кинопленка

      Октябрь встречал холодом и бледностью: небо вот уже четыре дня было затянуто пеленой облаков, солнце не выглядывало из-за них, отчего еще зеленая листва меркла, а только рыжеющая казалась грязно-коричневой. Дилюк сидел около окна, сгорбившись над тетрадью с конспектами и временами ежась от сквозняка. Смотреть за стекло было намного интереснее, чем слушать преподавателя, нудно объясняющего — даже скорее бубнящего себе под нос — материал вторую пару. Время текло убийственно медленно.       Спустя еще десять минут бессмысленного наблюдения за людьми, которые то метались из стороны в сторону, перебегая дорогу, садясь в такси и забегая в мелкие магазинчики соседнего низенького дома; то медленно прогуливались, попивая кофе, фотографируя самих себя на телефон или бросая под ноги дотлевшую сигарету, Дилюк был готов нагло уйти с середины лекции, протиснувшись через ряд однокурсников, которые тоже не очень-то были увлечены.       Венти чирикал в блокнот строки будущих песен, тихонько притопывая ногой ритм. Иногда морщился, зачеркивал написанное и задумчиво поглядывал в сторону, теребя хвостики синих косичек.       Розария была островком вопиющего откровенного отсутствия интереса. Она красила губы кричащей красной помадой каждые полчаса, хотя их контур был идеален; подводила черные стрелки, смотря в крохотное зеркальце; надувала шары из жвачки, переписываясь, и ее длинные багровые ногти издавали негромкое клацание от того, как быстро она печатала.       Барбара бесстыдно спала, подмяв под себя руки и уткнувшись в них лицом. Ее разморило еще в начале прошлой пары, как только Чжун Ли — самый тихий из преподавателей, на чьих лекциях царила такая убаюкивающая атмосфера, что спать хотелось и Дилюку — начал говорить о том, какие ошибки они чаще всего совершают при написании сценария. Барбара проспала всю перемену и сейчас, тихо сопя под черной кожанкой Розарии, выглядела очень даже мило. Оно было понятно: бедняжка каждое утро вставала ни свет, ни заря, чтобы помогать своей матери в церковном хоре для таких же неспящих в раннее утро прихожан.       Дилюк переглянулся с Розарией, закатившей глаза, и выразил схожие чувства касаемо самой лекции, упаднически вздохнув. Он взял телефон и удивился трем сотням сообщений в групповом чате.

Спасибо, что не померли

𝐐.𝐑𝐨𝐬𝐚𝐫𝐢𝐚 как же душно, господи итер, ну хотя бы ты не душни 𝖎𝓽𝐞𝐫 В каком месте я душню? Я просто сказал, что пить с самого утра — моветон

𝕯𝖎𝖑𝖚𝖈

Что уже случилось?

𝐐.𝐑𝐨𝐬𝐚𝐫𝐢𝐚 дилюк, ты как всегда не читаешь чат и приходишь в середине срача, ничего не понимая прочитай все, что было выше 𝖎𝓽𝐞𝐫 Да нет никакого срача Роз, хватит орать с каждого высказывания в свою сторону

𝕯𝖎𝖑𝖚𝖈

Мне лень читать все, что вы успели тут настрочить.

Роз, ты снова пьяна?

𝐐.𝐑𝐨𝐬𝐚𝐫𝐢𝐚 ГОСПОДИ ДА НЕТ просто с утра допила остатки с пьянки 𝖎𝓽𝐞𝐫 У тебя даже стрелки неровные. 𝐐.𝐑𝐨𝐬𝐚𝐫𝐢𝐚 душнила.

𝕯𝖎𝖑𝖚𝖈

Вы друг друга стоите.

𝖎𝓽𝐞𝐫 В каком месте я похож на нее? 𝓙𝓮𝓪𝓷 Пока вы тут разбираетесь, кто кого стоит, Чжун Ли домашку комментирует. Послушайте, может быть, ко мне вопросов потом будет меньше. Я уже задолбалась всем отсылать.       Дилюк оторвался от телефона и, слушая до конца пары заунывную речь Чжун Ли, который размусоливал совсем уж очевидные аспекты построения композиции, изредка делал пометки о том, что можно было бы снять. Он уже было подумывал зайти за кофе и пересидеть где-нибудь час другой (домой ему не хотелось, там было слишком одиноко и чуждо), как тихий голос Розарии, говорящий тем тоном, с которым она приглашала присоединиться к самым отчаянным авантюрам.       — Может, все-таки отпросишься у матери? Ведь не маленькая девочка уже, — Барбара на эти слова только закатила глаза. — Скажи, что идешь помогать бедным и обездоленным.       — Четко с одиннадцати до семи утра? Это даже звучит убого.       — О Господи…       — Не упоминай Господа в суе.       Розария сверкнула глазами. Лицо ее выражало крайнюю степень усталости, раздражения и досады.       — И куда же ты хочешь утащить Малышку Ба? В Преисподнюю?       Она рассмеялась, но набожная Барбара его шутки не оценила и, цокая маленькими каблучками черных туфель на кружевных носках, пошла быстрее, оставляя их позади.       — Хуже. На ее первую в жизни общажную тусовку с алкоголем. Этой девочке слишком хорошо промыли мозги, знаешь ли. Кстати, придешь? Говорят, там много кто будет. Старая мымра консьержка на больничном, за нее пару недель будет другая. Ну, рыжая которая. Все время забываю ее имя…       — Я понял, о ком ты. Но даже если и так, не думаю, что мне там понравится. Я редко пью.       — Да ладно тебе. Побудь хотя бы первые часа два, пока все еще более-менее трезвые, чтобы запомнить тебя. Иначе так и будешь раком-отшельником. Первый курс уже пролетел.       Дилюку показалось, что Розария хочет затащить его на эту тусовку не просто так — это на нее не похоже. Как будто у нее была какая-то определенная цель. Но если с Барбарой все было предельно ясно (все же она крутилась около непреклонной Малышки Ба не первый месяц, пытаясь раскрепостить ту настолько, чтобы, наконец, начать встречаться), то вот на кой черт ей нужен был именно Рагнвиндр совершенно непонятно.       Однако поразмыслив еще минут пять, Дилюк согласился. В любом случае, он ничего не терял: конец учебной недели, целых два дня, чтобы сделать домашку, которой тоже было не особо много, да и семинаров никаких не предвиделось. Розария победно ухмыльнулась, взяв с него обещание быть около входа в третий корпус через полчаса, и побежала за Барбарой.       Дилюк, накинув капюшон на свои красные волосы, которые уже сливались с умирающей природой, не спеша побрел в ближайшую кофейню. Ему все никак не удавалось поджечь сигарету: ветер задувал едва появившийся огонек зажигалки.       — Помощь нужна?       Он поднял глаза и посмотрел на худощавого паренька, ошивающегося на пороге кофейни с сигаретой меж губ. На нем не было фартука, но что-то точно выдавало его принадлежность к работникам — то ли растрепанные синие волосы, то ли черная футболка в такой холод, то ли пирсинг в носу, золотистые цепочки и сережки, а, может быть, и все вместе.       — Да, пожалуйста.       Этот паренек ловко выхватил сигарету из его руки и прикурил ее, держа свою меж пальцев, замотанных пластырем. Дилюк не брезговал. Все же приходилось в школьные годы в тайне от отца собираться с друзьями и перекуривать то, что кто-то смог достать.       — Я Кэйа, работаю здесь. Видел тебя пару раз.       — Дилюк, будем знакомы. Учишься?       — Да, в Вышке на художника. Первый курс. Денег не особо много, так что подрабатываю, когда могу.       Рагнвиндр выдохнул дым, перекатывая на языке едва ощутимый сладкий ванильный вкус, хотя он курил только мятные.       — Я там же учусь. Только на режиссуре и втором курсе.       — Опа, вот это полезные знакомства! У меня друг на первый поступил, не поделишься конспектами?       Разговор шел гладко. Они сошлись на мысли о том, что сдать зачет у общей преподавательнице по мировой художественной культуре, Нин Гуан, можно лишь двумя способами. Первый и известный всем — это мора. А вот второй — быть Бэй Доу. Дилюк, конечно, считал это одной большой сплетней, но разок задержался на кафедре и убедился в ее правдивости. Появились вопросы, но ради собственного спокойствия он их не задавал.       После перекура Кэйа быстренько сготовил ему двойной эспрессо и, порадовавшись целой тысяче на чаевые, пожелал хорошего вечера.       Каково же было удивление слегка пьяного Дилюка (после пары пластиковых стаканчиков пива), когда Кэйа с широченной улыбкой показался в дверях.       — О-о-о, какие люди! Капитан Альберих собственной персоной!       Розария чуть не расплескала свое вино, пока шла к нему через тех, кто полусидел на полу, играя в карты.       — Дилюк, знакомься, это Кэйечка.       — Уже знакомы, — кивнул он и добавил: — Почему «капитан»?       Этот самый капитан протиснулся через ряды играющих и подсел к нему на кровать вместо Розарии, кокетливо улыбнувшейся и улизнувшей в другую комнату. Дилюк начал разгадывать ее хитроумный план.       На первом курсе в середине декабря они поспорили, что если Рагнвиндр не найдет себе пассию за год, то получит любое желание и наоборот. Вскоре присоединилась и вся группа, сделав ставки. Весь первый курс Розария не сдавалась, подсовывая ему то одну, то другую своих подруг, но ни с кем не сошлось. Видимо, теперь она перешла на парней.       Забавно, она была недалека от истины.       — Я капитан «попадающих в передряги войск». Розария так разок пошутила, вот и приклеилось.       Дилюк рассмеялся, и на лице Кэйи тоже появилась улыбка.       — Эй, воркующие голубки, — Розария высунула голову из дверного проема, хитро ухмыляясь (на памяти Рагнвиндра это никогда не предвещало ничего хорошего). — Давайте к нам в бутылочку играть.       Все завертелось само собой: он привычно закатил глаза, а вот Альберих быстро спохватился и, уже раздобыв где-то вина, поволок его за собой, крепко вцепившись в запястье. Дилюк, однако, не возражал. В нем начинал играть азарт, совсем маленький огонек.       В комнате все сидели как попало: Розария с ногами забралась на чью-то кровать, Малышка Ба сидела в кожаном кресле на колесиках и в нетерпении и любопытстве смотрела на остальных, они с Кэйей сидели на полу у стены вместе с Итером, Люмин и Венти.       — Я решила немного видоизменить правила, чтобы было интереснее. Сейчас каждый напишет на листочках по два действия, абсолютно любых, и кинет в шапку. Если кто-то отказывается их выполнять — пьет рюмку текилы. Но если бутылочка во второй раз указывает на одного и того же человека, то действие придется выполнять.       Венти прихлопнул в ладоши и с гордостью произнес:       — Я напишу вам такие действия, что вы будете бояться играть со мной еще раз.       — Без откровенного разврата, — предупредил Дилюк.       — Как знать, как знать, мастер каменное лицо.       Рагнвиндр фыркнул в ответ и от балды чирканул пару смешных действий на бумажках: спеть любую песню, не попадая в ноты (это чтобы позлить Венти) и банальное прокукарекать, просто потому что в голову ничего не шло.       — Итак, начинаем! Что тут у нас… Сказать самый постыдный факт о себе.       Ее рука толкнула пустую бутылку вина.       — Итэр, просим!       — Я эту штуку написал, мне и расплачиваться, видимо, — тот повел плечами. — Так-с, дайте-ка подумать…       — Если сольешься, то я накину с десяток фактов за тебя.       Люмин ткнула его в бок.       — У меня дома хранятся все вышедшие номера журнала «Винкс» и их фигурки… ну, и плакаты там… Вообще, я их фанат, вот.       Его сестра чуть не подавилась коктейлем от смеха, а на ее фразе «а еще ему интересные сны с Лейл…» Итэр быстро зажал ей рот рукой.       — Я написал про один факт, а не два. Роз, продолжай.       Следующие две партии было скучновато: Барбара пыталась не попадать в ноты, но ее пение все равно выходило чудесным, а Люмин кричала в окно, что влюблена в Чжун Ли.       Дилюк уже подумывал над отмазками, чтобы галантно смыться, потому что распитое на двоих с Кэйей вино уже давало о себе знать в путавшемся сознании, а творить что-то из ряда вон выходящее ему решительно не хотелось. Розария вытянула из шапки еще одну бумажку и, смотря удовлетворенным взглядом, прочитала единственное слово:       — Поцелуй! Наконец-то что-то интересное.       Первым кандидатом была Барбара, но та охотно выбрала выпить текилу, зардевшись таким сильным румянцем, что цветом своего лица могла бы посоперничать с помадой на губах Розарии. Вторым попался Кэйа.       — Ой-ей-ей, становится жарковато, девочки, — протянула Люмин, растянувшаяся на полу. — Если эта бутылка не укажет на меня сейчас, то я очень расстроюсь.       Дилюк лениво наблюдал за происходящим и понял все слегка заторможенно.       — Я беру свои слова назад.       Горлышко указывало на него.       — Простите, ребят, но я пас.       Под разочарованные вздохи он подтянул к себе рюмку. Текила обожгла горло и немедленно ударила в голову. Дилюк скривился.       Розария неохотно толкнула бутылку еще раз.       Все разразились хохотом: она снова указывала на него.       — Роз, да у тебя легкая рука!       — Ну что, голубки, ваш час настал.       Рагнвиндр чувствовал, что его уже ведет. Да и остальным не было лучше, так что один поцелуй по пьяни его репутация переживет. Он посмотрел на Кэйю, все это время молчавшего и тоже занимающего роль эдакого стороннего наблюдателя. Тот взгляд, который Дилюк поймал, показался ему странным, но он забыл об этом, едва его губ коснулись чужие.       Дилюк чертовски долго не целовался. Кажется, целую вечность. Последнее воспоминание — это неловкие и запутанные отношения с Джинн еще года два назад, которые вылились в дружбу. И этот поцелуй был чем-то новым и необычным в его устоявшейся жизни. Рагнвиндр вложил в него свои чувства, впился пальцами в ворот футболки и забылся.       Кэйа, весь горевший и с видимыми алеющими пятнами на щеках оттолкнул его первым. Ему было трудно дышать.       — Хорошо целуешься. Твоей девушке очень повезло.       Он не успел сказать, что у него никого нет. Итэр вдруг закричал:       — Шухер! Комендша идет!       Каким образом они с Альберихом оказались в тесной ванной, Дилюк не знал, да и не хотел знать. Его потряхивало от такой близости, от запаха Кэйи, его дыхания на собственной коже, но больше всего от алкоголя. Ноги едва держали, и ему пришлось упереться руками в стену, намертво пригвоздив того к ней.       И, кажется, Кэйе это даже нравилось.       — Так что, как ее зовут?       — Кого?       Рагнвиндр уставился на него непонимающим взглядом, но в темноте этого не было видно.       — Твою девушку.       — У меня нет девушки.       — А хотел бы?       — Что?       Кэйа вздохнул — и это обожгло Дилюка словно открытый дикий огонь.       — Ты бы хотел сейчас отношений?       — Это ты так себя мне в парни предлагаешь?       — Может быть.       В этом «может быть» отчетливо слышался смешок, вероятно, скрывающий правдивость. Оно ударило его под дых — Рагнвиндр уже плавился и сгорал, медленно и неумолимо. Сердце билось так громко, что почти заглушало шепот Альбериха. Ему было и чертовски плохо, и дьявольски хорошо.       Он почувствовал ладонь, ее мягкие прикосновения к груди, скольжение выше. Пальцы на щеке, такие холодные, будто тающий лед.       И прежде чем Кэйа сказал бы очередную провокационную глупость, Дилюк впился в его губы, рьяно со всеми бушующими в груди чувствами и непониманием сопротивляющейся частью разума. Он думал о том, что это слишком быстро, неправильно и не в его стиле, но было в этой неправильности что-то манящее. Или это была бархатная наощупь кожа Альбериха и его дрожь, когда руки поползли выше. Целовать его было просто восхитительно, но было бы еще лучше, — и Рагнвиндр ужаснулся от этой мысли — если бы они не стояли в тесной ванной, если бы за стеной не было комендантши, а они были бы в его квартире, в постели, и Дилюк смог бы сотворить с этим телом все, что ему заблагорассудится.       Он не знал до этого столь сильного животного желания, но губы Кэйи сводили с ума. Слишком тонкая талия Кэйи, слишком мягкие изгибы тела, слишком сладкие поцелуи с Кэйей, сам Кэйа, прижатый к стене, извивающийся, как бабочка в ловушке паука, — все это растлевало Дилюка, и он не мог остановиться. Даже помыслить об этом.       Рагнвиндр отымел бы его здесь и сейчас, если бы Альберих не застонал прямо в поцелуй.       Громко.       Им было слышно, как скрипнули петли, и дверь распахнулась, впуская достаточно света, чтобы можно было разглядеть раскрасневшиеся лица. Ниточка слюны все еще тянулась меж их чуть опухшими губами, поблескивая, создавая донельзя комичную и компрометирующую картину для Люмин, Итера и комендантши, стоящих на пороге.       Но у Дилюка было шальное детство и еще более выдрессированная способность трезветь за считанные секунды. И до того, как кто-либо успел бы понять, что здесь происходило, он ухватил Кэйю за запястье и поволок за собой.       Так быстро он еще никогда не бегал. Разве что когда кто-то из школьной администрации не вовремя прогуливался по заднему двору и увидел целую компанию курящих учеников.       Альберих едва поспевал за ним, чуть не свалившись кубарем по лестнице.       — Ты мне руку вывернешь!       — Прости, — Дилюк ослабил хватку, но все же почему-то не отпустил. — Все калитки на ночь закрывают. Нам придется лезть через забор.       — Почему бы просто не отсидеться где-нибудь, а потом вернуться обратно?       Рагнвиндр обернулся и посмотрел на него, как на дурочка. На улице было холодно, и воздух, который он выдохнул изо рта, тут же растворился. При таком грозном виде складывалось впечатление, что еще чуть-чуть и Дилюк извергнет из себя пламя.       — Потому что утром мы попросту не сможем выйти из общежития. Комендша точно будет заглядывать каждому в лицо.       На это Кэйа ничего не ответил, просто поплелся за ним нетрезвой походкой.       Это все напоминало сплошную комедию, которая в край разыгралась, когда они перелезали забор. Пытались перелезть — в своих силах Рагнвиндр был уверен, а вот шатающемуся Альбериху потребовалась помощь. Пришлось подсаживать его, а затем наблюдать за тем, как смешно тот пытался спуститься, но вместо этого шлепнулся. Дилюк ухватился за черные железные прутья и с грацией кота приземлился с другой стороны, даже не пошатнувшись.       — Ты как?       — Пока что немного больно, но утром я не смогу встать. Помоги подняться. Стой, нет… Не так резко… Голова кружится…       Кэйа растерянно смотрел вниз, держась за Дилюка одной рукой и прихлопывая по карманам джинс другой.       — Кажется, я оставил свой телефон там. И еще кошелек, — он почесал голову, заодно стряхивая прилипшие листья, и добавил: — И ключи тоже.       — Можешь остаться у меня.       — Я тебе не помешаю?       Он спросил это так, будто бы каких-то десять минут назад не флиртовал с ним.       — Ничуть.