★he looks like a dream, the prettiest boy i have ever seen.★

      — Погнали в бар, развеемся немного.       В ответ на эти слова Макс бросил косой взгляд на Дэна. «Погнали в бар» — это коронная фраза Даниэля, предшествующая какой-то катастрофе, которую, по закону жанра, всегда приходилось разгребать именно Ферстаппену. Вот заварят Дэн с Пьером кашу, а Максу ее расхлебывай, да и друзей из передряги вытаскивай. В последний раз, как хорошо помнил сам голландец, ему приходилось доставать изрядно выпивших товарищей из «обезьянника», подняв все свои связи (храни господь Юки с юридического, что имел привычку не идти спать, пока не доделает все дела, и который скрепя зубами все же согласился помочь).       — Точно нет. Я быть вашим трезвым водителем не намерен, — Закатив глаза, пробурчал Макс.       Отвозить домой или обратно в общагу пьяных и еле соображающих друзей, которые так и норовят попасть в неприятность, — дело благородное, да неоплачиваемое. Честное слово, Максу завтра нужно рано вставать. Если он не выспится и будет клевать носом на немецком, что будет первой парой, то точно не избежит подколов со стороны препода. Себастьян (именно так звали препода) относился к Максу хорошо, очень даже. Но это не означало, что Ферстаппен мог избежать приколов немецкого профессора, что ну уж очень любил подшутить над своими любимыми учениками. Прошлый раз, когда Макс не выспался из-за того, что работал до поздней ночи на своей подработке, и задремал на уроке, он проснулся с лицом, разрисованным черным маркером. Учитывая, что маркер был перманентным, смешно тогда было лишь Гасли, Феттелю и Риккьярдо.       Не помогало и то, что машина была не его, а Дэна. У Риккьярдо откуда-то были деньги на подобную роскошь; то ли какие-то его австралийские (цыганские) фокусы, то ли это родители подсобили. Макс в свою очередь себе такого позволить не мог финансово. На его плечах был младший брат, Оскар, которого Макс забрал с собой, когда сбегал из дома. Так уж вышло, что отец у Ферстаппена оказался неприятной и даже противной личностью, не стесняющейся приложиться к бутылке и распускать руки на сыновей. Голландец всегда защищал своего младшего, часто отхватывая от отца сам.       Одно дело — получать от Йоса и просить Пьера, лучшего друга детства, помочь ему замазать синяки и следы побоев тональником, другое дело — когда в этом кошмаре есть еще один участник. Более слабый, беззащитный, не способный постоять за себя. Когда Максу стукнули долгожданные «18», голландец быстро собрал вещи и с Оскаром под ручку сбежал из дома. Закончивший в том году школу Ферстаппен был принят в университет в Монако, что было идеальным вариантом для побега и устройства жизни.       Заблокировав отца везде и оборвав с ним все связи, Макс и Оскар отправились в Монако начинать жизнь с чистого листа, больше не боясь разозлить отца и ощутить его ярость на себе. Сказать, что сначала было тяжело, ничего не сказать. Макс оформил опекунство на младшего, устроил его в местную школу и начал пахать, как проклятый, на нескольких подработках, чтобы быть способным прокормить и себя, и брата. К тому же, приходилось совмещать и учебу в университете, не говоря уже и о том, что Ферстаппену частенько приходилось помогать Оскару с домашним заданием. Младший брат всегда выглядел смущенным, когда просил о помощи, прекрасно понимая, как его старшему тяжело. Но, честно, благодарная улыбка Оскара и мысль о том, что тому не приходится проходить через тот ад, через который раньше приходилось проходить ему, согревала Макса, убеждая его в том, что это все было не зря.       — Хотите идти — идите сами. Быть вашим трезвым водителем не входило в мои планы. У меня завтра немецкий первой парой, побойтесь Феттеля.       — Ой, бля, Макс, че ты постоянно ломаешься? — Пьер закатил глаза и упал на максовскую кровать без толики стеснения, заслужив от Ферстаппена недовольный и даже осуждающий взгляд. Француз приподнялся на одном локте, подперев щеку кулаком. — Переживет твой Феттель, если ты немного похрапишь на его паре. Он по твоим рассказам дядька с юморком. Войдет в твое положение. Ну, или хотя бы не устроит скандал, если одним прекрасным утром найдет на своем стуле кнопки.       У Макса, как он сам был уверен, дернулся глаз. Пьер говорил так небрежно, что это не на шутку выводило из себя. Хотел было голландец открыть рот и возразить, как его перебил резко вклинившийся в диалог Дэн, ощутивший, что дело пахнет керосином, и что, если он не вмешается, то им придется выслушивать длинную нотацию от Макса, где тот будет ворчать, как Хельмут Марко, о том, что жизнь дерьмо.       — Пьер прав, Макс. — произнес Дэн мягким и слегка тихим голосом, не желая провоцировать Макса на агрессию. — Ты давно не отдыхал, не так ли? Постоянно учась и заботясь об Оскаре, ты совсем забил на себя и на свое ментальное состояние. Мы, как твои друзья, считаем своей обязанностью не дать тебе довести себя до ручки. Если не жалеешь себя, то подумай хотя бы о нас. Об Оскаре. Представь, каково будет нам без тебя, каково будет Оскару без тебя…       Выражение лица Макса смягчилось при упоминании младшего брата. Это правда. Ферстаппен был готов горы свернуть ради младшего. Готовя ужин и завтрак младшему, помогая ему с уроками, работая день и ночь в перерывах от пар в университете, голландец нередко забывал о своих собственных нуждах. И, если заботу о себе Макс был готов спихнуть на второй план, то мысль о том, чтобы оставить Оскара одного в этом жестоком и беспощадном мире из-за своего безрассудства и трудоголизма, вызвала у него тошноту.       Хорошо. Ради Дэна и Пьера. Ради Оскара.       — Окей… — Пробормотал Макс, потерев глаза. Ему все еще не хотелось тащиться в этот чертов бар, но в словах его друзей была доля правды. Ему не помешало бы расслабиться и выпить немного, чисто ради того, чтобы сбросить пар и снять напряжение в плечах.       — Отлично! — Оживившись, пролепетал Пьер, вскочив на ноги. Не успел Макс и глазом моргнуть, как Гасли потянул его к гардеробу, предварительно распахнув дверь шкафа.       Француз с маниакальной внимательностью рассматривал элементы одежды в шкафу Макса, когда тот, недолго думая, потянулся за серой толстовкой и серыми штанами. По ладони больше шлепнули, и Ферстаппен издал тихое шипение.       — Макс, хватит ходить в одном и том же! Будто у тебя других вещей нет, ей Богу! — И чего он только ожидал от друга, что учился на дизайнера? Макс оперся о дверцу гардероба и скучающим взглядом наблюдал за тем, как Пьер рылся в его вещах. Господи помилуй. — У тебя такая завидная и горячая фигура, а ты ее под мешковатой одеждой прячешь! Это должно быть незаконно!       Пьер вынул из шкафа две вешалки; на одной висела черная водолазка, а на другой — черные классические брюки.       Глядя на одежду, предложенную Пьером, Макс энергично помотал головой. Нет, нет, он в этом не участвует. Выражение его лица так и кричало: «Ты серьезно? Ты не можешь быть серьезен».       — Макс, хватит ломаться, как девчонка. — Гасли фыркнул, цокнув языком. — Клянусь, все слюной подавятся, когда увидят тебя в этом.       Ферстаппен потер переносицу пальцами, а Риккьярдо рассмеялся, не сумев сдержать себя.       — Надевай это, ничего не знаю. Потом спасибо мне скажешь, когда подцепишь какого-нибудь красавчика.       Пока Пьер совершенно серьезно и невозмутимо распинался о том, что у Макса давно не было никаких отношений, даже каких-нибудь кратковременных интрижек, а Дэн смеялся, как конь, находя ситуацию уморительной, голландец яростно краснел.       В том, что его привлекают парни, Макс поделился с Пьером давно. Признание сорвалось с губ Ферстаппена совсем неожиданно и непреднамеренно, когда два друга сидели в баре, празднуя побег Макса от абьюзивного отца. Закончилось все тем, что Гасли утешал Ферстаппена, что был на грани истерики, убеждая парня в том, что любить представителя своего пола — совсем не стыдно и не грязно, как убеждал его отец. Голландец был так напуган, испытывая отвращение к себе, что он, цитирую: «такой грязный и неправильный, ведь мужчины должны любить только женщин», и панически боясь того, что Пьер отречется от него после этого.       Со временем Макс начал относиться к своей сексуальной ориентации легче, принимая себя таким, какой он есть. Его влечение к представителям мужского пола не делало его меньше мужчиной или менее порядочным человеком, заслуживающим уважения и любви.       Однако было бы кощунством сказать, что Макса одна только мысль о том, чтобы найти кого-нибудь на одну ночь (или даже больше), не смущала до алых пятен на лице. Пытаясь выжить и обеспечить своего младшего брата, голландец совсем позабыл о своей личной жизни и, честно говоря, в знакомствах и уж тем более во флирте опыта особого не имел.       — Че стоишь столбом? Давай кабанчиком, — бесцеремонно Пьер пихнул две вешалки с одеждой в грудь Макса, не принимая «нет» как ответ. Ферстаппен пожевал нижнюю губу, но сопротивляться не стал. Гасли мог бы быть очень убедительным, когда этого хотел, да и благодарить надо друга детства за его попытки устроить его личный фронт. Гасли не дразнил Макса за отсутствие партнеров (по крайней мере, не делал это язвительно и в целях унизить), а предлагал свою помощь и искренне заботился о голландце. Благо, у игривого и кокетливого, любвеобильного француза было предостаточно знаний и опыта в этом деле.       Одной одеждой, конечно, не обошлось. У Пьера откуда-то резко появилась пенка для умывания и гидрофильный гель для лица (Макс подозревал, что эти средства всегда были с ним, учитывая то, какой всегда идеальной и чистой была кожа Гасли). Наблюдая за тем, как Макс втирал пену в кожу своего лица, француз с довольной улыбкой ведал, как можно соблазнить мужчину мечты.

***

      Честно говоря, Макс не ожидал ничего экстраординарного от сегодняшнего вечера. Он собирался выпить пару шотов и слушать пьяный бред Дэна, что не имел никакого смысла для Макса, но огромный — для самого австралийца. Как обычно Риккьярдо был бы уверен, что он гений, и что он выдает тезис на уровне Сократа, а Пьер бы флиртовал с какой-нибудь миловидной девушкой, которая таяла бы от комплиментов француза, или с красивым парнем, который флиртовал бы в ответ, гладя Гасли по тыльной стороне ладони и намекая на продолжение вечера в каком-нибудь более приватном месте.       Макс был научен опытом предыдущих посиделок с его корешами. Он был уверен, что сегодняшний вечер пройдет как и десятки предыдущих, но даже людям вроде Ферстаппена свойственно ошибаться.       — Да бред это все, не могла она с пятью парнями параллельно встречаться, — махнул рукой Макс на слова Пьера. Гасли был главным сплетником университета, и он обожал рассказывать какие-нибудь сплетни Ферстаппену, который только выглядел и вел себя так, будто ему было все равно на слухи.       — Да я тебе отвечаю! — продолжил Гасли. Он наклонился ближе к Максу, понижая свой голос до шепота, чтобы никто его не услышал (будто кому-то было дело до девушки, что меняла своих парней с такой же периодичностью, что Макс тетради для конспектов).              — Я сам видел! — Макс весело закатил глаза, издав тихий смешок. Парень прижал фужер к губам, делая небольшой глоток своего коктейля, и посмотрел в сторону. На секунду Ферстаппен замер, а его сердце пропустило удар.       Неподалеку от них сидел привлекательный парень, на вид слегка старше Макса. Темные волосы цвета вороньего крыла, карие глаза, бронзовая кожа, пухлые губы оттенка спелой вишни. Незнакомец был одет в черный костюм, и, Боже мой, он ему так шел!       А этот галстук, ослабленный и свободно свисающий с его шеи? А эти загорелые и сильные на вид длани, которые Макс хотел бы ощутить на себе? И эти карие глаза, лениво наблюдающие за карамельной жидкостью, что разливалась по бортикам, когда этот незнакомый парень (нет, даже мужчина!) покачивал в руках фужер…       Лицо Ферстаппена вспыхнуло алым румянцем, а внизу живота сладко потянуло. Реакция его тела была такой странной! У него запотели ладони, стало сухо во рту и участилось сердцебиение. Макс не помнил, чтобы кто-то ранее производил на него такой сильный эффект!       — Макс? — Толчок в плечо вывел Макса из транса, и тот дергано повернулся к Пьеру, расплывшись в нервной улыбке. Ферстаппен напряженно рассмеялся, почесав заднюю часть головы:       — Ага?       Пьер моргнул в ответ, сконфуженный реакцией Макса. Он еще никогда не видел Макса таким. Как если бы Макса внезапно кто-то заинтересовал, причем не в платоническом значении этого слова.       Гасли проследил взглядом направление, в сторону которого голландец так интенсивно глядел, а затем расплылся в понимающей улыбке.       — Аха! — Пьер издал возбужденный звук, и Макс спрятал лицо в ладонях. Как же он попал! Гасли не отстанет от него так просто и будет припоминать ему этого красивого незнакомца до конца его жалкой жизни!       — Понравился, да? — хохотнул Пьер, вызвав у Макса смущенный звук. — Он такой горячий! Ты обязан с ним познакомиться!       — Ты что, с дуба рухнул?! Какой знакомиться с ним?! — нахмурившись, прошипел голландец. На его лице появились алые пятна, причину появления которых Ферстаппену хотелось бы спихнуть на алкоголь, но это, увы, было бы наглой и неубедительной ложью. Что он, что Пьер прекрасно знали правду и истинную причину его румянца.       — Макс, Боже мой! Если ты продолжишь так ломаться, то я сам пойду просить у него его номер телефона! — Макс простонал на подобную угрозу. Просить номер какого-то привлекательного незнакомца в баре?! Что дальше? Соблазнять преподов ради хороших оценок (Макс знал, что это бред — сравнивать эти две совершенно разные по уровню неправильности действия)?       — Иди нахуй! — пробормотал Макс, пряча лицо в ладонях. Ферстаппену казалось, что еще немного, и из его ушей повалит пар. Становилось невероятно жарко; не помогало и то, что он был в облегающей водолазке, которая и без того держала его в тепле.       На секунду Пьер замолчал, и Ферстаппен наивно понадеялся, что француз от него отстал. Вот только агрессивное и быстрое клацанье пальцев по, по-видимому, экрану телефона мгновенно напомнило Максу, что Гасли такой же упертый баран, как и он.       — Смотри! Нашел жениха твоего, — тихий смешок Пьера вблизи от его уха вызвал у Макса табун мурашек. Голландец не желал отрывать ладоней от лица, и французу пришлось самому убирать длани Макса в сторону, тыча ему в лицо экраном телефона, на котором был открыт профиль, судя по всему, принадлежавший этому красивому загорелому парню. «Карлос Сайнс» — оторопело прочитал Макс, пробежавшись глазами по фотографиям на социальной страничке. Этот «Карлос» сводил Макса с ума. Он был незаконно красивым и статным. Особенно в этом костюме.       — Прикол, он с нами в одном университете учится, прикинь, — Рассмеявшись, пробормотал Пьер. Он подмигнул Максу и кинул Карлосу заявку в друзья, даже не дав Ферстаппену времени отойти от шока и остановить его. — Филолог.       Это конец. Вот тут Макс и умрет, в компании пьяного Дэна и возбужденного возможностью поддразнить друга Пьером, с алым румянцем на щеках, от того, что у него остановилось сердце. Гасли никогда не забудет этой ситуации, постоянно напоминая ему о том, что он словил «краш» на незнакомца в баре, и то, что он побоялся сделать первый шаг. А учитывая то, что они, к тому же, учатся в одном унике, эти разговоры и лекции будут происходить с незавидной периодичностью.       — О, мне тут написали, что он очень классный и, к тому же, приятный в общении. — Хихикнув, произнес Пьер, заслужив от Макса косой взгляд. Гасли продолжил печатать что-то на своем телефоне, пробегаясь глазами по экрану и, видимо, читая приходящие СМС.       Пьер, который знал едва ли не каждого в университете, начиная от студентов, заканчивая техничками, и который был лично знаком со многими, имел очень много связей. Разузнать что-то про кого-то, выклянчить у группы, у которой был тот же преподаватель, ответы к предстоящему зачету, попасть на вписку к кому-нибудь на хату — расплюнуть. В университете никакая информация не могла пройти мимо ушей Гасли. Так что, если вам нужна свежая сплетня или помощь с тем, чтобы с кем-то познакомиться, то Пьер — ваш главный союзник, расположение которого вам важно заслужить.       — Господи, Пьер, в конце-то концов… — пробормотал Макс, устало потерев глаза. Он уже начинал жалеть, что не настоял на своем и не остался дома. Сейчас он мог бы горбатиться над письменным столом, стирая пальцы в попытках как можно быстрее и понятнее законспектировать новую тему, а не краснеть, как какая-то школьница.       — А говоришь, что это я люблю драматизировать, — полный веселья смешок Гасли ничем не облегчил ситуацию; Макс разочарованно простонал и уронил голову на скрещенные на поверхности стола ладони. — Ой.       Ферстаппен лениво приподнял голову и взглянул на Пьера, издавшего тихое и изумленное «ой». Француз быстро подскочил со своего стула и прижался к боку Дэна, что выглядел, честно говоря, нездорово. Его глаза были прикрыты, ресницы дрожали, ровно, как и слегка приоткрытые губы. То ли это было освещение, то ли Риккьярдо и правда выглядел бледно, что ему совсем не было свойственно в силу его австралийского происхождения и, следовательно, смуглой кожи.       — Э-э, Макс, — пробормотал Пьер, бросив короткий и полный легкого волнения и беспокойства взор на голландца. Гасли имел тенденцию дразнить близких себе людей, выводя их из себя и создавать впечатление о себе как о легкомысленном и эгоистичном человеке, но все это было глубоким заблуждением. Француз всегда стоял горой за своих друзей и близких. — Я отведу Дэна в уборную, а то он перебрал, как мне кажется. Макс слегка нахмурил брови и кивнул. Голландец хотел было последовать за друзьями, как Пьер остановил его твердым и не терпящим возражений голосом:       — Ты сиди тут. Присмотри за нашими напитками. А то кто знает, что туда подсыпают, пока нас нет рядом.       В словах Пьера точно был смысл. Нередки были случаи, когда люди отвлекались и оказывались жертвами своей невнимательности. Быть накаченным какими-то веществами и остаться совершенно беззащитным перед преступником — это явно последнее, чего хотел бы Макс.       Так Макс и сидел, потягивая свой напиток медленными и размеренными глотками и следя за стаканами своих друзей немигающим взглядом. Долго, впрочем, эта картина не продлилась; Ферстаппен был окликнут барменом, что поставил перед ним коктейль и оповестил его о том, что его решил угостить один из посетителей. Голландец сконфуженно нахмурился и обернулся, желая найти этого щедрого незнакомца. Долго играть в игру «найди предмет» не пришлось.       — Не будет ли против столь обаятельный парень, если я присоединюсь к нему? — Слова застряли у Макса в горле, стоило ему осознать, кто стоит перед ним. Тот самый красивый незнакомец, на которого он ранее положил глаз, вежливо и несколько заигрывающе поинтересовался, может ли он скрасить его вечер своей компанией.       — На самом деле, я тут с друзьями… — немного замялся Макс, стараясь игнорировать бешено стучавшее сердце, что было готово выпрыгнуть из его груди в любое мгновение. Он инстинктивно облизнул губы, не упустив, как шоколадные глаза Карлоса внимательно проследили движение его языка. Макс сглотнул вязкую слюну во рту и, не доверяя своему рту, что мог выплюнуть нечто идиотское вроде: «Вы такой привлекательный!», ответил Сайнсу кивком головы.       Карлос, по-видимому, обладавший большим самообладанием и умением держать себя в руках, отодвинул стул и в вызывающей зависть элегантной манере сел за барную стойку. Сайнс повернулся к Максу корпусом, краем глаза заметив, как Ферстаппен прикрыл ладонью ободок стакана, в котором был коктейль Пьера (Дэн, к счастью, на тот момент закончил все свои шоты, избавив голландца от двойной работы).       На губах Карлоса появилась ослепительная улыбка, и Сайнс тихо усмехнулся. — Я бы никогда не стал подсыпать ничего в напитки твоих друзей, но я уважаю твою заботу о них, — Теплые глаза Карлоса изучали Макса изблизи, и нахождение рядом с испанцем длительное время под его изучающим взглядом могло бы нанести непоправимый вред ментальному здоровью Ферстаппена. Он уже таял, как мороженое под солнцем, а Карлос еще даже ничего такого не сделал. Это невероятно смущало, но и заводило.       Ощущая, как у него начинают гореть уши, Макс отвел взгляд и заправил локон волос за ухо. Привычка, которую Ферстаппен приобрел в самом детстве, и от которой он бы желал избавиться, несмотря на все убеждения со стороны Гасли, что это выглядит очень мило.       — Я предпочитаю перестраховаться. — Еле найдя свой голос, произнес голландец. Не помогало и то, что он всем своим существом ощущал взгляд Карлоса на себе.       — Ты очень заботливый друг, это не может не притягивать, — Похвала со стороны испанца вкупе с его приятным бархатным голосом не могла не вскружить голову голландцу. Не поймите Макса неправильно; он слышал испанский акцент ранее. Иногда пересекаясь с кафедрой испанского языка в университете и лично присутствуя на лекциях профессора Фернандо, пока он дожидался окончание пар одного из своих близких друзей, Чеко, Ферстаппен находил этот акцент обычным и ничем непримечательным. Но, как говорится, все однажды бывает впервые.       — Подумаешь, — отмахнулся Макс, облизнув сухие губы. Смущенно усмехнувшись, Ферстаппен поерзал на насиженном месте, ощущая возбуждение, покалывающее под кожей. — Они так много сделали для меня. Это меньшая услуга, которую я могу им оказать.       — Не стоит скромничать, — Загорелая и крепкая ладонь Карлоса приподняла длань Макса, приближая ее к своим губам. Огладив бледную ладонь Макса, оттенком сильно контрастирующую с его собственной, большим пальцем и уделив внимание чужим костяшкам, Сайнс прижал нежную кожу к губам. Прикосновение было невесомым, но даже так Макс ощутил заряд электричества, пробежавшее по его телу. Приподняв глаза и взглянув на Макса из-под длинных темных ресниц, испанец прошептал:       — Карлос Сайнс. Я чувствовал твой взгляд на себе ранее. — Если Макс считал, что он уже красный, и краснеть больше некуда, то он еще никогда так сильно не ошибался. Кровь Макса, текущая по его венам, напоминала ему густую и горячую лаву, и Ферстаппен мог поклясться, что температура в помещении подскочила на пару добрых градусов. Или это начал действовать алкоголь? Ему очень хотелось бы верить в это.       — Макс. Макс Ферстаппен, — стыдливо прошептал голландец, ощущая себя пойманным с поличным. От стыда хотелось провалиться под землю и больше никогда не появляться на публике, тем более в его университете, где он мог бы в любой момент встретить этого рокового брюнета.       — Макс? Красивое имя, — шепот Карлоса вибрировал на коже Макса, и ситуация казалась до неприличного интимной. Не помогало и то, что эти темные глаза, точно поглотившие весь свет в комнате, затягивали и самого Ферстаппена, не позволяя ему отвести взгляд. Весь мир сузился лишь до них двоих. — Оно тебе подходит.       Рука Карлоса, наконец, отпустила руку Макса, позволив ей безвольно упасть вниз. Ферстаппен с трудом подавил в себе желание разочарованно простонать, дабы не опозорить себя еще больше, уже скучая по теплу тела Сайнса.       — Спасибо, — пробубнил голландец, не узнавая своего голоса. Обычно твердый, громкий и сочащийся нотками сарказма тон Макса опустился до тихого, еле слышного писка маленького мышонка.       — Не за что, — Карлос промычал, а затем расплылся в лукавой ухмылке. — Не мог бы ты дать мне свой номер?