Amor non est medicabilis herbis

      С Юнхо Хонджун познакомился довольно глупым образом: он тогда искал модель — высокую, так как на ткань он не поскупился — для сдачи проекта. Он мог бы попросить о помощи Сонхва, как делал раньше, но на этот раз его друг занимался тем же самым проектом в качестве модельера. Нет, конечно, идея нарядить соперника в свой наряд и заставить дефилировать по подиуму, сводя жюри с ума, звучала весьма заманчиво, но, к сожалению, плохо подходила в данной ситуации: для лучшего раскрытия задумки требовался человек, привыкший к сцене и знающий, как себя преподнести, а Сонхва с Хонджуном хоть постоянно и присутствовали на подобного рода мероприятиях, но в качестве творцов одежды, а не моделей. В свете сложившихся обстоятельств Хонджун, через своего соседа Уёна — короля общения, которого он сам не знает, как ещё не придушил звёздной ночью за постоянных гостей в комнате и, соответственно, полное отсутствие тишины, столь важной для учёбы и творчества, — заочно познакомился с Минги, что успешно работал на подиуме уже в течение двух лет. Не хотелось признавать, но соседские знакомые, что периодически топтали их ковёр, иногда оказывались полезными.       Получив наставление: «Ищи высокого парня с покрашенной в ядрёный цвет макушкой, он там один такой», — Хонджун направился в корпус танцоров вылавливать свою модель и, увидев голубоволосого юношу, возвышавшегося над остальными, поспешил к нему.       — Здравствуй, мы договаривались сегодня о встрече. Уён сказал искать тебя здесь. Хонджун, приятно познакомиться, — модельер протянул ладонь для рукопожатия. — Спасибо большое, что согласился помочь.       Обладатель лазурной шевелюры непонимающе уставился на него, но на приветствие поспешил ответить.       — Да-да, приятно… Мы разве знакомы?       Хонджун нахмурился. Собеседник растерянно улыбнулся, стараясь тем самым разрядить обстановку.       — Ты ведь Минги? Мне передали, чтобы я искал высокого парня с цветными волосами — говорили, он здесь один такой. Я ошибся?       — Нет, всё правильно. По крайней мере, так было до недавнего времени. Я не…       Его речь прервал другой юноша, внезапно налетевший, как коршун, и бесцеремонно запрыгнувший к нему на спину под преисполненные возмущения звуки и ругательства.       — Чёрт, Юнхо! Покрасить тебя было одной из моих самых гениальных идей! Тебе невероятно идёт, а ты ещё упирался вчера.       — Слезь с меня, Минги! Ты весишь как кабан!       Хонджун имел честь наблюдать увлекательное шоу, где один парень скакал на месте, будто лошадь, пытаясь сбросить с себя второго, заливисто и громко смеявшегося. В конце концов, тому удалось отвоевать свою спину обратно.       — О! — новоприбывший в кои-то веки соизволил обратить внимание на скромно стоящего поблизости модельера. — Ты, должно быть, Хонджун? Уён упоминал, что ты подойдёшь.       — Да. Минги, верно? Приятно познакомиться с тобой наконец, и спасибо, что согласился помочь.       Было неловко повторять ту же фразу, адресованную минутой ранее другому человеку, что по-прежнему находился рядом. Тот усмехнулся, понимая причину чужого смущения.       — Вот тот, кого ты искал, — он слегка двинул плечом, толкая друга вперёд. — А меня зовут Юнхо. С волосами ты был бы прав, придя вчера, но теперь высоких и цветных уже двое. И мне тоже очень приятно познакомиться с тобой, Хонджун.       Модельер отзеркалил ехидную улыбку Юнхо под выразительное фырканье виновника переполоха.       С Минги общий язык нашёлся быстро и легко благодаря схожим вкусам в одежде, и так сложилось, что тот стал несменной и ценной моделью Хонджуна. В проекте они победили, на несколько баллов обогнав Сонхва, но судя по взглядам, коими их соперник одаривал свою новую модель — парня по имени Сан, — тот не так уж сильно расстроился. К слову, как ни забавно, Сан тоже относился к касте знакомых Уёна — тех самых, что периодически покушались у гостеприимных соседей на их съедобные запасы, коих, между прочим, и без того оставалось не так уж и много, а потому варварские набеги были весьма заметны.       Вместе с Минги плавной походкой и с солнечной улыбкой на губах в жизнь Хонджуна вошёл и Юнхо, и, как бы модельер ни открещивался, танцор прочно обосновался в ней, постепенно заполонив собой мысли и даже сны — хотя не то чтобы Хонджун сильно этому противился.       Увлечение Юнхо фотографией стало для него своего рода открытием, но гораздо большее потрясение вызвали сами снимки, созданные им. Хонджун пристально следил за его творчеством, мечтая, чтобы как можно больше людей узнало о таланте Юнхо. Ему действительно нравились его неоднозначные и довольно спорные, но невероятно прекрасные в своём исполнении работы.       По этой причине, когда тот предложил принять участие в его новом проекте, Хонджун не раздумывая согласился, даже не спросив о деталях.       Наверное, зря, потому что фотограф встретил его с чёрной краской и кисточкой в руках и указанием раздеться.       — Извини?! — голос непроизвольно сорвался на высокие ноты, с чем Хонджун не смог совладать от изумления.       Юнхо смущённо почесал голову — на его щеках расцветал очаровательный румянец — и принялся объяснять:       — Ты согласился на мою затею, даже не дослушав, а я не рискнул рассказывать дальше, побоявшись, что ты откажешься. Прости, пожалуйста.       Модельер тяжело вздохнул и закрыл глаза, мысленно сосчитав до десяти, чтобы успокоиться.       — Теперь я определённо хочу наверстать упущенное и узнать все подробности.       Приверженец стиля ню покорно кивнул и пригласительным жестом открыл дверь комнаты, в которой, как было известно Хонджуну, располагалась личная небольшая студия. Сейчас она полностью была оклеена чёрной бумагой, а в центре высился стеклянный ящик, размером в полный человеческий рост и подсвеченный лампами изнутри, напоминая о витринах, в кои помещали музейные экспонаты. Подойдя ближе к безмолвной и пустой — пока что — композиции, Хонджун заметил крупные трещины с одной из сторон, очевидно, аккуратно нанесённые творцом.       Пока гость осматривался, Юнхо в спешке наводил порядок, поправляя отслоившиеся тёмные листы, корректируя свет и размещая осколки так, как того требовало его воображение и взгляд. Когда друг дал понять, что готов выслушать, он приступил к объяснению:       — Преподаватель с кафедры фотографии оценил мои работы и предложил поучаствовать в конкурсе, где нам предстоит обратить внимание публики на проблемы общества и человечества. Все, конечно же, тотчас разобрали такие глобальные и широкие темы, как экология или политика. Мне же кажется, чем чаще об этом говоришь, тем меньше люди хотят это видеть и слушать. Покопавшись немного в интернете, своей голове и истории выставок, я решил, что проблема вандализма будет наиболее подходящей.       Хонджун кивнул, представляя размах проекта и отдавая должное чужой смелости:       — Это интересный и оригинальный ход. Мало кто догадается до подобного.       — Ты действительно так думаешь? — тот снова кивнул. — Спасибо, хён, мне правда важна твоя поддержка.       Хонджун от этих простых слов слегка зарделся, но скоро справился с непрошеной краснотой щёк, а воодушевлённый его одобрением Юнхо тем временем продолжил:       — И здесь твой выход! Ты будешь прекрасной, осквернённой статуей.       Идея мастерски обыграна, Хонджун уверен, что и исполнение её не испортит, а сделает только лучше. Окажись он судьёй на их конкурсе, отдал бы все очки и призы за эти невероятные фотографии (от чего фотограф и его модель были бы, очевидно, в полном восторге). Вот только сейчас моделью являлся он, и это ему предстояло находиться внутри разбитого стеклянного саркофага, будучи обрисованным краской.       Хонджун не боялся и не стыдился наготы: его профессия исключала всякую неловкость. Сколько раз Минги, раздетый до трусов, сидел у него, болтая ногами, на тумбе в мастерской, пока тот доделывал одежду? Пальцев на руках не хватит сосчитать. Плюс ко всему, ему посчастливилось жить вместе с Уёном, мистером Пройдёмся-после-душа-с-полотенцем-на-бёдрах-по-всему-дому и господином Занимаемся-спортом-в-одних-только-штанах, так что вид оголённого тела вызывал скорее усталость, нежели стеснение. Но одно дело, когда это происходило в кругу близких и друзей, и совсем другое — снимки на публику и даже конкурс.       — Если ты переживаешь, что будешь обнажённым на фотографиях, — поспешил прервать Юнхо его долгий мыслительный процесс, — то это не так. Я дам тебе тунику, под стать той, что изображают на древних греках, и открытыми останутся только плечи и спина. На них мы и расположим надписи и рисунки, поэтому теоретически ты будешь одет…       Достаточно было взглянуть в эти полные надежды и мольбы тёмные, глубокого оттенка глаза, чтобы понять, что эту битву Хонджун с треском проиграл.       — Хорошо, — тихо согласился он, с сожалением сознавая, что на его решение повлияли не столько слова друга, сколько трогательное выражение лица.       — Спасибо!       Словно торнадо, Юнхо подлетел к модельеру, увлекая того в краткие, но тесные, наполненные благодарностью и радостью объятия, после чего не менее стремительно вручил тому подготовленную заранее одежду и отправил в соседнюю комнату переодеваться. Спустя десяток минут Хонджун, отчаянно краснея, кутаясь в тунику и подозревая, что это просто стащенная с кровати белая простыня, закреплённая золотой заколкой, стоял перед своим стеклянным гробом в ожидании, когда фотограф закончит выводить рисунки на его спине.       Руки Юнхо — невероятно горячие в сравнении с холодной кожей, заменившей ему холст — мелко подрагивали. Хонджун чувствовал скопившееся на кончиках пальцев волнение так же отчётливо, как и тёплое сбившееся дыхание, змеившееся вдоль его лопаток, и от этих ощущений было одновременно хорошо и мучительно плохо.       — Почему именно я? — решил задать он давно мучивший его вопрос, дабы отвлечься от охвативших разум эмоций. — Ёсан бы больше подошёл для этой роли, тебе так не кажется?       — Да, статуя, — они оба усмехнулись, вспомнив прозвище общего друга. — Он бы неплохо сюда вписался. Но мы говорим об искусстве…       Юнхо перестал рисовать, в то время как Хонджун — дышать и двигаться, ибо знал, что услышит сейчас нечто очень важное и сокровенное.       – …а когда я думаю о нём, единственное, что возникает у меня перед взором — твой образ.       — Юнхо…       — Ты мне нравишься, хён! — тот принялся говорить быстро, боясь оказаться прерванным. — С самого знакомства, и чем больше я узнавал тебя, тем больше влюблялся.       Лёгкие горели от недостатка кислорода, а сердце стучало так гулко, будто стремилось выскочить из бренных оков тела. Эйфория ударила в голову, а щёки залил густой румянец.       Хонджун шумно вдохнул.       Чувства с такой силой затмили всё, что юношу повело. Он схватился за край разбитой витрины, чтобы сохранить равновесие, но с глухим шипением отдёрнул ладонь. Яркий порез неторопливо наливался алым.       — Хён! Кровь! У тебя кровь!       Юнхо, не теряя ни минуты, бросил банку с краской прямо на пол и помчался вглубь квартиры, возвращаясь с аптечкой в руках и сквозящей в жестах тревогой. Он направил пострадавшую ладонь на свет — удостовериться, что в ране нет застрявших осколков, — и начал осторожно обрабатывать её.       Хонджун внимательно следил за его действиями и молча млел от проявляемой заботы, когда фотограф аккуратно дул на порез и безобидно-ласково приговаривал, какой хён растяпа. Мыслями он находился далеко от настоящего — в мгновении признания донсена.       Его чувства взаимны — внутри приятно щемило от радости, что пьянила хлеще алкоголя.       Вот только своей неуклюжестью он, кажется, нарушил интимность момента, и это не давало покоя его душе и омрачало горечью непередаваемое счастье.       Все сомнения исчезли, оставив после себя лишь звенящую пустоту, когда Хонджун ощутил робкие поцелуи на своей ладони рядом с раной и поймал взгляд тёмных глаз.       — Мама говорила, так быстрее заживает.       На дне его зрачков и в его действиях застыл вопрос: Юнхо ловил каждую эмоцию, что проскальзывала в чертах возлюбленного, готовый извиниться в ту же секунду и больше никогда не поднимать эту тему — или же продолжить уже более решительно. Он ждал и надеялся, отсчитывая удары в груди, и Хонджун, притянув столь прекрасное лицо ближе, сделал наконец то, о чём так долго мечтал и что представлял неоднократно во снах: поцеловал.