Путь к сердцу виолончелиста лежит через гобой

      heizou:       ты где?       Кадзуха испуганно дергается из-за резкой вибрации телефона, едва не выронив смычок из рук. Отложив виолончель в сторону, он поднимается и, тяжело вздохнув, подходит к столу. Тыкнув пальцев по экрану телефона, он замечает пришедшее сообщение и невольно расплывается в улыбке, прикусив губу, чтобы лицо не треснуло.

kazuha:      

в 418      

      Позанимался, конечно, здорово. Но да и ладно, Кадзуха все равно хотел сделать небольшой перерыв, а с кем и когда — не имеет значения. То есть нет, конечно, имеет и очень большое, просто… Ладно, мозг снова, видимо, отключился.       Уже как два месяца этот маленький гобоист стабильно нажимает какую-то кнопку, отвечающую за работу его головного мозга, и Кадзуха понятия не имеет, хорошо это или плохо. Вся голова теперь забита одним и тем же, его виолончель уже потихоньку собирает документы, чтобы подать на развод, потому что ее хозяин перестал обращать на нее то же время и внимание, как и раньше. Кадзуха кается перед ней на коленях, но поделать с собой ничего не может. И не хочет. Потому что проводить время с Хэйдзо хочется гораздо больше.       Из-за большой занятости они почти не видятся, лишь изредка сталкиваясь друг с другом на каких-нибудь перерывах между занятиями, а дни, когда поздним вечером Кадзуха проводит его до общаги, совсем не удовлетворяют его потребность во внимании. Недолгие, но слишком говорящие объятия и неловкие поцелуи так несправедливо дразнятся, заставляя хотеть большего, что порой Кадзуха думает о том, чтобы затащить Хэйдзо в чехол из-под виолончели и увезти к себе домой, а там пристегнуть наручниками к батарее и никуда не отпускать. Потому что сколько можно?       Через пять минут после отправки сообщения в дверь кто-то очень тихо, почти скромно стучится. Кадзуха подходит к ней, закатив глаза — и прикусив губы, чтобы лицо от улыбки не треснуло, — и открывает, встречаясь с легкой улыбкой того самого маленького гобоиста.       — Я принес тебе поесть, — заходит внутрь Хэйдзо, не размениваясь на какие-то там приветствия.       Кадзуха прикрывает за ним дверь, на всякий случай повернув ключ в замке — и плевать, что по правилам консы это запрещено, — и подходит к нему вплотную, со спины заключая в крепкие-крепкие объятия.       — А я думал, ты по мне соскучился, — выдыхает ему в шею, ластясь требующим внимания щеночком. — Потому что я по тебе скучал.       Хэйдзо тянет умиленное: «О-о-о», — и щекой трется о его макушку, накрыв сцепленные вместе ладошки Кадзухи своими.       — Поешь сначала, пожалуйста, — вкладывает ему в ладонь свежие сэндвичи из столовки. — Я более чем уверен, что ты за весь день так ничего и не поел.       Кадзуха стонет обреченно, откладывая еду на стол и еще крепче прижимает до безобразия заботливого Хэйдзо к себе, носом потираясь о его плечо. Они столько не виделись, а он о какой-то там еде говорит, с ума сошел, что ли?       — Если будешь капризничать, я уйду, — делает последнее предупреждение Хэйдзо, подставив сэндвич ему под самый нос.       Кадзуха исподлобья пялится на него как на врага народа, тяжело вздыхая, но все же сдается и, мстительно ткнув Хэйдзо в самый — чувствительный! — бок, откусывает кусок сэндвича, чтобы от него, наконец, отвязались.       — Не умер? — язвит Хэйдзо, боковым зрением наблюдая за его недовольным лицом.       Смерив его унизительным взглядом, Кадзуха отстраняется и идет к своей бутылке с водой, чтобы запить: суховато как-то.       — Я че пришел-то, — Хэйдзо опирается задницей на стол, складывая руки на груди. — В понедельник мы уезжаем на конкурс где-то на неделю, поэтому…       — Поэтому ты решил, что написать об этом — очень плохая идея, — закручивает крышку бутылки, отправляя ее обратно в сумку. — Лучше прийти и сказать об этом лично.       — Ты серьезно обиделся? — улыбается Хэйдзо, подойдя к игнорирующему его взгляд Кадзухе.       Который, ни в коем случае не обидившись, начинает складывать потихоньку свои вещи: через полчаса пара в другом корпусе.       — Я похож на обиженного человека? — расслабляет ленту волоса на смычке, совершенно точно не млея от того, насколько приятно обнимается этот принципиальный дурак со спины.       — Самую малость.       Хэйдзо, перехватив смычок из его рук, откладывает его на стол и разворачивает вздыхающего Каэдэхару к себе лицом, положив ладони ему на щеки. Кадзуха тыкается взглядом куда-то по сторонам, лишь бы не обращать внимания на внимательный взгляд зеленых глаз, потому что повредничать хочется чуть-чуть подольше. Только его уловку раскусывают напополам и легко целуют в самые губы, привстав на носочки, и Кадзуха сразу же поднимает белый флажочек, сдаваясь без боя. Потому что… Без объяснения причин, короче.       Когда Хэйдзо отстраняется, чтобы заглянуть в чужие глаза и найти там хоть каплю совести, его снова наглым образом целуют и крепко-крепко обнимают, тем самым намекая на то, что разговаривать сейчас — очень плохая идея. А он и не против-то, в целом: Кадзуха целуется до мурашек приятно и так вкусно, что отлипать от него сейчас было бы сродни преступлению.       Тихое сопение, надломленные светлые брови и сжимающиеся чуть сильнее обычного ладони, что в процессе сползли ему на бока, — как будто кто-то понемногу теряет над собой контроль, и Хэйдзо не то чтобы против, он очень даже за, просто… Ну, не в консе же?       — Так, ковбой, притормози, — он с трудом отлепляется от чужих губ, что уже успели припухнуть, и улыбается краешком губ, когда ему лицом стыдливо утыкаются в шею. — Я все понимаю, милый, но не здесь же, — гладит ладонью по затылку, усмехаясь с его детского хныканья.       — А где, если не здесь? — Кадзуха поднимает голову, состроив самую жалобную на свете моську.       Ответа на этот вопрос у Хэйдзо… Нет. Его самого волновало отсутствие места для романтичного уединения, потому что Кадзуха в общаге не живет, тусуясь на квартире своих родителей, куда приводить своего молодого человека тоже как будто бы не вариант. Денег со всякого рода халтурок тоже, извините, не хватит, чтобы снять себе жилье, а устроиться ради этого на работу — дело заранее провальное, потому что ты либо хороший музыкант, который занимается по миллион часов в сутки без отдыха на еду и сон, либо ты салага, но зато работающий. Можно было бы, конечно, подключить к этому вопросу родителей, но они уже взрослые двадцатилетние мальчики, которым денюжку просить даже стыдно.       Беда.       — Я решу этот вопрос, ладно? — улыбается Хэйдзо, мягко поглаживая пальцами его затылок.       Кадзуха кивает, прикрыв глаза от какой-то досады, и крепко-крепко обнимает его, вцепившись пальцами за мягкую жилетку — мягонький.       Уже через час Хэйдзо жаловался Куки на свои любовные проблемы в попытке задействовать сразу два мозга для решения своей проблемы. Мило нахмурив брови, она с полным вниманием выслушала его трагическую тираду, а после, состроив крайне умное лицо, выдохнула и выдвинула свою идею.       — У нас с этого года можно по пропуску пройти в общагу, типа позаниматься, потому что в консе, например, классов нет, — чешет задумчиво подбородок Синобу, взглядом уставившись в пустоту.       — Ага, — кивает Хэйдзо, уже настроившись на данную идею. — Здорово, конечно, но звукоизоляция у нас дерьмовая, так что… — поджимает губы, чуть мотнув головой в сторону.       — Ты там его насиловать собираешься, что ли? — хмурится недовольно Куки, подперев кулаком голову.       Хэйдзо кривит лицо, махнув на шутницу рукой, и отворачивается, кусает щеку изнутри в дальнейших раздумьях. Этот вариант хорош, правда, но не в их случае: Кадзуха как-то неловко обмолвился о том, что у него никогда никого не было — ему это было просто не интересно. Виолончель была главным его интересом и самой большой любовью, поэтому времени и желания на что-то или кого-то другого у него не хватало. Причем не хватало конкретно, даже на самого себя, от него невинностью несло за километр. Хэйдзо этот факт смутил, но самую малость и в другом смысле: ему было крайне неловко осознать то, что на него выпала довольно важная миссия познакомить этого парня с такими… Интересными вещами.       — Ну я не знаю, — выдыхает Куки, сложив руки на груди. — Сними квартиру на ночь? Почему нет?       — О, — вдруг оживляется Хэйдзо, приподняв брови. — Ты гений, Синобу.       Куки фыркает, хитро улыбнувшись: да, этого у нее не отнять. Хэйдзо платит ей за услуги кофе и пирожным из столовой, а через полчаса бронирует на сайте какую-то милую однушку, совершенно игнорируя читающего лекцию преподавателя по теории музыки. Потому что решение личных проблем всяко поинтереснее будет правил разбора полифоний.       Отправив Кадзухе короткое: «Сегодня вечером ничего не планируй», — улыбается, а после вдруг понимает, что проблема все еще не решена до самого конца. Хэйдзо думает, как сделать так, чтобы и Кадзуху расслабить — он явно будет нервничать, — и самому не оплошать в такой ответственный момент. Вариантов много — в голове творится хаос, ибо слишком много всего шумит и вертится. Нужно как-то устроить романтичную атмосферу, возможно, купить какое-нибудь вино, чтобы поболтать немного и отвлечься. Только вот… Кадзуха не пьет, а это уже ничего себе какая проблема. Остается только вариант с ужином, цветами — Кадзуха любит цветы, он уже прощупал почву — и массажем. Массаж — всегда приятно, особенно тогда, когда все время спина и шея зажаты, да и перейти к более откровенным прикосновениям будет попроще. Короче, план-капкан, решено.       Какой же Хэйдзо все-таки молодец.       Ближе к вечеру он отправляет Кадзухе адрес, а сам едет на квартиру, чтобы подготовиться к по сути свиданию. Заказывает в ресторане еду на вынос, решив скрасить время ожидания выходом в ближайший цветочный магазин, чтобы купить небольшой, но симпатичный букетик. Вернувшись в квартиру, Хэйдзо перепроверяет — на всякий случай — в своем рюкзаке наличие всего самого необходимого для приятного вечера и, может быть, ночи, а после, когда забирает заказ у курьера, раскладывает всю еду по тарелкам. Вот теперь можно немного расслабиться.       Не проходит и пятнадцати минут, как на его телефон приходит сообщение: «Я приехал». Хэйдзо напрягается, но дрожащими руками обувается и выходит на улицу, чтобы встретить своего молодого человека — как хорошо звучит-то, — а после, когда к двери подойдут, закрыть ему глаза ладонями, поймав смущенную улыбку, и посадить за стол.       — Не открывай, пока не скажу, ладно? — шепчет на самое ухо, мягко прикоснувшись губами к его щеке.       Кадзуха кивает, тихо усмехнувшись, и послушно держит глаза закрытыми, в волнении потирая ладони. Слышит, как Хэйдзо уходит куда-то на пару секунд, кусает губу, чтобы не расплываться еще больше в глупой улыбке, а когда за спиной раздается тихое: «Можешь открывать», — открывает глаза и дыхание задерживает от той уютной красоты, что видит перед собой.       — Боже, — выдыхает, тихо посмеявшись. — Хэйдзо, ты… — Кадзуха оборачивается, чтобы посмотреть в глаза этому романтику и высказать ему все, что он о нем думает, но цепляется взглядом за небольшой, но такой прелестный букетик и прячет лицо в ладонях с тихим смешком.       Это уже слишком.       — Что, не нравится? — смеется Хэйдзо, умиляясь его реакции.       Кадзуха закидывает голову назад, промычав в сомкнутые губы от переполняющих эмоций, и поднимается, чтобы крепко-крепко обнять шутника и выдохнуть на ухо смущенное: «Нравится. Очень нравится. Спасибо большое». Хэйдзо улыбается счастливым дураком, поглаживая его по спине свободной рукой, и чуть отстраняется, чтобы оставить на его щеке мягкий поцелуй.       — Зачем так заморачиваться? — произносит совсем тихо Кадзуха, взяв в руки подаренный ему букет.       — А я и не заморачивался, — Хэйдзо тыкается носом ему в щеку, мягко схватившись за его плечи. — Я просто хотел порадовать человека, в которого безвозвратно влюбился.       На этих словах у Кадзухи что-то в сердце щелкает, дыхание останавливается, и он с каким-то неверием смотрит в уже ставшее родным лицо Хэйдзо, что вот так без предупреждения признается ему в своих чувствах. Потому что до этого не говорил и даже не пытался намекнуть, Кадзуха мог лишь догадываться об этом с помощью с его по уши влюбленных взглядов, прикосновений, мягких, неторопливых и долгих поцелуев на скамейке в парке, что рядом с общагой находится, в самой темноте, чтобы никто их не смог потревожить. Поэтому слышать это вот так прямо, чтобы без тени сомнения и стеснения… Это правда ощущается как что-то волшебное.       — Влюблен? — повторяет болванчиком Кадзуха, млея от прикосновений теплой ладони к своей щеке.       Хэйдзо кивает, расплываясь в самой красивой на свете — ванильно, но зато как правдиво — улыбке, и тянется к его губам, чтобы оставить легкий, полный искренних чувств поцелуй.       — Давай ты поешь, пока не остыло, — смеется тихо и разворачивает невдупленыша к себе спиной, подводит к стулу, чтобы мягко надавить на плечи и усадить на законное место.       Кадзуха чувствует себя приятным образом странно. Он каждой клеточкой своих души и тела ощущает на себе его заботу и внимание, Кадзуха буквально расплывается на атомы, не смея отводить от него взгляд. Хэйдзо в его глазах такой красивый, такой ласковый, невероятный от начала и до конца, и по голове приятно стукает осознание того, что чувства Хэйдзо взаимны. Кадзуха понимает, что точно так же безвозвратно влюблен.       Ужин с непринужденной беседой обо всем и ни о чем одновременно плавно перетекает в спальню. Кадзуха сам понять не может, как так все быстро обернулось, хотя определенно точно сказал бы, что не имеет ничего против.       — Массаж? — произносит с удивлением и мягкой усмешкой на губах, послушно двигаясь к большой двуспальной кровати.       — Именно, — смеются сзади, подталкивая его за плечи. — Ты же вечно жалуешься на то, как у тебя все болит после занятий.       — Это да, но…       — Никаких «но», Каэдэхара Кадзуха, ложись и не возникай, — перебивает его Хэйдзо, легко хлопнув едва сопротивляющегося парня по заднице для профилактики.       Кадзуха, закатив глаза от таких домогательств — он совсем не против, — забирается на постель и ложится на спину, внимательно наблюдая за слегка суетящимся Хэйдзо, что помчался к своему портфелю за специальным маслом. Когда он тоже забирается на кровать, подогнув под себя ноги, командует уверенное, но не без дрожи в голосе: «Снимай свой свитер», — и руками показывает ему, чтобы перевернулся на живот. Кадзуха послушно исполняет все приказы с хитрой улыбкой, прекрасно понимая, что не один он тут нервничает в ожидании того, чего даже в интернете не искал. Дергается от неожиданности, когда Хэйдзо забирается на него сверху, когда касается его затылка ладонями, убирая волосы, когда нагибается и оставляет поцелуй между лопаток, заставив чуть прогнуться в спине от пробежавших вдоль позвоночника мурашек. Хэйдзо нежный, очень аккуратный и даже осторожный, он с особенным трепетом прикасается к его плечам, чуть надавливая пальцами на зажатые мышцы, растирает кожу, мнет затылок, до боли приятно вдавливая большие пальцы в кожу.       — Скажи, если я вдруг сделаю тебе больно, — слышится над самым ухом, и Кадзуха голову в плечи вжимает, прикрыв глаза от волнующего все тело и душу удовольствия.       Хэйдзо спускается ниже, проводит ладонями по лопаткам и выше, растирает плечи. Кадзуха чувствует на загривке мягкий поцелуй, понимает, что парень улыбается, и сам улыбки сдержать не может, уткнувшись в подушку лицом, — он чувствует себя до глупого счастливым дураком. Это все до безумия приятно.       Когда Хэйдзо сдвигает свои бедра ниже, чтобы перейти от верхней части спины к нижней, Кадзуха вдруг весь напрягается от неловкости и стеснения, но старается не подавать виду. Потому что хочется, чешется где-то под кожей, заставляя чуть поерзать на ровном месте в поисках более удобного расположения, где стыдно не будет. Хэйдзо замечает его беспокойство — фыркает себе под нос, но никак не обозначает это вслух: еще рано. Но уже сейчас переходит от невинных прикосновений к более притягательным, поглаживает откровенно его поясницу, чуть царапаясь, пробирается теплыми тонкими пальцами под край джинс и возвращается обратно, поймав неровный вздох. Ладонями касается его талии, требовательно сжимая бока, чем заставляет Кадзуху приподнять голову и совсем тихо простонать в сомкнутые губы, вдавить бедра в кровать, пытаясь отстраниться от волнующих прикосновений.       — Все хорошо? — с хитрой улыбкой спрашивает Хэйдзо, проведя ладонями вверх по спине и обратно.       Кадзуха мычит сдавленно, приподнявшись на локтях, и макушкой упирается в подушку, дышит громко и часто через нос, прикрыв глаза. Он понимает, что уже достаточно расслаблен, что он уже готов, но попросить сил и смелости не хватает, поэтому единственное, что приходит ему в голову, — поерзать бедрами, чуть выпятить зад, чувствуя, как горит шея и щеки от высокого уровня смущения. Тело дрожит от нетерпения, ему до ужаса приятно то, как оно отзывается на чужие прикосновения. Кадзуха думал, что будет стесняться, что в какой-то момент просто попросит Хэйдзо остановиться, но в итоге… Его спокойно подготовили к такому важному для них шагу, сделали так, чтобы Кадзуха сам захотел продолжить начатое.       — Хэйдзо, — произносит вполголоса Кадзуха, когда его попытки подать знак о готовности просто игнорируют, продолжая самым наглым образом дразниться.       — Что такое? — Хэйдзо накрывает его тело своим с хитрой улыбкой, касается губами выгнутой для него шеи, оставив мокрый след на ее коже.       Кадзуха хнычет словно дитя малое, потому что понимает: его дразнят, подло и без капли стеснения. Хэйдзо часто так делает, ему нравится наблюдать за тем, как Кадзуха закатывает глаза на какой-нибудь нелепый подкат в стиле: «Твои родители, случайно, не пекари-космонавты? Тогда откуда у них такая сладкая звездочка?» — ему нравится смущать его до покрасневших щек и шеи, чтобы Кадзуха обязательно завыл от бессилия, чтобы прятал лицо в ладони от нелепости всех этих странностей.       — Я… — хрипит Кадзуха, сжав ладони в кулаки.       Хэйдзо так приятно давит на его тело своим весом, целует шею и скулы, иногда прикусывая хрящик уха, что у него не остается никаких сил. Внизу огнем горит — Кадзуха уже поплыл конкретно, ему хочется, чтобы с ним перестали играться и наконец сделали хоть что-нибудь.       — Ты? — но Хэйдзо отказывается так просто идти ему на уступки — так очевидно.       — Я хочу… Пожалуйста, — Кадзуха поворачивает к нему голову, зажмурившись, когда его целуют в уголок губ.       — Ты же понимаешь, что я не умею читать твои мысли? — шепчет ему на ухо Хэйдзо, тыкаясь носом в пахнущие яблочным шампунем волосы.       И Кадзуха сдается: ему просто не дают иного выбора.       — Я хочу тебя, — стыдливо падает лицом в подушку, снова покрываясь мурашками, когда над ухом раздается тихий ласковый смех, после которого его целуют в висок.       — Не так уж и сложно, да?       Кадзуха хотел бы сказать ему, что тут сложно, а что нет, но давится громким и неприличным стоном, когда Хэйдзо, просунув руку под его приподнявшиеся на рефлексе бедра, мягко касается его члена сквозь одежду. Перед глазами чертики пляшут, а в животе почти больно начинает тянуть что-то очень острое, но не менее приятное. Для Кадзухи такие ощущения в новинку, и если бы он знал, что простое прикосновение к себе будет настолько приятным, то ни за что в жизни не забил бы на это болт после первой неудачной попытки решить свою утреннюю подростковую проблему.       Хэйдзо легко кусает его в загривок, улыбаясь тому, как толкаются чужие бедра навстречу его руке, и млеет от каждого приглушенного подушкой стона, весь покрываясь мурашками. Кадзуха хватается пальцами за одеяло, несдержанно толкаясь в его руку, дрожит весь так, словно его мучают удовольствием до изнеможения, и почему-то эта чувствительность взрывается в животе Хэйдзо до приятного сильно. Его хочется облапать целиком и полностью, чтобы Кадзуха еще больше поплыл в его руках, хочется зацеловать каждый сантиметр его тела, чтобы ни слова не смог произнести.       — Перевернись на спину, — шепчет сдавленно ему в шею Хэйдзо, отстраняясь.       Кадзуха разочарованно стонет, ощущая неправильную пустоту вокруг себя, но сразу же выполняет его просьбу, и Хэйдзо улыбается довольным котом, когда видит покрасневшее лицо возлюбленного, который неотрывно пилит его своим поплывшим взглядом, его искусанные губы, что слегка распухли. Не сдержавшись, он снова нависает над ним, чтобы поцеловать и сразу же быть пойманным в его требующие близости руки. Хэйдзо тянется ладонью к ремню его джинс, пытаясь на ощупь расстегнуть пряжку, а после все же отстраняется, чтобы полностью стянуть с него штаны и в очередной раз умилиться его смущенной реакции. Кадзуха правда старается не сдвигать бедра в попытке прикрыться, поэтому тянет его обратно к себе, мягко обхватив запястье, и снова целует, толкается языком внутрь, покрываясь мурашками, когда Хэйдзо едва слышно роняет первый стон.       Кадзуха обхватывает его лицо ладонями, жмурится на каждое прикосновение к своему животу, после — к бедрам, которые Хэйдзо прижимает к своим бокам с какой-то жадностью. А в следующий момент тихо стонет, когда внизу уже более отчетливо ощущается его ладонь — он толкается в руку, откинув голову назад, и крепко-крепко жмурится, словив краем уха чужой тихий смешок. Хэйдзо целует его в шею, не в силах сдержать глупой улыбки: Кадзуха сейчас до ужаса милый, честный в своем удовольствии, и это кружит голову не хуже алкоголя.       — Хэйдзо, я… — выдыхает Кадзуха, округлив в панике глаза. — Стой, подожди.       Отталкивает от себя его руку через силу и садится, смотрит на ничего не понимающего парня с каким-то неимоверным стыдом в глазах, но взгляда не отводит: он пришел сюда учиться, а не страдать от собственной неопытности.       — В чем дело? — Хэйдзо чуть хмурится, заправляя мешающие пряди волос ему за ухо.       — Все… Все в порядке, я просто… — Кадзуха неровно улыбается, облизнув губы, и, кажется, краснеет еще больше: у Хэйдзо такой любящий взгляд, что с ума сойти можно. — Не хочу так быстро заканчивать.       Хэйдзо хлопает глазами, пытаясь осознать суть этого «не хочу», а потом многозначительно вздыхает и, все равно ничего не сообразив, кивает.       — Ты же в курсе, — щурится с подозрением, — что иначе сейчас не получится?       — Если ты не будешь ко мне прикасаться, то получится, — оспаривает его заключение Кадзуха, приподняв брови.       — Что значит «не буду прикасаться»? — хмурит брови от недовольства Хэйдзо. — Именно этим я и собираюсь сейчас заниматься, так что давай ты расслабишься и дашь своему любимому парню сделать тебе приятно, ладно? — давит ему на плечи, чтобы обратно уложить его на спину.       Но Кадзуха упрямо сопротивляется этому решению: валит его самого на кровать и нависает сверху, невинно улыбнувшись распахнутым от неожиданности глазам и вмиг покрасневшим щекам. Наклоняется, чтобы поцеловать открывшиеся в протесте губы, и голову в плечи сжимает от пробивающих все тело мурашек, когда Хэйдзо, смирившись, обнимает его за шею, притягивая поближе к себе.       — Значит, ты решил потрогать меня, да? — улыбается ему в губы.       Кадзуха фыркает себе под нос, прикрыв глаза от нелепых слов этого дурака, и целует его в шею, ладонью пробираясь под его футболку, чтобы погладить поджавшийся живот, совсем легонько царапнув. Хэйдзо выдыхает рвано через рот, выгибая спину ему навстречу, и ноги в колени сгибает, зарывается в светлые волосы пальцами, улыбнувшись тихому, но усердному сопению.       — Хорошо идешь, — шепчет с тихим смешком, что тут же сменяется довольным вздохом: Кадзуха, задрав его футболку к самой шее, прикасается губами к впадинке между ключицами, чуть прикусив кожу. — Ты точно девственник?       — Ты слишком много болтаешь, помолчи, — ругается на него Кадзуха, запихнув ему в рот ткань собственной футболки.       Хэйдзо возмущенно хмурит брови, но все равно послушно сжимает зубами ткань и откидывает голову назад, коротко промычав, когда Кадзуха на пробу лижет его сосок, внимательно наблюдая за его реакцией. Улыбается самому себе и, прикрыв глаза, прижимается к нему губами, легко прикусив. Хэйдзо выгибает спину, обхватив его бедрами, и жмурится от стрельнувшего удовольствия: у него удивительно чувствительная грудь.       Кадзуха отстраняется, чтобы стянуть с него штаны, и снова наклоняется к его губам, слегка запаниковав. Потому что смутился и растерялся при виде чужого возбуждения, а что делать дальше… Не совсем понимает.       Заметив эту его маленькую заминку перед поцелуем, Хэйдзо улыбается ему в губы и приподнимается на локтях, чтобы мягко надавить ему на плечи и перевернуть на спину, снова взяв все под свой контроль. И Кадзуха поддается: послушно ложится на подушки, простонав в сомкнутые губы, потому что Хэйдзо, усевшись на него сверху, проезжается по его члену своим и легко царапает ногтями живот, а после откидывается на руки и, мило улыбнувшись поплывшему взгляду напротив, начинает двигать тазом. Кадзуха дергается, откинув голову назад, и жмурится крепко-крепко, вцепившись пальцами в его бедра.       — Хэйдзо, — стонет сдавленно, толкнувшись бедрами вверх. — Я не смогу так долго.       И голову в сторону поворачивает, жалобно проскулив в подушку.       — В этом, — вздыхает Хэйдзо, подавившись тихим стоном, — весь смысл. Не переживай.       И Кадзуха — такой послушный — расслабляется, позволив себе наконец пережить это сладко тянущееся удовольствие: выгибается в спине, сжав в пальцах лежащее под ними одеяло, и коротко стонет в сомкнутые губы, чувствуя, как подрагивает собственное тело.       — Молодец, — усмехаются над ухом.       Кадзуха кривит лицо из-за чувствительности — Хэйдзо целует его в щеку и укладывается рядом, сладко вздыхая. Закинув на него руку и ногу, кладет голову на плечо и тыкается носом ему в шею, улыбаясь дураком, потому что тихое и смущенное:       — А ты? — звучит до ужаса заботливо и мило.       — А у меня еще полно времени, — хмыкает с явным намеком на продолжение терзания его души и тела. — Успеется.       Кадзуха, такой теплый и разнеженный, улыбается краешком губ и мягко перехватывает его ладонь в свою, чтобы притянуть к своему лицу и поцеловать в самый центр, а после переплестись пальцами и чмокнуть тихо сопящего ему в шею гобоиста в лоб. Сердце стучится так отчетливо, что, кажется, даже Хэйдзо способен услышать его сердцебиение, что очень смущает: оно говорит все за него самого. Но вслух все равно хочется произнести тихое и трепетное: «Я, кажется, люблю тебя», — потому что ждать другого момента уже словно и не имеет смысла.