Небо в груди

      С утра Ло Бинхэ чувствует себя самым счастливым человеком на свете.       У него первой парой естествознание, и на перемене, после того как все расходятся, они с Шэнь Цинцю — теперь он знает, что это именно Шэнь Юань — договариваются вместе пойти в музей естественной истории в Сяньчэне. Вернее, по большей части, договаривается Ло Бинхэ. А Шэнь Цинцю смотрит на него почти равнодушно и соглашается только после долгих уговоров.       Почти — потому что теперь Ло Бинхэ понимает, что Шэнь-лаоши — это муха-журчалка, очень хорошо изображающая осу.       — Для студента факультета иностранных языков ты проявляешь поразительно сильное рвение к биологии, — замечает Шэнь Цинцю.       — Это плохо, Шэнь-лаоши? — с улыбкой спрашивает Ло Бинхэ.       — Нет. Просто… интересно.       Ло Бинхэ не уточняет, что, вообще-то, просто хочет провести время в обществе Шэнь Цинцю, а остальное — лишь подходящий предлог. Хотя, узнай остальные, что именно он предложил самому ненавистному преподавателю в университете, стопроцентно посчитали бы сумасшедшим. Для других студентов это, наверное, на одном уровне с тем, чтобы перейти дорогу Алому бедствию. Живыми после такого не остаются.       Что ж.       Ло Бинхэ останется.       После той новогодней ночи он чувствует себя посвящённым в особую тайну. Шэнь Цинцю не только не прогнал его — хотя, честно говоря, Ло Бинхэ, приходя под дверь уже после комендантского часа в общежитии, и рассчитывал, что его не выпроводят обратно на холод в такой поздний час — но и открылся перед ним. Рассказал правду о том, кто он. И больше никто, никто не знает — кроме Шан Цинхуа и, как сказал Шэнь Цинцю чуть позже, Юэ Цинъюаня.       Довольно странно, но в то же время занимательно наблюдать за тем, как под маской того самого Шэнь-лаоши, которым, видимо, был его брат, проступают другие черты. Он мягче. Он умеет улыбаться, хоть эта улыбка и получается почему-то очень хрупкой и ломкой. Он умеет говорить тепло и спокойно, без вечного ледяного яда в голосе. Он смотрит устало, расслабляет плечи и откидывается на спинку стула или кресла, позволяя себе мять рубашку и быть неидеальным.       У Ло Бинхэ немножечко ломается мир, когда приходит осознание: человек, которого он знал всё время — на самом деле придуманный и тщательно сконструированный образ, нечто, что каждый раз после пар сбрасывается, как одежда, обнажая другую, настоящую душу, запертую в непредназначенном для неё теле. Что идеала не существует, даже если внешне он есть. Что непоколебимый стержень хрупок и порой готов сломаться, а невозмутимость в любой ситуации даётся очень тяжело.       Но в то же время Шэнь-лаоши становится в его глазах таким… человечным. Из-за того, что у него тоже есть слабости. Наверное, и у его брата были — как и у всех людей, абсолютно у всех — только про них никому не представилось чести узнать.       Ло Бинхэ видит. Видит, когда всем остальным доступен только образ холодного, саркастичного преподавателя, который сдирает со студентов по несколько шкур за раз, не имеет любимчиков и не даёт поблажек. И поразительно — но на людях Шэнь Цинцю держит свою маску настолько безупречно, что Ло Бинхэ эта разница периодически начинает немного пугать. Как будто в одном человеке живут сразу два.       Он теперь забегает к Шэнь Цинцю после пар. Домой больше не является, потому что это было максимально неловко для них обоих (ещё более неловко оказалось только узнавать окольными путями его адрес), но в кабинете и лаборантской появляется с завидной регулярностью.       Вливать ци — во-первых, ведь подобная процедура способна помочь Шэнь Цинцю дольше обходиться без приступов. Ло Бинхэ каким-то пятым, шестым, седьмым чувством догадывается, что тот что-то недоговаривает, и на самом деле проблемы с этим телом серьёзнее, чем получается на словах. Ведь Шан Цинхуа говорил про очаг гниения. Когда гниёт тот, кто ещё жив — это же совсем ненормально, правда? Ло Бинхэ беспокоится до свербящего чувства к груди, и он обязан помогать хоть чем-то.       Просто пообщаться на разные темы — во-вторых. С Шэнь Цинцю и раньше было нормально, но сейчас, когда он открывает свою настоящую личность — по-настоящему комфортно. Ло Бинхэ даже не чувствует разницы в возрасте в… десять лет? Вроде бы, Шэнь Цинцю сейчас двадцать девять. Где-то в голове Ло Бинхэ вполне укладывается, что его можно воспринимать, как старшего товарища, и эта позиция имеет право на жизнь.       И будет иметь, когда Шэнь Цинцю вернёт своё настоящее тело.       Если он думает, что Ло Бинхэ после этого перехочет с ним общаться, Ло Бинхэ его переубедит.       Идут куда-то вдвоём они, однако, впервые. Ло Бинхэ вообще не помнит, чтобы он куда-то с кем-то ходил, кроме как с группой одноклассников на школьные экскурсии. И то, в большинстве случаев удавалось отговориться, потому что для поездок на дальние расстояния необходимо было согласие родителей, а родители Ло Бинхэ… не то чтобы существовали. Фактически. Если не принимать во внимание отчима, выгнавшего его на улицу и явно не собиравшегося ничего никуда писать.       В музее естественной истории он тоже никогда не был, хоть и собирался, потому что в слишком насыщенном первом семестре попросту не оказалось возможности туда сходить. Теперь же, когда Ло Бинхэ запомнили преподаватели, по словам Не Хуайсана, должно стать чуть легче, так что он позволил себе заиметь немного свободного времени. И потратить его так, как считает нужным.       Шэнь Цинцю уславливается встретиться у остановки недалеко от «взлётки». Ло Бинхэ приходит минута в минуту, чтобы и не заставлять его ждать, и не заставлять думать, будто ждал сам. На Шэнь Цинцю знакомое тёмно-зелёное пальто, аккуратно повязанный шейный платок — и снова маска ледяного безразличия. Но было бы странно, если бы в общественном месте он вдруг вёл себя естественно. Ло Бинхэ уже привычно.       Сегодня довольно тепло, так что он упрашивает Шэнь Цинцю пройтись пешком — до музея около километра, сначала по улицам, потом сквозь небольшой парк недалеко от университета. Ло Бинхэ изучал по картам. Каким чудом Шэнь Цинцю на это всё согласился, он до сих пор думает с изумлением и гордостью за себя одновременно. Ведь в его образ, холодный и неприступный, совершенно не вписывается проведение персональных экскурсий для некоторых студентов факультета иностранных языков.       — Ты выглядишь подозрительно довольным, — тихо замечает Шэнь Цинцю, не поворачивая головы и соединяя широкие рукава пальто на уровне груди, чтобы спрятать ладони — он так же делал с курткой на практике.       — Потому что вы согласились пойти, — кивает Ло Бинхэ.       Шэнь Цинцю сощуривается и приподнимает едва заметно уголки губ, сочетая поразительным образом и собственные черты, и черты маски, которую носит. Улыбка тут же исчезает, будто её стёр мимолётный лёгкий порыв ветра, но Ло Бинхэ успевает запомнить.       Волосы Шэнь Цинцю сегодня вместо хвоста убраны в сложный пучок, заколотый двумя шпильками, только две тонкие пряди, выпущенные у висков, спадают немного на лицо и покачиваются от движения и от слабого ветра. Почему-то это тоже делает черты немного мягче обычного. Шаги Шэнь Цинцю медленные и плавные, так что Ло Бинхэ легко подстраивается под них, ощущая себя каким-то невесомым.       Вообще-то, ему машинально хочется идти чуть быстрее, потому что он немного выше и к тому же привык торопиться, но… Похоже, сегодня прогулочный темп. На фоне Шэнь Цинцю ему довольно неловко за собственные растрёпанные волосы, которые не укладываются из-за того, что не прямые, и за простенькую чёрную куртку. Но он старается не думать о чём-то подобном.       Не время портить себе настроение и быть мрачным грозовым облаком.       Ло Бинхэ никогда прежде не был в городском парке. Как-то не пришлось. Узкая, вымощенная серовато-коричневой плиткой тропинка идёт не ровно насквозь, а немного петляет между деревьев, и иногда по бокам от неё стоят резные скамейки. Наверное, когда появляется листва, здесь красивее. И больше людей. Сейчас, когда ещё даже не распустились почки, парк кажется голым и безлюдным. И очень тихим. Только размокшая грязь хлюпает под обувью, и подошвы стучат о плитку.       Они с Шэнь Цинцю здесь практически одни. Ло Бинхэ глубоко вдыхает прохладный влажный воздух и озирается по сторонам, пытаясь уловить хоть что-то интересное, кроме голых стволов и ветвей. Его внимание привлекает ярко-красное пятно — и, приглядевшись, он с удивлением распознаёт в нём настоящую телефонную будку. Ему казалось, что стационарные телефоны давно пропали. Но нет — какой-то человек даже выходит из этой будки. Ло Бинхэ, впрочем, не акцентирует внимания. Он не очень любит рассматривать людей.       — Шэнь-лаоши, — окликает Ло Бинхэ. Дожидается, пока Шэнь Цинцю повернёт голову. — А что вы будете говорить, если вас спросят, почему вдруг вы меня в музей водили? Это ведь, ну… не в «вашем» стиле.       — Скажу, что это было твоим наказанием, — отзывается Шэнь Цинцю, дёрнув плечом. — Так что будь чуть менее довольным.       Подавив смешок, Ло Бинхэ коротко хмыкает в ответ. Думает на мгновение о том, что, увидь их кто-нибудь из университетских, наказание было бы последним, о чём они подумали. Но Шэнь Цинцю умеет убеждать. Очень хорошо умеет. И Ло Бинхэ даже не думает подчиняться. Произносит: «Да, Шэнь-лаоши», — и широко улыбается. Позади слышится негромкий звук чьих-то шагов. Наверное, того человека, который выходил из телефонной будки.       Вряд ли он стоит того, чтобы обращать на него внима…       — А ну-ка стой! — раздаётся выкрик. — Шэнь-лаоши?!       Ло Бинхэ останавливается и оборачивается — пытается обернуться — но Шэнь Цинцю делает это раньше. Его глаза испуганно расширяются, это отчётливо заметно боковым зрением. Всего секунда — он быстрым жестом задвигает Ло Бинхэ, ещё даже не успевшего ничего понять, себе за спину. И закрывает собой.       Что случилось?..       Перед ними стоит человек в порванной тёмно-красной куртке с зачёсанными назад грязными волосами, наполовину крашеными, светлыми, почти белыми, наполовину тёмными из-за отросших корней. Он бросает на землю какой-то талисман, и Ло Бинхэ чувствует, как вокруг них вздыбилась тёмная ци. Неровным кругом, отсекая от всего остального пространства, ударяя по меридианам, по всему телу, до резкой боли в висках.       — Ты!.. — выпаливает человек, пальцем указывая на Шэнь Цинцю.       — Бин Гэ, — медленно, ровным тоном выговаривает тот. — Ты столько времени прятался с помощью таких же талисманов отведения внимания?       Человек насмешливо, рвано фыркает и делает шаг вперёд. Ло Бинхэ, стоя позади, чувствует, как Шэнь Цинцю колотит дрожью, как сотрясаются его плечи — только чувствует, но не видит. Внешне тот остаётся абсолютно спокойным, даже лицо всё такое же невозмутимое, а рука, которой он загораживает застывшего Ло Бинхэ — такая же твёрдая, как и всегда.       Бин Гэ.       Это ведь имя человека, который похитил его!       Почему он вдруг явился сюда?       — Узнал, значит. Ты… — смех, режущий, безумный, — ты, значит, просто ускользнул и спрятался в другом теле. Оно твоему брату принадлежало, да? И ты его… Ха, боги, как в твоём стиле. Только как ты это в университете объяснил, а, Шэнь Цзю?       Ло Бинхэ вздрагивает, когда слышит другое имя. Тёмная ци, вздымающаяся кругом языками пламени, давит на виски, мутит сознание, даже перед глазами всё так и норовит уплыть. Какой-то человек проходит мимо, даже не обратив на них внимания. Ло Бинхэ не может как следует сосредоточиться, чтобы прогнать по меридианам светлую ци из ядра. И не может сообразить, мысли путаются.       Этот Бин Гэ не понимает, кого похищал?       — Никак, — сухо отзывается Шэнь Цинцю.       — Да правда, что ли? — язвительно интересуется Бин Гэ. — И никто никаких вопросов не задавал?       — Не задавал. — Он вскидывает такой взгляд, что Ло Бинхэ, если бы не чувствовал отчётливо его дрожь, никогда в жизни не поверил бы, что этот человек боится. — Бин Гэ, ты изначально выбрал не того из нас. Тело, которое ты забрал — это тело Шэнь Юаня. Моё настоящее тело.       Бин Гэ застывает, осознание сказанной фразы очень-очень медленно проступает на его лице. Шэнь Цинцю едва заметно морщится, едва заметно покачивается, тут же восстанавливая равновесие — неужели тёмная ци влияет и на него? А если случится приступ? Ло Бинхэ сумеет среагировать вовремя, сумеет помочь прежде, чем Бин Гэ успеет воспользоваться моментом и навредить? От этой мысли пульс начинает стучать в висках слишком громко, чтобы одновременно с ним можно было думать.       — Чего? — выпаливает Бин Гэ, снова делая шаг к ним. Шэнь Цинцю в ответ отступает на этот же шаг назад, вынуждая Ло Бинхэ быстро сделать то же самое. — Не неси чушь! Ты называл себя как положено! И ты выглядел…       — Выглядел как тот из близнецов, который не изменял свою внешность. Ведь так? — холодно произносит Шэнь Цинцю. — Мне казалось, ты хотел подружиться с братом, но я прекрасно понимал, что он никогда не согласится. И притворялся им. Хотел сделать тебе приятное, потому что ты казался хорошим человеком. Откуда мне было знать…       — Но ты ничего не сказал, даже когда я раскрыл себя!       — Если ты забыл, я не мог говорить, — отчеканивает Шэнь Цинцю. — А даже если бы и мог… ты правда думаешь, что я подставил бы под удар брата? Я решил притворяться до конца, чтобы ты оставил его в покое.       — Какие высокие отношения! — фыркает Бин Гэ. — Ты ещё скажи, что он сам тебе своё тело пожертвовал, ага.       — Так и есть, — кивает Шэнь Цинцю. — Ты пытаешься вернуть душу человека, который уже давно мёртв.       В голове Ло Бинхэ, разрываемой нарастающей пульсацией и болью, сплошная каша. Он не знает истории до конца, только общие детали. И сейчас всё выглядит так, будто Бин Гэ всегда был искренне уверен, что имеет дело с Шэнь Цинцю-старшим, а не с его братом. Как странно. Почему?       Он ведь… да, точно, Не Хуайсан говорил. Шэнь Цзю поймал Бин Гэ на попытке дать взятку и позаботился о том, чтобы его посадили в тюрьму. Так выходит… из-за пластической операции и этой истории с «хотел подружиться» Бин Гэ перепутал братьев? И хотел… Что он мог хотеть? Издеваться? Пытать? Убить? Тело Шэнь Юаня, его настоящее тело… всё ещё в порядке? Хоть бы оно было в порядке.       Ло Бинхэ едва подавляет желание опуститься на колени, не выдерживая боли, и с трудом, со скрипом всё-таки заставляет ци двигаться по меридианам. Это трудно, слишком трудно, она будто превратилась в замороженное масло. Бин Гэ выглядит так, словно его ударили. С размаху влепили пощёчину. А потом лицо его искажается от гнева:       — Что?! Эта сволочь… он мало после проклятья выжил, мало мне в руки не попался, так ещё и сдох сам?! По своей воле?! Он должен был страдать! Должен был умолять о смерти передо мной, чтобы я его убил — но не сразу, не-е-ет, он не заслужил сразу! А он просто… сам? Придумал и сдох?!       — Когда вновь вознесу благовония, чтобы помянуть его душу, обязательно передам, что он разочаровал тебя, — неимоверно спокойно отзывается Шэнь Цинцю.       — Но он ведь говорил… он говорил, что это тот, кто мне нужен! — порывисто выпаливает Бин Гэ, отворачиваясь — разговаривая с пустотой, с воздухом, а не с Шэнь Цинцю. Дёргает рукава куртки, резко, нервно, почти делая по краям новые дыры. — Он дал мне яд, дал дом, он обещал, что… Он обманул меня!       — Кто «он»? — спрашивает Шэнь Цинцю, хмурясь.       — Чэнчжэнь! — выплёвывает Бин Гэ. — Ха, он ведь… он даже не явился, когда дом сгорел. Я связаться с ним не могу! Все меня обманули! Все!       Бин Гэ делает к ним несколько стремительных шагов, застывая всего в метре напротив, и на этот раз Шэнь Цинцю, шатнувшись, отступает всего на один назад. Его дрожь усиливается, теперь её даже видно — то, как мелко-мелко сотрясается всё ещё вытянутая рука. Ло Бинхэ пытается дёрнуться вперёд — защитить, помешать, несмотря на головную боль и едва-едва текущую ци — но Шэнь Цинцю останавливает его тихим «не нужно, это опасно».       Ло Бинхэ повинуется, замирает снова за чужой спиной, хотя ему катастрофически страшно видеть и чувствовать, как колотит Шэнь Цинцю. Этот человек на его памяти никогда ничего не боялся. Никогда ничего. Однако сейчас, стоя перед Бин Гэ, он пытается казаться невозмутимым, но всё равно не может до конца скрыть собственную реакцию.       Это значит, что бояться стоит?       Скользнув взглядом по Ло Бинхэ, по руке Шэнь Цинцю, Бин Гэ вдруг утробно смеётся. Этот звук пробирает до костей. Он безумец. Просто безумец. Нужно что-то сделать, иначе он даже может не оставить их в живых — эта мысль заставляет все внутренности Ло Бинхэ покрыться изморозью, съёжиться, скрутиться в тугой беспорядочный ком — но что? Как остановить сумасшедшего, если не знаешь, что он сделает, а ци не подчиняется?       И почему сам Шэнь Цинцю не пытается? Ему уже плохо?       — Да, ты и правда не он, — произносит Бин Гэ. — Эта сволочь никогда не стала бы никого защищать.       — И что ты со мной сделаешь, узнав эту информацию? — спрашивает Шэнь Цинцю. Впервые за всё время дрожь проникает в его голос.       — Что сделаю? — ядовитая усмешка. — Ты когда-нибудь слышал про кровную месть? Твой братец меня кинул. Дважды. Значит, теперь за него расплатишься ты. Сначала я расправлюсь с этим твоим телом… а потом с тем, которое спрятал. Обещаю… ты умрёшь быстро. Ты же сам ничего мне не сделал. В отличие от него, правда?       Он тянется куда-то за пазуху.       Ло Бинхэ даже не успевает сообразить, что творит.       От резкого рывка, которым он проталкивает ци к пальцам — не светлую, почему-то не её — голова взрывается болью, перед глазами всплёскивает тьма, густая, как смола. Он целится в руку Бин Гэ. Вроде бы в руку. И попадает — куда-то точно попадает, потому что слышит звук удара и яростное шипение. Его качает в сторону, он заваливается. Ноги не держат, земли больше нет, она исчезает, ускользает в сторону, расколовшаяся и развалившаяся на части.       Его подхватывают чьи-то ладони. Мелко дрожащие ладони.       Горький травяной запах — знакомый, слишком знакомый — немного прочищает мозги. Когда перед глазами светлеет, Ло Бинхэ видит, как Шэнь Цинцю поддерживает его, не давая упасть. А Бин Гэ рычит от боли, держась за предплечье. За разорванный рукав куртки. И сквозь его пальцы сочится красное. Значит, попал. Туда, куда и хотел попасть. Ло Бинхэ прерывисто выдыхает и жадно втягивает влажный воздух, почти чувствуя какую-то ненормальную, застилающую разум гордость.       Но не чувствуя сил сорваться и бежать. Не чувствуя сил потащить за собой Шэнь Цинцю. Что он за идиот такой, что даже не может никого защитить?..       А Бин Гэ вскидывает на них волчий взгляд. Взгляд хищника, упустившего первый раз добычу и увидевшего её снова.       — Маленький поганец, — сплёвывает он.       И всё-таки выхватывает нож, за которым тянулся. Ло Бинхэ от ужаса прирастает к месту, застывает, не в силах пошевелить ни единым мускулом, как тогда, перед гудяо. Бин Гэ летит на него, а Ло Бинхэ видит каждое его движение настолько отчётливо, словно перед ним включили замедленную в тысячу раз киноленту. Он даже не может зажмуриться. Он смотрит, смотрит, смотрит — мгновение, одно, второе…       Шэнь Цинцю заслоняет его собой.       Снова.       Звук удара. Его вытянутая ладонь впечатывается точно в грудь Бин Гэ. Заставляет того сдавленно захрипеть, пошатнуться… и упасть с закатившимися глазами. Нож выпадает из руки, со звоном ударяется о плитку. Ло Бинхэ, с трудом борясь с головокружением и частящим в висках пульсом, с трудом удерживаясь на ногах, смотрит на Шэнь Цинцю, спасшего его уже дважды, на человека, чья спина едва заметно сгорбилась после такой стремительной атаки… и ликует. Несколько секунд.       Пока не видит на ноже кровь.       Пока Шэнь Цинцю медленно-медленно не прижимает пальцы к разорванному пальто на груди и не поднимает их снова на уровень глаз, испачканные красным. Не усмехается коротко и рвано, словно увидел что-то забавное. Не оседает вдруг на колени одним резким ломаным движением.       — Шэнь-лаоши! — вскрикивает Ло Бинхэ, бросаясь к нему.       — Т-ш-ш-ш, — сипит Шэнь Цинцю, хватая ртом воздух. Он тяжело приваливается к Ло Бинхэ, а пальцами вцепляется в его руку — они холодные, катастрофически холодные и в крови. — Нож был… пропитан тёмной ци. И попал… в сердце. Я чувствую… я умру через несколько минут, никто даже… не успеет приехать.       — Я могу вылечить! — выпаливает Ло Бинхэ. — Просто скажите, как!       Шэнь Цинцю резко, сдавленно стонет, сжимая зубы. Его лицо бледное, почти белое, как снег, как бумага, а губы стремительно синеют. Он дышит и никак не может вдохнуть, сжимает руку Ло Бинхэ настолько сильно, что впивается до боли ногтями в кожу, смотрит безумным, затуманенным взглядом, в котором плещется всепоглощающий ужас. А по пальто расползается тёмное пятно, пропитывает зелёную ткань, превращая её в грязно-бурую.       Ло Бинхэ развязывает шейный платок, расстёгивает верхние пуговицы пальто, глупо надеясь, что хотя бы так будет легче — но легче не становится. Шэнь Цинцю задыхается, на шее сильно-сильно набухают вены, на лбу отчётливо выступает испарина. Это страшно. Страшно-страшно-страшно, и Ло Бинхэ совершенно беспомощен, сам погружённый в туман и головную боль, накатывающую волнами, с пульсирующими, опалёнными меридианами.       Его трясёт — Шэнь Цинцю трясёт тоже, короткими обрывочными судорогами, руки ледяные, и Ло Бинхэ почти не слышит пульса, когда прижимает пальцы к запястью. Он с трудом подавляет порыв хотя бы зажать рану на груди. Бесполезно. Ло Бинхэ слышал, что такое тампонада сердца. Он ничего с ней не сделает. Он даже если сейчас в скорую позвонит, они и правда не приедут вовремя.       Шэнь Цинцю умирает прямо на его руках, а Ло Бинхэ просто смотрит, потому что больше ничего не может.       — Даже… не пытайся, — выдавливает Шэнь Цинцю. Его глаза закатываются, закрываются, он едва произносит слова. — Всё… в порядке. Разорви его амулет, пусть кто-то… вызовет полицию. Просто найдите тело. Оно… ещё живо. Он сам говорил… не убил.       Договорив последнюю фразу, он обмякает, наваливается сильнее, придавливая весом. Закрывает глаза. Расцепляет белые-белые пальцы — ладонь слабо соскальзывает вниз и падает, стукаясь костяшками о плитку. У Ло Бинхэ сердце выстреливает автоматной очередью, в животе расползается режущими кристаллами лёд.       — Шэнь-лаоши? Шэнь-лаоши!       Крики Ло Бинхэ разбиваются вдребезги. Он не трясёт Шэнь Цинцю за плечи, потому что боится сделать хуже. Хотя куда ещё хуже. Дрожь прекращается, дыхание становится тише, почти не растворяясь в воздухе паром, и он прекрасно понимает — это не хорошо, это плохо, это очень плохо. Ло Бинхэ ощущает себя никчёмной, ни на что не способной песчинкой, подхваченной исступлёнными, дикими волнами океана.       Он почти не видит и не слышит ничего вне собственного тела. Только ополоумевший пульс. Тьма вокруг него, внутри него, внутри Шэнь Цинцю, который даже больше не задыхается — он просто лежит наполовину в руках Ло Бинхэ, наполовину на его коленях, смертельно бледный, с синевой на лице, со вздувшимися на шее венами и холодным липким потом, с ползущими по коже чёрными линиями, будто наполняясь гнилью изнутри. Его пульс угасает. Его жизнь исчезает, стремительно утекая мимо Ло Бинхэ.       Боги, нет.       Нетнетнетнетнет.       Шэнь Цинцю не умер. Его душа не принадлежала этому телу. Он муха. Муха-журчалка. А Бин Гэ убил осу.       Чудовищным усилием воли Ло Бинхэ заставляет себя осторожно переложить Шэнь Цинцю — нет, не Шэнь Цинцю, уже не Шэнь Цинцю, всего лишь его оболочку — на плитку. Не на землю, только не на землю, она холодная и мокрая, склизкая от грязи. Запах крови заполняет ноздри, провоцируя тошноту. Ло Бинхэ заставляет себя подняться, почти проползти к впечатанному в лужу амулету и дёрнуть за один его край, разрывая пополам.       Кружившая вокруг тёмная ци мгновенно оседает на землю, как пыль, прибитая дождём. Жгучий океан, отхлынув от тела, от переполненных меридианов, оставляет только отупляющую слабость и пульсацию в голове. Тут же слышится крик. Потом ещё один, почти визг, бьющий по ушам. Ло Бинхэ, застывший на четвереньках, с трудом борющийся с кислым рвотным позывом, воспринимает его как сквозь вату.       — Пожалуйста, вызовите полицию, — бормочет он, слепо глядя перед собой и ничего не видя. — Пожалуйста.       Он вынуждает собственный разум думать, что это всего лишь тело. Что Шэнь Цинцю жив. Что его душа переместилась туда, куда должна была — надо только найти, отыскать, ничего больше. Вынуждает себя сесть прямо на землю. Штаны мгновенно промокают, ногам и заднице холодно, но Ло Бинхэ и так уже давно колотит дрожью, у него и так внутри концентрированный лёд. Он просто не замечает.       Проходит маленькая вечность, тягучая, как клей. Ло Бинхэ смотрит на тело в крови, будто тающее, рассыпающееся прямо на глазах, только на него, даже не на бессознательного Бин Гэ рядом, не на людей, суетящихся вокруг, что-то постоянно спрашивающих у него и порывающихся коснуться. Он с трудом остаётся в сознании, ощущая только слабость и пустоту. В какой-то момент его дёргают за плечо особенно сильно, и он, вздрогнув, механически поворачивает голову.       Чёрно-синяя форма.       Полицейские.       — Что здесь произошло? — вот теперь он впервые понимает обращённую к нему фразу.       У Ло Бинхэ перед глазами расплывается от жгучей влаги. Лицо полицейского кажется дрожащим бежевым пятном с размытыми линиями поверх. Очень хочется спать. Лечь и уснуть до следующего дня, и, может быть, это всё окажется просто кошмаром.       — Бин Гэ… напал на меня и Шэнь-лаоши, — почти шёпотом выговаривает Ло Бинхэ. Он бессмысленно блуждает взглядом, пытаясь снова отыскать оболочку, но чужой силуэт загораживает её. Глаза закрываются. Но он помнит, что должен говорить. — Найдите его брата, пожалуйста. Пожалуйста, он должен быть ещё жив. Бин Гэ сказал, что он жив.       Брата.       Потому что Шэнь Юань притворялся не собой, и никому не нужно это знать.       Полицейские что-то быстро говорят друг другу. Потом Ло Бинхэ насильно поднимают, сажают в машину, а он даже не сопротивляется, он слишком тряпочный для этого, набитый ватой и катающимися маленькими шариками, не дающими никакой опоры. Руки в крови, в крови ненастоящего Шэнь Цинцю, он старается ничего не касаться ими, чтобы не пачкать салон. Зябкая, нервная дрожь охватывает всё тело, голова до сих пор болит, и он медленно соскальзывает в вязкую темноту.       Рано. Пока рано, нельзя. Надо кому-то ещё сказать. Кому-то… У него нет номера Шан-лаоши, может, кто-нибудь смог бы… Ведь Шэнь Цинцю жив. Его можно и нужно спасти. Ло Бинхэ дёргается, словно просыпаясь от этой мысли. Шарит по карманам куртки, плюнув на чистоту — его руки, к счастью, не сковали, он не преступник, лишь свидетель.       — Я могу позвонить? — слабо спрашивает он.       Ему разрешают.       Ло Бинхэ, сам не понимая, почему, звонит Се Ляню.