Amor non est medicabilis herbis

      — Подожди-подожди! То есть, мы прибыли в этот оазис…       — Это не какой-то там оазис! Оазис! — выделил интонацией последнее слово юноша, впиваясь в друга гневным взглядом. — Хоть и не такое большое государство, как наша Аграба, но тоже обладает невероятно внушительной властью.       — Хорошо, Оазис так Оазис, — с издёвкой повторил собеседник, продолжив рассуждение. — Мы потратили наши последние средства на шедший сюда караван, так как ты услышал на базаре, что здешний Султан-постоянно-забываю-как-его-звать-Великий созывает всех молодых девушек пустынь с целью взять в гарем и предлагает богатые подарки каждой?       — Ага, — глаза Юнхо загорались изнутри тёплым светом каждый раз, когда он задумывал какую-либо шалость — как и сейчас. — Ещё и стол накроют гостям.       — И узнав об этом, ты составил план, в котором я представляюсь девицей на выданье, в то время как тебе достаётся роль моего, то есть её, брата, чтобы мы могли незаметно стащить подарки и, как я понимаю, вдоволь набить животы? — понизив голос, не переставал пытать Хонджун своего сообщника.       — Именно! — а вот Юнхо, в отличие от своего подельника, эмоции не скрывал: громко воскликнул, привлекая внимание окружающих, и даже в ладоши захлопал. — Согласись, это шикарная затея!       — Ты хитро придумал, — тот не мог не отдать должное изворотливости друга, — вот только какого верблюда девицей должен притворяться я? Почему не ты?       Хонджун не сдержал негодование, и теперь толпа, что до этого спешила по своим делам, обратила внимание на молодых людей вопреки царившему на рынке шуму, что создавали крики зазывал и нахваливавших товар купцов. Кто-то отступил поближе к стражникам, и, так как проблемы сообщникам были совершенно не нужны, они поторопились скрыться, не забывая высматривать в пёстром разнообразии лавки с женской одеждой.       — Это же очевидно! Ты крошечный, миниатюрный, а ещё очень красивый, свет очей моих.       — Не льсти, джан. Не поможет, — одёрнул Хонджун, демонстративно поморщившись. — Тем более все женщины будут в хиджабах. Ещё и Хатун объявится наверняка.       — О чём я и веду речь! Это же сплошные плюсы для нас — легче скрыться, — Юнхо многозначительно улыбнулся. — Не недооценивай свои глаза, брат, — прошептал он собеседнику на ушко. — Столь невероятно глубоких глаз я в жизни не видел: будь я женщиной, давно бы утонул.       В следующую же секунду ему пришлось со смехом уворачиваться от тяжёлого кулака, сопровождавшегося злобным шипением.       — А я слишком высокий, громкий и неуклюжий, — как ни в чём не бывало продолжил он и, будто в подтверждение собственных слов, отчаянной жестикуляцией едва не сбил кувшин с головы проплывавшей мимо девушки. — Не слишком подходит роли, не находишь?       В ответ на многозначительно приподнятые брови Хонджун лишь закатил глаза, после чего целенаправленно поспешил вперёд, проигнорировав протянутые в надежде на благосклонность морщинистые и совсем детские руки. Знает он их: на минуту задержишься, поддавшись чувству жалости, и окажешься голышом в одних только шароварах — сам тем же промышлял, будучи ребёнком, чтобы выжить на улице.       — Зато ты умело подражаешь движениям танцовщиц, а я не смогу ничего, кроме как молча и выразительно похлопать ресницами, — отыскав наконец среди многочисленных прилавков нужный, Хонджун свернул к нему, продолжая отстаивать по пути своё мужское достоинство. — А нам надо проникнуть во дворец и чем-то привлечь Султана.       Неожиданно Юнхо замер как вкопанный посреди бегущих по своим делам горожан, зарабатывая в свой адрес несколько проклятий, и покрылся весь красными пятнами. Его друг даже испугался, увидев сию картину — обгорел? Но когда тот открыл рот, всё встало на свои места.       — Откуда ты знаешь?       — Знаю что? О танцах? Аллах, Юнхо, ты такой наивный. Сколько мы с тобой уже путешествуем вместе? Я узнал ещё в первый год. Не волнуйся, я никому не рассказал и не вижу ничего постыдного в твоём увлечении. Но согласись, сегодня это может нам помочь.       — Но-       — Никаких но! — неожиданно разозлился он. — В прошлый раз я залезал в проклятую коробку, чтобы на потеху публике меня насквозь пронзали саблями, пока ты спокойно грабил зрителей. Ну уж нет! Твоя очередь выступать на людях.       Юнхо не нашёл, что возразить: голова понуро повисла, озорные огоньки в глазах потухли, а взгляд его вскоре скрылся в тени куфии. Хонджун тяжело вздохнул, но решение менять не собирался.       Достигнув прилавка с женской одеждой, они последовали старой схеме: первый отвлекал продавца, давая второму возможность быстро стянуть необходимый товар, после чего тот так же быстро уносил ноги и ждал подельника возле ближайшего поворота. Безотказный план: спустя некоторое время они спрятались с добычей в заброшенном на окраине Оазиса доме — пихнув вещи Юнхо в руки, Хонджун отправил его переодеваться.       — Долго ещё? — устав ковыряться кинжалом в песке, спросил уже замаскированный брат будущей наложницы Султана.       — Да вроде бы всё, — тихо прозвучало в ответ.       Юнхо вышел вперёд, отчаянно краснея и не переставая поправлять одеяния. Он ступал аккуратно, мелкими шажками, в меру своих способностей, стараясь не порвать полупрозрачную ткань, и было заметно, насколько ему неуютно.       Украденный наряд оказался далеко не хиджабом, а скорее балади, предназначавшимся для танцовщиц или жриц любви. Будто страданий и без того недостаточно: он явно не был рассчитан на рослого юношу. Энтари не только не скрывал, как надеялись сообщники, но, напротив, ещё больше подчёркивал мощную грудную клетку и внушительные мышцы плеч, демонстрируя оставшуюся без загара кожу тонкой талии. Юбка струилась водопадом вдоль ног, огибая выпирающие тазовые косточки и крепкие бёдра, оставляя неприлично открытыми лодыжки.       Юнхо из-под густых бровей с сомнением взирал на друга, напрягшись в ожидании язвительной шутки или обидно громкого смеха, готовый в тот же миг сорвать с себя разукрашенную ткань и, возможно, даже ударить товарища — но Хонджун молча смотрел, не в силах отвести взгляд от чужого тела, и подмечал для себя всё новые и новые детали. Он никак не мог понять, когда его напарник успел превратиться из болезненно худого, подобранного на улице из жалости сорванца, что страстно не желал продолжать дело, принадлежавшее его сбежавшему отцу, в невероятно красивого, притягательного юношу. Подобно потоку нектара, пожар утомления гасящему, тот стоял, смущённо и зло прикрываясь сильными руками, и ожидал вердикт.       Хонджун с трудом сглотнул ком в горле и хрипло произнёс:       — Кажется, мы никуда не идём.