Реверсия

      Дни в университете тянулись невообразимо скучно. И нет, дело было вовсе не в том, что образовательная программа была слишком уж легкой, напротив — после первых двух недель лекторы будто вспомнили о своем долге, и Скарамучча был успешно завален различными конспектами, курсовыми и практиками на месяцы вперед. Особенно в этом плане постаралась преподаватель литературы, по совместительству проректор, госпожа Яэ Мико.       О, эта женщина была сущим кошмаром с тысячей безумных идей в кармане, и все они явно сводились к одной цели: как бы поиздеваться над студентами так, чтобы они при этом еще и плодотворно работали. Она вела у группы всего один семинар в неделю, поскольку литература — не то чтобы основной профиль на историческом факультете, но этого вполне хватало, чтобы доводить Скарамуччу до состояния нервного истощения. Особенно когда дело касалось творческих заданий.       — …К следующему занятию я желаю, чтобы вы выучили монологи Ромео и Джульетты. Предупреждаю, даже не думайте меня обхитрить, дорогуши: каждый должен знать и мужские и женские реплики. Это пригодится нам для одного дельца, хе-хе… — женщина мечтательно вздохнула, обведя взглядом каждое из недоуменных лиц перед собой, и хитро прищурилась.       — Ромео и Джульетта? Госпожа Яэ, разве это не программа старшей школы?… — начал было один из студентов, но вскинутая вперед рука с тонкими линиями браслетов на запястье заставила его вмиг умолкнуть.       — О, милый, неужели ты считаешь, что будучи подростком мог прочувствовать весь сложный трагизм этой любовной истории, м-м? Если так, то разрешаю лично тебе не готовиться, — Мико удовлетворенно выдержала паузу, наблюдая за тем, как самодовольная ухмылка расплылась на лице вопрошающего, а после продолжила: — …Ведь ты и без подготовки сможешь продекламировать мне эту сценку прямо сейчас. Вперед.       Стоит ли говорить, что тот парень получил свое «неудовлетворительно» еще до того, как поднялся из-за стола? Показательная порка в действии — отличная вещь, и никто более не желал вслух сомневаться в методах обучения госпожи Яэ. Поэтому каждый из группы смиренно принялся готовиться к этому самому «дельцу», что, конечно, само по себе звучало как одна большая головная боль.       Скарамучча же пока не спешил показывать зубы, присматриваясь и стараясь для начала составить психологический портрет этой ехидной гедонистки, чтобы выработать самую комфортную стратегию поведения. Непонятно, почему она вообще стала преподавателем. Каждый был наслышан о крупном издательском доме Инадзумы, которым Мико владела — весь город упивался романами, публиковавшимися исключительно под ее печатью. Совершенно очевидно, безденежьем женщина не страдала, а значит, преподавание было занятием веселья ради?       Так или иначе, с Яэ Мико у всех студентов были проблемы. У всех, кроме одного.       — …Сейчас-то ладно, а вот в прошлом году мы сами ставили пьесу под руководством госпожи Яэ, то еще веселье было. Ты представь: первая сессия, преподаватели пугают одним своим видом, по сто билетов на каждый предмет учить, а тут еще и театр нарисовался…       Скарамучча понимающе кивал, то и дело подливая чай своему новому информатору приятелю. Тома — дружелюбный молодой человек с очаровательно добрым взглядом, готовый прийти на помощь в любую минуту и к кому угодно — был выловлен им на обеденном перерыве под предлогом: «Ох, я так растерян, я ничего тут не знаю, вот бы мне кто-нибудь рассказал обо всем и обо всех». Зеленоглазый юноша тут же согласился, даже не подозревая, с каким коварством его обводили вокруг пальца скромной улыбкой и деланным добродушием — Скарамучча имел в своем арсенале и не такие маски.       Так, сидя за дальним столиком университетского кафе, они беседовали вот уже около получаса. И беседа явно стоила тех двух чайников молочного улуна, которые Скарамучча любезно заказал для этой маленькой миссии под длинным названием: «узнать все о вечно улыбающемся цитаторе».       — В общем, наш Кадзуха в одиночку взялся за написание сценария, распределил каждого на нужную роль, договорился насчет реквизита… Мы с группой тогда чуть не кланялись ему в ноги за эту инициативность, — Тома неловко провел ладонью по затылку, тихонько хихикая. — К концу первого семестра у нас был готов целый номер, где всем оставалось только тексты выучить. Госпоже Мико так понравился сценарий, что она освободила Кадзуху от своих занятий до конца учебного года, представляешь себе эту щедрость? В итоге он, конечно, все равно ходил, но тем не менее…       Скарамучча слушал молча, внимая каждой детали, упомянутой русоволосым юношей. Образ Кадзухи в голове медленно выстраивался, но на месте, где получался ответ — все равно умудрялся рождаться новый вопрос, и это не могло не раздражать.       За весь диалог Тома, будучи прирожденным гидом, не иначе, попутно ввел юношу в курс всех событий университета. И про важность посещения лекций любой ценой, и про внеучебные «кружки», даже про отсутствие системы взяток. На последнем пункте Скарамучча поймал себя на мысли, что уже немного скучает по простому и понятному правилу в Снежной: есть деньги — нет проблем.       Сплетником Тома тоже был что надо, выложил все самые «сладкие» истории про каждого, с кем Скарамучче предстояло контактировать еще минимум три года.       Так ему поведали о Горо, который на одной из вечеринок настолько сильно накидался, что во всеуслышанье объявил о своей безграничной любви к ректору Кокоми, а уже через час его заметили целующимся с каким-то одногруппником на балконе. Этим одногруппником, кстати, оказался трижды отчисленный, но каким-то чудом восстановленный Аратаки Итто, главарь местной тусовки для слабоумных и отважных, славившийся талантом потрясающе готовить рамен из всего, что попадется под руку. За то, чтобы с шебутным ребенком в теле здоровенного шкафа ничего не приключилось, отвечала уже известная Скарамучче молодая библиотекарша Куки Синобу, которая собственноручно взяла на себя эти дополнительные обязанности, видимо, из сострадания или синдрома спасателя, черт ее разберешь.       Узнал Скарамучча и об «умнейшей, прекраснейшей, самой скромной и порядочной» Аяке, младшей сестре господина Камисато, которая, очевидно, была лучшей подругой самого Томы. Тут, увы, обошлось без позорных историй, но и тема, честно говоря, была не слишком занятной.       Так или иначе, все это и другие забавные истории об однокурсниках — фон; информация, которая пригодилась бы неуверенной школьнице в попытке влиться в коллектив. Скарамучча же просто хотел прощупать почву и разузнать побольше о слишком идеальном, на первый, второй и, блять, видимо, третий взгляд, Кадзухе.       И совсем не важно, что это уже немного походило на сталкинг.       К сожалению, пока удалось понять лишь одно: если у того и были какие-то темные пятна в биографии, то копать нужно было глубже разговоров за чашечкой чая. Из общей же информации насобиралось следующее: специализация Каэдэхары — как раз литературное дело, он фактически отличник, его обожает половина преподавательского состава, а по мнению ректората — это просто золотой мальчик с неминуемо светлым будущим. Помимо учебы Кадзуха успевал писать для издательского дома Яэ и участвовать в поварских поединках с готовкой рамена каждую пятницу (этот Итто точно чокнутый, раз устраивает подобное). Друзей и приятелей — просто пруд пруди, среди студентов славился своим ответственным подходом к делам и пунктуальностью.       Архонты… В голову лез один-единственный вопрос: как с такой сумасшедшей нагрузкой душа Кадзухи еще не покинула его измотанное тело?       — …Кстати, Хейдзо, тот парень с юридического, в пьесе был…       — Разве можно вот так поддерживать активность и при этом ничего не запороть? — невольно перебил Скарамучча, задумчиво рассматривая собственную нетронутую кружку с чаем. Играть роль заинтересованного другими порядком надоело, но вот вопрос о Кадзухе напрашивался сам собой.       — Ну… тут мне сложно судить. Я тогда еще с ним мало общался, но помню, что в какой-то момент он резко пропал на пару месяцев, — юноша развел руками, явно не понимая, что именно вызвало такой интерес у его собеседника. — Все наши тогда очень забеспокоились, Горо даже адрес его пытался вычислить, на звонки-то тот не отвечал. А потом выяснилось, что Кадзуха просто на временную подработку устроился.       Русловолосый покачал головой и тяжело вздохнул, возводя глаза к потолку:       — Ума не приложу, зачем он так сильно нагружает себя. Никаких объяснений из него не вытянешь, помощь не предложишь — вот нам и остается разве что наблюдать да руками разводить, — Тома с хмурым видом сделал очередной глоток своего напитка: — Так что тебе крупно повезло с напарником по проекту, Кадзуха в этом плане точно не подведет. Ты, главное, сам все вовремя делай.       «О… нет-нет, вовремя — это слишком просто, мой дорогой приятель…»       Поблагодарив за краткий экскурс в университетские будни и сославшись на дела, Скарамучча покинул кафе и тут же направился в библиотеку. В мыслях зрел незначительный, но все же этап его большого плана, и стоило поторопиться приступить к его реализации.       «Что же, раз ты такой ответственный, Кадзуха, значит и обескураживать тебя мы будем именно этим»

༺ ◦ ༻

      Спустя несколько часов — в ущерб двум парам по экономике и политологии между прочим — непрерывной работы с кипами бумаг, книгами и интернет-источниками, Скарамучча наконец-то устало облокотился на спинку стула и прикрыл покрасневшие от переутомления глаза. Работа на сегодня закончена, курить хотелось нещадно, но женщина, подменяющая в этот день Синобу, все это время наотрез отказывалась выпускать юношу без сдачи материалов со всеми подписями.       Ну а тот настолько ненавидел всю эту бумажную волокиту, что готов был терпеть никотиновую ломку, лишь бы заново не заполнять свой читальный билет.       Теперь же, нажав заветную кнопку на принтере, он распечатал нужные страницы, собрал всю книжную коллекцию в кучу и со злорадной улыбкой вывалил прямо под нос этой сварливой особе, на что получил вполне ожидаемый возмущенный «цык». Злобная сука еще ответит за свое, но это потом. Сейчас — успеть найти Кадзуху до того, как тот покинет стены университета.       Погода между тем стояла просто потрясающая. Солнце уже устремилось к линии горизонта, но все еще продолжало греть не успевших попрощаться с летом молодых людей, выбегающих без верхней одежды из главных ворот центрального корпуса здания. Выкуривая вторую сигарету подряд и морщась от прохладного ветра, Скарамучча ненавязчиво высматривал белокурую макушку с алой прядью. И спустя несколько минут такая действительно сверкнула в полукруге из других ребят, что-то активно обсуждающих между собой.       «Удача сегодня явно на моей стороне», — подумалось юноше, пока он ловко маневрировал между спешащими по домам студентами, все ближе подбираясь к своей цели.       Цель, к слову, стояла к нему спиной в терракотовом плаще классического покроя, так органично контрастирующим с белоснежными волосами, собранными в низкий хвост. Откуда только у него берется время еще и образы составлять?..       — Здравствуй, Кадзуха.       Названный тут же обернулся, и Скарамучча не без удовольствия отметил удивление в чужих распахнутых глазах.       «Не только ты умеешь подлавливать в неожиданный момент, дорогуша»       — Привет, — Кадзуха в мгновение переменился в лице, расплываясь в улыбке и оглядывая обращающегося к нему с ног до головы. — Прекрасно выглядишь. Наладил режим сна?       — Твоими молитвами, — в той же нарочито дружелюбной манере вторил ему Скарамучча, слегка наклоняя голову вбок. От его внимания не ускользнуло то, как легко литератор простым кивком попрощался со своими прежними собеседниками и теперь сосредоточил все внимание лишь на нем одном.       Лестно, ничего не скажешь.       — Я подготовил часть теоретического материала: исправь и доработай то, что посчитаешь нужным.       С этими словами Скарамучча достал еще теплые после печати листы и с максимально деланным беспристрастием, на которое только был способен, вручил их Кадзухе. Тот заинтересованно пробежался взглядом по тексту на первой странице и с еще большим изумлением заглянул в сияющие азартом глаза.       — Прошло две недели с начала учебного года, а ты уже приносишь треть проекта? Признаться, я даже не успел приступить к своей части работы, — Каэдэхара растерянно усмехнулся, прижимая листы к груди, будто какую-то ценнейшую реликвию. — К чему такая спешка, Скарамучча?       — О, я вовсе не хотел ставить тебя в неловкое положение, — тут же поспешил заверить его юноша, лукаво щурясь. — Напротив, я подумал, что, работая с самым ответственным и пунктуальным трудоголиком Тейвата, необходимо соответствовать.       Скарамучча внимательно следил за изменениями каждой черточки на белоснежной коже лица, с интересом наблюдал, как та самая алая прядь выбивается из аккуратной прически. Они с Кадзухой не виделись всего ничего, и за это время юноша не мог выбросить из головы чужой мягкий образ, объясняя все внутренним желанием «уделать умника». Ну вот, пожалуйста, маленькая победа: он первый принес часть работы, первый застал его врасплох. Все прошло по плану, не так ли?…       Скарамучча вглядывался в темнеющие зрачки, обрамленные тициановой — уже не привычно алой — в свете закатного солнца радужой, и раздумывал о подлинности своих желаний. Сейчас, глядя на то, как ниспадают багряные блики на Кадзуху, подсвечивая его золотом в облаке кружащихся от сильного ветра листьев, он ловил себя на мысли, что, кажется, просто хотел… впечатлить этот оплот совершенства. Надменность, собственный задор, та пылкость, с которой Скарамучча делал этот треклятый проект, разбивались о скалы спокойствия и умиротворения, сквозивших в каждом чужом жесте. С этим литератором он все чаще ловил себя на детскости, внезапной недальновидности и нелогичности в собственных действиях.       А еще безбожно врал самому себе в том, что ему было все равно, с каким восхищением — не досадой, на которую ранее рассчитывал Скарамучча, в попытке задеть чужое эго — и даже восторгом смотрел на него сейчас Кадзуха.       — С самым ответственным и пунктуальным… Любопытно. Кто автор этих не слишком объективных доводов? — поинтересовался литератор, в притворно задумчивом жесте касаясь пальцами подбородка.       — Очевидно, любой человек, который знаком с тобой не первый год, — стараясь выдержать этот внимательный взгляд с достоинством, нашелся Скарамучча и насмешливо добавил: — Но, видимо, слухи врут?       Казалось, такой простой диалог превращался в очередное маленькое сражение, и юноша уже не был так уверен в своей безоговорочной победе.       Хотя бы потому, что сам впервые не спешил выигрывать.       — Хм. Если ты хотел узнать обо мне больше, то мог спросить напрямую. Но мне приятно, что ты ищешь сложные пути, — наклонившись ближе, неожиданно перешел на тихий шепот Кадзуха, чем вызвал лишь кривую ухмылку у собеседника.       Эта резкая смена настроений вывела бы из равновесия кого угодно, но только не Скарамуччу, чье детство буквально прошло на эмоциональных качелях от хладнокровной расчетливости до непредсказуемого безумства в лице Дотторе. Да уж, никогда бы юноша не подумал, что его титановый панцирь, прикрывающий на самом деле в край расшатанную нервную систему, пригодится для словесных баталий с очаровательным однокурсником.       — Не льсти себе, — только и фыркнул Скарамучча, разворачиваясь и уже намереваясь уйти. Нужно было ретироваться как можно скорее, пока все опять не выбилось из равновесия, поскольку поддержание этого самого равновесия с Каэдэхарой — дело шаткое. — В любом случае, мне уже пора, так что удачи с вычиткой текста.       — Постой.       Запястье мгновенно прошибло разрядом эфемерного тока, и до Скарамуччи не сразу дошло, что дело было в крепкой хватке чужой теплой ладони. Черт возьми, нужно же этому ловеласу форменному то и дело трогать все, докуда пальцы достают…       Скарамучча зашипел и, пожалуй, неожиданно резко даже для самого себя отдернул руку, оборачиваясь. Место недавнего прикосновения горело от фантомной боли, точно от ожога, и юноша невольно поморщился, что явно не ускользнуло от внимательного взгляда Кадзухи. Тот так и остался стоять на месте с вытянутой рукой, настороженно вглядываясь в стекленеющие в мгновение ока глаза напротив.       Возможно, он даже что-то говорил, но Скарамучча уже не слышал. Его сознание нещадно поглощали калейдоскопом закрутившиеся образы из недалекого прошлого…       Холод металла неприятно обжигает кожу на запястьях, но для юноши это уже почти привычные ощущения. Он знает, в чем провинился, знает, за что вновь вынужден видеть перед собой стены этой отвратительно стерильной маленькой лаборатории. Но всякое появление здесь — все равно, что плохой сюрприз: предсказуемо и ни черта не весело.       Широкие браслеты кандалов из хромированной стали болезненно стягивают заведенные за спину руки. Болезненно, но не достаточно для того, чтобы Скарамучча поверил, что лишь в этом и заключается задумка его главного мучителя.       Холодно.       Как же, черт возьми, холодно.       Ступни непроизвольно поджимаются к ножкам стула, только бы не ощущать ледяную поверхность керамической плитки пола. Обнаженную спину ломит от неудобного положения, но сейчас это такая мелочь, что Скарамучча мысленно ругает себя за преждевременное нытье. Он знает — это еще даже не начало.       — Доброе утро, сын.       В помещение вплывает статная фигура в кипенно-белом халате. «Как всегда с иголочки», — думается юноше, пока мужчина подходит ближе, не прекращая записывать что-то в свою толстую тетрадь.       — Не хочешь поведать мне самостоятельно, почему я вынужден был оторваться от своего исследования и пригласить тебя на разговор?       Скарамучча давит нервный смешок, поднимая усталые глаза на Дотторе:       — Ну что ты. Не стоило так утруждаться, я бы и сам мог зайти к тебе в кабинет на чашечку чая.       — Остришь, — скорее утверждает, нежели спрашивает мужчина, отстраняясь от своих записей и удостаивая пронизывающим взглядом сидящего напротив. — Тогда начну я.       Широкая ладонь резко ложится на поручень, встроенный в одну из стен, и механизм, скрепляющий кандалы, мгновенно приходит в действие. Скарамучча успевает заметить, как натягивается прямо над ним толстая цепь, упираясь в железный крюк под потолком. В следующую секунду его тело оказывается подвешенным за собственные руки, а стул — далеким предметом где-то внизу, до спинки которого едва ли достают кончики пальцев ног.       Юноша скрипит зубами, мычит, сдерживая до одури болезненный стон. В глазах темнеет от того, насколько сильно выкручивает лопатки. Его буквально ломает под собственным весом — сила притяжения поистине страшная вещь.       — Сегодня мне доложили, что у тебя отвратительные физические показатели, — чужой голос остается беспристрастным, будто все происходящее — чистой воды обыденность. Впрочем, это довольно близко к правде. — «Неудовлетворительно» по боевым искусствам. Это позор, Скарамучча. Позор, за который я, как твой отец, несу ответственность.       Запястья раздирает от натяжения браслетов, с каждой секундой принося все более нестерпимые мучения. Юноша давится собственным всхлипом и пытается приподняться на руках повыше, будто это может помочь уменьшить боль. Но все становится только хуже, и плечи сводит от тонической судороги.       — Что тут скажешь… — хрипло шепчет он в ответ, слабо приподнимая голову и встречаясь взглядом с равнодушными глазами. — Драка с мечами — и правда не мое.       — О, неужели? — Дотторе задумчиво вздыхает, складывая в привычном жесте руки домиком. — Что ж, я уважаю твое мнение. Но, видишь ли, дело не в твоем нежелании держать в руках оружие…       Кристально чистые синие глаза слезятся от боли, становящейся практически невыносимой. Немеющие пальцы ног сжимают край спинки стула, и этой опоры едва ли хватает, чтобы не терять рассудок от рвущихся связок плечевых мышц. Слабо различая картинку перед собой, Скарамучча замечает, как его мучитель неспешно приближается к нему вплотную, качая головой.       — …А в том, что тебе не хватает стойкости духа. Но не стоит волноваться, — чужие губы расплываются в жалком подобии улыбки. — Мне по силам помочь тебе развить это качество.       Стул с треском валится на пол, а воздух разрывает душераздирающий крик.       — Приступим к тренировкам…       — Скарамучча?       Юноша резко мотнул головой в попытке как можно скорее прийти в себя после нахлынувших воспоминаний. Подобное выключение из реальности за последние полгода успело превратиться в мерзкую традицию. Видимо, нервная система настолько привыкла к психологическим истязаниям, что при их отсутствии в настоящем времени подкидывала старые образы, словно дрова в топку — достаточно одного маленького триггера, чтобы печь снова пылала горящим огнем.       Спустя несколько мгновений, Скарамучча наконец поднял все еще немного затуманенный взгляд и тут же встретился с неподдельной тревогой в расширенных глазах, прямо как тогда, в библиотеке. Очередное дежавю, не иначе.       — Ты в порядке? Прости, это… ох, это было лишним. Видимо, я не рассчитал силу, когда схватил тебя за руку, — Кадзуха рассеянно коснулся собственных губ, будто останавливая себя от дальнейших рассуждений.       Но Скарамучча лишь покачал головой, отводя взгляд в сторону и пряча грустную улыбку в выбившейся длинной челке.       Пусть способ несколько необычный и незапланированный, зато действенный — привычное дружелюбное выражение с чужого лица он все же стянул. Вид озадаченного и взволнованного Каэдэхары вызывал какой-то странный трепет, и на контрасте с такими болезненными воспоминаниями это давало некое ощущение тепла где-то в области грудной клетки.       — Много чести, Кадзуха, твоя сила здесь совершенно не причем, — решил все-таки успокоить его Скарамучча и, чтобы побыстрее сменить тему, добавил: — так что ты там хотел?       — О, хм… Я хотел сказать, что раз уж ты столько личного времени уделил командной работе, я считаю своим долгом угостить тебя обещанными «горькими слезами».       Каэдэхара улыбнулся, но на сей раз как-то робко, явно все еще чувствуя себя виноватым за внезапно разбитое состояние юноши. А Скарамучча, напротив, не смог сдержать искреннюю усмешку, признавая остроту чужой иронии. Он прекрасно помнил об этой весьма забавной трактовке чая Кудин, который предлагал ему на прошлой встрече Кадзуха.       — Тогда, надеюсь, слезы будут действительно горькими…