С первого взгляда - и в тихий омут

Се Лянь очнулся по будильнику, и первым, что он почувствовал, была головная боль. Потом он ощутил сухость во рту. Разлепить опухшие, будто от слёз, глаза было так сложно, что можно было счесть это за подвиг, который парень не спешил совершать. Лучше для начала вспомнить, как он оказался в таком состоянии. Выяснилось, что собрать мысли в кучу ещё сложнее, чем открыть глаза, поэтому пришлось побыть героем и поднять отяжелевшие веки. Он увидел потолок своей спальни. Ситуация мало прояснилась. В следующий миг до него долетели запахи яичницы и поджаренного хлеба, которые казались слишком резкими. Се Лянь поморщился и тихо простонал, когда тупая боль пронзила голову. Хотелось снова уснуть и больше не просыпаться. Через пару минут дверь в комнату открылась, и внутрь зашёл Саньлан. Сознание постепенно начало проясняться. Они вчера пили. Потом Се Лянь что-то наговорил. Потом они целовались. Потом ему в голову в который раз за последние месяцы пришла мысль, что, если уж ему предстоит разочароваться, то лучше испытать это чувство как можно раньше. Он начал приставать к Саньлану… А потом… А что потом? Узнавать ответ было страшно. Хотя, тот факт, что на Се Ляне всё ещё была одежда, говорил о том, что они всё-таки ничем не занимались. Но что тогда случилось? — Ты проснулся. — только теперь Се Лянь разглядел в руках Саньлана кружку, от которой поднимался тонкий, едва заметный пар, и тарелку с едой. Саньлан поставил завтрак на прикроватный столик и сел на край кровати. Он мягко улыбался, смотря на Се Ляня. — Как ты себя чувствуешь? — Бывало и похуже. — хрипло ответил тот, потирая глаза. Такое ощущение, что он и правда плакал, но совсем этого не помнил. — Можешь сесть? Тебе надо попить. Се Лянь кивнул, оперся на локти и с трудом принял вертикальное положение, тут же откидываясь спиной на подушки и протягивая руку к кружке с тихим «спасибо». Он сделал небольшой глоток. Чай был слабый и очень сладкий. — Я не знал, сколько сахара класть, так что насыпал пару ложек. — Если честно, я вообще без сахара пью. Это для гостей. — признался Се Лянь, отпивая ещё немного. — Прости! Давай переделаю. — Саньлан протянул было руки к кружке, но Се Лянь замотал головой, тут же пожалев об этом, ибо её снова пронзила тупая боль. — Всё нормально. Всё равно это я должен был за тобой ухаживать. Всё-таки, ты мой гость. — Нет, тебе надо отдохнуть. Вчера был тяжёлый вечер. Се Лянь сильнее сжал кружку и опустил взгляд. Он чувствовал, как лицо загорается алой краской стыда. Ещё неизвестно, для кого вечер был тяжелее. — Прости. — мрачно произнёс Се Лянь. — Я вёл себя просто отвратительно. — Всё в порядке. — Се Лянь посмотрел на Саньлана. В его глазах не было ни привычной хитрой усмешки, ни добродушного внимания. Он о чём-то задумался и выглядел опечалено. Значит, не в порядке. — Я, наверное, нёс всякую чушь. — неловко посмеялся Се Лянь, стараясь разрядить обстановку. Саньлан промолчал, и улыбка тут же сползла с лица. А ещё Хуа Чэн старался не сталкиваться с Се Лянем взглядом. — Я… как-то тебя задел? Если так, мне очень жаль! Что бы я ни сказал, я говорил не всерьёз. Я же совсем ничего не соображал. Так что… — Я понимаю. — ответил он сдавленным голосом. Неужели Се Лянь сказал что-то настолько отвратительное? — Саньлан. — он отставил кружку. — Пожалуйста, расскажи, что вчера случилось. — Ну… — Хуа Чэн замолчал на какое-то время, после чего нехотя продолжил. — Ты был уверен, что я тебя брошу. Говорил, что я сделаю тебе больно. И что тебе уже больно из-за меня. — он замолчал. Се Лянь крепко сжал его ладонь, заметив, как подрагивают его губы. — И ты… — он сделал глубокий вдох. — просил воспользоваться тобой. — он резко поднял голову. — Гэгэ, я не понимаю. Я что-то сделал не так? Может, я заставил тебя усомниться в любви к тебе? Или я чем-то тебя задел? — Ничего подобного! — Се Лянь чувствовал, что его сердце вот-вот разорвётся. Неужели он наговорил такое Саньлану? Как у него вообще язык повернулся сказать, что тот виноват в его боли? Он же ничего плохого не сделал! — Прости меня! Я не хотел! Честное слово, я не имел в виду ничего из того, что сказал! И я говорю это не просто, чтобы тебя успокоить. Я просто… иногда мне действительно кажется, что ты можешь уйти от меня. — Но почему? — Потому что со мной уже обошлись однажды как… как с вещью. — он отвёл взгляд, поджав губы. Тяжёлые и пугающие воспоминания о самой ужасной ночи в его жизни подкрадывались всё ближе, застилая сознание. — Я просто не хочу, чтобы мне снова было больно. — прошептал он. Хуа Чэн мягко сжал его ладонь, придвигаясь ближе. Се Лянь не мог заставить себя посмотреть на него вновь. — Я ни за что не сделаю тебе больно. — сказал Саньлан негромко, но уверенно. — Я хочу, чтобы ты был счастлив. — Я знаю. — пробормотал Се Лянь. — Но не могу ничего поделать. Иногда мне так тяжело от мысли, что всё может быть не так, как мне кажется. И что ты меня бросишь. Я хочу быть уверенным в нас. Но это так сложно. Ты в этом не виноват. — он наконец-то посмотрел ему в глаза. — Я вижу, как ты со мной осторожен. Как ты уважаешь моё пространство. И как ты терпелив со мной. Просто… не знаю. Мне сложно поверить, что ты действительно останешься со мной. И не потому, что хочешь что-то от меня, а потому что по-настоящему любишь. Се Лянь замолк. Он вновь взял кружку свободной рукой и сделал большой глоток, пытаясь скрыть смущение. Голова всё ещё раскалывалась, объясняться было тяжело. В животе урчало, но смотреть на еду всё ещё было противно. — Мне очень жаль. — Саньлан утешающе провёл по его костяшкам пальцев. — Я не знаю, что именно произошло. Но мне правда жаль, что тебе пришлось пережить что-то травматичное. И я надеюсь, что однажды буду достоин твоего доверия. — Я уже доверяю тебе, правда! — Се Лянь отставил чай в сторону и сел поближе к любимому. — Как минимум тебя бы не было в этом доме, если бы я не доверял. — он мягко улыбнулся, прислоняясь лбом к его плечу. — Спасибо, гэгэ. — Саньлан обнял его за плечи и оставил на макушке лёгкий осторожный поцелуй. — Я это очень ценю. — Прости, что всякую ерунду наговорил вчера. — Не извиняйся за это. Все твои переживания имеют место быть. — Спасибо. Се Лянь чувствовал, как тёплая рука нежно гладит его по спине. Он позволил себе расслабиться в нежных любящих объятиях. Последний год был для него просто ужасен, но с появлением Саньлана в его жизни всё переменилось. Даже сейчас, после того как Се Лянь заявил, что не может до конца поверить в то, что Саньлан его любит, тот остался. И не только остался, но и приготовил завтрак и утешил. — Я люблю тебя. — прошептал Се Лянь. — Я тебя тоже люблю. — так же тихо ответил Саньлан. — Очень сильно. Они просидели так ещё немного, прежде чем Се Лянь отстранился. Он огляделся в поисках телефона но, вспомнив, что оставил его в гостиной, спросил, сколько времени. — Почти восемь. — ответил Саньлан, глядя на часы. — Нам пора собираться. — он расторопно встал, несмотря на то что его сердце разрывалось от осознания, что скоро им придётся расстаться на несколько дней. — Не хочу опоздать на поезд. — Не опоздаем. — Хуа Чэн встал следом. — Может, позавтракаешь? — Нет, не влезет. — Се Лянь взял со стула заранее подготовленную одежду и, стянув футболку, начал переодеваться, несмотря на нежелание куда-либо идти. Саньлан резко отвёл взгляд. — Ладно. — тот поспешно повернулся к двери, и Се Лянь краем глаза заметил, как тот покраснел. Неужели это только от того, что он увидел его оголённый торс? — Буду ждать в коридоре. — произнёс он и пулей вылетел из комнаты. Се Лянь почувствовал, как его собственные щёки загораются красным. Саньлан такой чуткий, понимающий и терпеливый. Се Лянь не мог поверить своему счастью, что они до сих пор вместе, даже несмотря на его, мягко говоря, сомнительные выходки. Он переоделся и вышел из своей комнаты, ожидая увидеть бардак после прошедшей ночи. Как-никак Саньлан разлил вино, а Се Лянь и вовсе опрокинул всю бутылку. Но юноша, к своему удивлению, обнаружил, что в комнате было чисто. Даже не было кроваво-красного пятна на диване. Се Лянь поднял голову, с благодарностью глядя на Саньлана, который, по всей видимости, прибрался, пока он спал, но, как только взглянул на него, все слова вылетели из головы. Хуа Чэн тоже был готов к выходу, уже одетый в зимнее чёрное пальто, с повязкой на глазу. У него на плечах висел рюкзак Се Ляня, и он ждал, прислонившись к дверному проёму. Его волосы как всегда небрежно разлились по плечам, и от того юноша стал ещё привлекательнее. — Ты уже собрался? — пробормотал Се Лянь, больше чтобы оправдать тот факт, что он бессовестно пялился на красоту своего дорогого Саньлана. Тот кивнул, пожав плечами. Се Лянь залпом допил чай, с большим сожалением выбросил так и не съеденный завтрак, быстро вымыл посуду, нашёл телефон, насколько раз перепроверил, что электричество и газ выключены, и только потом надел обувь и куртку, и они с Хуа Чэном вышли из дома. До вокзала доехали быстро и без происшествий. На перроне Саньлан передал Се Ляню рюкзак и спросил: — Почему ты берёшь так мало вещей? — А что там брать, всего-то на недельку еду. — Подарок от меня не забыл? — Не забыл. — Позвони, как доберёшься до дома. — Обязательно. — И… — Хуа Чэн быстро огляделся, после чего наклонился и быстро чмокнул парня в губы. — Это тоже не забудь. — Ни за что не забуду. — улыбнулся Се Лянь и поцеловал его в ответ, так же коротко, но ласково. Он обнял Саньлана и закрыл глаза. — Я буду скучать. — И я. Снег медленно падал на их плечи и головы, путался в волосах и ресницах. Несмотря на это на улице было тепло. Не только потому, что не было ветра, но и благодаря объятиям, из которых не хотелось выбираться. Се Лянь бы и не заметил, если бы они оба так и уснули посреди снега, поездов и толп людей, спешащих занять своё место. Но, как только диктор объявил, что поезд, на котором должен уехать Се Лянь, скоро отправляется, им пришлось отстраниться. Они последний раз взглянули друг на друга, нежно и с сожалением, что не успели толком объясниться и проститься. После этого Се Лянь неохотно отвернулся и направился к нужному вагону. Саньлан ни на секунду не сводил с него взгляда. Вскоре двери закрылись, поезд тронулся. Се Лянь видел, как Хуа Чэн машет ему, и помахал в ответ. Когда вокзал скрылся из виду, он ощутил тяготящую пустоту в душе. Ему предстояло снова встретиться с отцом, которого он не хотел видеть, провести в разлуке с Саньланом неделю, а также постоянно мучиться переживаниями, что он всё-таки обидел парня так сильно, что тот решит его бросить. И это было ужаснее всего.

***

— Для кого прихорашиваешься? Хуа Чэн повернулся к соседу, который внезапно с ним заговорил. Тот уже почти упаковал свои вещи: тоже собирался вернуться на Новый год в родной город, чтобы отметить с семьёй. Да и, не считая Хуа Чэна, почти все студенты разъехались, кто куда, а потому общежитие пустовало. Жаловаться было не на что. Наконец-то посидит в тишине и спокойствии. — Ни для кого. — коротко ответил Хуа Чэн и продолжил поправлять причёску перед камерой телефона. Сегодня они с гэгэ созваниваются по видеосвязи, чтобы открыть подарки друг друга, и он хочет выглядеть если не идеально, то как минимум бесподобно! Тем более что они не видели друг друга несколько дней. У Се Ляня не было возможности позвонить. А может, желания. Но Хуа Чэн старался даже не думать о подобном раскладе. — Да ладно тебе. — он почувствовал на плечах тяжёлую руку и недовольно посмотрел на соседа. Пэй Мин очень уж любил фамильярничать. — Признайся. Девушку нашёл? — И что навело тебя на эту мысль? — Хуа Чэн оставил волосы в покое и повернулся к Пэй Мину, сбрасывая с себя его руку. — Ты был таким злобным первые два месяца. А сейчас вон как расцвёл. — сосед наконец-то отступил от него и сел на свою кровать. — Я же лучше тебя знаю, как выглядит влюблённый. Так что давай, рассказывай. — Что рассказывать? — Ну как что? — Пэй Мин удивлённо усмехнулся. — Какая она? Хорошенькая? Если на том рисунке, который ты пытался спрятать, нарисована именно она, то вкус у тебя знатный. — Не рисунок, а картина, и это не «она», а «он». — мрачно ответил Хуа Чэн, надеясь, что от него отстанут. Но вместо того, чтобы неловко замолчать, Пэй Мин присвистнул. — Так ты реально из «этих»? — он оценивающе осмотрел соседа с ног до головы. — Я так и думал. У тебя образ, знаешь, такой… — Какие-то проблемы? — последовал холодный ответ. — Да нет, чего ты. — Пэй Мин примирительно поднял руки. — В двадцать первом веке живём, какие могут быть проблемы? Хуа Чэн немного расслабился и отвернулся. Он уже был готов к долгому и утомительному спору, но всё обошлось. Они посидели в тишине ещё несколько минут, прежде чем снова прозвучал вопрос: — Ну так какой он? — Тебе заняться нечем? — Хуа Чэн кивнул на открытый чемодан. — Собирайся давай. — Вредина. — посмеялся Пэй Мин. — Ещё и старшими командует. — Он подошёл к соседу, потрепал его по голове, взъерошивая только уложенные волосы, и возобновил сборы. Хуа Чэн раздражённо вздохнул. Вот по кому он не будет скучать, так это по нему. Спустя пару часов они распрощались, и Пэй Мин ушёл. Хуа Чэн остался один в полупустой комнате. До созвона с гэгэ ещё долго, дел никаких не было. Он лёг на кровать и прикрыл глаза. Тут же подумал, что такими темпами уснёт, и нехотя открыл их. Он снова сел, оглядел комнату. Без вещей Пэй Мина она выглядела неполноценно и крайне странно — одна сторона совершенно пустая и мрачная, а другая похожа на переполненную мастерскую. Перемещать вещи на чужую часть комнаты Хуа Чэн не торопился. Всё равно через неделю-две придётся всё возвращать, как было. Парень медленно встал, прошёлся по комнате, выглянул в окно, покурил, пока есть возможность. Может, прогуляться? Нет, на улице так холодно, что не хочется даже думать о выходе из тепла. Он решил сесть за холст. Портрет Се Ляня он пишет уже третий месяц, но так и не может понять, чего ему недостаёт. Конечно, при взгляде на картину было сразу понятно, кто изображён. Но ведь его гэгэ — не просто изображение. Он — произведение искусства. Но, сколько бы Хуа Чэн ни бился над портретом, он всё не мог ухватить самого важного. Что-то, что он заметил ещё при первой их встрече в начале года. Что-то, что выделяло его на фоне остальных. Каждый раз, когда Хуа Чэну выпадала возможность разглядеть любимого ближе, он отмечал его спокойствие, тепло, исходящее из всего его существа, неземное, но ощутимое почти на физическом уровне. Но было что-то ещё. Задумчивость? Сосредоточенность? Отрешённость? Нет, ни одно из этих слов не подходило. Что же? Что же? Хуа Чэн пялился на холст, пока не начало темнеть. Комната, которая и раньше была серой из-за облачных дней, медленно, но верно погружалась во мрак. Вместе со светом от Хуа Чэна отдалялось и чувство, которое он никак не мог ухватить. Казалось, стоит только протянуть руку — и он поймёт, и гэгэ станет для него абсолютно понятен. Но только его пальцы коснулись разгадки, и она выскользнула из хватки, как порыв ветра. Умчалась куда-то далеко, забрав с собой ответы. Стало совсем темно, а Хуа Чэн всё сидел у портрета, не находя сил встать и включить свет. Его разум бродил по воспоминаниям о дорогом человеке в поисках ответов, но натыкался лишь на вопросы. Что он вообще знает о Се Ляне? Его интересы, что ему нравится и не нравится, какие у него цели, мечты. Чему он радуется, что его расстраивает, что вызывает волнение. Но он почти ничего не знает о его прошлом. Лишь раз гэгэ поделился с ним его частичкой. Там, на крыше, Хуа Чэн встретил свой самый светлый день, несмотря на то что улица быстро погружалась во мрак. Тогда он впервые увидел другую сторону возлюбленного. Не идеального студента, а бунтарского подростка, который постоянно попадал во всякие передряги. Тогда Хуа Чэну впервые пришла в голову мысль: «А сколько же всего ещё я о нём не знаю?» Ни о детстве, ни о родителях. А самое главное — что же с ним случилось в прошлом. Почему он так сторонился прикосновений в начале знакомства? В чём причина ночных звонков на грани слёз? Почему его друзья напрягаются каждый раз, когда видят их вместе? Почему Се Лянь мог вздрогнуть от малейшего движения, и что же — что же? — всё-таки за «неприятный опыт отношений», как выразился гэгэ, он испытал? «Тебе не понравится то, что ты увидишь» — сказал гэгэ, когда они начали встречаться. Что же он так боится ему показать? Что же… Телефонный звонок прервал его мысли. Хуа Чэн посмотрел на время. Десять вечера. Он совсем забыл о времени! Вскочив с места и вновь приложив портрет к стене, он включил свет, жмурясь от яркости лампочки, и наконец ответил. — Гэгэ. — произнёс он с улыбкой, садясь за стол и пытаясь поставить телефон так, чтобы он не грохнулся в самый неподходящий момент. — Саньлан, ты что, спал? — юноша в домашней одежде на другой стороне экрана тихо посмеялся. Хуа Чэн невольно засмотрелся на него. Он сидел на полу, как всегда во всём белом, и на его коленях покоилась аккуратно завёрнутая коробочка. — Да нет. — ответил Хуа Чэн, потирая глаза. Просто задумался. — О чём? — О тебе. — он игриво подмигнул. — Саньлан! — с той стороны трубки раздался смех. — А если серьёзно? — Я правда думал о тебе! — возразил Саньлан. — Льстец. Но ладно, ты готов открыть свой подарок? — Всегда готов. — улыбнулся Хуа Чэн, пододвигая поближе к себе коробку. — Ты хочешь по-отдельности или одновременно? — Хочу сначала увидеть твою реакцию. — Се Лянь оперся локтём на колено и подпёр щёку, готовясь наблюдать за тем, как его парень открывает подарок. — Как скажешь. Саньлан разорвал упаковку. Он какое-то время тянул время, не открывая коробку и вынуждая Се Ляня нетерпеливо поторопить его. Только тогда Хуа Чэн откинул крышку и достал то, что лежало внутри. Это была серебристая пепельница, немного пыльная, но всё ещё очень красивая. Её внешние стенки были в форме двух изогнутых лисиц с длинным хвостом, огибающим часть пепельницы, почти доходящим до мордочки другой лисы. Их лапы служили устойчивыми ножками. Хуа Чэн долгое время крутил её в руках, разглядывая. Его губы растянулись в мягкую улыбку. Кажется, он видел эту пепельницу в антикварном магазине, куда они с гэгэ ходили совсем недавно. — Тебя напомнила. — Это потрясающий подарок. — Хуа Чэн поставил пепельницу на стол и, еле оторвав от неё взгляд, посмотрел в экран, где сияла ещё более прекрасная улыбка его гэгэ. — Спасибо большое. — Рад, что тебе понравилось. Я уже начинал думать о том, чтобы и правда подарить тебе коробку гигиеничек вместо этого. — У тебя ещё есть время. — по-доброму усмехнулся Хуа Чэн. — Хитрец. — Теперь твоя очередь. Открывай. Хуа Чэн наблюдал за тем, как Се Лянь открывал своей подарок. Любовался заинтересованным выражением его лица, ловкими движениями мозолистых пальцев, тем, как на глаза спадали прядки волос. Се Лянь открыл небольшую коробочку и достал из неё две бумажки. Юноша поднёс её ближе к глазам и увидел, что это были билеты в музей оружия. Его глаза тут же загорелись, и он посмотрел в экран с яркой улыбкой. — Там же сейчас экспозиция, на которую я хотел попасть! Хуа Чэн довольно кивнул. Се Лянь однажды говорил, что ему нравится всё, что связано с оружием, особенно древним. Поэтому, когда он увидел рекламу выставки, тут же купил билеты. — Думал, мы могли бы сходить, когда ты вернёшься. — Обязательно! — закивал Се Лянь. Оба замолчали. Раньше у них не было таких долгих пауз во время телефонных разговоров. А может, они и были, но проходили незаметно. Сейчас же Хуа Чэн чувствовал себя неловко. Ему стоило что-то сказать, спросить, хоть что-то! Не мог же он пялиться на Се Ляня вечность. А тот, в свою очередь, словно бы избегал смотреть в камеру. Он долго не сводил глаз с подарка, и улыбка медленно сходила с его лица, превращаясь в задумчивость. Где-то на фоне звучали громкие голоса. Было слышно, как по квартире ходят люди, суетятся, а гэгэ продолжал сидеть один в едва освещённой комнате. Спустя долгие и мучительные минуты, тот наконец поднял голову и спросил неуверенно: — Ты ведь не сердишься на меня? — Что? — Хуа Чэн даже не понял сначала, о чём гэгэ говорит. — Ну… За тот вечер. — он крепче сжал в руках билеты, но как только понял, что ненароком мнёт их, вцепился в белые рукава, беспрерывно теребя их. — Я не сержусь, гэгэ. Как я могу на тебя сердиться? — заверил его Хуа Чэн. — Но я думаю, что… — он сделал глубокий вдох, решаясь высказать мысль, которая не давала ему покоя. — я бы хотел знать, что с тобой происходит. Ты не обязан ничего говорить! — тут же исправился он. — Но иногда мне кажется, что мы… — Хуа Чэн пытался подобрать подходящее слово. Обычно речь его лилась непрерывным потоком, но сегодня юноша чувствовал, что все его рассуждения заходят в тупик. Между ним и пониманием стояли ворота, через которые не могла пробиться мысль. И ключ от них был только у Се Ляня. — «Что мы…» — что? — раздался напряжённый голос по ту сторону экрана. — Далеко. — наконец-то выдавил Хуа Чэн. — И я не имею в виду физически. Рано или поздно ты вернёшься, я знаю. Но иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю. И я понимаю, что прошло всего несколько месяцев, и мы не можем, да и не должны знать друг о друге всё. Но, раз твои прошлые отношения так сильно на тебя влияют, они — большая часть твоей жизни. А из-за того, что я ничего об этом не знаю, у меня складывается такое ощущение, что, как бы близко я к тебе ни был, я всё ещё ужасно далеко. Как если бы это всё было во сне. Знаешь, протягиваешь руку, думаешь, что дотянешься, а пространство вдруг внезапно растягивается, и… ничего. Хуа Чэн замолчал и стыдливо посмотрел в камеру. Ему не нравилось предъявлять любимому какие-то претензии. Не нравилось вынуждать его на откровенности. Но при этом чувство, что он не знает чего-то, о чём должен знать, с каждым днём отягощало его всё больше и больше. Если до отношений это было всего лишь замешательство, чем теснее становилась их связь, тем тревожнее было чувство. И в тот злосчастный вечер Хуа Чэн понял, что оно было небезосновательным. А теперь он попросту не знал, куда себя деть, что думать, как себя вести. Не могли же они просто притвориться, что ничего не было. Слишком страшными были слова «ты сделал мне больно». Се Лянь молчал. Долго. Он потёр запястья. Хуа Чэн давно не замечал за ним этой привычки — с тех пор, как они начали встречаться. И вот опять. Се Лянь тяжело вздохнул и потёр глаза. — Я не знаю, Саньлан. — сказал он негромко. — Это тяжело. Я ненавижу вспоминать об этом. Пытаюсь забыть, но все как будто решили мне напомнить. И Фэн Синь, и Му Цин, и ты, даже родители! Хотя они не знают, что именно произошло, но из-за этого я брал академ, так что отец был не рад. И, конечно, он не устаёт напоминать об этом при каждой встрече! — к концу фразы он говорил почти со злостью, но после глубокого вдоха продолжил так же спокойно, как начал. — Я надеялся, что забуду, как только почувствую себя спокойно с тобой. Точнее… мне всегда было с тобой хорошо. Но я просто не могу не вспоминать о… том, что случилось… — заметив растерянный взгляд Саньлана, он тяжело вздохнул и откинулся к стене. — Боже, ну почему это так сложно? — Ты не обязан рассказывать. — произнёс Хуа Чэн после недолгой паузы. — Но мне будет легче помочь тебе, если я буду знать, что происходит. Ты можешь рассказать потом, если будешь готов. Можешь вообще не рассказывать. — Но тебе же тяжело. — Тяжело. Но не более, чем тебе. — Хуа Чэн мягко улыбнулся. — Рано или поздно мы обязательно со всем справимся, хорошо? Се Лянь тихонько кивнул. Он сдавленно улыбнулся и с нежностью посмотрел на своего Саньлана через экран. — Спасибо. Хуа Чэн просто махнул рукой со словами «Да это пустяки». Снова стало тихо, но на этот раз не так тягосно, хотя неприятный осадок всё ещё остался. Как же Хуа Чэну было противно расстраивать гэгэ. Но ему было просто необходимо поделиться своими переживаниями. Иначе стало бы хуже. Хотя, кто знает, не станет ли хуже сейчас? — А ты… — начал он неуверенно. — Пробовал ходить к психологу? — Если честно, нет. — Се Лянь весь как-то сжался, снова отвёл взгляд, смотря в дальний угол комнаты. — После того, как… это случилось, мне казалось, я вообще больше ничего не могу. Потом мне стало ужасно стыдно. Я же сам виноват в своих проблемах. — Хуа Чэн хотел было начать спорить, но Се Лянь не дал ему сказать и слова. — А потом мне стало немного легче, и я думал, что всё прекратилось. Я тогда вернулся к родителям на какое-то время. Ну а когда вернулся сюда… мне снова стало плохо. Но… не знаю… как-то страшно думать о том, что придётся говорить о чём-то таком с незнакомым человеком. — он горько усмехнулся. — То же мне, «психолог». — улыбка снова сошла с его лица. — И как я буду лечить людей, когда сам больной на голову? — Гэгэ, не говори так. — сказал Хуа Чэн. — Ещё не всё кончено. Я понимаю, что бы с тобой не произошло тогда, тебе было очень больно. И тебе всё ещё плохо. Но ведь всё может измениться, даже если сейчас так не кажется. — Ты так уверен, что мне станет лучше? — Нет. — он покачал головой. — Не уверен. Ни о чём нельзя утверждать с полной уверенностью. Но я надеюсь на это. Тебе просто нужно дать себе шанс. Как бы тяжело ни было. Не попробуешь — не узнаешь, верно? — Ты слишком добрый. — пробормотал Се Лянь. И снова он потёр запястья. — Мне надо подумать над всем этим. Хуа Чэн коротко кивнул. Было тяжело видеть гэгэ таким встревоженным и опечаленным. Но вместе с тем в душе теплился лучик надежды. И Хуа Чэн был уверен, что Се Лянь чувствует то же самое. — Прости, что нагрузил под Новый год. — прервал он очередное затянувшееся молчание. — Да ничего, это же я начал. Внезапно по ту сторону экрана раздался громкий женский голос, зовущий Се Ляня. Тот вскинул голову и виновато посмотрел на телефон, беря его в руки. — Мне пора. — Так быстро время пролетело. — тихо сказал Хуа Чэн. — Повеселись там. — Да уж постараюсь. — ответил Се Лянь со смешком. Теперь его голос звучал почти бодро. — С наступающим. — И тебя, гэгэ. Я тебя люблю. — И я тебя люблю. Спишемся. Связь завершилась. Хуа Чэн отложил телефон, откидываясь на спинку стула. Он долгое время сверлил взглядом потолок, после чего устало закрыл глаза. Просидев так, не зная сколько, он встал, оделся, надел повязку на глаз, накинул пальто и вышел на улицу. Ему нужно было освежить голову. Воздух, как и ожидалось, был холодным, почти ледяным. Пришлось застегнуться. На ярких улицах, освещенных красно-золотым, было оживлённо. Люди парами, группами и семьями гуляли в радостном предвкушении чего-то нового, прекрасного, возвышенного, намного лучшего, нежели в прошлом году. Хуа Чэн неспешно бродил в полном одиночестве. Он смотрел на фонари, гирлянды, тёмное небо, на котором не было видно звёзд, ряды жилых домов, магазинов и ларьков. Смотрел на людей, на пар, вырывающийся изо рта при каждом тяжёлом выдохе. Стало тоскливо. Хуа Чэн бы зашёл к Хэ Сюаню, да он празднует с Цинсюань и её семьёй. Семья… Вспомнился отец, мачеха, братья. С ними даже самый прекрасный день превращался в бесформенную серую массу, а уж о Новом годе и говорить нечего. Юноша постарался скорее отогнать от себя ещё более мрачные мысли. Вместо этого в памяти всплыли скромные, но такие родные и тёплые праздники с родной матерью. Была бы она ещё здесь, ему было бы не так одиноко. Она бы поняла смятение его души. И одна мысль о том, что любимая родительница была бы на его стороне, грела его, и зимний мороз стал не так страшен. Хуа Чэн волновался за гэгэ. Был расстроен, что пришлось обсуждать такую тяжёлую тему, тем более по телефону. Сердился на друзей Се Ляня за то, что те, в отличие от Саньлана, всё знали. Но при этом ему стало намного легче. Он всё ещё стоял перед закрытыми воротами, смотрел на свою любовь через витиеватое сплетение чугунных узоров, но теперь в руках гэгэ действительно был ключ. Саньлан его видел, мог бы даже протянуть руку и коснуться его, но хотел, чтобы Се Лянь открыл дорогу в его сердце и душу сам. Не потому, что Хуа Чэн его заставил, а потому что гэгэ так захотел и был к этому готов. Потому что доверяет ему. Потому что готов попросить о помощи. И Хуа Чэн был готов терпеливо ждать, когда ворота откроются, хоть несколько сотен лет.