В запахе хлорки

      — Ты позвал его на свиданку?       — Нет.       — Ты жалок.       — Волк, перестань. Блэйд, не слушай её.       Но сколько бы Светлячок не затыкала Волк, Блэйд знал. Волк права. Он и правда был жалким человеком — наверное, еще с самого детства, а может, и прямо с рождения. Он был нелепым и абсолютно несуразным, и жизнь его — такая же безрадостная, как и он сам — начиналась в понедельник с первым звонком и заканчивалась вечером пятницы, после тренировки по плаванию и собрания музыкального клуба Кафки.       Плавать, кстати, Блэйд не умел.       Да и пение вкупе с игрой на гитаре, к слову, тоже удавались ему едва ли, хоть Кафка и утверждала обратное — на самом деле Блэйд знал, что подруге просто его жаль. Местная рок-группа «Охотники за Стелларонами» была достаточно популярной, чтобы позволить себе любого гитариста студгородка, но девочки-охотницы упорно тянули на своих нехрупких плечах полумёртвый балласт в виде туши единственного охотника.       И сегодняшний день не стал ни для него, ни для остальной группы исключением. С колотящимся в горле сердцем, трясущимися руками и взглядом, мечущимся между собственным рюкзаком и входной дверью, Блэйд за час репетиции не сыграл ни единого верного аккорда. В смысле… вообще ни одного.       Волк недовольно шипела — завтра у них выступление в местном клубе. Светлячок трижды спросила, всё ли хорошо. Кафка молчала.       Молчала, но взгляд её внимательно следил — и, в конечном счёте, тоже остановился на чёрном потрепанном рюкзаке. Она подошла чуть ближе и втянула носом воздух, точно ищейка. Её губы приоткрылись. Вопрос, готовый сорваться с них, блеснул в глазах.       И в этот момент Блэйд понял: ему надо бежать.       Пробурчав что-то несуразное, он скинул на стойку гитару и, вцепившись в рюкзак мёртвой хваткой, поспешил ретироваться, подгоняемый в спину недоумёнными взглядами подруг.       Как именно он оказался в собственной комнате — Блэйд не помнил. Но помнил, как все смотрели. Шатающиеся по коридору студенты, прогуливающиеся по улице прохожие и даже соседи по общежитию, бросавшие друг другу мяч прямо через изуродованную табличку «По газ▮▮у ▮▮ ходить!». Они все смотрели подозрительно. Все, казалось, присматривались. Принюхивались.       Они все знали, что наделал Блэйд.       Все всё знали.       А он, лёжа на собственной кровати, изо всех сил прижимал к груди рюкзак и испуганно смотрел в потолок. Изрезанные струнами пальцы стискивали пыльную ткань, легонько дёргаясь в такт биению сердца.       Он был слабаком. Идиотом. Слабаком-идиотом — его нужно было прибить ещё в колыбельной. Чтобы не мучился.       А Блэйд мучился.       Каждую пятницу, стискивая зубы и до крови закусывая губы, дыша тихо-тихо, сглатывая медленно, не шевелясь — он прятался. С пяти до полседьмого, стоя в пыльном углу, протиснувшись за сломанные шкафчики в раздевалке команды по плаванию. Глотая собственное сердце, он глядел в узкую щель покорёженного металла.       Дань Хэн.       Он всегда готовился к тренировке молча. Устало скидывал толстовку, стягивал футболку через голову — и лишь после доставал из сумки форму.       После занятий же — Дань Хэн менялся. Скупо кривя губы в усмешке от очередной глупой шутки Келуса, он лениво тормошил собственные влажные волосы, неосторожно брызгал каплями на пол — словно исходящего от него запаха не было достаточно. Словно Блэйд уже не задыхался. От запаха хлорки, от приспущенных до косточек плавок, от тонких запястий, от длинных ног, от…       Дань Хэн всегда уходил последним. Переодеваясь долго, будто нехотя, он кивал на прощание каждому, пока в конце концов не оставался в раздевалке совсем один — но наедине с человеком, которого, наверное, и не знал даже. Сходив в душ, он возвращался в одном полотенце и садился на скамью — прямо напротив тех шкафчиков, за которыми прятался Блэйд.       И каждый раз Блэйд испуганно отстранялся.       В этот раз точно заметил… В этот раз точно остался специально, чтобы, вжав ублюдка-сталкера в стену, надавать ему по рёбрам. В этот раз точно подойдёт, заглянет в самый тёмный угол раздевалки и…       Но каждый раз — тот самый раз не наступал.       Каждый раз после тренировки университетской команды по плаванию Блэйд, пропитавшись запахом хлора, не разбирая дороги, брёл на репетицию — непойманный.       Незамеченный.       Ненужный.       Каждый раз. Но не сегодня.       Он не помнил, сколько времени прошло с его возвращения домой, но солнце успело скатиться к самому горизонту, и пальцы, закостеневшие на рюкзаке, в этой полутьме на мгновение даже показались ему чужеродными. Совсем ему не принадлежащими. Совершившими это сами собой.       И это дало толчок, какое-то нездоровое чувство облегчения, когда пальцы — сами потянули за застёжку, сами достали из рюкзака небольшой влажный пакет.       Сердце застучало гулко. Запах хлорки ударил в нос с такой силой, что казалось, вот-вот и кровь хлынет потоком. Подтянувшись на руках и откинув рюкзак на пол, Блэйд сел.       Он украл чужую форму.       Зацепившись взглядом за оставленный на скамье пакет с плавками и шапочкой, Блэйд потерял всякий остаток разума и человеческого образа — выскользнул из своего укрытия и, сунув форму Дань Хэна в собственный рюкзак, скрылся в запутанных коридорах и переходах.       Он ждал, что Дань Хэн узнает. Злой и полный отвращения заявится прямо на репетицию, повалив на пол, отпинает так сильно, что Блэйд не сможет нормально ходить ближайшие пару недель. Блэйд бы даже сопротивляться не стал. И девочкам бы сказал не вмешиваться.       Хотя… они бы и не стали. Они — вот кто уж точно всё знал.       Наряжая Блэйда во что-то красивое, крутое или стильное с вечера— на следующее утро они тщательно поправляли каждую складочку на одежде и заправляли непослушные пряди. К обеду — напряжение нарастало. К концу пар — виновато склонив голову и поджав хвост, Блэйд шёл извиняться за их напрасные труды.       Он не подошёл познакомиться.       Он не дал Дань Хэну свой номер телефона.       Он не позвал его на свидание.       И сейчас, сжимая в руках чужие плавки и стараясь не замечать мигающего от входящих сообщений экрана телефона, Блэйд, как никогда прежде, понимал — так ему и надо. Он всё равно никому никогда не понравится на самом деле.       Он не почувствует запах хлорки вперемешку с чем-то мускусным ближе, чем может почувствовать его прямо сейчас. Уткнувшись носом в холодную, ещё влажную ткань плавок, запустив дрожащую от возбуждения руку под резинку собственных трусов, закусив внутреннюю сторону щеки до металла во рту, Блэйд знал: ближе к счастью, чем в эту секунду — он уже никогда не будет.       Рывком стянув штаны, он с тихим стоном облизнул смоченные влагой, но всё ещё сухие губы. Скользнул пальцами по животу, задрал футболку и зажмурил глаза, вдыхая до рези в животе знакомый запах хлорки.       Ему хотелось бы, чтобы это чужие тонкие пальцы сдавливали его член у самого основания. Чтобы спина вжалась в ледяную стену пустой раздевалки. Чтобы его, Блэйда, ладони огладили крепкие, гладкие плечи, тонкую талию, остановились на влажных от воды бёдрах. Чтобы он смог уткнуться в чужую шею, пройтись губами по острому кадыку и почувствовать на языке запах — тот самый запах, что заставлял его задыхаться каждую пятницу.       Тот самый запах, из-за которого, ударившись затылком о спинку кровати, Блэйд срывался на хрипы и скулёж, толкался в кольцо из шершавых пальцев, пока белесая струя не перепачкала грудь и подрагивающий в оргазме живот. ***       Сгорбившись, Блэйд сидел в самом углу небольшой гримёрки, отданной им в распоряжение сегодняшним вечером. Он так и не смог заснуть прошлой ночью. Мучаясь от собственной животной натуры, лишь к утру Блэйд трясущимися руками завернул чужие плавки в плотный пакет и, убедившись, что оставшаяся влага не испарится за время его отсутствия, аккуратно спрятал свёрток под матрас.       Девочки его мрачное, запоздалое появление в зале для репетиций, на удивление, никак не прокомментировали. Лишь переглянулись и смерили тень, оставшуюся от их гитариста, понимающим взглядом.       Но они ничего — в самом деле — не понимали.       Пожевывая жвачку, Волк развалилась на диване, с недовольным видом листая что-то в телефоне.       — В следующий раз не отмечай меня на фотках группы, Кафка, — скривившись она насмешливо зыркнула на подругу, делавшую себе макияж.       Кафка вопросительно дёрнула бровью. Насколько Блэйд помнил, она и правда вела какой-то аккаунт от имени их группы, периодически заставляя и его, и других тратить часы на позирование ради якобы «случайного кадра».       — Создай ему аккаунт, пусть сам читает весь этот… позор.       — А что там?       Блэйд откинулся на спинку покачивающегося стула. До выступления оставалось около получаса. Светлячок ушла, обещая вернуться с кофе, но усталость и тоска уже давили на голову. Чужой разговор мгновенно стал похож на белый шум, оставляя Блэйда наблюдать за тем, как насмешливо кривит губы Волк и негромко посмеивается над кем-то Кафка.       — Господи Иисусе, у него есть личный аккаунт?! Кто-нибудь знает на каком направлении он учится? — писклявым голосом зачитала что-то Волк и тут же хрюкнула от смеха: — Или вот, капсом, видимо эта дура визжит каждый раз, когда видит мужика с грудью. Его грудь! Вы видели его грудь!!!       Задумчиво листая дальше, Волк неразборчиво пробормотала:       — Напиши мне… Такой плохиш… Возьми меня… Какой он, блять, горячий…Ну это всё как обычно, ща, тут было моё любимое, — остановившись в какой-то момент, девушка даже прочистила горло и выпрямилась, читая нарочито томным голосом: — Малыш, эта рубашка совсем тебе не подходит, я бы сидела на тебе гораздо лучше.       Расхохотавшись, Волк отчего-то бросила на Блэйда пакостливый взгляд и открыла было рот, чтобы высказать ему что-то, но влетевшая в гримёрку Светлячок оборвала её.       Взбудораженная и взволнованная, девушка отчего-то не держала в своих руках стаканчика с обещанным кофе. Блэйд вновь сгорбился, утыкаясь локтями в колени.       — Там, — пару раз с шумом втянув воздух, Светлячок ткнула пальцем в сторону основного помещения клуба, а потом перевела палец точно на Блэйда. — Там пловцы пришли. Келус, Стелла, Март и… Дань Хэн.       — Ты уверена? Я звала Стеллу, но она сказала, они заняты, — моментально отложив кисть на стол, развернулась к ней Кафка.       — Да я поздоровалась с ними только что! Сказали, что пришли послушать выступление!       Сердце пропустило удар. В животе что-то болезненно ухнуло и дыхание спёрло, заставляя Блэйда испуганно вытаращить глаза.       — Его нельзя в таком виде на сцену, — задушено выдала Светлячок и тут же бросилась к собственным вещам, доставая косметичку. — Кафка, помоги, времени нет…       Вцепившись пальцами в стул, Блэйд ошарашенно уставился на спешно попытавшуюся утянуть его за рукав Светлячок. Когда к её попыткам поднять его с места присоединилась и Кафка, он наконец просипел:       — Я… я не пойду. Я не буду выступать. Я…       И в тот же момент свет, как при допросе, ударил ему прямо в глаза. Волк, держа на вытянутой руке включенный на телефоне фонарик, буркнула недовольное:       — Так красьте, я посвечу. Пока этот идиот откиснет от радости — уже на сцену позовут.       И женские пальцы вцепились в его лицо, раздирая на части остатки его едва живой гордости — замазывая мешки под глазами, выдёргивая оставшиеся после утреннего бритья щетинки, тушуя по векам тени и растирая какой-то сладкий крем по губам.       К тому моменту, когда они вышли на сцену — Блэйд уже не чувствовал собственного тела.       Его взгляд нашёл блестящие бирюзовые глаза. Впервые — они уставились на него в ответ. Яркие, светлые. Живые.       Словно их обладатель не знал, что Блэйд сделал с его плавками вчера ночью.       Словно он наконец-то действительно видел Блэйда.       Словно с этого момента Блэйд захлёбывался в запахе хлорки — не в одиночку.