Время бесов

      Александр Христофорович Бинх       Вечер был на удивление тихим и безветренным. Серп убывающей луны закрывали тёмные кучевые облака, неспешно плывущие по небу. Яркий запах осенней свежести щекотал ноздри и дурманил голову. Пар белёсым маревом срывался с приоткрытых губ и растворялся в тумане. Холод студил ладони, но надевать перчатки не хотелось. Шевелиться в принципе не хотелось.       Я сидел на ступенях полицейского участка, прислонившись плечом к стене, и не мог заставить себя подняться. Слишком долгим был вчерашний день, слишком муторным – сегодняшний.       Усталость могильной плитой давила на плечи, а дурное предчувствие с самого утра царапало сердце острыми когтями. Раненое плечо неприятно тянуло при каждом неудачном движении, а спина болезненно ныла. Вот приспичило же залётным казакам напасть на хутор именно перед новолунием! И богослов так не кстати решил задержаться в Диканьке! Из-за этого паршивца не удалость как следует припугнуть казаков – пришлось сдерживаться, чтобы не выдать своей сути. Да ещё и Гоголь в очередной раз не послушал моего приказа и полез в самое пекло! Ладно хоть додумался колдовать незаметно, а то пришлось бы спасать уже его. Тиберий хоть и был молодым богословом, но уже имел достаточно знаний и сил, чтобы убить любую нечисть.       Недовольный рык вырвался из горла, а губы растянулись в зловещем оскале, обнажив острые – не человеческие – клыки. Как же всё не вовремя! Новолуние для оборотней – самое паршивое время: сил почти нет, нервы шалят, и дико тянет сорваться на любого встречного. Но нельзя. Богослов – что б его черти в бездну утащили! – был чересчур внимательным. Малейшее подозрение с его стороны, и половина хутора вернётся в Ад, а то и вовсе развоплотиться.       Я глубоко вдохнул и сжал ладони в кулаки. Серп луны выглянул из-за туч, а порыв ледяного ветра остудил голову и рассыпал по телу гроздья колючих мурашек. Собравшись с силами, заставил себя забыть об усталости и пошёл на постоялый двор. Бомгарт обещал присмотреть за Николаем, но тревога всё равно грызла душу озверевшим волком. Мальчишка неплохо помог вчера, но свалился с истощением – не умеет толком пользоваться силой и всё равно не остался в стороне.       Кривая усмешка на миг изломала губы, а сердце предательски пропустило удар. Как я надеялся, что Гоголь не вытерпит моих насмешек и уедет из Диканьки. Не погибнет здесь, не позволит мне окончательно потерять голову…       Он остался. Злился на меня, обижался, но настойчиво продолжал вести расследование, каждой своей выходкой добавляя мне седых волос.       А потом умер. От моих проклятий в ту ночь едва не сгинула половина хутора. Вия в Аду прикрыл сам Сатана.       Похороны, воскрешение и мои нелепые обвинения свились в памяти причудливым клубком, который по ночам плёл в моём сознании кошмары. Бунт крестьян до сих пор казался дурным сном, а поимка Всадницы – бредом сознания. Но всё было взаправду.       Гоголь решил не уезжать из Диканьки.       Я ругался, гонял зверей в лесу, но не мог не признаться хотя бы себе в том, что влюбился в мальчишку без памяти. Хамить ему больше не получалось, и общение стремительно перетекло в дружеское. Вот только мне было мало. Мало нескольких часов за вечерним чаем, мало случайных прикосновений, мало его. Вы – в Петербург, а ей что прикажете? Собственные слова набатом звучали в голове. Вовсе не про Данишевскую я тогда говорил.       Далеко впереди замаячил постоялый двор. Сердце радостно дрогнуло – из окна комнаты Николая лился мягкий свет. Не спит. Помнит, что я обещал зайти. Неприлично-счастливая улыбка застыла на губах, а от усталости не осталось и следа.       За спиной послышался тихий шорох. Дурное предчувствие опалило затылок могильным холодом. Я резко отклонился в сторону, выхватил револьвер, и стремительно обернулся. Спину и плечо прошило болью, а в глазах на секунду потемнело. Промедление стоило мне слишком дорого – противный запах травяного порошка защекотал ноздри и обухом ударил по голове. Я пошатнулся и без сознания рухнул на землю.       Выстрел так и не разорвал ночную тишину.       …       Я лежал на чём-то твёрдом и шершавом. Стылый воздух пробирал до костей. Руки были заломлены за спину, и крепко стянуты грубой верёвкой. Лопатки неприятно саднило, а от плеча жаром растекалась боль. Нюх напрочь отбило мерзким запахом трав и благовоний. Голова раскалывалась, а к горлу подкатывала тошнота. Сквозь гул в ушах пробивалось неразборчивое бормотание и доносился отзвук мечущихся шагов.       Чёртов богословишка! Поймал меня, как неразумного кутёнка! Гнев обжигающей волной взметнулся в сознании и ядом растёкся по венам. Ярость за собственное бессилие едва не затуманила рассудок. Сдержать злой рык удалось лишь из-за понимания того, что выдам себя раньше времени.       Я медленно вдохнул и тихо выдохнул, постепенно успокаиваясь. Усилием воли отрешившись от боли, осторожно приоткрыл глаза и всмотрелся в размытые пятна, которые постепенно приобрели чёткость. Увиденное в неярком свете свечей не порадовало – комната со скудной обстановкой была отвратительно-знакома. Здесь меня не найдут. Эта заброшенная хата стояла в самом центре лабиринта из хуторских домов. Отыскать ветхое строение мог только знающий человек, и то не сразу.       Сердце предательски дрогнуло и судорожно забилось в тесной костяной клетке. Взгляд скользнул по вырезанному на полу узору – ритуальный, мать его, круг! – и злобно впился в спину богослова, который что-то сосредоточенно рассматривал на столе. Убить меня собрался, паршивец, да так, чтобы больше не воскрес! Я отчаянно заскрёб пальцами по верёвке, в тщетной попытке распутать узел, накрепко опутавший железное кольцо в полу.       – Это бесполезно, ты же знаешь, – отрывисто сказал Тиберий, метнув на меня пронзительный взгляд через плечо и снова опустив глаза на стол.       – Ты хоть понимаешь, на кого напал?! – хрипло рявкнул я, с трудом сев.       Верёвка натянулась и сильнее сдавила запястья, обдирая кожу до крови. Спину и плечо прострелило болью. Голова закружилась, а перед глазами на миг потемнело.       – На оборотня, который мог перебить весь хутор. Я исполняю свой долг, – богослов небрежно пожал плечами.       Я глухо зарычал, обнажив клыки. Прав, сучёныш. Вот только и нежити хочется жить, как бы смешно это не звучало.       Тиберий что-то пробубнил себе под нос и резко повернулся ко мне. Плащ крыльями взметнулся в воздухе и на мгновение приоткрыл худощавую фигуру в дорожной одежде. Каштановые, неровно остриженные волосы беспорядочно разметались. Ничем не примечательное лицо застыло равнодушной фарфоровой маской, но в голубых глазах полыхала едва сдерживаемая ярость. Ладони были сжаты в кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели.       Выбраться не получится. Отвратительно-правдивая мысль обухом ударила по голове. Умирать было страшно, но не смерть пугала меня больше всего. Я не хотел оставлять Колю одного. Не хотел бросать его на растерзание его же бесам…       Богослов зло прищурился и, не оборачиваясь, подхватил со стола книгу. Я побледнел, и остервенело заскрёб пальцами по верёвке. Прозвучали первые, тягучие слова ритуала. Перед глазами всё поплыло, а тело выгнуло от боли, скрутившей каждую мышцу. Мерзкий запах усилился и кладбищенской землёй забился в горло и лёгкие, выбивая воздух. Грудь судорожно дёрнулась от глубоко вдоха, но легче не стало – только хуже. Я задрожал, сцепил зубы и приказал себе не кричать.       Внезапно всё прекратилось, и стало легче дышать, словно порыв ветра сдул весь смрад трав и благовоний. Вот только в комнате не было сквозняка. Я отдышался, сфокусировал взгляд на искривлённом злобой лице и ехидно усмехнулся. Мне было плевать на то, что это – лишь небольшая отсрочка перед смертью. Приглушённая брань богослова согрела душу и мягким пледом окутала сердце.       – Даже так? Занятно. Что ж, тогда подождём твоего хозяина, – процедил Тиберий сквозь зубы и резко отступил к стене, встав в очерченный мелом круг.       Хозяина? Я озадаченно нахмурился и, холодея от дурного предчувствия, посмотрел вниз – у моих ног чёрным туманом стелилась мгла. Сердце пропустило удар и отчаянно забилось о тесную костяную клетку. Грудь болезненно сдавило, мешая дышать. Нет, нет, нет! Господи, пожалуйста, убереги дурного мальчишку! Словно в насмешку надо мной, комнату за пределами ритуального круга заволокло тьмой, сквозь которую я, почему-то, видел. Богослов надсадно выругался и забормотал заклинание.       Николай Васильевич Гоголь       – Николай Васильевич, помилуйте, вам же лежать надо! – раздосадованно причитал Бомгарт, беспомощно глядя на мои метания по комнате.       – Леопольд Леопольдович, да как вы не понимаете?! Что-то произошло… или произойдёт, – глухо простонал я и резко замер у окна, прислушавшись к ощущениям.       – Александр Христофорович просто задерживается на службе, в этом нет ничего нового! Если он застанет вас на ногах, то сожрёт меня живьём и с особым наслаждением, а мне ещё жить хочется!       Я поморщился и раздражённо дёрнул плечом. Тьма беспокойно металась в душе, а сердце сжималось от необъяснимого страха. Нарастающая паника всё сильнее сдавливала грудь, и каждый вдох отдавался колющей болью в лёгких. Мысли нестройным хороводом неслись в голове. Не стой на месте! Найди его. Беги… Беги. Беги!       Дыхание перехватило внезапно и резко. Судорога обжигающей волной прошлась по телу. Я захлебнулся криком и тяжело осел на пол, тщетно хватая ртом воздух. Испуганный голос Леопольда звучал как из под земли. Перед глазами лихорадочно мелькали жуткие картины.       Плохо освещённая комната. Дым. Фигура в дорожном плаще. Книга. Узор ритуального круга на полу. Саша. Истошный крик. Кровь. Безжизненное, изломанное мукой тело.       Слёзы сорвались с ресниц и расчертили влажные дорожки на щеках. Кажется, я закричал. Лёгкие обожгло желанным воздухом, и каждый лихорадочный вдох приносил с собой боль и облегчение. Картинка перед глазами медленно приобрела чёткость.       – Николай Васильевич…       – Саша… в опасности, – голос сорвался и звучал как карканье ворона.       Тьма чёрными нитями оплела сердце и настойчиво потянула меня вперёд. Я рывком поднялся с пола, но пошатнулся, заваливаясь назад. Бомгарт глухо выругался и придержал меня за спину. Минута промедления, и мы вместе выбежали из комнаты.       На улице ярко светил серп луны, а в воздухе маревом висел промозглый туман. Дар настойчиво тянул меня в центр жуткого хуторского лабиринта, и я бежал, слыша за спиной глухую поступь Леопольда. В голове билась только одна мысль, которая звучала надрывным криком: “Только бы успеть!”       Лёгкие всё сильнее обжигал стылый воздух, а пар клубами вырывался изо рта. Стук сердца набатом отдавался в висках. Ноги готовы были вот-вот подломиться, но останавливаться было нельзя.       Тьма отчаянно взвилась в душе и сорвалась с кончиков пальцев, растворяясь в темноте. Паника ледяными пальцами сжала горло. Умоляю, продержись ещё чуть-чуть, мы совсем близко! Внезапно из густого тумана вынырнула хата, заставив резко остановиться. В маленьком окошечке тускло мерцал свет. Он здесь.       Тяжёлое, прерывистое дыхание показалось слишком громким в давящей тишине. Вдох. Выдох. Уверенный шаг вперёд не нарушил безмолвия ночи. Меня повела тьма.       …       Замереть на пороге. Прислушаться. Проклятый богословишка! Колдовать вздумал? Против Тёмного?! Стряхнуть мглу с кончиков пальцев, позволяя скользнуть в комнату и затопить её непроглядным чёрным туманом.       Резко отступить назад. Распахнуть дверь сырой силой. Ступить в комнату и едва не задохнуться от тяжёлого запаха трав и благовоний.       Мельком осмотреться. Метнуться вперёд. Уклониться от удара кинжалом и стереть носком сапога мел на полу, разрывая круг.       Отбросить богослова к стене. Спеленать безвольное тело мглой. Разнести в клочья защиту ритуального круга и тьмой искромсать вырезанный на полу узор.       Услышать тихий, облегчённый стон. Рухнуть на колени рядом с Сашей. Лихорадочно разорвать верёвку, стягивающую запястья, и смотреть, смотреть, смотреть.       Наконец понять, что всё закончилось. Понять, что успел. Нерешительно коснуться бледной щеки вмиг задрожавшими пальцами, тихо всхлипнуть и провалиться в родную темноту.       …       Александр Христофорович Бинх       Дверь распахнулась и ударилась о стену, едва не слетев с петель. Я подался вперёд и жадно всмотрелся во мрак. Николай медленно вошёл в комнату и скривился от мерзкого запаха, чадом повисшего в воздухе. Растрёпанный, в одном пиджаке, с лихорадочно вздымающейся грудной клеткой и чёрными провалами глаз – он был похож на разъярённого ворона. Сильного и чертовски опасного ворона.       Коля мельком осмотрелся и метнулся вперёд. К богослову. Сердце оборвалось вместе с ударом кинжала. Замах был в холостую. От злости и страха перехватило дыхание, выбив воздух из лёгких. Задеру заживо.       Мгла отбросила Тиберия к стене. Раздался глухой удар, и богослов грузно рухнул на пол, потеряв сознание. Чёрный туман плотным коконом свился вокруг безвольного тела. Николай рывком подался ко мне, одним ударом смёл защиту ритуального круга и искромсал в щепки вырезанный на досках узор.       Тьма дымкой скользнула по моим ладоням и впиталась в кожу, прогоняя даже отголоски боли. Я вздрогнул и не удержал тихого, облегчённого стона. Коля рухнул передо мной на колени и мглой разорвал верёвку, стягивающую запястья. Руки закололо сотней иголочек, но мне не было до этого дела. В чёрных провалах глазниц мерещились отголоски ярости и страха. Николай нерешительно коснулся моей щеки задрожавшими пальцами, тихо всхлипнул и потерял сознание.       Страх могильным холодом оплёл грудь. Я выругался и придержал Колю за плечо, не дав упасть на бок. Подхватил его одной рукой под коленями, другой придержал за спину и встал с пола. Коленька, какой же ты лёгкий.       – Леопольд Леопольдович, проследите за Богословом. Если очнётся – стреляйте. Я позову казаков, – голос звучал слишком хрипло, но уверенно.       – Понял, Александр Христофорович.       Я коротко кивнул и вышел из хаты. На небе всё так же светил серп луны, а густой туман вился в воздухе белыми клубами. Стылый воздух холодил разгорячённую кожу. Крепче прижав к себе Николая, уверенно пошёл к ближайшей жилой хате. В голове нестройным хороводом неслись мысли, попеременно сталкиваясь и лишь сильнее запутываясь.       Коленька Гоголь – одарённый тьмой, но ещё не до конца осознающий свою силу. Совсем мальчишка. Хрупкий, как фарфоровая статуэтка, и порой смелый до безумия. Его хотелось присвоить себе, никуда не отпускать и оберегать. Хотелось защитить от всего… от себя и своей любви в первую очередь.       Я обречённо покачал головой и окончательно понял, что пропал.

13.11.2024 – 25.11.2024