Реверсия

      Время близилось к восьми часам, когда двое юношей, предварительно попросив водителя такси припарковаться у самых ворот назначенного места, наконец выбрались на свежий воздух. Вечерняя прохлада ласково кутала их обнаженные шеи, и Скарамучча, всеми фибрами души ненавидящий шарфы и все, что с ними связано, позволял себе лишь немного ежиться в ответ октябрьскому ветру.        Со стороны входа общежитие выглядело весьма масштабно. Огромная территория, состоящая из небольших скверов и десятка многоэтажных домиков, полнилась светом одиноких фонарей, украшающих ее узкие дорожки. Неплотный туман, опустившийся на остров Наруками под вечер, только добавлял окружающей обстановке особый шарм, который, к тому же, подкреплялся безмятежной тишиной и благоуханием нераспустившихся гортензий, посаженных вдоль тротуара.       Весьма претенциозно, но что тут скажешь — лучший университет страны не мог себе позволить плохие условия жизни для студентов. По крайней мере, с внешней стороны.       — Внутри дела обстоят немного хуже, — словно читая чужие мысли, проговорил Кадзуха и ловко приложил к сканеру у ворот невесть откуда появившийся пропуск. — Все здания очень старые и давно требуют капитального ремонта, но наша администрация с этим не спешит. В последний раз, когда я здесь бывал, несколько этажей и вовсе перекрыли на неопределенный срок.         — Как-то слабо верится, — Скарамучча хмыкнул, вглядываясь в укрытую ветвями отоги дорожку, ведущую к центральному корпусу. — На облицовку они явно денег не пожалели.       — Скажи это Томе: в его комнате прошлой весной потолок обвалился, — тихо усмехнулся Каэдэхара. Осторожно коснувшись чужих лопаток, обтянутых черной тканью плаща, он легонько подтолкнул вперед рассеянно оглядывающегося по сторонам Скарамуччу: — Мы здесь на всю ночь, успеешь налюбоваться.       И Скарамучча, словно зачарованная змея под руками искусного заклинателя, послушно двинулся дальше по каменной дорожке, изо всех сил стараясь не думать о наглеце-литераторе, чья ладонь так и не исчезла с его спины.        Обманчивый облик тишины рассеивался по мере того, как двое продвигались по территории, и до Скарамуччи наконец начали доноситься звуки жизни этого, на первый взгляд, сонного царства: мужские и женские голоса звенели вперемешку с заливистым смехом, а где-то за окнами тихо звучали струны чьей-то явно расстроенной гитары.        Атмосфера странным образом привлекала. Хотелось задержаться здесь, на этой покрытой туманом дорожке, подольше; выкурить одну-другую сигарету и… Скарамучча тяжело выдохнул, покосившись на меланхоличное выражение лица в нескольких сантиметрах от себя.        На фоне редких зданий и мрачных, вечнозеленых аралий Кадзуха выглядел особенно инородно: сверкающее белое золото среди серых панелек — ему бы больше подошла раскидистая алея из красных кленов. О, как красиво, должно быть, мерцают его пронзительные алые глаза в лучах утреннего солнца, как привлекательно оттеняют белоснежную кожу багряные листья… кхм. Изучающий взгляд смущенно скользнул вниз, на каменную кладку под ногами.       Ладно, это глупо. Очень по-идиотски и совсем не в его духе было заниматься самообманом. Но, черт возьми, именно этим Скарамучча и грешил прямо сейчас, убеждая себя в том, что его совсем не волнуют собственные смешанные чувства.       В его вязких, путанных мыслях кассетной пленкой проматывались события сегодняшнего дня, и каждое из них юноша с удовольствием предпочел бы забыть. Та неловкость, то ощущение полнейшей беспомощности, которые Скарамучча испытал, теряясь в чужом взволнованном взгляде тогда, в ванной… И, конечно, тот трепет, который он чувствовал, пока ласковые теплые руки заботливо укрывали его продрогшее от холода тело пледом.       Ох, он изо всех сил пытался убедить самого же себя, что ничего непоправимого не произошло, его честь не задета, а Кадзуха не думает о нем невесть что.       Но невесть что думал как раз-таки сам Скарамучча.        Литератор дурманил ему голову. Своими словами проникал в каждый уголок сознания, свежим ароматом своих чертовых духов впитывался в кожу, оставлял невидимые глазу горящие пламенем следы в местах случайных и неслучайных прикосновений. И Скарамучча терялся в этом совершенно новом для себя чувстве, потому что не понимал, как заставить Кадзуху остановиться.       Не понимал, как заставить остановиться самого себя.       — Мы на месте.       Юноша вынырнул из своих тревожных мыслей и поднял недоуменный взгляд наверх: прямо перед ним стояло совсем обветшалое трехэтажное здание с иссохшими лианами, окутывающими его серый фасад. Но среди прочих оно особенно выделялось не столько своей заброшенностью, сколько необъятной кучей гирлянд и какими-то странными искусственными елочками на пороге.       — Ты бы хоть сказал, что нас пригласили на поминки Деда Мороза, — Скарамучча недовольно поморщился, тут же отворачиваясь от пестрых бликов. Очевидно, дельцу, сотворившему это безобразие, пора прекращать принимать тяжелые наркотики.       Кадзуха тихонько усмехнулся, останавливаясь у самых дверей, и перевел заинтересованный взгляд на своего спутника:       — «Дед Мороз»… Кажется, это кто-то из сказочного фольклора Снежной?         — Нет, ну что ты, какие сказки: это совершенно реальный дедушка, который оставит тебя без подарков, потому что ты был очень плохим мальчиком в этом году, — с кривой ухмылкой заверил его Скарамучча.       — Я уже говорил, что ты выглядишь очень забавно, когда пытаешься мне язвить? — Кадзуха покачал головой, мягко улыбаясь искрящимся недовольством синим глазам. — Согласен, с оформлением ребята, и правда, в этот раз перестарались. Впрочем…        Тонкие пальцы неспешно устремились к лицу Скарамуччи, вынуждая того в ступоре замереть на месте, и осторожно, словно их обладатель боялся спугнуть своими действиями, поправили выбившуюся из пробора короткую иссиня-черную прядь. Простой и такой невинный в своем посыле жест вкупе с кроткой улыбкой на чужих устах моментально выбил из юноши все мысли до одной, оставляя лишь звенящую пустоту в голове.        — …Это совсем не помешает нам как следует отдохнуть, верно? — почти перешел на шепот литератор и замер с протянутой рукой, словно выжидая ответную реакцию на свои совершенно бесстыдные действия.       — Не заигрывайся, Кадзуха, — Скарамучча ловко, пусть и с небольшой заминкой, увернулся от ладони, демонстративно пресекая чужую тактильность, и с вызовом заглянул в алые глаза. — За сегодняшний день ты столько раз нарушал мое личное пространство, что исчерпал абсолютно все возможные лимиты.       — О, правда? — Кадзуха в наигранном удивлении вскинул брови. — А мне показалось, тебе нравится, когда я его нарушаю.       «Блять, ну это уже ни в какие рамки не укладывается»       — Тебе показалось.       Натянутая наспех маска безразличия безбожно трескалась, но Скарамучча изо всех сил держался выбранной роли, нарочито уверенно улыбаясь этим по-лисьему хитрым глазам. Это было их очередное маленькое сражение, проигрывать в котором он просто не имел права, ведь на кону стояло его собственное достоинство. Так что совершенно неважно, какие чувства на самом деле вызывал в нем Кадзуха.       И совершенно неважно, что Скарамучче, кажется, действительно нравилось, когда тот нарушал его чертово личное пространство.       — Маленький лжец, — на выдохе произнес Кадзуха, тихо усмехнувшись.       И прежде, чем Скарамучча успел возмутиться подобным обвинениям, тот резко распахнул дверь, выпуская на волю шум голосов собравшихся внутри студентов.       Ну каков подлец… Кажется, пора возобновлять ведение счета.

༺ ◦ ༻

      — Кадзу!       Скарамучча и шага внутрь помещения сделать не успел, как на его спутника налетел живой огонь в человеческом обличии, сметая несколько вялых зевак, явно не от хорошей кармы оказавшихся на его пути. Шумная подружка в оранжевом, неизменно хихикающая девчонка, короче говоря — Ёимия собственной персоной повисла на шее Каэдэхары, и от юноши не укрылось, как по-особенному аккуратно тот приобнял ее за талию.       Прелесть-то какая.       — Осторожнее, прошу тебя, ты ведь только из клиники, — сдавленно прохрипел литератор, и девушка нехотя разжала руки, опустившись на носочки.        — Я сильно-сильно-сильно соскучилась, так что все равно! Знаешь, как меня замучили медсестры за эти две недели? Только погляди на количество этих бинтов, — девушка активно замахала левой рукой перед лицом не перестающего тепло улыбаться Кадзухи. — Я им говорю, мол ну сколько можно, я же их тысячу лет развязывать буду, а они мне: «Госпожа Наганохара, в этом весь смысл». Представляешь?…       Скарамучча с нескрываемым удивлением следил за этой активной жестикуляцией, пытаясь прикинуть в уме: а ведь действительно, при какой болезни вообще может понадобиться столько бинтов? Эта девчонка что, умудрилась получить растяжение всех связок разом? Нужно будет разузнать об этом поподробнее у Каэдэхары, раз они вдвоем так близки. И откуда в этой особе столько энергии, если она только вышла из больничного…       — …Короче говоря, еле вырвалась оттуда. Ой, ты ведь Скарамучча, новенький с исторического, да? — девушка наконец отвернулась от Каэдэхары и широко улыбнулась, протягивая вперед перебинтованную ладонь: — Кадзуха просто ужасный друг, раз до сих пор нас нормально не представил: я Ёимия Наганохара, королева праздников и создательница лучших салютов всея Инадзумы!       — А главное — очень скромная, — насмешливо заметил Кадзуха, за что тут же получил легкий подзатыльник.       — Хочешь сказать, что кто-то делает эту работу лучше меня и моего отца? Нет? Ну вот и не выделывайся, — наигранно серьезно проворчала девушка и вновь перевела взгляд на Скарамуччу. — Я наслышана о твоих успехах: это так здорово, что в нашей компании стало на одного всезнайку больше, хи-хи.       — Рад знакомству, Ёимия, — юноша осторожно пожал девичью ладонь, предварительно натянув на лицо как можно более искреннюю улыбку.       Эта «королева праздников» несмотря на очевидное природное очарование, к сожалению, разговаривала на тех звуковых частотах, которые Скарамучча привык мысленно понижать. Слишком громко, слишком высоко и слишком много. Вообще вся Ёимия, целиком и полностью, была словно выкрученная на максимум яркость в фоторедакторе, и юноша пространно задавался вопросом: как такой спокойный человек вроде Кадзухи, чей голос подобен тихому шелесту листьев, мог комфортно себя чувствовать в ее компании? И все же Скарамучча не мог не признать очевидного факта — от девушки веяло теплом. Вероятно, у них было много общего, по крайней мере, та уж наверняка не язвила на каждое второе слово…       Искренность, сквозившая в ее золотых, почти солнечных глазах не могла оставить равнодушным даже самого отпетого циника вроде Скарамуччи.       — Ребята, вы припозднились: вина почти не осталось, — в коридоре, откуда-то из веселящейся толпы неожиданно показалась рука со шваброй, а следом за ней и довольное, чуть румяное лицо захмелевшего Томы, — последнюю бутылку вот… разбили.       — Да плевать на это вино, дружище, там Хэйдзо притащил какую-то огненную жижу и сказал, что это национальный напиток Снежной, — вторил ему голос с другого конца комнаты, и не нужно быть детективом, чтобы понять: принадлежал он затеявшему все это дело Аратаки. — Я пока не пробовал, но ребята с филологического сказали, что это просто отвал бошки!        Скарамучча и Кадзуха переглянулись, и последний в молчаливом вопросе вскинул брови.       — Водка, — «перевел» юноша, едко ухмыльнувшись: — Незабываемые ощущения, так что не сове…       Хотя погодите-ка.        «…У тебя просто очаровательная родинка чуть ниже бедра. Напоминает цветочек сакуры…»       — …не советую упускать возможность опробовать этот живительный нектар, — закончил он свою мысль и многообещающе сверкнул глазами.       Кадзуха на эту очевидную уловку подозрительно сощурился, но спорить вслух почему-то не стал. В любом случае, у Скарамуччи начинал медленно зреть новый план по сбиванию спеси с одного заигравшегося литератора. Недолго задержавшись в коридоре, они все выдвинулись вглубь бывших студенческих комнат.

༺ ◦ ༻

      Скарамучча никогда прежде не бывал на студенческих вечеринках и понятия не имел, что на них можно делать, кроме как непрерывно упиваться алкоголем да курить на балкончиках за идиотскими разговорами. В самом начале первого курса он все еще находился под неустанным контролем отца, а потому ни с кем не сближался во время учебы, не говоря уже о каком-то там совместном отдыхе. После смерти Дотторе свобода, конечно, ударила в голову, вот только проживать ее по-прежнему хотелось за пределами места, в котором каждая вторая собака знала Скарамуччу в лицо.        «Не гадь там, где ешь. Не трахайся там, где работаешь. Не бухай с теми, с кем придется сдавать историю Тейвата в четверг» — простейшие правила, которым юноша неукоснительно следовал последний год и не собирался сходить с намеченного маршрута.        По крайней мере, уж точно не сегодня.        Алкоголь — превосходная штука, позволяющая забыться хотя бы во время этих жалких нескольких часов воздействия этилового спирта на выстраданный мозг. Проблема заключалась лишь в том, как именно ты будешь себя вести, будучи в этом самом забытье. Скарамучча не знал наверняка, но догадывался — опьянение ловко снимало с него все защитные механизмы, оставляя сердце и душу обнаженными. Позволить кому-то из своего окружения увидеть его в таком состоянии он просто не мог, а потому никогда не напивался в компании маломальски знакомых людей.        Вот и сейчас, сидя на каком-то потрепанном диванчике в одной из комнат не действующего корпуса общежития, Скарамучча весьма и весьма неспешно потягивал ту самую «огненную жижу», упомянутую ранее Итто.       К слову об Итто: тот вовсе не шутил, когда назвал вечеринку тимбилдингом.       Вот уже около часа они большой и (спорно, но допустим) дружной компанией играли в самую дурацкую игру из всех, которые Скарамучча только мог себе представить.       — …Ну-ну, посмотрим, кто будет смеяться теперь: я никогда не опаздывала на поезд! — Ёимия озорно сверкнула глазами, озираясь на рассевшихся по кругу ребят.       Да, все именно так: они играли в «я никогда не» с алкоголем. Потрясающее сближение, ничего не скажешь. А главное — совсем не банальное.        — О да, действительно, теперь уж точно никто не будет смеяться, — Скарамучча устало прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана, касаясь переносицы большим и указательным пальцами: — Разбудите меня, когда преодолеете порог вопросов для семилетних.       Язвить он имел полное право, поскольку первые полчаса игры были крайне нудными и, конечно, не без причины. Компания, прямо скажем, собралась разношерстная: тут были не только Тома, Итто, Горо, Ёимия и они с Кадзухой, но еще и другие ребята с их курса. Так что скучных, зато «безопасных» общих фраз в стиле «я никогда не обманывал маму» и «я никогда не воровала в магазине» было достаточно, и Скарамучча в какой-то момент действительно поймал себя на мысли, что находится среди выпускников младшей школы.        Серьезно, какая, к черту, мама? Такими темпами Кадзуху споить не удастся, как не удастся и узнать какие-нибудь постыдные подробности из его закрытой семью печатями личной жизни.       — У тебя есть вопросы для двадцатилетних? — с хитрой усмешкой поинтересовался Каэдэхара.       Легок на помине. Что ж, в этом высоконравственном царстве должен быть хотя бы один реформатор.       — Я никогда не спал с кем-то в состоянии алкогольного опьянения, — протянул Скарамучча, с победной улыбкой замечая, как все скучающие вдруг оживились, а стаканчики в их руках попеременно принялись опрокидываться в приоткрытые рты. Удивительно, но выпили почти все, кроме пары ребят, Ёимии и…        Каэдэхары Кадзухи.        Ну разумеется.       — Раз пошла такая пьянка: я никогда не сидел на сайтах знакомств для встреч на одну ночь, — поддержал новое направление вопросов Тома.       Хэйдзо, парень с юридического, с которым Скарамучча за весь вечер успел перекинуться всего парой фраз о криминалистике, расхохотался, раскручивая в руках стакан.       — Вообще, я делал это для практической части своей курсовой, но чтобы все было по-честному: пью за ваше здоровье, — под общие одобрительные возгласы он единственный пригубил свой напиток и с интересом оглядел публику: — Повышаем ставки… Я никогда не занимался сексом более, чем с одним партнером за раз.       А этот парень определенно знал толк в вопросах. И почему Скарамучча раньше с ним не пересекался?… Юноша хотел было съязвить, что для подобных откровений они находились в слишком «чистом» обществе, но вместо этого в удивлении уставился на сидящего через пару человек от него Итто: тот как ни в чем не бывало пожал плечами и сделал несколько крупных глотков разбавленной соком водки.       — О, Архонты, даже знать не хочу… — протянул Тома, страдальчески приложив ладонь ко лбу.       — А что такого? Я думал, мы играем по-честному, — Аратаки в недоумении почесал затылок. — Вот как все было: пару месяцев назад мне на Ватацуми вручили какое-то необычное пригласительное в баню, она еще «Соаплэнд» вроде называлась. А я просто страсть как обожаю бани, ну вы знаете! Вот и пошел туда вечером, думал, попарюсь от души, а там…       — А там, мой не разбирающийся в законах друг, подпольная организация проституции, — закончил за него Хэйдзо, удовольственно сверкнув белоснежной линией зубов.       «Соаплэнд»… Скарамучча не слышал подобного названия, но по расширенным глазам Ёимии, порозовевшим щекам улыбающегося Каэдэхары и, конечно, последовавшим бурным нотациям Томы и без подсказок юриста догадался, что это что-то из местной культуры плотских наслаждений, иначе говоря — Итто, сам того не ведая, посетил обыкновенный бордель. Действительно, из них всех в подобную ситуацию мог вляпаться только этот здоровяк без головы на плечах, ведь даже ни разу не местный Скарамучча был осведомлен: в Инадзуме еще в конце прошлого века подписали закон о запрете проституции.       Что ж, игра приобретала веселые обороты.       Пока Итто продолжал в деталях объяснять шокированным друзьям события своего похода, внимательный взгляд Скарамуччи выцепил среди сидящих подозрительно притихшего Горо. Его лицо сейчас напоминало оттенок свежих водорослей, растолченных в ступе с сахарным песком — до того болезненной казалась его бледность. Подрагивающими руками голубоглазый юноша нервно теребил край собственной рубашки и старательно избегал смотреть в сторону объекта всеобщего внимания, словно бы его… хм, задевало происходящее?       — …Все, хватит-хватит, пожалей мою психику, ни слова больше! — взмолилась раскрасневшаяся Ёимия, неловко щипая рассказчика за предплечье. — Моя очередь. Я никогда не…       Пикантные вопросы лились рекой, заставляя молодых людей снова и снова опрокидывать в себя содержимое своих импровизированных «бокалов». Спустя час такой откровенной игры многие успели разойтись, и «тимбилдингом» продолжили заниматься лишь самые стойкие. Больше всего, конечно, доставалось Итто: этот сорвиголова при всем своем простодушии умудрился за недолгую юность попробовать столько вещей, что Скарамучча только диву успевал даваться. С каждым новым глотком Аратаки на очередное «я никогда не» (в принципе, для него одного можно было переименовать игру в «я всегда да», и никто бы не почувствовал разницы) лицо Горо становилось все мрачнее. Но, увы, присутствующие были слишком увлечены игрой, чтобы это заметить.        Юноша с печальными голубыми глазами пил меньше всех, и в этом с ним мог посоперничать разве что Кадзуха.        О, как же сильно он раздражал Скарамуччу.        За весь вечер юноша не раз шел на хитрость в попытке заставить этого золотого мальчика сделать хотя бы один злосчастный глоток алкоголя, но тот каким-то, блять, волшебным образом то и дело находил способ увернуться.        Вот и сейчас, во время алкогольной (для всех, кроме него по всей видимости) игры Каэдэхара лишь довольно улыбался, неспешно постукивая пальцами по ободку заполненного до краев стаканчика.       «Ну просто ангел во плоти», — раздосадовано размышлял Скарамучча, невольно отзеркаливая чужие действия с отбиванием ритма по пластику. — «Не изменял, не присылал никому свое достоинство в чат, не занимался виртом и вообще, по всей видимости, всегда был самым порядочным человеком во вселенной. Как же мне заставить тебя выпить хотя бы треть этого чертового стакана?»       — …И чем, позволь спросить, помогает в отношениях совместный просмотр порно? — вопрошал Тома у порядком опьяневшего Хэйдзо, на что тот лишь загадочно улыбался, явно не спеша с объяснениями. — Вот так вот живешь и не знаешь, что учишься с такими порочными злодеями. Как вам не стыдно, господа?       Неожиданно в веренице бурных обсуждений раздался приглушенный смех. Мелодичный и спокойный, он заставил всех умолкнуть, а Скарамуччу — отвлечься от созерцания своих ногтей и поднять заинтригованный взгляд.        Ох, вот же блять.       — Le diable prêche la morale, мой праведный друг, — томно протянул Кадзуха, исподлобья заглядывая в лицо возмущавшемуся, и алые глаза его сверкнули в неоновом свете ламп уже совсем не ангельским блеском. В глубокомысленном жесте он коснулся подбородка указательным пальцем и тихо-тихо добавил: — Я никогда не начинал отношения на спор.       Что ж, лицо Томы нужно было видеть. То, как покраснели его щеки, как расширились зрачки… Великолепную, насыщенную палитру эмоций можно было бы сравнить разве что с абстракцией Рихтера — настолько ярко демонстрировал свое волнение этот «высоконравственный» человек.        Но для Скарамуччи все перечисленное не шло ни в какое сравнение с тем, как превосходно, как по-новому выглядел в эту секунду Кадзуха.       Безусловно, юноша и раньше замечал таинственные темные нотки в чужом взгляде, но те были столь редкими и кратковременными, что всякий раз он в итоге грешил на происки светотени. Сейчас же багряные радужки отливали лукавством, да таким, что внутри Скарамуччи разжигался прежний, почти забытый азарт.        — Откуда ты… Эй, мне было тринадцать, слышите?! Я был молод и глуп, к тому же потом сто тысяч раз извинился перед этой девушкой, — принялся оправдываться русоволосый юноша, но спустя несколько безуспешных попыток вернуть себе честное имя, все же отпил из стакана и, сославшись на телефонный звонок, стыдливо покинул их маленький островок исповеди.       На этом тема «порочных злодеев» была закрыта, а от зорких глаз Скарамуччи не ускользнуло едва заметное рукопожатие Кадзухи и Хэйдзо. Ясно, с последним лучше не шутить: вот в чьей головушке, оказывается, на самом деле хранился весь комромат. Стоило бы расположить к себе юриста с явными задатками детектива, но это потом. Сейчас же очередь подошла к самому Скарамучче, и упустить возможность задать нечто такое, от чего Каэдэхара не смог бы отделаться, было просто нельзя.       Но что же задать? Что же… задать.       Ха.       — Я никогда не заставал своего друга без одежды, — елейным голоском протянул он, улыбаясь самой коварной улыбкой из возможных.       «Отчаянные времена требуют отчаянных мер, дорогуша, не обессудь»        В это самое мгновение для Скарамуччи не существовало никого, кроме сидящего напротив литератора. Словно лед и пламя, двое были противопоставлены друг другу на импровизированном поле битвы, и каждая чужая секунда промедления лишь приближала одного из них к такой желанной победе. Что ж, Кадзухе стоило отдать должное — он стойко выдержал провокационный взгляд, при этом сохранив невозмутимое выражение лица. Ни один мускул, ни одна венка не дрогнули, и лишь глаза… О, Архонты, Скарамучча хотел бы вечность смотреть на этот пылающий огонь.       Так могли гореть только одни глаза на всем белом свете — глаза человека, не готового идти ни на какие уступки, не желающего проигрывать… И Скарамучча благоговел перед этой внутренней силой, скрывающейся за такой мягкой, теплой и светлой оболочкой.       «На этот раз тебе не отвертеться, так сделай же это — признай свое поражение»       Тонкие пальцы неспешно обхватили стакан и прокрутили его в ладони, словно намеренно растягивая момент неизбежного, а затем медленно поднесли к приоткрытым губам. Сейчас… Он сделает этот чертов глоток прямо…       — Вы что, следите за мной? — заплетающим языком пробурчал Итто, отвлекая внимание на себя. В который раз за вечер он наполнил свой стаканчик из одиноко стоящей в центре бутылки и почти жалобно добавил: — В меня больше, и-ик, не влезет, но было дело, да…       — П-прошу прощения, но я вынужден выйти из игры!       Дымка рассеялась, и Скарамучча наряду с другими ребятами перевел взгляд на неожиданно поднявшегося из круга Горо. Глаза юноши были прикрыты, а ладони едва заметно сжимались в кулаки: эта разительная перемена в поведении, граничащая с внезапной решительностью, сквозившей в чужом бледном лице, не могла остаться незамеченной брюнетом. Горо словно бы… перемкнуло.       — Эй, малыш, ты чего? Все хорошо? — Ёимия заботливо коснулась запястья друга в попытке остановить, но тот лишь качнул головой и молча вышел из комнаты, оставляя присутствующих в легком недоумении.       Нетрудно догадаться, кто решил последовать за ним.        Архонты, Скарамучча хотел бы сказать, что его не раздражает до глубины души вся эта ситуация. Но стакан, оставленный на месте, где прежде сидел Кадзуха, по-прежнему красноречиво поблескивал жидкостью, вызывая непреодолимое желание как можно скорее свернуть кому-нибудь лучше всего Горо шею.       Чертов Каэдэхара снова обвел его вокруг пальца.

༺ ◦ ༻

      Время уже давно перевалило за полночь, и большинство из присутствующих на вечеринке студентов успели напиться до состояния, которое Скарамучча вполне справедливо охарактеризовывал как «веселая ночь — стыдливое утро». Сам же он старательно придерживался выбранной тактики и пил алкоголь в маленьких дозировках, разбавляя его внушительным количеством сока на манер знакомой каждому жителю Снежной «отвертки».        После ухода Кадзухи и Горо игра быстро закончилась, и Скарамучча решил воспользоваться моментом, чтобы как следует отдохнуть от шумных разговоров и гремящей музыки. А потому, облюбовав дальний уголок коридора, он расположился на небольшом диванчике подальше от всех и занялся восстановлением окончательно исчерпавших себя внутренних ресурсов.        Но, как говорится: гладко было на бумаге, да забыли про овраги.       — Чего скучаем, философ? Все веселье в большом зале пропускаешь.       Нарушитель спокойствия, а именно — беседовавший до этого с какими-то ребятами их курса Тома, устало плюхнулся в кресло рядом, чуть не разлив на себя содержимое своего стаканчика.        — Восстанавливаю слух, — Скарамучча многозначительно посмотрел на внепланового собеседника, но тот явно был не в той кондиции, чтобы разгадывать чужие скрытые послания.       — О, прекрасно тебя понимаю! В этот раз ребята намудрили с колонками, так что не ровен час, как коменда с соседнего корпуса прибежит к нам в компании полиции. Эх, хоть снаружи эти вырвиглазные гирлянды отключили, и на том спасибо, — хихикнул Тома. — А Кадзуху где потерял?       — Потерял? Я ему в няньки не нанимался, — проворчал юноша. — Кажется, он пошел искать Горо.       — Н-да… Догадываюсь, в чем там дело.       Тома тяжело вздохнул и опустил глаза вниз, явно раздумывая над какой-то дилеммой в своей голове. По личным наблюдениям Скарамуччи, он относился к тому типу людей, у которых на лице буквально был расписан весь мыслительный процесс — до того яркой мимикой обладал зеленоглазый юноша. И сейчас ему явно хотелось о чем-то посплетничать, но слова все никак не желали подбираться.       — Слушай… ты ведь уже вроде как свой человек в нашей компании? — наконец «созрел» Тома, вглядываясь в синие глаза.       — Хочешь обменяться фенечками дружбы? — насмешливо поинтересовался Скарамучча, но, столкнувшись с неподдельной серьезностью в чужом взгляде, вздохнул и коротко кивнул.       — Тогда я, наверное, могу… Думаю, ты уже и сам должен был заметить, что у Горо есть кое-какие нерешенные вопросы с Итто?       — …Так.       — В общем, мы считаем, наш тревожный друг уже как год бесповоротно влюблен, а вот объект его воздыханий, он как бы…       — Ему плевать, — спокойно закончил чужую мысль Скарамучча.       — Ну, не совсем уж плевать, — Тома тяжело вздохнул, опуская печальные глаза в собственный стаканчик. — Но да, суть ты уловил. После их внезапного поцелуя в прошлом году Горо так сильно начало ломать, что мы с ребятами всерьез забеспокоились о его ментальном здоровье. Понимаешь, у него же вся родословная состоит из прожженных вояк, у которых гомофобия буквально встроена в генетический код. Если бы отец Горо узнал о том, что его единственный сын неровно дышит к мужчинам… Нет, даже не так: к конкретному мужчине — то он бы, наверное, просто-напросто его убил.        Тома притих, а Скарамучча отвел задумчивый взгляд в сторону.       Вот оно что. Так Горо, оказывается, тоже не повезло с папашей. Родительская гомофобия в современном мире, конечно, не такая уж редкая вещь, но сам юноша с ней никогда не сталкивался — при жизни Дотторе прецедентов попросту не было. Почему-то при этом Скарамучча уверен, что тому в любом случае было бы абсолютно плевать, с кем спит его сын — холодный рассудок безумного ученого просто не позволил бы своему обладателю всерьез размышлять о подобных глупостях.        Иль Дотторе никогда не говорил с ним на тему полового воспитания, любовных отношений и прочих прелестей социального конструкта: на это не хватало времени, ведь процесс взращивания сверхчеловека в собственном сыне не предполагал издержек в виде разговоров по душам. Лишь однажды, морозным зимним вечером, сидя в гостиной с бокалом бурбона, он флегматично выдал мимо проходящему юноше:       «Похоть и неумение держать мирские желания в узде — высшая форма человеческой слабости, Скарамучча. А жизнь не прощает слабости»       Определенно, Дотторе было бы плевать, кого желает его сын, но не было бы плевать на само наличие этого желания. Какая ирония.       — Неужели за минувший год он так и не переболел всеми этими чувствами? — больше риторически спросил Скарамучча, мысленно удивляясь тому, что своими же силами только что поспособствовал продолжению этого не самого интересного диалога.        — Скорее наоборот, — Тома сокрушенно покачал головой, кивая в сторону заливисто смеющегося в другом конце коридора Аратаки: — А этому все хи-хи да ха-ха. В упор не замечает грустных взглядов в свою сторону и общается так, будто ничего между ними и не было никогда.        Скарамучча перевел взгляд на небольшое скопление людей, во главе которого действительно красовался вышеупомянутый.       Здоровяк, горделиво расправив плечи, улыбался какой-то девице, на две головы ниже его, и, честно говоря, в этой улыбке проглядывало очень немногое от того, что принято считать флиртом. Итто был общительным оптимистом, душой любой компании, и славился как раз своей способностью найти общий язык даже с глухонемой собакой. Простой и беспечный, оттого и счастливый — он относился ко всем одинаково хорошо. Да уж, сложно представить, что могло быть хуже для влюбленного человека, если объект его любви не выделял из общей массы абсолютно никого.        Ведь если все вокруг тебя — близкие люди, не значит ли это, что на самом деле никто из них не близок твоему сердцу по-настоящему?       Почему-то эта мысль показалась Скарамучче очень важной, более того — вполне себе животрепещущей, но алкоголь, чертов виновник плавающего сознания, успешно блокировал такие очевидные параллели.         — Ты не подумай, Итто отличный парень, просто у него ветер в голове. Даже сегодня, вон, — Тома неудовольственно махнул рукой, отворачиваясь, — пришел в компании какой-то девчонки с третьего курса. Горо пары минут хватило, чтобы загнаться, и пиши пропало. А тут еще и игра эта…       Русоволосый снова покачал головой и сделал крайний глоток из опустевшего стаканчика. Между его нахмуренных бровей залегла неглубокая, страдальческая морщина, и Скарамучче невольно вспомнился семинар с Яэ Мико. Ведь тогда именно Тома первым поднялся со своего места вслед за Горо, и лишь Кадзуха смог его остановить.       Мальчишка, похожий на щенка, наверное, даже не подозревал о том, как же сильно ему повезло иметь таких людей рядом.       — А Кадзуха, конечно, в очередной раз пошел лечить чужое израненное сердце, — Скарамучча закатил глаза, пренебрежительно усмехнувшись.       Тома простодушно пожал плечами:       — В этом весь Кадзуха. Он единственный, к кому наш тревожный товарищ прислушивается в минуты крайней степени своего отчаяния. Меня, к слову, окрестили занудой, «ничего не понимающим в любовных муках». Меня! Человека, который безответно влюблен уже несколько лет в одну прекрасную, чистую душой и сердцем… О, черт, ты этого не слышал, — Тома резко схватился за голову, опасливо заглядывая в смеющиеся синие глаза: — Язык мой — враг мой. Прошу тебя, забудь о том, что я только что сказал! Ни в кого я не влюблен…       Скарамучча на это только тихо рассмеялся, прикрыв глаза.       Алкоголь действительно творит с людьми ужасные вещи, обращая их главные достоинства против них же самих. «Умнейшая, чистая душой» — кажется, юноша уже слышал подобную характеристику из уст Томы, когда они сидели в университетском кафе в начале семестра. Точно-точно, тогда речь шла об Аяке, младшей сестре профессора Камисато. Что ж, либо Скарамучча был слепым, либо девушка действительно не отличалась каким-то особенным очарованием.       Впрочем, красота в глазах смотрящего.        — Не беспокойся, этот разговор останется между нами, — все-таки решил заверить он бледного как полотно Тому.        Даже в полумраке было видно, как лицо последнего буквально озарилось светом, и юноша, повернувшись к Скарамучче, расслабленно выдохнул:       — Спасибо, друг, — он легонько похлопал своего собеседника по плечу и открыто улыбнулся. — Знаешь, я рад, что ты с нами. Кстати… Чем там в итоге закончилась история с коммуналкой?       — О нет, лучше не спрашивай…       Они проболтали еще несколько минут, после чего Тома, сославшись на пустой стаканчик в своих руках, ретировался за новой порцией алкоголя, а Скарамучча решил прогуляться по территории. После выпитого курить хотелось нещадно, и он, с трудом пропихиваясь через двигающиеся в танце тела, проследовал в сторону самой дальней лоджии.        Распахнув тяжелую металлическую дверь, юноша зажмурился и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Здесь, подальше от людских глаз, он мог наконец-то предаться отдыху и хотя бы на короткое время отвлечься от навязчивых мыслей о человеке, что так прочно засел в его не совсем трезвом сознании. Да, именно так Скарамучча и поступит: спокойно получит необходимую дозу никотина и расслабится в лучах одиноко светящей луны… Ох, все же стоило накинуть на плечи оставленный в коридоре плащ — ледяной ветер неприятно обдавал кожу сквозь тонкую ткань рубашки, но, возможно, именно с его помощью получится хоть немного прийти в себя? Прикрыв за собой дверь, Скарамучча шагнул к балюстраде и выудил из кармана брюк слегка помятую пачку сигарет.        «Блять, неужели снова? Где же эта чертова зажига…»       — Не это ищешь?        Способность дышать утратилась так же быстро, как и возможность сдвинуться с места. Архонты, это просто немыслимо… Скарамучча распахнул глаза и замер с сигаретой во рту, в самое сердце пораженный жестокостью эффекта дежавю. Первая встреча с Кадзухой в том чертовом дворе-колодце, ставшая преамбулой к их странной дружбе, началась ровно с такого же вопроса. Каковы шансы, что этот наглец намеренно сводит его с ума подобными вещами?       Одинокий всполох огня, дрогнувший в нескольких сантиметрах от побледневшего лица, заставил юношу резко повернуться к причине смерти собственных нервных клеток.       Кадзуха действительно стоял всего в паре шагов от него, оперевшись лопатками на все ту же балюстраду, и с усталой улыбкой продолжал держать зажигалку в своих тонких, изящных пальцах.       Тусклый лунный свет очерчивал контуры его точеного профиля, расставляя контрасты особым образом; делая облик юноши таким нереальным, призрачным, что Скарамучче невольно захотелось протянуть ладонь и коснуться этой сверкающей фарфоровой кожи, чтобы проверить — не играет ли с ним его собственное воображение, выдавая желаемое за действительное.       — Прошу прощения, если помешал твоему уединению, — вновь создав искру, Кадзуха поднес предмет к кончику чужой сигареты и укрыл от ветра вспыхнувшее пламя ладонью: — Не хотел тебя напугать.       — Твоя привычка появляться из ниоткуда однажды доведет меня до сердечного приступа, — проворчал юноша и послушно втянул воздух, позволяя табаку затлеть. — Что ты здесь делаешь?       Кадзуха прикрыл глаза и тихо усмехнулся, словно чужой вопрос показался ему неуместным.       — Полагаю, то же, что и ты: скрываюсь от шума и ненужных разговоров.       — А где же наш страдалец с разбитым сердцем?       — Я посадил его в такси десять минут назад, — удивленная улыбка все же тронула его губы: — Вижу, кто-то уже успел ввести тебя в курс событий.       — Брось, у него все на лице написано и без всяких пояснений, — юноша пренебрежительно фыркнул, переведя взгляд на своего собеседника: — Кхм, ну и… как он?       — Тебе действительно интересно? — с явными нотками сарказма в голосе спросил Каэдэхара.       Расслабленно, словно совсем не боялся упасть, он запрокинул голову назад, за пределы перил, подставляя лицо бледному лунному свету. В лучших традициях Оскара Уайльда, без верхней одежды, в своей белоснежной рубашке с небрежно подогнутыми до локтей рукавами, Кадзуха напоминал Кентервильское приведение, норовившее раствориться с первыми лучами утреннего солнца. От смены положения резинка на его волосах совсем ослабла, и мятежный ветер беспрепятственно высвободил пару коротких прядей из собранного хвоста.       Скарамучча и не заметил, как натурально засмотрелся, и нагревшаяся от слишком длинной затяжки сигарета обожгла его губы.       — Нет, — честно ответил он, устремляя взгляд на ночное небо. — Но он твой друг, так что…       — Я бы предпочел поговорить о том, что будет интересно нам обоим, — со стороны юноши послышался тихий смех. — Как тебе собравшаяся компания?       Скарамучча неопределенно повел плечами, по старой привычке выпуская дымное колечко в воздух:       — Твоя Ёимия действительно королева праздников. Никогда прежде не встречал таких жизнерадостных людей.       — «Моя», — удивленно передразнил Кадзуха, но, не найдя в непроницаемых синих глазах ответа, решил не выяснять подробности этого неожиданного заявления. — Что ж, она является неопровержимым доказательством того, что быть счастливым человеком — это осознанный выбор.       — Что ты имеешь в виду?       Лоджия на несколько минут погрузилась в тишину, и лишь музыка, громыхавшая где-то внутри здания, нарушала таинственную атмосферу беседы на их маленьком островке безмятежного спокойствия.       — Гомер писал: «прекрасное недолговечно», — неожиданно вновь подал голос Кадзуха, и Скарамучча вопросительно вгляделся в его укрытое тусклым светом лицо. — Знаешь, что случится с бабочкой, если прикоснуться к ее крыльям, Скарамучча?       — Она больше не сможет летать.       — Верно, — с грустной улыбкой кивнул литератор. Прикрыв глаза, он совсем тихо продолжил: — Ёимия не совсем… здорова. При ее болезни каждое резкое прикосновение к коже приводит к серьезным ранам. Бинты, что она носит, лишь немного смягчают воздействие внешнего мира на ее организм, но едва ли помогают вести жизнь обычного человека.       — Неужели ничего нельзя сделать? — пораженно спросил Скарамучча.       Сожаление, такое незнакомое сердцу чувство, опутывало тяжелыми цепями, заставляя невольно вспоминать все колкие мысли в сторону этой яркой девчонки с неизменно громким смехом. Казалось, кто угодно мог быть болен так серьезно, но она… Это просто не вязалось в голове юноши.       Вместо ответа Кадзуха лишь покачал головой.       — Знаешь, при этом я никогда не слышал, чтобы Ёимия на что-то жаловалась, — едва заметная, робкая улыбка все же тронула тонкую линию его губ. — Зато сотни раз наблюдал за тем, как она изо всех сил старается поднять настроение другим, утешая их совершенно мелочную боль. Воистину, дух силен радостью.       — Ты восхищаешься ею.       Вовсе не вопрос, а утверждение, столь неожиданно сорвавшееся с губ Скарамуччи, заставило его стыдливо спрятать собственные глаза в ночном небе.       — Конечно. Каждый человек в той или иной мере заслуживает восхищения, — спокойно ответил юноша, явно не заметивший перемены в чужом настроении.       Скарамучча нервно сглотнул вставший в горле ком. Архонты, он ведь выпил так мало, ведь несколько стаканов это мало, да? но почему же тогда язык совершенно отказывался слушаться своего хозяина? Странное чувство, название которому юноша просто не мог найти, поселилось в сердце и неприятно покалывало грудную клетку. Изо всех сил Скарамучча лишь надеялся на то, что Кадзуха действительно не расслышал в его словах эти непривычные нотки пассивной злости, досады и… горечи. Ну какая же глупость, просто беспросветный идиотизм — печалиться из-за того, что кто-то кем-то восхищен.       Определенно, во всем был виноват алкоголь.       Едкий дым словно бы назло ударил по горлу с новой силой, и юноша хотел было выбросить эту чертову никотиновую отраву в темноту ночи, но… Неожиданно чужая рука взметнулась вверх, ловко перехватив сигарету из его дрогнувших пальцев. Что ж, так изящно у Скарамуччи еще ничего в жизни не отбирали. Удивленный произошедшим, он скосил взгляд на таинственного воришку и… замер.       Просто растворился, расщепился на тысячи и миллионы частиц в этой чертовой реальности.       Элегантно, словно бы делал это сотни раз, Кадзуха примкнул губами к фильтру и медленно втянул в себя дым, не сводя своих мерцающих алых глаз со Скарамуччи. Так легко, так тонко, будто был создан для этого смертоносного действия. Будто в начале семестра вовсе не заявлял о том, что вообще-то «не курит сигареты»… О, Скарамучча никогда не грешил романтизацией вредных привычек, но сейчас, глядя на Каэдэхару, готов был написать десятки хвалебных од производителям табака.       — Ты куришь просто отвратительные сигареты, Скарамучча, — с насмешливой улыбкой заметил Кадзуха и отбросил в пустоту дотлевший бычок, обдавая чужие, приоткрытые в немом удивлении губы горьким дымом.       — В этом весь смысл, — хрипло прошептал Скарамучча, невольно подаваясь навстречу сизому облаку.       «Осознаешь ли ты, какой эффект оказываешь на меня? Намеренно ли сводишь с ума этими чертовыми играми? Чувствуешь ли то же смятение, что и я…»       Юноша растерянно глядел в сверкающие в лунном свете глаза и не мог понять, почему звук биения собственного сердца перекрывал столь громкую музыку где-то на фоне. В глубоких алых колодцах плескалось столько неизведанных мыслей, столько невиданных чувств… Если истина в вине, то сумасшествие в Кадзухе, потому что Скарамучча безбожно тонул в этих чертовых глазах, терялся в иле такого темного дна и пытался разведать все тайны их обладателя.       Каэдэхара не внимал чужим безмолвным просьбам объясниться — лишь ответно продолжал глядеть на него, опираясь спиной на балюстраду мрачной лоджии. И было в этой картине что-то совершенно иррациональное, не поддающееся разумному объяснению. Покой с нотками тревоги, контролируемое умиротворение, мягкая жестокость, приправленная неизвестностью — противоречия, сквозившие в каждой черточке чужого лица, сводили с ума, и Скарамучча изо всех сил пытался не упасть в это зыбкое марево.        Этот Кадзуха был совсем другим. Не тем сверкающим солнцем, в чьих лучах хотелось согреться, не тем пылающим огнем, в котором можно было запросто сгореть дотла и даже не заметить. Этот Кадзуха был туманной дымкой, лунным озером; сумеречной звездой, что заманивала одинокие корабли своим загадочным светом.        Разве возможно обладать подобной многогранностью, вмещать в себе столько разных обличий? Быть может, Скарамучча просто умер еще прошлым летом, скованный цепями во время очередной попытки отца сделать из него лучшую версию себя, и Каэдэхара — лишь плод его больного, исчезающего воображения?        Мысли неконтролируемым потоком струились по уголкам нетрезвого рассудка, вынуждая юношу из раза в раз напоминать себе: «не доверяй безумию, поселившемуся у тебя внутри, Скарамучча, мир не ограничивается твоим искалеченным сознанием». Что ж, он послушно не доверял — выбирал стоять на самом краю чужой бездны и смотреть-смотреть-смотреть…        Смотреть и надеяться, что невидимая рука с тонкими и такими изящными пальцами однажды сама утянет его вниз.        — И о чем же ты так громко думаешь, мой милый друг? — неожиданно нарушил молчание Кадзуха, с прищуром вглядываясь в ледяные глаза.       — О том, что ты задолжал мне несколько глотков водки, — не раздумывая, солгал Скарамучча.       — Что ж… Если ты хотел увидеть меня в измененном состоянии сознания, нужно было просто попросить.       — Разве ты бы согласился?       Безмолвная луна смущенно скрылась за спины налетевших туч, и единственным источником света для двух юношей остались лишь редкие фонари неподалеку от здания. Приятная темнота сглаживала все острые углы и прятала непрошеные эмоции, рвущиеся из ноющей грудной клетки Скарамуччи. Снедаемый неизвестной тревогой, он в ожидании глядел в подернутые призрачной дымкой алые глаза.       Но вместо ответа Кадзуха неожиданно мягко, почти неосязаемо прошелся пальцами вдоль его скулы и, поддавшись вперед, прошептал на ухо собственный вопрос:       — Разве я бы смог отказать?       О, Архонты.       Скарамучча хрипло выдохнул, дрожащей рукой хватая чужую ладонь и нервно сжимая ее побелевшими от напряжения пальцами.       Голова нещадно кружилась, и юноша был уверен, что не будь этой чертовой преграды в виде перил, он бы обязательно полетел вниз, в такую желанную темноту — лишь бы не ощущать этого разгорающегося в сердце пожара. И совершенно зря ледяной ветер пытался хлестать его щеки, ведь чужое горячее дыхание обжигало чувствительную кожу намного более действенно.       — Кадзуха… — не своим голосом пробормотал Скарамучча, не до конца понимая, что вообще собирался сказать в последующее мгновение, но его жалкие попытки сконцентрироваться тут же играючи прервали.       — Знаю-знаю, я вновь нарушил твое личное пространство. Прости мне эту маленькую вольность. — Кадзуха покорно отстранился, а затем, осторожно высвободив свою ладонь из крепкой хватки, добавил с чуть печальной улыбкой: — У тебя руки совсем ледяные, пойдем внутрь. Как твой напарник по проекту, я просто не могу допустить, чтобы ты простудился.       «Твою вольность я тебе прощу. Но что же мне делать с моей собственной?…»