Червивые яблоки

✧༝┉┉┉┉ 1┉┉┉┉༝✧

В перерывах между апатией, рефлексией, писательством и воодушевляющей учёбой Ода ни в коем случае не отдыхала, ведь в её жизни была ещё одна составляющая, поглощающая единицы свободных мгновений — работа, которая когда-то приносила радость, но в конечном итоге превратилась в чёртово колесо. Покидая точку старта — в её случае, начало смены — она непременно тут же возвращалась в неё, проходя полный круг — то есть еле успевала моргать, прежде чем браться за новую. Избавляясь от тёплой одежды, она меняла её на никому не сдавшуюся форму, ощутимую к коже бумагой. Белоснежный плотный передник, синее, почти просвечивающее платье и давно помятый воротник, который Одетта всё забывала привести в порядок. Переодевшись, она сразу следовала на кухню, чтобы разузнать новости у двух поваров и уточнить, нет ли сегодня важного матча, боя или чемпионата. Генри и Тодд — два крупных иммигранта откуда-то с юга — не только работали здесь, но и были заядлыми любителями спорта. Взглянув на них, можно было подумать, что родину они покинули из-за того, что на пару убили президента. Далее, влетев в мрачный зал, Вернер направлялась за барную стойку к парню по имени Кейн, открывая смену, если этого ещё не сделала Мелани — её партнёрша. В этот раз Ода явилась немногим позже, катастрофически опаздывая с самого пробуждения. Она наспех натянула форму, проносясь по кухне в зал и шумно открывая дверь. Обувь слегка прилипала к полу, возле туалетов кто-то успел пролить пиво, а на стойку норовил залезть Кейн. Ему это казалось необходимостью, ведь только так он мог знатно врезать телевизору, отказывающему показывать матч. Мелани, поправив светлые волосы цвета изжившего своё овса, перечитала меню на стойке и подняла глаза, обильно накрашенные тушью. Девушка воссияла, увидев Оду и осмотрев её точно такую же одежду. Вернер, приветливо кивнув и на ходу перевязав передник, подошла к официантке, беря два меню. Колокольчик над входной дверью зазвенел, свидетельствуя о приходе новых гостей. — Студенческая жизнь слишком наполнена и мешает вовремя приходить на работу, мисс Вернер? — хитро улыбнулась Мелани, с трудом сдерживая зевок. Смена только начиналась, а на часах уже было девять вечера. Ода была готова поспорить, что вместо того, чтобы отсыпаться, её напарница ходила по торговому центру или закупалась самым калорийным шоколадным мороженым, какое только можно найти в Сиэтле. — Ты что, правда поступила? — Это было не так уж сложно. — Отмахнулась Одетта, которая действительно особо не прикладывала усилий. В своё эссе она вложила всю душу, чарующий смертоносный слог и уверенность в себе. Девушка оказалась достаточно удачливой, чтобы этого скупого набора хватило для становления на путь мечты. Прильнув к стойке, Мелани потянулась, как кошка. Вернер, дождавшись, когда гости усядутся за выбранный стол, направилась к ним. Её напарница, недовольно простонав, пошла следом, пусть никто её и не заставлял. Однако её участие оказалось полезным, так как девушка захватила с собой кружки и кофейник. Кофе здесь подавали сутками, что крайне привлекало хирургов из ближайшей больницы. С обеих сторон от барной стойки тянулись разного рода посадочные места. У стены, завешанной шарфами, наклейками с музыкальными группами и картами, стояли длинные столы с алыми стульями. У окон с завлекающими плакатами вроде «Бесплатный вай-фай» и «Каждая пятая кружка светлого пива бесплатно» — столы с красно-белыми диванами из самой дешёвой кожи. От чёрно-белого пола в ромбик слегка кружилась голова, и тем не менее, упрямо глядя на дурно завязанные шнурки, Ода подобралась к двум мужчинам, устроившимся у окна. Пожелав доброго вечера, Ода отдала им два меню, а Мелани, поинтересовавшись, как дела у незнакомцев, поставила перед ними кружки. Те охотно согласились на кофе, так что она разлила им местную бадью, уходя в сторону. — Через двадцать минут игру начнут Испания и Марокко, так что мы здесь надолго. Что у вас есть для плотного ужина? — поинтересовался один из посетителей, косясь на телевизор. Кейн залез на стойку обоими коленями, подняв ругань. Люди за стойкой пытались привести его в чувства. — Ужин вроде хорошего стейка и жирной картошки? Увы, никак. Возьмите сэндвичи с беконом и индейкой, зелёные бобы и напитки. Будет мало, предложим картофельный салат за полцены, — будничным тоном предложила Ода, выуживая блокнот для записи заказа. — Сколько сегодня идёт игра? — вдруг поинтересовалась Мелани. — Как обычно. — Отозвался второй мужчина. — В одиннадцать здесь будет группа. Рок, шум, выпивка и много-много дыма. Конфликт интересов, — намекнула официантка, предупреждая, что вряд ли посетителям дадут досмотреть матч до конца. В самом деле, Мелани это мало волновало. Она скорее обращалась к Оде, которая, как обычно, должна будет встретить группу, поверившую в свои силы, отвести в подсобку, провести инструктаж и забрать деньги за выступление, чтобы отнести в кассу. Одетте мало нравились музыкальные вечера вроде этого, ведь после них туалеты оказывались особенно грязными, а заказы особенно маленькими и незначительными. К тому же, говорить на одном языке с любителями чёрной подводки и маек-сеток было чертовски сложно. — Если Испания будет проигрывать, мы лучше музыку послушаем, — пожал плечами один из мужчин, а второй хохотнул. — Если телевизор вообще придёт в норму, — подметила Ода. — Так что с заказом? — То, что вы назвали в количестве двух порций. И тёмное пиво в бутылках. Любое. Начнём с двух, — отозвался один из мужчин, а Вернер, быстро записав, оторвала заполненный лист, чтобы отнести на кухню. — Вам это всё в удовольствие? — вдруг поинтересовался первый. Ода, не сразу сообразив о чём речь, подняла взгляд, понимая, что гости глядят на её форму. Вздохнув, она опёрлась одной рукой на стол, подтягивая к себе бумажное меню, пока его не успели помять. — Слушать шипение телевизора, подметать осколки по ночам и еле протискиваться в проходах между болельщиками? Да, это полностью осознанный выбор, — наконец улыбнулась Ода, подмигивая интересующемуся и забирая меню. — Хорошего вечера, вскоре всё будет исполнено. Вернер направилась на кухню, а Мелани, с опустевшим кофейником, снова отправилась за ней. — Что за группа? Опять новые? — поинтересовалась Одетта, громко передавая заказ на кухню и присаживаясь на край металлического стола кухни. Пока Тодд брёл к холодильнику за ингредиентами, Вернер раскурила сигарету, выдыхая дым прямо под вытяжку. — Вот и нет. Эти уже в третий раз, — отозвалась её знакомая, разглядывая своё отражение в закоптившемся зеркале. — Так что с университетом? Тебе там нравится? — Мы только начали, а такое ощущение, словно все нас ненавидят. На кафедре пятнадцать человек, все сразу поделились на группы. У нас нет старшекурсников, так что есть только потерянные мальки, пытающиеся побыстрее обосноваться. Ощущение такое, словно мы не учимся, а состоим в секте. — В сектах люди разговорчивы. — Как бы невзначай произнесла официантка. — Значит, секту тоже вычёркиваем. Такими темпами я узнаю имена одногруппников к концу года, — закатила глаза Ода, наконец затягивая шнурки покрепче. — Плевать. Они меня мало интересуют. Литература и книги — вот, ради чего я там. — У тебя что, просто нет единомышленников во всём Вашингтонском университете? — изогнула бровь Мелани, доставая из-за пояса помаду и подкрашивая ярко-малиновые губы. — Нет, думаю, это не так. — Покачала головой Ода, смахивая пепел на пол. Когда сигарета закончится, она растопчет её и спрячет под кухонную утварь, как крошки украденного печенья. — Как твой роман? То издательство согласилось взять его? — вдруг спросила девушка. Мелани даже не была подругой Оды, но тем не менее, проработав два года в одни и те же смены, они успели обсудить многое, начиная с самых абсурдных феноменов и заканчивая жизнями друг друга. Когда-то таким образом выяснилось, что Мелани уже двадцать шесть, а она застряла в этом баре «У Анны» на веки вечные из-за долгов престарелого отца, которые, кажется, ей придётся выплачивать всю жизнь. Ей удалось закончить школу, но у девушки просто не хватило времени и сил, чтобы поступить в достойный колледж. Работа в прачечной до двадцати пяти, а после дневные смены уборщицей в мотеле и ночные в баре «У Анны». В свободное время Мелани писала песни, которые пару раз продавала группам, выступающим здесь по ночам, но будущего у этой затеи не было. Когда дел на работе было не так уж много, а последние гости покупали девушкам пиво перед закрытиями, девушки могли сидеть, разговаривая обо всём. Однажды, на начальном этапе, Вернер принесла свой роман, выслушивая ценные и смешные правки Мелани. В жизни светловолосой официантки не было будущего ни у чего. Ни у образования, ни у карьеры, ни у песен, ни у настоящей дружбы с Одой. Девушки были слишком разными, а потому вдвое охотнее откровенничали, осознавая, что не имеют права осуждать друг друга. — Нет. И уже не возьмёт. Я отчитала директора после отказа, — поделилась Вернер, а Тодд поставил возле её бедра несколько тарелок. Вздохнув, Ода спрыгнула со стола, туша сигарету и отправляя в мусор. Пока она «убирала» пепел, Мелани протянула ей поднос. Когда всё оказалось на нём, девушки покинули кухню, забирая из холодильника в баре два пива. — На это тоже плевать. Сначала я опубликую книгу, написанную на курсе в университете, и она станет исторической в студенческой литературе. После этого кто угодно возьмёт роман и обязательно найдёт его гениальным, — поведала свой план девушка. — Так держать! — Улыбнулась Мелани, оставаясь у стойки и дожидаясь, когда Ода отнесёт заказ. Кейн наконец починил телевизор. Несколько посетителей рассчитались и ушли. За стойкой появилось два престарелых мужчины, тихо обсуждающих обработку дерева и грядущий матч. Ещё через час в этом месте попросту не останется мест. Пускай этот бар не был слишком прибыльным, с отличным питанием и самыми пьянящими напитками, иногда выпадали дни вроде этого. Директором напрочь запрещалось, но если его не было, то официантки становились особенно разговорчивыми и бесстыдно напоминали о чаевых при любом удобном случае. Для Одетты это было особенно актуально, так как она нуждалась в деньгах на ланчи и новые тряпки, в которых можно переступать лакированный порог университета. Только поднося сэндвичи и миски с зелёными бобами, Вернер уже знала, что получит свои чаевые. Она помогла выбрать блюда, одиножды улыбнулась и пошутила, пожелала хорошего вечера, а после ещё и сообщила, что обязательно попросит бармена включить нужный канал. Когда ей в спину крикнули, чтобы Ода принесла и картофельный салат, она поняла, что точно не ошиблась с прогнозами. Если бы не такой день, как сегодня, то Одетта устроилась бы за стойкой с салфетками или бумажками, записывая идеи для корректировки романа или, например, выискивая информацию для грядущих пар по философии или русской литературе. В этот же раз, уже через полчаса, она, как и Мелани, включила всё своё очарование и забыла о своей личности, порхая между столов. Девушки советовали блюда и напитки, делились мнениями о погоде, врали про снижение цен на разливное пиво и напоминали про матч. Когда в бар приходили подростки или молодёжь, которой обычно не наливали, они сообщали и о грядущем выступлении группы, название которой не могли вспомнить. Пару раз Ода видела, как Мелани что-то выплясывает или пожимает посетителям руку. Так она делала, когда прикидывалась заядлой любительницей футбола, которая любит делать ставки. Официантка обещала, что если её любимцы проиграют, то она обязательно купит пиво за свой счёт. Это было особенно очаровательно, учитывая, что для персонала пиво было бесплатным. А ещё очаровательнее было то, что порой посетители угощали официанток самым лучшим пивом, даже не зная, что, по сути, платят за воздух и приносят лишнюю прибыль. Мелани же видела, как Ода присаживается за столики, указывая тонким пальцем с перстнем в меню и напускала уставшего вида. Её взгляд говорил: «Я очень устала, ведь на ногах весь день, но для вас я буду самой любезной и разговорчивой». Ещё один очаровательный вариант, который всем нравился и всегда работал. К одиннадцати за спиной было пять обслуженных столиков и тридцать пять баксов чаевых. Спина уже намекала на то, что впереди ещё четыре часа работы и закрытие, а глаза, в которые словно насыпали песка, кричали о том, что завтра нужно на занятия. Сверившись с часами, Ода отправилась на задний двор, чтобы встретить выступающую группу, повторить для них инструктаж и провести в мрачную, тесную подсобку. Девушка вышла, мрачно отмечая, что осенний холод усиливается и вскоре придётся вовсе набрасывать верхнюю одежду. Около чёрного хода уже стоял белоснежный фургон, возле которого крутилось четверо молодых людей, раскуривающих самокрутки. Выдохнув еле заметное облачко пара, она направилась к ним, привлекая внимание хлопком. Лица четвёрки действительно показались ей знакомыми: бледное вытянутое, осунувшееся с чёрной подводкой, миловидное за розовыми прядями и желтоватое, как от проблем с печенью. Но даже это не помогло девушке вспомнить имена или хотя бы название горе-группы. Выступающие же, очевидно, узнали Вернер. — Вы вроде сами знаете, что делать. Затаскиваете всю аппаратуру через кухню, вещи оставляете в подсобке. Никакого флирта с посетителями в пределах здания, ясно? Без осквернения святой подсобки и туалета. Чтобы привлечь внимание, не заказывать всем напитки за счёт заведения. Чёрта-с-два мы будем оплачивать ваши прихоти, — монотонно произнесла Ода, отказываясь от протянутой самокрутки. — До скольки вы сегодня? — До закрытия. — Сообщила девушка с розовыми волосами, протягивая скрученные купюры. — Нет уж, не в мою смену, — покачала головой Ода, убирая деньги в карман передника. — Закончите за сорок минут, чтобы забрать все свои инструменты и вещи. Нам ещё убираться и закрывать бар. — Может, хотя бы за полчаса? — вопросил парень с вытянутым лицом. — За полчаса. Но тогда не жди шесть долларов обратно, — согласилась Вернер. — Вы с листовками или просто прокричите, кто вы? — С листовками. Наши дела пошли в гору. Мы распечатали их с расписанием выступлений. Если сегодня всё пройдёт особенно хорошо, то мы будем арендовать место каждый вторник, с одиннадцати до двух, — поделился один из парней, тащащих барабаны. — Будьте осторожны, ещё не закончился какой-то важный матч, — осведомила их Ода. Девушка с розовыми волосами дала Вернер пачку листовок, которые ей предстоит разложить по столам, заверяя посетителей, что название этой группы нужно запомнить, ведь еще год — и о ней будет трубить вся страна. Окинув взглядом чёрные лакированные листы с кровоподтёками, белоснежными шипами и самым дешёвым готическим шрифтом, Одетта сдержала осуждение, коря себя за жестокую вкусовщину. И тем не менее, просто напомнив дорогу и приказав не трогать Генри и Тодда, она вернулась обратно в бар, чтобы не замёрзнуть и разложить листовки, интригуя посетителей.

✧༝┉┉┉┉ 2┉┉┉┉༝✧

После особо удачных смен и деления заработанных чаевых на кухне, устрашающий и добродушный Тодд, обычно отрабатывающий две смены подряд, развозил персонал на своём микроавтобусе. Конечно, если ему было по пути и далеко не до дверей домов. Когда двери бара «У Анны» запирались, сигнализация включалась, а касса сдана, в его шоколадный и рыжеватый от ржавчины автомобиль залезали Генри, Мелани и Одетта. Бармен ехал до ближайшей автобусной остановки, Мелани — до конечной станции её линии метро, а Ода — до поворота к своему району, представляющему из себя трейлерный парк. Давным-давно оставленная пустошь, желтоватая из-за погибшей травы равнина, низкое небо с ярким солнцем и хаотично разбросанные вагончики, тянущиеся до вод озера Вашингтона. Прощаясь с коллегами, осведомляя их о своей следующей смене и желая хорошего вечера, Вернер покидала пропахший овчаркой микроавтобус, направляясь к трейлерам. Пройти приходилось немало, так как расположено её скромное жилище было почти что у воды — её можно было разглядеть в единственном небольшом окошке за кроватью. Одетта не сказала бы, что ненавидела свой дом и считала мучением возвращения в него. Девушка любила маленькие пространства, любила уединённость и свежий воздух на окраине. Местные трейлеры почти что вросли в землю, и никто не колесил на них, распространяя выхлопные газы. Там, где она жила, было неплохо. Тихо, когда хиппи не начинали песнопения или пьяные пары не носились по улице, пытаясь убить друг друга. Уютно, пока не выпадал первый снег и не приходилось маршировать на работу через сугробы и мерзкую слякоть. Приятно, до того момента, пока Ода не попадала в чьё-то приличное жилище. С большой ванной, с отдельными комнатами, кухней, где можно готовить всей семьёй. Ей не нравилось, что каждый проклятый день она тратила на дорогу не менее двух часов и находилась слишком далеко от нормальных домов, которые могут себе позволить семьи, вроде Мелани и её отца. И тем не менее, несмотря на все капризы и усталость, она оставалась благодарна дяде за то, что вообще имела постоянную крышу над головой и не нуждалась в таких вещах, как еда, вода и койка. С десятого класса Клод и Одетта делили счета за воду и чеки за электроэнергию пополам, но это действительно было меньшее из зол. Всяко лучше, чем метаться из столицы в столицу, ночуя на площадях и перебиваясь быстрыми углеводами. Ода оказалась в своём районе за два часа до восхода солнца, когда весь парк ещё спал, а сумрак стал едва прозрачнее. С каждым шагом она всё чётче ощущала ветер, набегающий с озера, чувствовала запах чьего-то ужина, приготовленного на костре и осознавала, что до пробуждения остаётся немногим больше четырёх часов. Она пересекла их первый «микрорайон», в котором жили условные новички. Контингент там всё время менялся, так как обычно туда селили людей, лишённых жилья, выходцев приютов и должников банков, которые бежали от ответственности. Новички спали непробудным сном, а ни в одном из окон не горел свет, что нагоняло ещё большей сонливости. Далее начинался точно такой же тёмный, лишённый огней микрорайон, который было принято называть нейтральным. Там жили все: офисные работники, пьяницы, строители, иностранцы, застрявшие путешественники, юристы, журналисты и прочие. А дальше, в озёрном крае, начинался самый колорит. Хиппи, цыгане, непризнанные миром художники, социопаты и интроверты, рыбаки и ботаники. Туда-то и направлялась Одетта, всё страстнее желая слиться с кроватью и раствориться в коме из вязаных пледов. Вернер знала, что в эту ночь не пересечется с Клодом — тот отрабатывал ночную смену в охранном предприятии и должен был вернуться только к шести часам. Она предвкушала, как потратит всю теплую воду, а после начнётся погружаться в сон, не слыша приглушенного телевизора, бубнящего за картонной стеной. Ночной холод заставлял её снова и снова прокручивать план действий, который занял бы не более двадцати минут. Но размышляя об этом, она никак не ожидала, что проходя мимо общины хиппи с редкими огнями за занавесками, она наткнется на смутно знакомое лицо. Темные кудри с двумя седыми прядями, слезящиеся от ветра, добрые и мудрые глаза, фланелевый костюм на вытянутом, крепком, взрослом теле. Заворачивая за угол и считая каждый трейлер до своего, Одетта столкнулась на углу с профессором Друммондом. Для осознания нисколько не примитивной случайности требовался вдох, выдох, шаг назад и мгновенный анализ. Её наставник на ближайшие годы стоял в трейлерном парке, в котором Ода провела практически всю жизнь. Мужчина не выглядел потерянным. Он точно знал, где он и наверняка знал, зачем. Профессор Друммонд только что покинул один из трейлеров, копируя манеры Вернер — вдох, выдох, шаг назад и мгновенный анализ. Усталость сняло рукой, пробудилось желание выяснить, как в эту ночь внедрились исключительные обстоятельства. — Не ожидала вас здесь встретить. — Кивнула в знак привета Одетта, натягивая рукава на окоченевшие ладони. Её слова сопровождались густым паром, мгновенно растворяющимся в осеннем воздухе. — Взаимно. Доброй ночи, мисс Вернер, — ответил точно таким же кивком профессор, запихивая свой дорогой пиджак, который никак не сопоставлялся с ржавыми трайлерами и хиппи. — Вы знаете, сколько времени? — Ещё чуть-чуть, и начнёт светать, — отозвалась девушка, немного расслабляясь и ощущая, словно её поймали в школьном коридоре во время урока тригонометрии. Это было лишним, учитывая, что Одетта уже закончила школу и всего-то направлялась к себе домой. — Что вы здесь делаете? Познаёте субкультуры? — Я навещал старого друга. Когда-то мы вместе учились. Его зовут Робин, — отчитался Дэрил Друммонд, хотя вовсе не был обязан давать хоть какой-то ответ. Тем не менее, Вернер понятливо кивнула. Она знала Робина, ведь человека добродушнее и отзывчивее не сыскать во всём парке. Однажды зимой у Одетты и Клода треснули водопроводные трубы, ведущие в ванную. Именно Робин помогал чинить и искать нужные инструменты у соседей. — Робин славный. — Тихо произнесла девушка, задирая голову к ясному звездному небу. — Это действительно так. — Согласился профессор, пытаясь разглядеть усталое лицо девушки в темноте. Дэрил бывал здесь не так часто. Быть может, раз в два или три года. И тем не менее, он никак не думал, что однажды, решив наведаться в общину старого друга, он встретит здесь кого-то знакомого. Для него данная встреча была также необычна, и всё же он не торопился, будучи согрет вином, разговорами и благовониями. — Никогда бы не подумала, что вы знаете об этом месте и разделяете взгляды этого парня, — вдруг призналась Одетта. — Если бы это было так, то вас бы это смутило? — поинтересовался профессор, оглядываясь по сторонам и будто спрашивая, куда нужно Оде. Та просто двинулась мимо него, пожимая плечами. — Не думаю. Всё равно мне слишком мало известно о жизни и мышлении Робина, — покачала головой девушка, двигаясь уважительно медленно, чтобы нечаянно не продемонстрировать, как сильно она мечтает попасть домой. — Если я что-то и знаю, так это то, что он придерживается мнения, что человек должен быть полностью свободен, а свободы можно достичь только при определенном внутреннем строе души. А ещё Робин и его товарищи считают духовную общину лучшим жилищем. — Что-то из этих тезисов вас смущает? — Значит, вы разделяете эти взгляды. — Я этого не говорил. — И всё же, — настояла Одетта, нисколько не осуждая ценителя свободы и покосив на него взгляд. — Значит, вы верите в душу? — Я верю в то, доказательствами чего располагаю. — Пояснил профессор той интонацией, которую он задавал своим лекциям. — Конечно, согласно религиозным учениям, душа нематериальная, невидима и неосязаема. Это некая частичка божественного, отвечающая за сущность человека, за его личность, мышление, взгляды. Душа бессмертна, она не разлагается вместе с нашими костями и прахом. Это воистину высшая составляющая, предопределяющая слишком многое. — Но что насчет души с точки зрения философии? — с прищуром поинтересовалась Вернер. — Бросьте, вам мало вечных и риторических вопросов на парах? — Вы можете не отвечать, профессор Друммонд. Я всего лишь иду домой. — Слегка улыбнулась Ода, слыша тихий смешок. Поразительно, как он вышел столь глухим и тихим, лишенным сопровождений каких-либо звуков улицы. — Древние философы, как и представители субкультур, действительно размышляли над понятием души. Изначально они считали её некой материей, определенной субстанцией. Не найдя этому доказательств, философы переметнулись к мнению, что душа — нечто эфимерное. — Кратко поделился Дэрил, медленно следуя по неизвестным тропам. — Звучит недосягаемо фантастически, — с едва уловимым скепсисом произнесла Вернер. Живя бок о бок с Робином и его общиной Одетта никогда не вникала в их образ жизни и взгляды, которые находились где-то на границе истины и сказки. — Не думайте, что я не верю в душу и свободу. Я просто пытаюсь понять вас. — Тогда скажу совсем просто: душа — это вы и всё то, что внутри вас. То, что не выразить словами и не увидеть, но что ощущается, как внутренний стержень, — предложил очередное мнение мужчина. Данная тема больше никак не касалась его старого друга. — Достаточно правдоподобно? — Теперь я практически верю вашим словам. — Вы помните те давние времена, когда вы, будучи совсем юной, боялись за маму, когда та не возвращалась домой дольше положенного? Пускай речь шла даже о считанных минутах, — вдруг начал профессор, а Ода замерла, впервые глядя в его грустные, но в то же время добрые глаза, полные воодушевления. — Когда вы так уставали в дороге, что вас без лишних вопросов брали на руки и несли в постель. Когда после сдачи крови вам давали выбрать, какого цвета игрушечные часики взять в виде приза. Когда вы первый раз шли в школу, учиться складывать десять и тринадцать и думали только о том, какую получите наклейку. Когда сейчас, оказавшись в исключительных обстоятельствах, вы с такой надеждой смотрите на сумрачное небо. Одетта помрачнела, отмечая, что её жизнь читают, как открытую книгу. На мгновение, поддавшись магии тьмы, она вернулась в годы, когда была совсем ребенком. Вернер могла поклясться, что на каждый примитивный пример у неё была хотя бы одна ситуация. Она боялась, что мама не вернется после заработков. Засыпала в долгих путешествиях, просыпаясь в новых городах и прочее-прочее. Ей было дурно от того, что это означало, что все дети, по сути, одинаковы. И что волнения их настолько наивны и несущественны, что сейчас о подобных можно только мечтать. Одетта действительно тосковала по времени, когда единственной проблемой был выбор цвета игрушки. — Как бы вы описали то, что чувствуете? — выдернул Дэрил девушку из омута. — Душу щемит. — Хрипловато призналась Ода, сдаваясь. — Тогда вы понимаете, что я имел ввиду. Вернер понимала всё с самого начала — просто поддалась искушению погружения в чужие мысли. — Да, но это образность, — ответила студентка. — Нет, это истина, — парировал профессор, вызывая своей твердостью удивление. — Чтобы верить в душу, не обязательно быть хиппи. Достаточно быть философом или сумасшедшим. — Тогда что вы скажете насчет энергии и ауры? — всерьез поинтересовалась Ода. Одетта и Друммонд к тому моменту уже добрались до нужного трейлера, тормозя и глядя на тонкую, едва различимую во мгле линию озера. — Мне известны эти феномены, но я не располагаю хоть какими-то достойными доказательствами их существования. Следовательно, моя вера и взгляды не забрались так далеко. — Отозвался Дэрил Вельвет Друммонд, убирая крупные ладони в карманы брюк. Он, как и Ода, будто что-то искал в полосе воды. Вернер же имела какие-то знания о предметах своего вопроса. Аурой называлось видимое проявление души и духа человеческого, тему которой пара только-только оставила. Данное понятие не исследовала ни одна дисциплина, и тем не менее, были известны способы, позволяющие увидеть ауру. Конечно, всё это было пустым. Однако если довериться и на мгновение стать частью фантастического, то предельно долго глядя на свое отражение, можно было увидеть цвет своей ауры. Белый, как склонность к перфекционизму и связи с высшими силами, серый, как проявление недоверия и скептицизма, синий, как описание мечтательных личностей, индиго, как показатель мудрости и так далее. Одетта придерживалась мнения, что всё это — элементарная игра зрения, скрытая за сказочными слогами. Впрочем, точка зрения профессора Друммонда навряд ли шибко отличалась от этой. — Почему вы здесь, мисс Вернер? Уже поздно, — вдруг спросил мужчина, создавая иллюзию кольцевой композиции диалога. Они будто бы вернулись к тому, с чего начали, хотя на деле уже заканчивали. — Я возвращалась с работы. — Честно ответила девушка, прислоняясь к стене трейлера. — Не забудьте, что завтра вам нужно на занятия. Я обязательно осведомлюсь относительно вашего появления на лекциях, — деловито, но без всякого укора, строгости и превосходства произнес профессор Друммонд. — Могу сказать тоже самое, ведь вы тоже здесь, — напомнила Одетта, даже не рассматривая вариант, что её слова можно расценить как дерзость или неуважение. — Договорились. Спокойной ночи, мисс Вернер. — Слегка улыбнулся Дэрил, кивая в знак прощания и направляясь туда, откуда они двое только пришли. Теперь профессор отправлялся домой, чтобы перевести дух после встречи с другом и контроля благополучного возвращения студентки домой. Даже до рассвета и в проклятых исключительных обстоятельствах благородство не оставляло его. Одетта простояла у лестницы, ведущей в её трейлер около пяти минут, размышляя и испытывая в некотором роде сильное впечатление. Возвращаясь домой после смены, она никак не думала, что встретит преподавателя философии, и что данная встреча обернется разговором о таком понятии, как человеческая душа. Кажется, у профессора Друммонда было мнение насчет любого вопроса и не существовало в мире феномена, о котором он бы не мог сказать хотя бы пару слов, да ещё и приправляя это художественными мудростями, нравоучениями и подчеркнутой вежливостью. В самом деле, будучи под впечатлением ещё от первой же лекции, Одетта была польщена этим разговором. Прокручивая основные моменты и некоторые опорные точки, прислушиваясь к собственным анализу и мнению, составленным в располагающей тишине, она понимала одну действительно важную вещь — профессор Друммонд, к преогромному счастью, был из тех людей, которые действительно могут научить и у которых было чему научиться. А это, в свою очередь, разжигало особый интерес к занятиям, диалогам и рассмотрению вопросов с философской точки зрения. Когда обладатель твёрдой, но в то же время безмятежной походки окончательно скрылся из виду, так ни разу и не обернувшись, что он и не обязан был делать, Одетта открыла ключом тонкую дверь, заходя внутрь трейлера и зажигая свет. Всё в нём было точно также, как и с утра. На диване, покрытом рыжим пледом с орнаментом, лежала гора подушек и ещё несколько пледов. Такое их обилие могло показаться странным, но куда страннее было то, что порой Клод умудрялся укрываться несколькими сразу. Под телевизором стояла картонная коробка, полная хлама, который пригождается один раз в год, складные стулья и пёстрый полосатый ковёр. В самом конце располагалась кухня, на которой мог поместиться всего один человек. На поверхностях стояла чистая, уже высохшая посуда, горшок с какой-то разновидностью пальмы, чайник и некоторая другая утварь. Над вытяжкой и совсем маленькой печкой, пользоваться которой рекомендовалось в крайних случаях, висела гирлянда, забытая ещё прошлым Рождеством. Прикрыв открытое окно и зашторив его, Одетта прошла в единственную спальню, скрытую за дверью, попадая на небольшой участок голого светлого пола. Сделав два шага вперёд, Вернер присела на заправленную кровать с тёмно-синим бельём и узорчатым пледом, оглядываясь по сторонам. Здесь тоже всё было также, как и всегда: слева во всю стену тянулся шкаф, переполненный книгами и бутылочками, справа — стеллаж с раскладным столом, который сейчас был собран и параллелен стене. На видных местах не было пространства для одежды, так что та хранилась в пластиковых ящиках под кроватью. Лишь на мгновение Одетта упала, касаясь мягкой постели спиной и рассматривая серебристый — она и не помнила, почему — потолок. Эти сутки, подобно сотням других, что Оде приходилось проживать из в года в год, выжали из неё все соки, не оставляя ни сил, ни времени на рукопись. Она отучилась в Вашингтонском университете, отработала шумную смену, поучаствовала в весьма приятной беседе и только теперь могла полелеять себя, давая отдохнуть. Она твердила себе, что всего пара минут — и она зайдёт в душ, приведёт себя в порядок и заберётся в постель, чувствуя себя обновлённым человеком. Но Одетта вновь себе соврала. В коротком, едва добытом перерыве между апатией, рефлексией, писательством и воодушевляющей учёбой, девушка позволила себе закрыть глаза, перечёркивая очередной день в своей голове.