хоть и использует в своём «объяснении» слишком много метафор: — Допустим, у тебя... очень плохо работает ноутбук. Всё виснет, вечно вылетает, ты иногда не успеваешь сохранять что-то важное. Это, логично, безумно раздражает. Тебе хочется, чтобы ноутбук работал как раньше. Первым делом ты начинаешь очищать память. Очищаешь-очищаешь, а толку — ноль. Но заново скачать те приложения уже нельзя. — И почему? — интересуется Ира, увлечённая его коротким рассказом. Или это имитация. Антон об этом не думает, потому что сам сильно погружён в размышления. Хочется... разобраться в себе. — Ты удалила свою любимую игру детства. Да, её можно скачать, но того прогресса уже не будет. — То есть я просто так всё удалила, и это даже не помогло? — Да... — Антон опускает взгляд вниз и тяжело вздыхает, опираясь щекой на ладонь. Он смотрит в одну точку, словно находится наедине с собой, а не на лестнице университетской библиотеки, где повсюду снуют люди. — Поэтому появляется очень неприятное чувство... — Досада? Вина? Он молча кивает, достаёт из рюкзака небольшой ежедневник и неряшливо закинутую на дно ручку. Этот диалог определённо заставляет нервничать, поэтому Антон неосознанно ищет, чем бы занять руки. — Вроде, я устранил причину бага, а сбоев ещё больше. Ира хмыкает, наблюдая за тем, как крепко его пальцы обхватывают несчастный карандаш. — Тогда тебе стоит ещё раз проанализировать проблему? Разве нет? Вдруг дело было даже не в памяти, а в чём-то другом? Антон смотрит в карие глаза с небольшим недоверием и неуверенно уточняет: — То есть, я поторопился? И... — он замолкает, но под проницательным, выжидающим взглядом всё же признаётся, наконец, себе. — С той «проблемой»... — мысленно Шастун, конечно, обзывает эту самую проблему Арсением. — ..мне было даже лучше? Значит, мне правда лучше всё вернуть. Ира неловко улыбается и пытается вернуть его в реальность: — Если честно, это был самый странный диалог в моей жизни. Я немного не уверена, что.. — Спасибо. Ты помогла, — неосознанно перебивает он. — Я могу сделать что-то взамен? — Антон чувствует себя должником. Снаружи он преспокоен, однако внутри бушует шторм. Такой, который вырывает с корнями деревья. Заряженный и замотивированный, он готов прямо сейчас идти к Арсению на подработку, чтобы поговорить с ним во время перерыва. И даже без разницы, будет это унизительно, получит ли Антон кулаком в челюсть или услышит за минуту матов больше, чем за жизнь. Лучше уж плохой исход событий, чем вообще никакой. Чертовски сильно он соскучился по этой голубоглазой проблеме. Все чувства, сдерживаемые ранее, словно вырывались наружу. Такими темпами ему предстоит стабильно посещать кардиолога. Ира выглядит очень растерянной. Она не считает, что сделала что-то невероятное, но не может не воспользоваться этой возможностью: — Сходим в кино? Ты купишь билеты, — кусая от волнения губы, скорее даже уговаривает, нежели просит девушка. И спускает Антона с небес на землю. Каким бы тугодумом в любовных делах он не был, и ежу понятно, что его согласие будет расцениваться как зелёный свет. Он тем самым просто даст ей ложную надежду, чтобы потом... отказать? Да, он не может быть уверенным в своём предположении, но идти в кино с человеком лишь из чувства долга... Возможно, порой Антон поступает, как мудак. Но спать спокойно после подобного и он не сумеет. Слишком жестоко. Лучше резко отказать в эту же секунду, чем оттягивать. Падать с высоты намного больнее. И куда вечно девается его здравый смысл рядом с Арсением? — Прости, — её кривая улыбка что-то трогает в душе. Антон хочет попросить у неё прощения не меньше тысячи раз. — Я куплю тебе билеты, но не смогу сходить сам. Он даже не старается оправдаться. Чтобы Ира точно поняла: он не сможет сходить сам не потому, что ненавидит кинотеатры, слишком занят или боится облажаться. Антон не пойдёт именно с ней. Ведь не заинтересован. Хотя... Заинтересован, но в ком-то другом.

***

Работа отвлекает от ненужных мыслей. Да и нужных, кстати, тоже. От неё нельзя отмахнуться, как от домашки, не сделанной из-за лени. За каждую смену ты получаешь деньги, а не простые оценки и знания. Взамен же... сильно устаёшь и убиваешь себе нервы. Это если говорить конкретно об общепите. Арсений себе не так представлял рабочие будни. Народу даже слишком много — то ли Никита переборщил с акциями (было бы уже проще кофе бесплатно людям раздавать), то ли это место оказалось и вправду удачно расположено. Студенты по утрам обычно хмурые, школьники часто себя ведут как-то странно, взрослые и вовсе огрызаются. Однако происходит такое почему-то именно в его смены. Как Арсений перед парами не зайдёт в качестве посетителя, дабы взять себе капуч, все люди в очереди светятся от счастья. С бариста общаются, как с ближайшим родственником. Столики все абсолютно пустые, официанты спокойно занимаются своими делами, успевают выучить конспекты или даже поспать за барной стойкой. Может, это проклятие какое? — Здравствуйте, — с натянутой улыбкой здоровается Арсений, поправляет фартук с логотипом кафе и дружелюбно уточняет у двух девушек. — Выбрали, что будете заказывать? — Ой, да. Мне... блинчики. С шоколадом. А ты что будешь? — она смахивает с глаз светлую прядь и серьёзно смотрит на подругу, которая стесняется и, видимо, просит то же самое. — Две порции блинчиков с шоколадом. Арсений кивает, забывает уточнить «что-то ещё?» и уже просто забивает. Вряд ли за такую маленькую оплошность кто-то осмелится ему что-либо предъявить. Интерьер в помещении выглядит очень уютно. По утрам зал практически полностью освещён солнечными лучами — в этом большие окна являются плюсом. Но, если честно, вечером здесь как-то комфортнее. Искусственное освещение дарит свой особенный уют. Здесь отдыхают от учёбы, пробуют кофе с разными сиропами, болтают обо всём, смеются. Вроде бы самая обычная атмосфера самой обычной кофейни. Но она Арсению очень нравится. Правда неадекватные клиенты, недосып и отсутствие свободного времени впечатление о работе знатно портили, как бы он это в своей голове не романтизировал. С максимально щенячьим взглядом Арсений подходит к Артёму, заглядывает жалко в светло-карие глаза и буркает что-то про усталость. Его успешно отпускают в подсобку отдохнуть. В этом тесном помещении можно посидеть одному и подумать о своём, когда социальная батарейка совсем уже на нуле. Прошло меньше половины смены. Арсений уже чувствует желание пойти домой и просто отключиться от внешнего мира, но ему нужно работать. Удивительно, правда? На работе нужно работать. Совсем недолго он листает ленту, вспоминает, что это видео уже пятое по счёту и со вздохом выходит в зал для гостей. И сразу, будто на интуитивном уровне, он цепляется взглядом за дальний столик, где сидит некий паренёк в кепке. В чёртовой кепке. И клетчатой рубашке. Разве может быть такое совпадение? Каким образом он попал именно в это место? Нет, разумеется, это логично — здесь совсем рядом университет, где учится Антон, но... Что-то Арсению подсказывает, что просто так этот человек сюда бы не пришёл. Не пришёл бы вкусно покушать и попить кофейку. Пришёл бы он, зная, что его заказ будет относить Арсений? Пришёл бы, чтобы встретиться с ним, или лучше бы топал лишних двадцать минут до другого кафе, только бы не видеть его? Почему-то эта мысль невероятно сильно ранила его душу. Хотелось подойти к тому столику, впечататься в Антона крепко и сильно, встряхнуть его и слезливо попросить о том, чтобы они общались, как раньше. Как-то резко и быстро Арсений привык к присутствию Шастуна в своей жизни. Но также резко и быстро ему пришлось отвыкать. Да только он уже не представлял дней без этого... необычного, в хорошем смысле, Антона. Вряд ли его хотели бы видеть. Арсений не желал портить настроение и так потерянному и грустному, по виду, второкурснику. Поэтому с расстроенным взглядом вручил меню отдыхающему Артёму и попросил обслужить тот столик. К сожалению, Арсений был слишком занят гнетущими мыслями, так что провожающего взгляда зелёных глаз не заметил. На везение, именно сейчас ему позвонила сестра. От неё не брать трубку было нельзя. Поэтому он, поставив перед фактом бариста, побежал к выходу и постарался выйти на улицу как можно незаметнее, дабы случайно не обратить на себя внимание Антона. — Алло? Привет, — произносит Арсений с толикой радости. Его глаза щурятся от солнечного света. Погода как раз для прогулки. Сестра любит вытаскивать его из дома и кормить фруктовым льдом, когда настолько жарко. Тем самым она оставила в его сердце именно эту добрую ассоциацию. — Привет. Ты на работе же, да? — ласково спрашивает сестра и не сдерживается. — Тебе же вовсе не нужна материальная помощь, да-да. — Да правда не нужна, — Арсений усмехается и закатывает глаза, словно сестра сейчас может увидеть его недовольство. — Меня просто друг попросил помочь. Ты же знаешь, какой я добрый, — Аня цокает. Наверняка она тоже закатила глаза. У них это семейное. — Как я мог отказать? — В Омск не собираешься? — Не знаю, я... — Арсений, — раздаётся совсем тихо рядом. Стук собственного сердца, кажись, оглушает его самого. До мозга доходит, чей именно голос назвал сейчас его имя. Арсений смотрит сверху-вниз, в самую глубину зелёных глаз, сейчас словно блестящих от слёз. Он еле проглатывает ком в горле и спокойно отвечает сестре, но его голос всё же слегка дрожит: — Наверное, всё же приеду... Я... — Клади трубку, — Антон выгибает брови домиком и смотрит совсем жалко, как брошенный на произвол судьбы котёнок. — Пожалуйста. Нет, он не может. Сестра ждёт ответа. Они не должны снова общаться. Он опять будет мучить его своим ужасным поведением. — Арс. Именно от него это звучит по-особенному ласково. Раньше Антон никогда не называл его так и использовал одну лишь «официальную» вариацию имени — Арсений. Иногда даже «Попов» звучало из его уст, когда разговор был очень-очень серьёзным. Или кое-кто злился и так показывал своё недовольство. Так что сейчас... Сейчас сердце, упавшее куда-то в пятки, плавилось от сокращённого «Арс». Внутри будто растеклось что-то тёплое, тягучее. То, что согревало до самых кончиков пальцев. Тоска вдруг усилилась в раз десять, болью отдаваясь в грудной клетке. — Ты там умер, что ли? Арсений молвит тихое «перезвоню» и послушно бросает трубку, не отрывая зачарованного взгляда от таких грустных, но таких красивых зелёных глаз. Как же он скучал.