Разрешите Вас

Butterfly – BTS

      Антон всё равно едет на работу. Точнее, Арс его снова подвозит. Всего на нервах, побледневшего и с тёмными кругами под глазами.       Очень странная ночь.       С Позовым Антон не пересекается, но успокаивает себя тем, что по идее им и не нужно. Может, дела какие.       Но раньше Дима бы ответил на гору сообщений, перезвонил бы, и вообще, они всегда виделись с самого утра. Ближе к середине рабочего дня Антон начинает сильнее волноваться, но звонить стесняется, хоть и очень хочет.       Иногда это случается, переживания накрывают с головой. Вот и сейчас, в попытках успокоиться и утешить себя мыслью, что Поз – взрослый человек, который вполне способен о себе позаботиться, сознание натыкается на огромный айсберг.       И этот звук ночью… добавил беспокойства.       На третьем этаже шумно, потому что перемена. Антон быстро шагает к большой железной двери, где его ждут документы и никто не помешает работать. Лишь мысли.       Чувства обычно не врут. И речь не о симпатии или любви. Об ощущениях. Слишком много Антон убеждался в этом в своей жизни. Так и сейчас – за ним явно кто-то идёт.       Он пробирается сквозь потоки детей, ускоряет шаг, лавирует между телами и шумными разговорами. Поворачивает налево и приоткрывает кабинет, чтобы быстро проскользнуть внутрь.       Кое-как успев, он слышит шаги за дверью. Тяжёлые, но в момент резко затихшие. Остановился? Странно, что сквозь этот шум голосов Антон вообще может почувствовать такое.       А в самом кабинете тихо. Так тихо, что слышно, как бьётся в груди сердце.       Кто-то пробует открыть железную дверь.       Стучит пару раз.       По спине пробегают мурашки, руки невольно вздрагивают, глаза зажмуриваются, но…       – Я ж в универе, – грубо фыркает под нос Антон.       А слева ещё один кабинет, где иногда до самого позднего вечера засиживаются ректор и его зам. Поэтому, бросив быстрый взгляд туда, Шастун решается и поворачивается, чтоб открыть.       Только дверь приоткрывается – оттуда выглядывает сияющий Попов, проскальзывает к Антону, сам же закрывает увесистую железяку до упора.       – Эй, – только и получается выдать вместо возмущения.       – Что? – вопросительно выгибает бровь Арсений, подходит почти вплотную, игриво лыбится.       – Это ты что, – громким шёпотом негодует преподаватель. Антон лишний раз даже напоминать себе стесняется, где он и кем работает, но сейчас надо. – Зачем пугаешь?!       – Я не специально! – Арсений тоже шепчет, тихо посмеиваясь. – Ну а как ещё тебя выцепить?       – Тшш, – тот сразу прикладывает указательный палец к своим губам и стреляет глазами в направлении той самой двери.       – Так она же закрыта, – фыркает Арсений, но голос всё же понижает до едва слышного приятного шёпота. – Там кто-то есть?       А сам стоит близко-близко, и они уже практически прижимаются грудью к груди.       Внутри от такого напора бурлит. Помогает отвлечься, почувствовать что-то, кроме тягучей неприятной тревоги.       Нотки знакомого запаха гладят по какой-то особо чувствительной доле мозга.       – Не знаю, не проверял, – Антон даже веки прикрывает, как всегда ведётся на мужчину, – обычно да.       – И что будем делать? – шёпотом интересуется тот.       Одну ладонь кладёт на затылок Антона, сжимает пальцы в волосах. Второй же легко проводит по спине, поглаживая и успокаивая.       Разжигает – пиздец. Чувствует, сто процентов. Выводит за грань, хотя опасно.       Даже воздух крадёт, и Антон облизывает нижнюю губу.       – У тебя пара.       – Не хочу, – Арсений, ещё сильнее надвигаясь, вжимает родное тело в стол, что стоит в самом центре кабинета. Шепчет в самое ухо: – хочу тебя.       Запрещённый приём.       – Тихо, дурак, – цедит Шаст, – мне нужно в тот кабинет. А там может кто-то быть.       – Ну так подожди пару минут, – а сам Арс ведёт губами по щеке и, наконец, находит губы.       – Переставай, – губы тем временем еле касаются друг друга, совсем мало, и прикосновения такие нежные и воздушные, что почти невесомые.       Да, Антон не выдерживает. И ему не стыдно. Язык уже облизывает чужой рот, без капли сомнения ласкает глубже, просит.       Ведь губы Арсения такие тёплые, что хочется утонуть в них напрочь.       Вот Антон и тонет.       А Арс ведёт дальше, забирает инициативу. Руки его пробираются под красивую чёрную рубашку, касаются поясницы, а губы спускаются к шее с едва заметными синячками.       – Сегодня плохо скрыл засосы, мальчишка, – оно и понятно, не до этого утром было.       – Не шепчи так, – от такого тона даже ягодицы поджимаются. Только никто Попову в этом не призна́ется.       – Не могу уже, – смеётся тот, губами пробуя кожу на вкус, проводит языком вверх к уху. Так горячо. Жжётся, поэтому Антон замирает на месте каждый раз. – Ты так на меня действуешь…       Отвечать некогда – за дверью внутреннего кабинета кто-то явно встаёт из-за стола. Глаза расширяются, руками Антон хватает запястья Арса, отталкивается от стола и вываливается вместе с мужчиной в коридор.       Здесь уже пусто и тихо.       – Перемена кончилась, – осторожно оглядывается преподаватель.       – А у тебя окно? – снова Арсений сокращает расстояние между ними. Приходится оглядеться по сторонам ещё раз.       – Мгм. Тебе… надо бежать.       – Не хочу, – Арсений кусает губы, такие припухшие и мокрые. Потрясающие губы. Понятно, что дразнится, что возвращает этот жест самому Шастуну, только того всегда мурашит. Что бы мужчина ни делал.       – Ну Арс, – тихо, но недовольно. – Могут увидеть.       Антон отворачивается, кладёт руку на ручку железной двери. Оставляет Арсения за спиной. А тот просто дышит ему в шею.       Ни капли человечности, ну правда.       – Не увидят, – и снова низкий шепот, а губы прикасаются к чувствительной шее. – Сейчас уж точно.       Антон поворачивается через плечо, совсем немного, смотрит на Арсения, смотрит в глаза. Видит.       Несколько секунд, а потом ещё, и ещё…       Оба как будто с цепи срываются, и поцелуй выходит совсем страстным.       Это даже не долгожданное пробуждение, а взрыв. Разом всё: чувства, эмоции, желания – всё выливается в губы друг друга.       Красиво, Антон уверен, даже не глядя со стороны.       Он немного ведёт плечом, как привык, а ему улыбаются прямо в губы. Ладонь накрывает это самое плечо, а поцелуй уже становится громким, но от этого не менее сладким.       Пальцы Антона зарываются в тёмные волосы, немного оттягивают назад чужую голову, чтобы удобнее было углубить поцелуй, скользить языком ещё сильнее, сильнее. Чтобы чувствовать Арсения ещё лучше.       – Иди, – шелестит Антон на студента. Студента, да простят его боги. Они целуются прямо так, в коридоре! Совсем уже верх наглости. Арс тяжело дышит, а Антону так нравятся его губы после поцелуев: покрасневшие и блестящие.       – Я так хочу тебя, малыш, – хрипло отвечает, а взгляд такой тёмный, что у Антона колени подгибаются на мгновение. – Хотел бы прямо здесь, прямо сейчас.       Всё тело покрывается мурашками.       Нежные поцелуи продолжают сыпаться теперь уже по щекам.       – Не надо, – Антон целует щёки мужчины в ответ, – не тупи, беги на пару.       – Мм, хорошо-хорошо, – Арсений очень красиво целует: уголок губ, скулу, висок, лоб, – хорошо. – Удерживается из последних сил, чтобы снова не пойти на поводу у собственной страсти, и с трудом отцепляется от желанного любовника. Пытается унять бешеный ритм сердца, унять тело.       Опять глаза в глаза, и Антон тянется вперёд, не отдавая себе отчёта.       Он всегда забывает думать, забывает дышать рядом с ним.       Этот поцелуй крепкий и словно останавливающий время.       Это больше не губы, больше не прикосновения – это уже жжение, это и есть горячее пламя, что расплавляет изнутри каждую клеточку тела. И кожа горит.       И губы горят.       Каждое прикосновение пальцев – болезненное удовольствие, а тело само тянется вперёд, ближе, ближе, ближе.       Антон вбегает в кабинет.       Арсений ещё долго стоит в том самом коридоре. Почти неспособный дышать, даже просто встать ровно. Рука опирается на закрывшуюся железную дверь. Хочется снова оказаться близко. Чтобы ближе, чем только что, и снова прижаться. Чтобы снова почувствовать его губы на своих губах и раствориться друг в друге.

§

      Только Шастун закрывает дверь и прислоняется к ней спиной, из того самого кабинета, откуда он слышал звуки, выходит замректора.       – Юрий, Михайлович, добрый день, – чинно здоровается Антон, делая пару шагов от двери.       – Антон, – кивает мужчина, подходя ближе, на ходу одёргивая пиджак. – Вы что, бежали?       – А, да так, – и лишь сейчас Антон замечает, что запыхался.       – По коридорам не бегайте, – мужчина усмехается и проходит в кабинет. – Хочу поговорить.       Кабинет небольшой, но просторный, всё, как положено – большой стол, два кресла напротив друг друга, какой-то шкаф около окна.       Мужчина садится за стол, и приглашающе указывает на одно из кресел.       – Сядьте, Антон Андреевич, – ждёт, пока преподаватель тоже устроится с комфортом, а сам внимательно смотрит, следит за выражением чужого лица.       Тот самый Антон Андреевич держится безупречно ровно. Никак не показывает, что буквально пару минут назад они с одним из студентов чуть не совокуплялись в коридоре прямо у двери в этот самый кабинет.       – Я хочу поговорить о Вас, – мужчина произносит это спокойно, учительским тоном. – Чем дольше Вы в нашем университете – тем больше убеждаюсь, что Вы ценный преподаватель. Все лекции у вас проходят очень живо, студенты Вас любят, а результаты зачётов говорят сами за себя.       Антон только глупо хлопает глазами.       В какой-то момент понимает, нужно реагировать. Но почему-то все слова вдруг перестают иметь значение. Он вспоминает, почему так переживал всю ночь, всё утро, половину рабочего дня.       – Юрий Михайлович, – мужчина поднимает голову от документов, хмурится, и Антон возвращается в реальность. – Благодарю, – хрипло проговаривает, но без энтузиазма. Сейчас все мысли только об одном.       – Это я должен Вас благодарить. Ещё и с повышением никаких проблем не добавилось. Вам ректор премию даст.       – Юрий Михайлович, знаете… мне приятно и всё такое. Я бы отреагировал более эмоционально, просто с утра… в общем, Вы не знаете, что с Позовым?       – Вы это о чём?       – Я сегодня с ним не пересекался, – пожимает плечами Антон, – он ещё не отвечает ни на эсэмэски, ни на звонки.       – А, знаю, вы же вдвоём, как его, «мы с Тамарой ходим парой», – кивает Михалыч. – Его мама звонила с утра. Сказала, ЧП у него.       Антон вскакивает со своего места. Раскрывает и снова закрывает рот. Трёт лицо.       – Я… что?!       – Шастун, успокойтесь. Спокойнее! Сели. Подышите.       – Прошу Вас, – выдыхает Антон, – можно… мне сегодня пораньше уйти? У меня второй курс на четвёртой паре, я задания оставлю, – очень неровно вдыхает и сглатывает.       Послушно садится после очередного злостного взгляда в свою сторону. Только ёрзает на стуле, даёт понять, что связь утеряна. Ректор какое-то время молчит.       – Хорошо… но учтите, Шастун, Вы уже взяли довольно много отгулов.       По лестнице он не бежит, летит. Руки едва успевают касаться перил, ещё и соскальзывают на каждый второй раз – ладошки очень потеют.       На первом этаже он налетает на Арса и тут же громко восклицает:       – Его сегодня не было! – и хватается за знакомый локоть. Старается отдышаться. Какой же странный день, вот правда. В прошлом году такого почти не было, а в этом – каждую минуту приключения.       – Фу, блин, напугал, – отвечают ему. – Что с тобой?       – Надо поехать… проверить… что-то случилось там, – совершенно сумбурно пытается рассказать Антон, хотя в голове это звучало гораздо лучше. Но его вдруг хватают за плечи и прижимают к себе. – Эй, отпусти! Мы в учебном заве…       – Тише, – шепчет Арсений ему на ухо, поглаживая по спине. – Расслабься уже.       А он не может расслабиться, вверху – весь тот путь, который пробежал Антон, внизу – пролёт на минус первый этаж. И хоть они и стоят так, что их не видно в окна с территории академии, но вдруг кто-то будет идти по лестнице?       – Пусти, – уже более чётко звучит в плечо Арса.       – Я тебя не держу. Подыши, – тот отстраняется на пару сантиметров, но чужие руки всё ещё чувствуются на Антоновых плечах. Как и близкий полушёпот: – тебе нужно куда-то поехать?       – Мм, – кивает Шаст, очень похожий на маленького котёнка. И на этот раз Арс правда не хочет прятать эти ощущения. Рука тянется к лицу Антона, тыльная сторона пальцев гладит щёку, а глаза любуются. Он такой… невероятный.       – Чего ты… – ну и как можно его не сравнивать с котом, когда он так мяукает?       – Ты весь наэлектризовался, – Арс проводит второй рукой по спутанным волосам. – Поехали. Стану сегодня твоим личным водителем.       – Ты как будто не всегда меня возишь, – Антон ещё немного наслаждается нежным поглаживанием, которое дарит ему мужчина, и кивает. – Поехали. Понятия не имею, что там. Надо его маме позвонить.       Лера прислоняется к стене позади себя и переводит дыхание. Кусает губу, бегает глазами по полу минус первого. Ещё раз вспоминает картину, которую увидела перед собой. Точно не видение. Попов и Шастун.       – Точно не братья, – ближе к краешку губа раскусывается до крови. – Или сводные?       Забив на причёску, она и головой откидывается назад. Что тогда это было, если они друг другу не родственники?       – А может они просто друзья? – Лера сползает спиной вниз, оседая на пол.       Так, если они друзья, почему Арсений так нежно касался его лица?       Её глаза темнеют. А вдруг они?.. слова не даются, Лера давится ими, едва не проглатывает. Нет, не может быть.       Представляет Арсения и Шастуна. Рука, гладящая Антона по щеке, губы, оставляющие тонкие следы на шее. Голос Попова, произносящего его имя и…       Неправильно.       Он должен звать только её!       – Так нельзя! – внутри стягивается узел, женщина вдавливается спиной в холодную стену. Вдруг, это её успокоит.       Но почему тогда сердце колотится где-то в горле, а тело прошивает обжигающими разрядами?

§

      Дима кое-как может дышать. Тело болит то здесь, то там; царапины на лице и на руках ощущаются острее, а на остальном теле – как будто слишком жгут.       Дышать наконец-то можно, но вот и новый вопрос: зачем?       Беспристрастное зеркало навевает грустные мысли. Огонь, оказывается, убивает. Взрыв происходит за миллисекунду, даже не узнаешь, что он пришёл к тебе.       Пламя же распространяется ещё быстрее, когда оно властвует в твоей квартире. Как чувствует, тянется к живым существам. И чем больше поглотит – тем довольнее останется.       За соседней дверью слышится стук посуды и едва слышимое мамино бормотание.       Телефон Дима так и не трогает с ночи. Да и что ему сейчас? Он возвращается в комнату и ложится.       «Молодец, что борешься за жизнь», – говорила ему мама, пока врачи перепроверяли все его раны.       «Повезло, что на балконе стоял», – кивали врачи настолько синхронно, что двоилось в глазах.       «Мы не смогли спасти Вашу жену, простите», – как в тумане от спасателей, когда они её нашли.       Взгляд упирается в потолок, а по двум вискам сразу бегут две горячие капли.       Дышать он теперь может.       Свободный от огня, от оков смерти, от страшной полыхающей субстанции.       Дышать может, чувствовать – больше нет.       Сердце сгорело в ту самую ночь.

§

      Арсений пугает. С первой же секунды, как только переступает порог. Осанкой, интонацией, лицом. Ежу понятно, как различать опасных людей. Здесь же холод пробегает разом по всему телу, а оно само оповещает: надо с этим типом осторожно.       Лёва, кстати, и раньше это видел. Эти глаза, мать его. И тогда, на кухне у Стаса, и на парковке, когда с пацана решили спросить. И в отделении – давняя история.       – Поговорим.       Арсений пугает. А приказной тон давит. И огромным валуном падает на спину, и не выбраться из-под него.       Остаётся только кивнуть и ждать, вдруг пронесёт.       Арс не садится, не даёт сесть пацану. Скрещивает руки на груди и просто смотрит как на насекомое. Да, именно так.       – Я знаю, у тебя есть связи в преступных кругах, – начинает Арс, без каких-либо приветствий. – Я задам вопрос, а ты ответишь.       – Валяй, – хмурится Лёва и суёт руки в карманы.       – Взрыв прошлой ночью помним? – дожидается ответного кивка. – Чё-то знаешь про зачинщиков?       – Не больше, чем твои дружки из мусарни, – глаза невольно метнулись в сторону, но Лёва держится. Пусть сердце ебашит, он хотя бы не мямлит. А так этот волкодав в секунду бы его сожрал.       – Хорошо, давай по другому, – Арсений пугает. Не двигается с места, лишь голову приподнимает. – Ты знал, в чьей квартире вчера рвануло?       – Н-нет, – секунду он и правда пытается вспомнить, а затем плюёт на это всё. – Слушай, дядь, я-то обычный карманник. Ну, был. Сам знаешь: Стас нанял, туда-сюда. Или я чё, на крысу похож?       – На крысу – не знаю. Больше похоже, тебе можно всадить пулю в висок и никто не станет искать это жалкое тельце, – спокойно отвечает Попов, будто о покупке нового телефона говорит. – Так что можешь выкладывать, или я найду себе собеседника пооткровеннее.       – Э, – выпучивает глаза пацан, как только понимает ту самую деталь. У страшного типа правда волына. – Давай поспокойнее, правда, дядь! Я сам испугался ночью. Прикинь, еду-еду, а на моих глазах происходит вот эта ебанина… кхм, ну, взрыв.       Арс скучающе вздыхает, а напуганный до чёртиков парнишка только руки вперёд выставляет.       Боится, маленький.       Весь уже на нервах, а столько строил из себя.       – В том районе моя сеструха живёт, бля, сам подумай! – продолжает Лёва. – Страшно? Страшно! Вот, останавливаюсь я, прямо за рулём же увидел это, ну а там на улице люди чё-то стоят, ну, на остановке. Я и вышел, стал Мишаню сразу набирать. Нашего старшего, ну… ты сам знаешь, – ещё несколько секунд тишины. – Так а чья квартирка-то была?       – Фёдоровой, – на лице больше не хищная ухмылка. Выглядит, словно Арсений вспоминает о чём-то. Когда не страшно – тогда странно. – Там был знакомый мой, а сейчас он в крайне хуёвом состоянии.       Лёва сначала столбенеет, потом широко распахивает рот. Видно, тоже поражён.       Массирует себе лоб.       – Я… бля буду, не знал!       – Не знал? – ухмылка возвращается на лицо Арсения, а за ней – холодный блеск в глазах. Всё же, Попов пугает. – Думаешь, я куплюсь на эту чушь? Ни ты, ни браток твой не знали?       – Не, клянусь, дядь! Ну, может, Фёдоров и сам замешан как-то, но это… ну, знаешь, я вроде не при делах, как-то так.       – Ты не при делах у нас, да? – спокойный тон Арсений меняет на угрожающий. Подходит на несколько шагов ближе, достаёт пистолет. – Думаешь, я совсем конченный идиот?       – Я сам нихуя не знаю, пожалуйста, блять! – но Лёва быстро затыкается, стоит только холодному металлу приподнять его за подбородок.       – И почему у меня чувство, будто мне лапшу вешают?       Лёва отрицательно качает головой, не спуская взгляда со ствола. А этот чёрт уже издеваться начинает, гладит пушкой по щекам, и дохуя близко стоит.       – Боюсь хуйню тебе ляпнуть. Только предполагать могу, – он поднимает взгляд на Попова и старается сделать самые честные глаза за всю свою жизнь.       – Предполагать можешь? Это уже прогресс, давай, предположи.       – Да ты бы мог нормально спросить, с-сука, – рука, свободная от пистолета, вдруг ложится на горло Лёвы. Вот же животное, блять. Главное – вслух случайно ничего такого не сказануть. – Ну, думаю, правда Фёдоров. У них же там целая империя. Муравейник прямо перед носом у вас. Участников не назову. Это… ты чего…       Но ствол пистолета уже тыкается в уголок губ. Одна из рук тянется назад, но Попов пресекает любые попытки обороняться одним строгим:       – Руки, Лёв. Не пытайся, – руки и правда сразу приподнимаются, чтоб видно было. – И спокойнее, а то, может, и пальну, – ещё и стоит так близко, что можно различить запах его одеколона. Неудивительно, такой адреналин плюс харизма – вот Кирюха и пропал, дурачок.       – Я вот! Только убери ствол. Реально, завязывай, – спрашивает, но вроде и не жалко звучит.       – Рот пошире открывай, – пронзает само сознание за секунду.       Что за пиздец.       Это, нахуй, у него такой акт, чтобы показать власть?!       Губы уже начинают дрожать, ещё и учитывая, что тут… вот это. Глаза опять следят за пестиком, и снова нельзя не сглотнуть.       – Бля, пожалуйста. Давай нормально, – сквозь зубы получается на этот раз. А голубые радужки только сильнее разгораются.       – Нет, Лёв, нормально уже не получится, – холодно отвечает тот. Поднимает бровь, уголки губ изгибаются, будто Арсений что-то одобряет. – Это, кстати, тебе не за молчанку твою. Знаешь, за что? Давай, вот так.       Пистолет проскальзывает прямиком в рот Лёвы, а тому даже стыдно глаза поднять.       Даже страх на второй план отходит, когда щёки безумно горят. Не выстрелит же он прямо сейчас?.. Но дуло сильнее давит на язык.       – Так-то лучше, да? Смотри на меня.       Лёва поднимает глаза с огромной неохотой. Те ярко горят каким-то смешением ненависти и лютого страха.       Больше, конечно, взбудораженным ожиданием.       – А ну, пососи, – губы изгибаются, на этот раз это жестокий смешок. Дуло начинает скользить туда-сюда по рту. – Я на тебя зол, – произносит Попов прямо лицо. А Лёва даже не знает, текут у него слёзы от страха или от унижения.       Громко давится, но чужая рука непреклонна. А голос тем временем добивает:       – Хватит дёргаться, – дуло снова проникает вглубь рта. – Ты же сам за то, чтоб люди отвечали за свою грубость? М?       Всё выглядит жутко.       Арсений пугает, стоит очень близко, нависает. Ещё не раз придёт в ночных кошмарах, это точно. То, как сильно надавливают стволом оружия, и то, как свободной рукой придерживают челюсть, чтобы рот держать открытым – тоже приснится. И эта дрожь.       Раньше Лёва думал: ужасно, когда загоняют в угол, прислоняют к стенке. Сам так делал. А теперь он как будто на краю пропасти, не на что опереться, некуда руки деть.       – Ты Кирилла направил к Шастуну?       Лёва сразу громко и протяжно мычит, пока ему забивают в глотку пожёстче.       Пока Арсений шепчет прямо в ухо:       – Заткнись. Не смей выкинуть что-то похожее, – Арсений грубо проводит стволом пистолета по губам, будто бы стирая это отчаянное мычание, а после – убирает совсем под звуки кашля. – Много, кто в участке интересуется тобой, – Лёва поднимает взгляд, стирает рукавом следы слёз и слюней, – я сказал им, что ты вылетел с Киром.       И… как реагировать…       Теперь дрожь настолько явная, что даже плечи вздрагивают раз в пять секунд. Жёсткий тип протирает оружие, а Лёва даже сосредоточиться нормально не может.       – П-почему?       – Жалость пробила, – отвечает Попов как ни в чем не бывало, прячет пистолет обратно под полы чёрной куртки. – Хотя, иногда думаю – зря.       – Ты… за Шастуна прости, – отворачивается тот, – Кирюху пожалел.       – В следующий раз и правда выстрелю.       – А может, лучше ствол будет другим?

§

      – Не пойду! Не заставляй, Арс!       – С каких это пор у тебя выбор есть? – вопросительно поднимает бровь тот. – Не пойдёшь – устрою тебе жизнь похуже тюремной.       – Да что ж ты за козёл, – опирается Шеминов на стол локтями. Спасибо, хоть дали поговорить без решётки. – Я, блять, и так накуролесил, не гони.       – А ты не еблань. У нас взрывы день за днём. Поговаривают, за этим стоит Фёдоров, – спокойно отвечает Попов, только глаза сверкнули недобро. – Так что да, теперь будешь у нас на участке, как верная собачка. Да ладно, тебе ж нравилась работа.       – Даже не знаю. Там пацаны молодые, я-то что? Хочешь, все наводки передам?       – Именно этим и займёмся поначалу. Давай, – таким милым тоном, чудеса прямо. – Мы с Ивлевым вообще не везём там.       – Фу, блять, – Стас чешет себя ухом, – ну только не он!       – Вы это, не начинайте размусоливать вашу старую вражду. Принял? Давай, начальник, ты нам нужен.       – Сука. Ладно, только мы с ним по разным кабинетам, – заискивающе смотрит Шеминов.       – А ты умеешь быть умницей, Стасик, – на лице Арса появляется улыбка. – Пошли, время не резиновое.