Addictions & Revelations

Гулкий стук каблуков по брусчатке стих, растворившись в вечерней тиши. Одри устало вздохнула и остановилась, глядя на величественно раскинувшийся внизу университетский кампус. Умытый вчерашним дождем и пышущий почти изумрудной в сумраке зеленью, он невольно притягивал к себе восхищенные взгляды. Сегодняшний летний вечер последней недели мая обернулся желанной прохладой, сменив собой удушливо жаркий день. В черном шелке платья, обнимающем ее тонкое тело, стало неуютно. Доносившееся издалека отзвуки шумной вечеринки, сплетенные из гомона толпы, редких веселых выкриков и глухого ритма танцевальной музыки, напоминали о том, что обучение близилось к завершению. Чужой праздник жизни, не имевший к ней отношения. Легкое дуновение ветерка заставило прикрыть глаза. Он ласково растрепал ее волосы, будто стремясь успокоить ее разочарования. Следовавшее по пятам одиночество с притворной заботой обняло ее за обнаженные плечи. Единственная подруга Рут внезапно изменила свое решение, выбрав вместо их планов свидание с парнем, о котором грезила последние две недели. Две недели — пропасть для влюбленного и совсем ничего для нее, Одри, знавшей наперед насколько быстротечно это увлечение. И для чего она только решила отправиться на студенческую вечеринку по случаю окончания курса? Наверняка, из чистого упрямства. Теперь же оставалось убаюкивать попранную гордость, принимая, что так и не сблизилась со своими сокурсниками, которые вовсе не заметили ее появления. То было равносильно признанию, что друзей у нее нет, но она — не на исповеди. Едва проглотив совсем жалобный вздох, Одри развернулась спиной к представшей перед ней панорамой, которая оставила на языке только привкус сожаления, и опустилась на старую кирпичную кладку балюстрады. Она отставила недопитый бокал шампанского в сторону. Зачем она вовсе забрала его с собой? Она и не помнила. Пальцы ее рук коснулись камня, еще не остывшего после долгого жаркого дня, и почувствовали каждую их трещинку и шероховатость. Ни черта это не заземляло, не приносило ни грамма смирения с действительностью. Она потерянно опустила взгляд и бездумно вгляделась в острые носки своих туфель. — Какой же было глупостью заявиться туда в гордом одиночестве… — Согласен. Глубокий мужской голос прервал поток ее мыслей и бессмысленных сожалений. Одри резко вскинула голову, не услышав чужих шагов. Их обладатель подкрался к ней точно притаившийся в ночи зверь. Всего лишь с секундной заминкой пришло осознание, кто стоял перед ней, небрежно устроив ладони в карманах. Малек Синнер. Фотография, размещенная на сайте университета, вспыхнула в памяти со всеми многочисленными регалиями. Доктор медицины, специализирующийся на судебно-психиатрической экспертизе и медицинском освидетельствовании по делам особо опасных преступников. Но самого важного там указано не было: в этом семестре он преподавал курс судебной психиатрии, чьи занятия она так и не удостоила своим вниманием. Разве что, за исключением вступительной лекции. Она лишь на секунду прикрыла глаза, проваливаясь в своих воспоминаниях в первый учебный день полугодия. Стоило ему только открыть тяжелую дверь аудитории и войти внутрь, как к нему прилипли десятки горящих взглядов женских глаз. Магнетическая харизма, накаляющая пространство словно оголенный электрический провод. Одри качнула головой, словно стряхивая с себя морок неуместных отголосков прошлого. Сколько времени он слушал ее жалобный скулеж? — Не самое достойное времяпрепровождение для студентки, чье имя на слуху у доброй половины кафедры, — в противовес своим словам с налетом насмешки Малек отметил это спокойно, почти что равнодушно, — Впрочем… Занятная характеристика. Заставляет задуматься. Его изучающий, практически препарирующий взгляд бесцеремонно прошелся по ее фигуре. Задержавшись на изящной линии плеч с выступающими косточками ключиц, его глаза нескромно соскользнули еще ниже. Чистое бесстыдство в отсутствии и намека на проявление такта. Провокация как она есть. Бескомпромиссное внимание мужчины обожгло Одри льдом и пламенем одновременно, заставляя нервно поежиться. Она ощутила себя обнаженной. Собственная реакция смутила ее. Одри передернула плечами в попытке убедить своего визави, что причиной тому лишь очередной порыв ветра. Вышло же совсем неубедительно. Одри коснулась своего лба подрагивающими от напряжения кончиками пальцев. Она осторожно, слишком старательно пригладила выпавшую прядь волос и торопливо заправила ее за ухо. С осознанием значения этого жеста, который был непременно считан Синнером за доли секунды, она едва удержалась от того, чтобы отдернуть руку от своего лица. Непростительная глупость — вот так просто раскрыть ему все карты. И интуиция ее совсем не подвела. По тонкой усмешке, кроющейся в чуть приподнятом вверх правом уголке его точеных губ, было недвусмысленно ясно, что он читал ее как открытую книгу. — Не нервничайте, Одри, — его голос опустился на тон ниже, заставляя ловить каждое слово: — Каюсь, грешен. Я столь жаждал познакомиться со своей студенткой, не снизошедшей до посещения моих лекций, что так и не сумел обуздать свои желания. Решил повидаться с вами лично. Но я надеюсь, и на экзаменах вы планируете держаться с тем же апломбом! Его тонкая, но совершенно несдержанная ирония, буквально граничащая с издевательством, заставила Одри оскорбленно вскинуть свой острый подбородок вверх. Пускай он был хоть трижды прав, она ни за что не позволит себе этого признать. Остатки чувства собственного достоинства уже были втоптаны в грязь этим вечером, еще до встречи с Синнером. Одри решила идти ва-банк. — Профессор, если вы считаете, что это повлияет на мою готовность к сдаче экзаменов… Внезапно Малек метнул в нее свой взгляд. Острый и холодный точно клинок, он безжалостно воткнулся куда-то в межреберье, выбив из оцепеневшей Одри судорожный вздох. Дерзкая и совершенно бессмысленная бравада, не оправдавшая ставку. Она разом осеклась, так и не посмев договорить. Сердце заполошно забилось в грудной клетке точно встревоженная птица, почуявшая свою неминуемую погибель. Пальцы сжались, добела впившись в каменную кладку. И кого она пыталась обмануть? — Тогда напомните правило Дарема и в каких случаях оно применимо. — Но… — Что, Одри? Ждали, что я спрошу у вас определение параноидальной шизофрении? Сейчас она не ждала никаких вопросов. В голосе мужчины тот час зазвучало недовольство, смешавшееся с прежней строгой отстраненностью. Снисходительной же ироничности, то и дело проскальзывающей в его фразах ранее, напротив не стало. Этого оказалось достаточно, чтобы пристыдить ее. Одри с усилием воли проглотила слишком уж громкий вздох и застыла, не в силах пошевелиться. И хотя тон его голоса по-прежнему оставался прохладным и почти безразличным, Одри была готова поклясться, что глаза профессора в полумраке ночи сверкнули металлической искрой. И в какой момент она решила, что ему стоит перечить? Женская гордость внутри нее непримиримо вскинула голову, лелея уязвленное самолюбие. Но выстоять ли ей в прямой конфронтации с ним? Какая жалкая самонадеянность. — Правило Дарема, Одри, было отменено еще в 1972 году в деле Соединенные штаты пр. Браунера, поскольку оно предоставляло психиатрам слишком большое влияние на принятие решения о невменяемости и недостаточное для присяжных. Отныне оно не применимо. Странно полагать, что вы готовы к письменным экзаменам, если это вам неизвестно. Не диалог, а словесная пикировка. Заведомо неравный поединок. Он не спешил нападать, словно видел в ней никудышного противника, который явно не стоил того, чтобы утруждать себя излишними усилиями. Малек с ленивой точностью парировал каждый ее неумелый выпад, чтобы затем совершить успешную контратаку и педантично расчетливо уколоть своего соперника с максимальной скоростью. Безупречно. Даже здесь тактика его боя была провокационной. Она же грозилась уйти в глухую оборону, но и та, кажется, обречена на провал. Туше, Одри. Слов в оправдание своей спесивой самоуверенности больше не находилось. Сдалась. В голове, минутой ранее полной мыслей о несправедливости сделанных им выводов, сочившихся ее искренним возмущением, резко сделалось пусто. Он был прав в каждом своем слове. Ветер, казалось, стал еще прохладнее, подняв вдоль ее позвоночника вереницу мурашек. Одри опустила плечи и обняла себя руками. Малек же напротив внезапно обманчиво смягчился. Притаился. Точно хищник перед решающим прыжком, не иначе в расчете на то, что жертва избавится от чувства смертельной опасности и, расслабившись, станет как никогда уязвима к атаке. Роковая ошибка. — Ох, Одри… А говорят, вы отличница, — он с укором цокнул языком и даже покачал головой: — В чем же причина столь выборочного устремления к знаниям? Она не заметила, как он сделал шаг навстречу. Уверенный, не допускающий возражений. Один, другой, и он оказался почти к ней вплотную. Слишком близко. Их разделяла жалкая пара десятков сантиметров. Вероломное вторжение в интимную зону общения. Одри показалось, что почву из-под ног выбили одним выверенным движением, но она все еще пыталась подмечать детали. Резкое сокращение дистанции с собеседником не предзнаменовало ничего хорошего. Ей едва ли удастся справиться с его напором. Неприкрытый акт доминирования. Одри несмело подняла голову и вновь встретилась с его отстраненным взором, который, несмотря на сменившуюся интонацию в голосе, не потеплел ни на йоту, но отчего-то нестерпимо жег своим жаром. Взгляд сверху вниз. Перечить и спорить не осталось всякого желания. Противник явно превосходил ее в своих силах и опыте, и так ей его не одолеть. И она покорно молчала, признав свое поражение на радость победителю. Полная капитуляция. На губы Синнера наползла улыбка. Опасная. Почти порочная. Она выбивала из легких остатки кислорода, служила жарким обещанием продолжения и одновременно — последним предупреждением. Одри не нашла в себе сил отвести от нее своих глаз. Словно она — одна из сонма его краснеющих студенток, взбудоражено перешептывающихся в коридорах университета. Куда же растерялись все ее насмешки? Теперь здесь им не было места. Малек медленно наклонился к ней, властно отбирая у нее последние разделявшие их тела сантиметры. Витальные, жизненно необходимые. Без них Одри неминуемо потеряет последние крупицы самообладания. — Не интересен мой предмет? Или, быть может, причина во мне? Казалось, его опаляющий шепот прозвучал у нее в голове. Такого не могло быть наяву. Нет, она отказывалась понимать и принимать в чем именно крылась причина. Или же — в ком. Кончики ушей Одри предательски запылали, сердце сорвалось в оглушительный галоп. Кажется, оно едва справлялось со своей задачей качать кровь по венам, наплевав на злоключения своей несчастной владелицы. Окружающий мир перестал существовать, сузившись до одной точки — его коварно поблескивающих в темноте серых глаз. Малек шел в безжалостное наступление, заставляя ее позорно отступать до самого конца. Теперь счет шел на миллиметры. Пока он приближался к ней все ближе, она отстранялась назад, отвоевывая каждый кусочек пространства. Они двигались как единое целое, синхронно, в такт, словно идеально настроенный механизм. Одри беспомощно ухватилась за край балюстрады, опасно зависнув в воздухе. Высота позади нее стала почти осязаемой. Осознание невыносимо обожгло ее обнаженную спину холодом. Он загнал в ее ловушку, из которой нет выхода. От его близости кружилась голова, терялся всякий здравый смысл. Одри прикрыла глаза, жадно вдыхая кислород. Его запах сводил с ума. В нем смешались ароматы односолодового виски, сигарет и терпкого парфюма. Он пах так, будто рука в кожаной перчатке сжала ледяной бутон кроваво-красной розы с брызгами свежей росы и безжалостно растерзала его на части. Холодный, колкий, отстраненный. Будоражащий фантазию. Совсем как и его носитель. Вместе с ней замер и Синнер, явно ощутив на языке привкус собственного триумфа. Он не стремился уступать, кажется, искренне наслаждаясь представшей перед ним картиной: ее блестящими зелеными глазами с подрагивающими пушистыми ресницами, гордо вскинутым несмотря ни на что подбородком, намекающем на неприступную гордость его обладательницы, дрожащими в изнеможении руками и чувственными красными губами, с которых вот-вот грозился сорваться горячий стон. Губы мужчины тронула вожделеющая дерзкая ухмылка, полная предвкушения. Нет, профессор явно не из тех, кого устроит выброшенный белый флаг после затянувшейся баталии. Добродетель — явно не его конек. Он будет добивать своего противника до конца, высокомерно рассчитывая на мольбы о прощении и милосердии. Еще немного, и Одри будет готова встать на колени, чтобы умолять. — Feminae naturam regere desperare est otium. — Что?.. Он отстранился и выпрямился. Напряжение отпустило ее, лопнуло как мыльный пузырь, но не подарило столь желанной разрядки. Нестерпимое разочарование. С ее губ сорвался тихий, полный эротизма вздох, прозвучавший слишком громко для них обоих. Произошедшее с ними считанные секунды назад теперь казалось играми разума. Мысли медленно растекались в голове Одри словно капельки выпитого им накануне виски на дне хрустального бокала. Вспыхнувший огонек зажигалки разогнал сумрак ночи, озарив теплым светом лицо мужчины. В дрожащем на ветру пламени его платиновые глаза на мгновение стали отливать золотом. Закурив, Малек не стремился отвечать на ее вопрос и, казалось, собирался вовсе его проигнорировать. Она бы все равно не нашлась чем возразить словам профессора. Одри хранила покорное молчание и лишь смиренно смотрела на него снизу вверх. Поверженная, с пылающими от стыда щеками, потерявшая дар речи. Казалось, Одри готова смириться с любой участью. Образцовое послушание. — Не оправдывайтесь, Одри. И никогда больше не лгите. Ложь — один из самых ненавистных мне человеческих пороков. Вы должны быть выше этого. — И что же мне в таком случае делать? Голос Одри опустился на пару тонов, став глубже, и обзавелся легкими намеками на чувственную хрипотцу. Она несдержанно прикусила губу, стирая с кожи красную помаду кончиками зубов. Не ожидала услышать себя такой в тишине поздней ночи, ставшей разом интимной. Это ее движение не укрылось от внимания со стороны Синнера, вмиг ставшего жадным, почти голодным. От одного только его взгляда Одри бросило в дрожь точно в приступе смертельной лихорадки, от которой не было спасения. Должно быть, причина прилившего к ее лицу невыносимого жара крылась отнюдь не в чувстве стыда. — Вам? — Малек перевел взгляд куда-то вдаль, чуть вскинув подбородок вверх, властно и даже царственно, и выпустил струйку сизого дыма: — Уж точно не рассчитывать на снисхождение. Сбросив пепел с сигареты одним четким щелчком кончика пальца, мужчина вернул взгляд затихшей перед ним Одри. Она была готова ловить со всем страстным интересом каждое его слово. Он вкушал ее внимание ненасытно, упиваясь его каждой подаренной секундой. Он делал это совсем не таясь, не скрывая собственного наслаждения. Синнер тихо хмыкнул, подметив за собой новую слабость. Первую, если не считать никотина. — И сделайте одолжение, Одри. Глубоко затянувшись в последний раз, он одним движением утопил окурок в оставленном Одри бокале. С тихим шипением пузырьков шампанского причудливо распустился черный бутон из пепла потухшей сигареты, ознаменовав собой окончание их странного разговора. Почти что выговора, насквозь пропитанного порочностью и желанием. Сцена, в которой ощущения говорили громче любых слов. Она с упоением проглотила выдохнутый им дым. — Не разочаруйте меня на экзамене. Одри проводила взглядом спину Малека, вскоре исчезнувшую в темноте, и жадно втянула в легкие столь необходимую порцию кислорода. Казалось, она вынырнула из толщи воды целую вечность спустя. Смутившее ее рассудок наваждение, ныне казавшееся лишь жаркой фантазией, исчезло. Растворилось призрачной дымкой, оставив после себя лишь терпкое послевкусие табака. — Не разочарую, профессор. Не разочарую.