୨𖥔˖Пять стадий принятия˖𖥔୧

Акт первый

«Что скрывают зелёные очки?»

Будильник заорал как пожарная сирена. Я сморщился, резко протянул руку и выключил его. В комнате снова стало тихо, только слышался шум вентилятора. Чёрт, я ненавижу утро. Особенно те утренние мгновения, когда мозг ещё не до конца проснулся, а реальность уже догоняет с её убогими напоминаниями. Я приподнялся на локте и оглядел комнату. Куча одежды валялась на стуле, пачка сигарет одиноко торчала из стакана на столе. На полу, как всегда, валялась какая-то ерунда — книжка, которую я начал читать «ради саморазвития», но забросил через три страницы, и зарядка, запутанная так, будто я специально связал её в узел. Сначала попытался закрыть глаза ещё на пару минут. Наивный. Мысли уже начали просачиваться, как вода через дырявую крышу. «А что, если сегодня он всё-таки решит, что я не стою его времени?». Ненавижу этот мозговой спам. Ладно, вставай, Вару, тебя ждёт великий день… который ты проведёшь, жалуясь на жизнь и избегая реальных проблем. Я кое-как поднялся с кровати. Чувство вины привычно заползло куда-то под рёбра. Оно там всегда — как сосед по квартире, которого ты ненавидишь, но выгонять слишком лень. На этот раз это была старая песня: «Достоин ли ты любви, после всего, что делал с ним? Теперь прикидываешься хорошеньким. Как удобно, а?» «Ну, спасибо за напоминание», — мысленно огрызнулся я сам себе, потянувшись за сигаретами. О, отлично. Пустая пачка. На кухне я залил в кружку кофе. Настоящая растворимая жуть, но, учитывая мои кулинарные навыки, это был мой максимум. Сесть и насладиться этим безвкусным пойлом я, конечно, не мог. Вместо этого мои глаза уставились в телефон. Новости, мемы, пара сообщений от друзей, с которыми я болтал только ради видимости социальной жизни. А ещё сообщение от Зонтика. Простое: «Доброе утро». Я посмотрел на экран и почувствовал лёгкий укол тепла. Я отложил телефон на стол, сделал глоток кофе, обжёг язык и тихо выругался. Отличное начало дня, Вару. В пустой квартире стало невыносимо. Слишком тихо, слишком много места для собственных мыслей. Я притворился, что этого не заметил, и выдернул из кучи одежды первую попавшуюся толстовку. Карманы её были такие же пустые, как моя пачка сигарет, но я всё равно привычно их проверил. На всякий случай. «Ладно, Вару, день начался, а ты уже готов его похоронить. Сходи хоть за сигаретами, иначе умрёшь от скуки быстрее, чем от стресса». В подъезде, как обычно, пахло пылью и чем-то гнилым. Я скрипнул дверью и вышел на улицу. Утро было серым, как дым, который я так отчаянно хотел вдохнуть. Прохладный воздух пробирался под толстовку, заставляя дрожать, но мне было плевать. У ларька уже стояла пара каких-то мужиков с усталыми лицами. Один цедил энергетик, второй лениво ковырялся в телефоне. Я кинул им короткий взгляд, подошёл ближе и, не дожидаясь вежливой очереди, бросил деньги на прилавок. — Филип Моррис, красные. Продавец посмотрел на меня так, будто я у него последний кусок хлеба отбирал. Но что я мог поделать? Без никотина мой день вообще не начинался. С сигаретами в кармане я направился к лавочке возле какого-то старого сквера. Это место всегда казалось мне жутковатым — деревья кривые, с обломанными ветками, трава будто выжжена. Как я сам, наверное. Я сел, вытащил сигарету и прикурил. Первая затяжка — горький дым заполнил лёгкие, и стало чуть легче. Тело наконец-то расслабилось. Глаза уставились на дорожку передо мной, но я её не видел. Вместо этого перед внутренним взором всплывали какие-то отрывки. Зонт, сидящий на кровати и что-то тихо рассказывающий. Его глаза, полные усталости. Его голос, дрожащий, но искренний. Чёрт. Почему ему приходиться проживать такую хрень? Возможно, я в этом тоже виноват? — Ты же просто хреновый человек, Вару, — пробормотал я себе под нос. Сигарета дотлела до фильтра, а я даже не заметил. Снова достал новую, щёлкнул зажигалкой и выдохнул дым в сторону серого неба. Вторая сигарета уже почти догорела, обжигая пальцы, но я всё равно не спешил её гасить. Мог бы и потянуть ещё пару затяжек, но, честно говоря, уже надоело сидеть здесь, пялиться на прохожих и думать о том, как паршиво всё складывается. «Надо зайти к Зонтику. Посмотреть, как он там». Я поднялся с лавочки, отряхнул джинсы и потушил сигарету носком ботинка. Её жалкие останки остались валяться на тротуаре, пока я шагал дальше. Улица жила своей привычной, унылой жизнью. Люди куда-то торопились, машины сигналили, дети кричали — всё, как обычно. Я сунул руки в карманы и направился в сторону магазина. «Может, взять ему что-нибудь? Шоколад, мороженое… Или что там ещё едят, когда тебе хреново?» Зайдя в магазин, я сразу почувствовал этот противный запах дешёвой пластиковой упаковки и какой-то странной химии, что всегда витает здесь. Пройдя мимо охранника, я отправился к полкам со сладким. В одну руку схватил шоколадку, в другую — пачку печенья, но тут услышал знакомые голоса. Голоса, которые я бы предпочёл не слышать. «Ну только вас не хватало», — пронеслось в голове. Я обернулся и увидел их. Моя старая «компания». Этих ребят я знал уже давно, но назвать их друзьями? Нет, это было бы чересчур громким словом для того, что нас связывало. Они заметили меня. Чёрт. — О, Вару! — крикнул один из них, подходя ближе. — Ты чего это в отделе со сладким завис? Неужели решил прикупить что-то для девчонки? Я улыбнулся натянуто, как будто мне действительно было приятно их видеть. — Ага, собираюсь к твоей мамаше заглянуть, — сказал я с привычным ехидством, глядя прямо в глаза тому, кто бросил шутку. — Не подскажешь, что взять, чтобы впечатлить? Их реакция была предсказуемой: кто-то засмеялся, кто-то похлопал меня по плечу, как будто я сказал что-то действительно смешное. — Ты всё такой же, — ухмыльнулся один из них. — Ладно, не будем отвлекать. Удачи тебе с мамашами. «Да пошли вы», — мысленно бросил я им вслед, глядя, как они удаляются. Оставшись один, я снова посмотрел на полку. «Шоколад, печенье... Плевать, пусть будет всё». Я быстро сгрёб всё это в руки и направился к кассе, чтобы поскорее закончить этот фарс. Пока кассир пробивал покупки, я невольно задумался. «Почему всё всегда вот так? Почему я вынужден изображать из себя кого-то, кем уже давно не хочу быть?» Я взял пакет и вышел на улицу. Холодный воздух ударил в лицо, и я глубоко вдохнул. Всё это было для Зонтика. Может, ему станет хотя бы чуточку легче от того, что я приду. Или, возможно, легче станет мне. Я шёл по улице, стискивая пакет в руке так, будто он был последним, что связывает меня с реальностью. В голове вертелись мысли. «Зачем я вообще таскаюсь туда-сюда? Я, конечно, волнуюсь за него, но... я ведь не психотерапевт. Чем я могу ему помочь? И могу ли?» Прохожие мелькали мимо, их лица казались размытыми, как в дешёвом фильме. Они куда-то спешили, болтали, смеялись. У всех своя жизнь, свои заботы. И я среди этого хаоса, как тень, пробираюсь к тому, кто мне дорог. Но, чёрт возьми, я сам едва держусь. Пока я шёл, в голове всплыли воспоминания. Какой я был раньше. Как относился к Зонтику раньше. «Ну да, великий задира. Весёлый парень, которого все любят. Только за этой маской я, похоже, потерял самого себя». Я до сих пор чувствовал эту тягучую вину за то, что когда-то участвовал в буллинге. Особенно теперь, когда видел, как ему тяжело. Иногда мне казалось, что я пытаюсь искупить вину, заботясь о нём, но даже это порой казалось недостаточным. «А если он просто разорвёт со мной отношения? Скажет: ‘Ты всё равно никогда меня не поймёшь, Вару. Ты был частью моей проблемы, а теперь делаешь вид, что хочешь помочь’.» От этой мысли стало не по себе. Я остановился, чтобы закурить ещё одну сигарету. Пламя зажигалки вспыхнуло, и едкий дым заполнил лёгкие. Это успокаивало. Хотя бы на несколько секунд. «Но, знаешь, Зонтик... ты дал мне повод не скатиться ещё ниже. Когда я рядом с тобой, мне кажется, что я хоть немного чего-то стою. Да, я вряд ли заслуживаю тебя, но раз ты всё ещё со мной, значит, у меня есть шанс». Сигарета быстро догорела, и я бросил её на землю, раздавив ботинком. Взял пакет и пошёл дальше, чувствуя, как холодный ветер пробирается под куртку. Подходя к его дому, я заметил свет в окне. Значит, он дома. Я остановился на мгновение перед дверью, вздохнул и постучал. Никакого ответа. Я постучал ещё раз, громче. Через пару секунд дверь приоткрылась, и я увидел Куромаку. Его взгляд был тяжёлым, и от этого мне стало немного не по себе. — Ты снова? — спросил он. — Проходи. Я шагнул внутрь, чувствуя себя неуместным. Но я здесь не ради Куромаку. Я здесь ради Зонтика. Куромаку закрыл дверь за мной, как будто это была граница между миром, который он пытался удержать под контролем, и хаосом, который я привносил. Он ничего не сказал, просто указал в сторону комнаты Зонтика. — Он в своей комнате. Но... будь с ним осторожен, сегодня у него один из плохих дней, — добавил Куромаку после паузы, его голос звучал хрипло и напряжённо. «Как будто я не знаю, что с ним осторожничать надо. А ты, значит, весь из себя понимающий брат, да?» — подумал я, но ничего не сказал. Я кивнул и направился в сторону знакомой двери. Пакет в руке казался тяжелее, чем был на самом деле. Когда я открыл дверь, он сидел на кровати, свесив голову вниз, будто старался найти на полу ответы на вопросы, которые не давали ему покоя. — Привет, Голубика, — сказал я, стараясь звучать легко, как будто ничего не произошло. Он поднял глаза на меня, и на секунду мне показалось, что его взгляд был из стекла. Безжизненный, пустой, но в то же время наполненный болью. — Ты пришёл, — тихо ответил он. — Ну да. Кто-то же должен следить, чтобы ты ел хоть что-то, кроме стряпни Куромамки, — я поднял пакет, будто это был главный аргумент моего прихода. — Купил твои любимые. — Спасибо, — он выдавил слабую улыбку. Я сел на край кровати, положив пакет на стол рядом. В комнате стояла тишина, которую нарушал только звук нашего дыхания. Я хотел что-то сказать, что-то сделать, но слова застряли в горле. — Ты как? — наконец выдавил я. — А ты как думаешь? — он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло что-то острое, почти колючее. — Лучше всех. «О, началось. Одна колкость за другой. Прямо как у меня. Только от него они звучат больнее». — Ладно, понятно. Тогда скажу прямо: я волнуюсь. Все волнуются. Куромаку вообще смотрит на меня так, будто я ему тут мебель портить собираюсь, — я пытался отшутиться, но его лицо не изменилось. — Извини, — он ответил так тихо, что я едва расслышал. — Я не хотел быть таким. — Я знаю, — сказал я. — Поэтому я здесь. Чтобы ты знал, что ты не один. Он опустил голову, закрыв лицо руками. — Это не помогает, Вару. Всё это... Ты стараешься, я знаю. Но мне всё равно хреново. Я почувствовал, как в груди что-то сжалось. — Я понимаю, — выдавил я. — Не знаю, как сделать, чтобы стало легче. Я не знаю, что правильно говорить или делать. Но я здесь. И буду здесь, пока ты не решишь, что это помогает. Его плечи слегка дрогнули, как будто он сдерживал слёзы. — Спасибо, — сказал он наконец. И это было всё. Никаких громких слов, никакой драмы. Просто тишина и признание того, что нам обоим тяжело, но мы пытаемся. Вместе. Я смотрел на него, на то, как его худые плечи дрожат, и не мог не чувствовать себя беспомощным. Его дыхание было тяжёлым, прерывистым, будто сама жизнь стала для него грузом, который он не может нести. — Ложись, — сказал я, похлопав по кровати рядом с собой. Он немного помедлил, но всё же лег, натянув на себя одеяло так, будто оно могло укрыть его от всего мира. Я тоже лёг, стараясь не создавать лишнего движения, и обнял его, мягко прижимая к себе. Его тело было холодным, будто он давно потерял тепло. Некоторое время мы просто лежали в тишине. Я чувствовал, как его дыхание постепенно становится ровнее, но его пальцы цеплялись за мою толстовку, словно боялись, что я исчезну. Я провёл рукой по его волосам, и он вздрогнул, но не отстранился. — Всё нормально, — тихо сказал я, почти шёпотом. Я поцеловал его в лоб, чувствуя, как мои губы касаются чего-то хрупкого и дорогого. "Чёрт, Зонт, как же ты умудряешься ломать мне сердце, даже ничего не говоря?" Его диагноз не был для меня сюрпризом, но от этого он не стал менее тяжёлым. Когда доктор сказал «депрессия», я почувствовал себя так, будто это звучало как приговор. Но потом я понял, что это не приговор, а скорее объяснение. Ответ на то, почему он стал таким... другим. Всё это время он словно отстранялся от нас, от всего. Его раздражительность могла вывести из себя любого. Он отталкивал людей так резко и болезненно, что я порой ловил себя на мысли: «А зачем я вообще здесь? Почему я пытаюсь?» Но каждый раз, глядя на его глаза после ссор, я понимал, что он не хочет быть таким. Он ненавидел себя за это больше, чем я мог бы когда-либо. Эта ненависть была его наказанием, и он раз за разом карал себя, отравляя всё вокруг. Я видел его плохие дни. Те дни, когда он казался призраком самого себя, когда он закрывался от всех, даже от меня. Были моменты, когда мне хотелось закричать, вылить на него всё, что я чувствую, но я понимал, что это не поможет. Это просто плохие дни. "Плохие дни, которые однажды пройдут. Должны пройти." Иногда, да, он был невыносим. Но я видел в этом не его злость, а его боль. И я оставался. Оставался, потому что, несмотря на всё это, он был моим Зонтиком. Моим хрупким, сломанным Зонтиком, который всё ещё держался, пусть и из последних сил. — Спасибо, — вдруг сказал он тихо, его голос был почти неслышным. — За что? — спросил я, глядя на потолок. — За то, что не сдаёшься. За то, что остаёшься. Я улыбнулся, хотя он этого и не видел. — Ну, знаешь... У меня это в крови. Быть упёртым ослом. Он тихо хихикнул, и этот звук был лучшим из тех, что я слышал за весь день. Я бросил последний взгляд на Зонтика, словно прощаясь. Он спал, и это успокаивало. Я знал, насколько тяжело ему удаётся сон в последнее время, и тот факт, что он смог заснуть, пока я был рядом, согревал где-то внутри. "Чёрт, надеюсь, ему приснится что-то получше этой реальности." Посмотрев на часы, я понял, что пора уходить, иначе ОН будет дома раньше меня. ОН — тот, чьё имя я старался не произносить даже в мыслях, будто это могло вызвать его появление. Я аккуратно встал, стараясь не разбудить Зонта, наклонился к его голове и мягко поцеловал его в макушку. Волосы пахли чем-то знакомым, тёплым, и я поймал себя на том, что задержался на миг дольше, чем планировал. — Держись, — прошептал я едва слышно, прежде чем выйти. В коридоре меня ждал Куромаку. Как всегда, с этим его взглядом — каким-то слишком внимательным, словно он видит меня насквозь. "Вот что тебе надо?" — Он уснул, — сказал я, засунув руки в карманы куртки. — Если что вдруг, ты это, звони что-ли. Ну, ты знаешь. — Да, знаю. Спасибо, — ответил он, как всегда вежливо. Это "спасибо" прозвучало странно. Меня всегда раздражали его благодарности. Будто я делаю что-то для него, а не для Зонта. — Мне не нужна твоя благодарность, — буркнул я, глядя куда-то в сторону. — Я пойду. — Да, конечно, — отозвался он, всё так же спокойно. Я уже было повернулся, но на секунду замер. Он заботился о Зонтике так, как я, наверное, никогда не умел. Или даже не мог. Его дотошность иногда выводила меня из себя. Особенно когда он лез с советами или пытался решить за меня, как лучше помочь Зонту. "Ну, хотя бы у него есть кто-то вроде Куромаку. Чёрт, это же хорошо. Почему тогда это так раздражает?" Я не мог понять, было ли дело в том, что он заботился о Зонтике, как о своём "ребёнке", или в том, что я, в отличие от него, никогда не знал, каково это — иметь кого-то, кто всегда будет рядом. Я не стал ничего говорить, просто кивнул на прощание и вышел. Куромаку остался стоять в коридоре, а я двинулся домой, ускоряя шаг. Я ускорял шаг, чувствуя, как прохладный вечерний воздух цепляет лицо. Руки снова потянулись к пачке сигарет, будто сами по себе. На автомате вытащил одну, зажал её губами и прикурил. Затянулся, выпустил дым и тут же вспомнил Зонтика. "Блин, он же говорил: ‘Куришь, как паровоз. Тебя же быстрее меня в землю закопают.’" Я хмыкнул, представив его голос. — Прости, Зонт, — пробормотал себе под нос, — в другой раз брошу. Хорошая шутка, правда? "В другой раз." Этот другой раз всегда где-то вдалеке, как горизонты в фильмах — вроде видишь, но не дотянуться. Подходя к дому, я уже морально готовился к пустой квартире. Но стоило открыть дверь, как всё настроение пошло к чёрту. На пороге стояли ботинки. Знакомые до дрожи. "Бля, ты серьёзно? Ты что, пришёл раньше?" Внутри сразу закипело. — Ну прекрасно, — пробормотал я, закрывая за собой дверь чуть сильнее, чем нужно. Квартира встретила меня тем же унылым интерьером, что и всегда. Пустые стены, беспорядок, запах чего-то затхлого, перемешанный с ароматом дешёвого освежителя воздуха, который он зачем-то купил. Но теперь к этому добавился ещё и звук: тихие шаги где-то в комнате. Я бросил куртку на спинку стула, даже не глядя, попадёт или нет. "Чего тебе надо? Ты ведь здесь не для того, чтобы поинтересоваться, как у меня дела. Никогда ведь не спрашивал." Я выдохнул и закатил глаза. Надоело. Всё это дерьмо просто надоело. Я зашёл в комнату, бросив взгляд на Пика, который выглядывал из кухни с той своей вечной кислятиной на лице. О, как же я не хотел его видеть сейчас. — Я дома, — сказал я, хотя это было довольно очевидно. Пик поднял глаза, чуть приподняв брови. — Как-то рановато ты пришёл из колледжа, — сказал он, ещё не отрывая взгляд от кастрюли, как будто его даже не волновало, что я тут стою. — Я там не был, — ответил я, слегка пожав плечами, не желая углубляться в эту тему. Он обернулся, и взгляд его стал чуть напряжённым, но я знал, что это не для меня. Он всегда был таким: напряжённый сам по себе, как перетянутый канат. — Если тебя отчислят, потому что ты шляешься где-то со своими друзьями-идиотами, мне будет плевать. Я тебя прикрывать не буду, — сказал он, и я не мог не заметить того холодного сарказма, с которым он это произнёс. — А я и не был со своими друзьями, — ответил я, всё ещё безразлично, но немного раздражённо, как всегда, когда начинался этот разговор. Пик фыркнул, его лицо стало ещё более раздражённым. — Мне не важно, какую ещё отмазку ты придумаешь. Я просто не хочу, чтобы мне потом названивали из твоего колледжа, будто я тебе мамочка какая-то. Я вздохнул, сдерживая желание сказать что-то резкое. Это было в его стиле: всегда контролировать, всегда быть на высоте, всегда быть правильным. — Я вкурсе, что тебе насрать, мистер очевидность, — пробурчал я, но быстро передумал и снова потушил своё раздражение. Пик, кажется, не услышал или просто не стал реагировать. Вместо этого он поднял глаза, когда я подошёл к холодильнику и достал себе пиво. — Не язви, — сказал он. — Лучше дай сигарету. Мои закончились. Я даже не посмотрел на него, открывая прохладную жестяную банку. — Ага, ещё чего, — сказал я, сдерживая усмешку. — Я на них последние деньги потратил. Он только фыркнул. — На тебя не напасёшься деньгами, — добавил он, уходя от темы. И я понял: всё это было так же бессмысленно, как и всегда. Я молча посмотрел на Пика, а потом просто повернулся, направившись в свою комнату. Нет смысла продолжать этот разговор. Он никогда не меняется, и я тоже не особо собирался что-то менять в этом. Пусть продолжает думать, что всё вокруг — не его ответственность, что всё в этой жизни — его не касаеться. Когда я оказался в своей комнате, я сел на кровать, снова задумавшись. Пик как всегда был на своём месте, всё контролировал, и у меня из-за этого жёстко горело. Хотя, честно говоря, мне просто было пофиг. И я не хотел на это тратить больше времени, чем нужно. Взял сигарету из коробки, закурил, глядя на дым, который поднимался вверх, будто этот короткий момент был моим шансом взять хотя бы немного контроля над ситуацией. Было трудно даже объяснить себе, почему я сдерживаю все эмоции, но, наверное, это просто привычка. Сигарета начала догорать, и я почувствовал, как постепенно в теле появляется ощущение пустоты. Я подумал о Зонтике — как он сейчас? Хотя, блин, я сам ведь не особо лучший пример для него. Мы оба с ним — две половинки в этой бесконечной череде ссор, недоразумений и борьбы с самими собой. Пик, возможно, и был прав — у меня давно не было нормальных друзей, а теперь Зонтик оказался кем-то важным. Но разве он заслуживает такого беспокойного и нерешительного типа, как я? Я сморгнул, прогоняя эти мысли, и встал с кровати. Больше не хотелось оставаться здесь, в комнате, где этот воздух будто бы наполнен разочарованием. Решил снова выйти на улицу — может, хотя бы немного проветриться и не думать о всякой фигне. Я снова накинул куртку и вышел. На улице всё было как обычно — шумные машины, суета, где-то вдалеке кто-то смеялся, другие шли в свои места, а мне было всё равно. Я не знал, куда иду, но иногда мне просто нужно было выйти, чтобы не свихнуться окончательно. Шаги были быстрыми, хотя мне некуда было спешить. Сигарета в руке почти догорела, и я снова затянулся. В какой-то момент мне даже показалось, что этот момент — что-то вроде медитации, хоть я и никогда не верил в эти штучки. Дым в лёгких успокаивал, хоть и ненадолго. Это всё что ли, что мне остаётся? Чёрт возьми, иногда мне так хочется вырваться из этой привычной петли. Я был не в настроении думать, поэтому в конце концов решил просто побродить. Мимо меня шли люди, но мне казалось, что я — как и всегда — не имею с ними ничего общего. Я заметил, как в одном из кафе кто-то смеялся, а кто-то так же, как и я, сидел один, угрюмый. В какой-то момент мне даже захотелось подойти, поговорить с этим человеком, но я понимал, что это глупо. Когда я снова огляделся, на мгновение мне стало как-то легче. Я знал, что Зонтик сейчас, наверное, переживает что-то из-за всей этой херни с диагнозом, но он же не один. Он же не один, да? Я ведь не мог просто так исчезнуть, даже если бы хотел. Это же не то, что я мог бы сделать и уйти, как будто ничего не произошло. Я опять пожалел, что не могу быть для него более стабильным, больше чем просто какой-то случайный человек, который появляется и исчезает, когда захочет. Через пару минут я понял, что возвращаюсь домой. В голове были все те же мысли, но хотя бы что-то успокоилось, а это уже мелочь, но и этого было достаточно. Следующее утро началось, как обычно: с сигареты и саркастичного внутреннего монолога о смысле жизни. Я в который раз отмахнулся от мыслей, что курю слишком много. Зонтик бы наверняка опять напомнил, как я быстрее него скопычусь. Ну и пусть. Он не в курсе, что иногда мне именно это кажется неплохой идеей. К полудню я уже плёлся в колледж, чтобы не услышать от Пика очередное: «Тебя, видимо, в колонии готовили, а не к взрослой жизни». По дороге размышлял, стоит ли снова попробовать подойти к Феликсу. Мы с ним, мягко говоря, не фанаты друг друга, но он почти всегда рядом с Зонтиком, а значит, и мне от этого не отвертеться. В колледже я столкнулся со старой компанией, которых я раньше и вправду считал друзьями, но что-то изменилось с того времени. Они опять смеялись над какой-то ерундой, а я, привычно натянув маску, добавлял свои шуточки. Всё как обычно, пока кто-то из них не ляпнул: — Эй, помните того дохлика? Закияна, тот что голубоволосый. Он что-то пропал. Что, сдох, что ли, наконец? Мне будто врезали под дых. Я не смог ничего сказать. Хотелось ударить, заорать, но я только выдавил фальшивую усмешку: — Ага, сдох. Наверное, от скуки, слушая ваши тупые разговоры. Они заржали. А я? Я проглотил это чувство вины, будто сожрал раскалённый уголёк. После пар я отправился к Зонтику. Как всегда, Феликс был там. Здорово раздражает этот парень. Такой правильный, всё понимает, всегда на позитиве. Но пока я смотрел, как он успокаивает Зонтика после очередного плохого дня, я осознал одну вещь: зависть. Я ему завидую. Мы с Феликсом остались вдвоём на кухне, когда Зонтик уснул. Молчание повисло, как туман, пока я наконец не нарушил его: — Слушай, Феликс... Мы ведь не обязаны друг друга ненавидеть, верно? Он поднял брови, слегка удивившись, но ничего не сказал. — Ну, типа, у нас есть общий человек. Зонтик. Зачем нам это соперничество? Феликс кивнул, задумчиво разглядывая кружку с чаем. — Ты прав. У нас у обоих одна цель — чтобы ему стало лучше. Этот разговор, как ни странно, оказался легче, чем я ожидал. Мы начали общаться чаще, и через какое-то время Феликс, кажется, стал видеть во мне не просто саркастичного придурка. После того разговора с Феликсом он почему-то стал раздражать меньше. Я сам удивился — неужели он умеет быть нормальным? Я замечал, что мы с ним начали чаще пересекаться между парами, и я всё меньше проводил времени с так называемыми "друзьями". Они уже не вызывали у меня прежнего интереса, скорее, наоборот. Их шутки стали казаться скучными, предсказуемыми, а мне больше не хотелось притворяться, что я один из них. С Феликсом всё было по-другому. Мы иногда перекидывались парой слов, обсуждали что-то банальное вроде заданий на семинар или погоды. Но иногда разговор заходил глубже. Я даже начал находить с ним общие темы для разговоров, что раньше казалось невозможным. Весенние дни текли своим чередом: что-то менялось, но в то же время оставалось неизменным. Однажды между парами мы сидели на лавочке во дворе колледжа. Солнце светило прямо в глаза, и я жмурился, пытаясь прикрыть лицо рукой. Феликс что-то рассказывал о том, как в выходные был у Зонтика и как тот потихоньку начинает оживать. Я слушал вполуха, пока он не сказал: — Ты знаешь, Вару, ты довольно неплохой. Просто прячешься за этими шутками. Эта фраза заставила меня вздрогнуть. Я повернулся к нему, недоверчиво прищурившись. — Ну, так веселее, — ответил я, пытаясь снова спрятаться за привычным сарказмом. Феликс посмотрел на меня чуть пристальнее, чем я бы хотел. — А тебе правда весело? Я замялся. Этот вопрос застал меня врасплох. Конечно, весело. Что за глупый вопрос? Или не весело? Почему я даже не знаю, что ответить? — Ты боишься быть собой, Вару, — продолжил он, будто заглядывая прямо в душу. — Боишься, что тебя не примут, если ты не будешь весёлым. Эти слова ударили, как пощечина. Я молчал, потому что ответить было нечем. Да, я всегда шучу. Да, я стараюсь казаться тем, с кем легко и приятно. Но что, если я сниму эту маску? Что, если я покажу, что внутри? — Но ты уже рядом с Зонтиком, — продолжал он. — С ним ты можешь быть настоящим. Попробуй. Я отвёл взгляд. Эти слова звучали чертовски правдиво. И от этого становилось не по себе. Пока мы сидели в тишине, я думал о том, как давно привык быть клоуном, которого все любят. А ещё — как часто, оставаясь один, я чувствовал себя пустым. Смешным, но не в хорошем смысле. Может, Феликс был прав. Может, пора попробовать. Но не сейчас. Знаете, а ведь Феликс всё-таки хороший друг. Кто бы мог подумать? Раньше мне казалось, что у нас с ним никогда не будет ничего общего, кроме Зонтика. Он раздражал меня своим правильным видом, этими вечно оценивающими взглядами, которые будто бы говорили: "Ты полный идиот". Да и я, откровенно говоря, не особо скрывал, что считаю его занудой. Но сейчас... сейчас я думаю иначе. Да, он тоже косячит. У него бывает такое, что он срывается без причины. Агрессия у него вспыхивает, как спичка, и иногда это реально напрягает. Он явно с этим не справляется, но, чёрт возьми, кто из нас без греха? Я ничем не лучше. Мой сарказм, например, доводит людей до белого каления куда чаще, чем я готов признать. Но в то же время у Феликса есть то, чего нет у меня. Иногда мне кажется, что он видит людей насквозь. Он умеет сказать что-то такое, что попадает прямо в точку. Будто в тебя молнией ударяет, и ты начинаешь думать: "А точно ли я живу так, как хочу? А точно ли я делаю то, что нужно?" В этом он странно похож на Зонтика. Тот тоже может так сказать, что тебя сразу прошибает. Только Зонтик делает это ненароком, а у Феликса — это как будто дар. Или проклятие, если смотреть с его стороны. Потому что я не уверен, что видеть всех насквозь — это то, что приносит удовольствие. В общем, я рад, что мы с ним поладили. Да, мне всё ещё бывает неловко в его компании. Но уже не так, как раньше. Мы как-то нашли общий язык, и это удивительно. Раньше я бы ни за что в это не поверил. Если бы кто-то сказал мне об этом год назад, я бы рассмеялся ему в лицо. Но теперь всё иначе. И знаете, это хорошо. Новый день начался так, как и все мои дни: через жопу. Прихожу в себя после не самого лучшего сна я от того, что в дверь моего закутка раздаётся этот раздражающий стук. Пик. Кто же ещё. — Вару, ты там сдох, что ли? Опять ванну занял. Я бросил взгляд на телефон. Ну да, пять минут назад встал. Уже в чём-то виноват. Классика. — Расслабься, я ещё даже зубы не почистил! — буркнул я сквозь дверь, натягивая худи. Пика, конечно, не успокоило. Он продолжал орать что-то про то, что «опоздает из-за меня», «я будто специально это делаю», ну и вишенка на торте: «Мне твоё существование уже в горле сидит». Приятного аппетита, братан. Я выскользнул из ванной, но этот ненормальный всё равно умудрился толкнуть меня плечом. Не слабо так, кстати. — Ещё раз толкнёшь, и я тебе дверь в ванную выломаю, чтобы больше не толпиться! — выпалил я. — Ха, пугаешь меня, мелкий? — он усмехнулся. — Да, Пик. Смотри, затрясись от страха, — ответил я, скривив гримасу, прежде чем схватить рюкзак и хлопнуть дверью. И вот так каждое утро. Серьёзно, этот чёрт реально думает, что мы в одной из тех семейных комедий, где братья постоянно друг другу пакостят, а потом всё заканчивается обнимашками? Ну уж нет. На улице было серо. Вроде весна уже давно наступила, но её всё ещё не видно. Небо затянуто, ветки деревьев всё ещё кажутся голыми, как мои карманы в конце месяца. Я не пошёл в колледж. Ну, а зачем? Чтоб опять слушать, как на лекциях кто-то за моей спиной шушукается? Или чтобы встретить тех придурков, которые недавно насмехалась над Зонтиком? Нет уж. Лучше я пойду туда, где можно хоть немного успокоиться. Заброшка на краю города. Место, где ни души, если не считать крыс и ворон. Когда-то мы с Зонтиком проводили там вечера. Дым сигарет, разговоры ни о чём, иногда даже смех. Но теперь… Теперь я был там один. Сижу на полу, прислонившись к стене, где ещё остались выцарапанные надписи. «В + З» — один из наших "шедевров". Смешно, да. Так же дети царапают на школьной парте. Достал сигарету. Чиркнул зажигалкой. Глубокая затяжка. Дым пробивает лёгкие и сразу же возвращается наружу. В голове каша. О Зонтике, о Пике, о Феликсе, обо всех этих людях, которые окружают меня, но как будто бы не видят. Я привык не показывать слабость. Не знаю, это ещё с моего создания, наверное. Если ты слабак, тебя сожрут. Потому я всегда был "тем парнем". Тем, кто отшучивается, кто всё превращает в сарказм. Но сейчас… Сигарета догорала, а я вдруг почувствовал, как ком подкатил к горлу. Чёрт. Нет, этого не может быть. Не со мной. Скупая слеза скатилась по щеке. — Вот ты и докатился, Вару, — прошептал я себе под нос и хрипло засмеялся. Но это был не тот смех, который я обычно выдаю, чтобы скрыть неловкость. Это был истерический, с каким-то оттенком отчаяния. Я, Вару, который всё держал в себе, который никогда не позволял себе слабости, вдруг плачу. Пусть даже одна единственная слеза, но это всё равно. Становилось тяжело. На груди, в голове. Даже в ногах. Я просто сидел там, курил и пытался выдохнуть всё это дерьмо вместе с дымом. Какого чёрта я так скучаю по Зонтику? Почему без него всё кажется таким пустым? Тогда, на этой заброшке, я впервые понял, насколько я запутался в себе. Я просто не мог больше прятаться. Но как иначе? Кто я без этого? Смогут ли люди принять меня, если я перестану быть этим "весельчаком"? Солнце начало заходить, окрасив всё в грязно-оранжевый. — Ладно, Вару, всё. Достаточно. Поднимай свою задницу и иди домой. С этими словами я затушил сигарету об бетон и вышел с заброшки, оставив свои мысли там, под стенами с облупившейся краской. Прошло несколько месяцев. Если честно, я чувствовал себя странно. Словно за это время внутри меня что-то изменилось. Нет, я не стал другим человеком — я всё ещё Вару, тот самый парень, который шутит через слово и всегда держит сигарету наготове. Но что-то в голове начало переключаться. Через где-то неделю наступил тот день что-то было не так с самого утра. Ну, знаете, когда просыпаешься, и даже воздух вокруг кажется каким-то липким, как будто всё настроено против тебя. Пик снова нашёл повод покричать. На этот раз я "опозорил" его перед какими-то его знакомыми, неважно как. Его слова я воспринимал вполуха, просто кивал, пока ел уже не первой свежести хлопья. Да, а что? Нормально. Всё равно вкуснее, чем его претензии. — Ты меня вообще слушаешь? — воскликнул Пик, останавливаясь напротив. — Конечно. Ты говорил, как тебе тяжело жить с таким, как я, — ответил я с привычной усмешкой. — Иногда мне кажется, что ты специально доводишь людей! — он раздражённо стукнул кулаком по столу, из-за чего моя ложка чуть не выпала из рук. — Если так сложно, можешь найти другого соседа по квартире, — парировал я и встал, чтобы уйти. — Ты просто боишься столкнуться с реальностью, вот и всё! — крикнул он мне в спину. Эти слова застряли в голове. Они гудели, как назойливая муха. А ведь он был прав, черт возьми. Я всегда убегал от всего, что делало больно. К вечеру я оказался в одном из городских парков. Не знаю, зачем я туда пошёл, но ноги сами привели. Там я встретил Феликса. — Ты выглядишь, как будто тебя только что вытащили из стиральной машины, — сказал он, кивая на мою мятую толстовку и растерянный вид. — Спасибо за заботу, — буркнул я и плюхнулся на лавку рядом. — Что случилось? — спросил он, глядя на меня как-то серьёзно. — Да ничего, просто день такой... день дерьма, — ответил я, закуривая. Мы сидели молча, пока я курил. Феликс что-то теребил в руках — его привычка, когда он нервничает. — Ты всегда такой, Вару? — вдруг спросил он. — В смысле? — я посмотрел на него, поднимая бровь. — Ты всегда делаешь вид, что тебе всё равно. — Потому что мне всё равно, — отмахнулся я, выпуская клуб дыма. — Ложь. Этот короткий ответ был как пощёчина. — С чего ты взял? — огрызнулся я, но не смог удержать нервный смешок. — Ты боишься, что люди увидят тебя настоящего, — он посмотрел мне прямо в глаза. — Боишься, что ты не понравишься им таким, какой ты есть. Эти слова будто задели какой-то нерв. — Слушай, ты тут психологию не включай, ладно? У меня дежавю, ты разве это уже не говорил? — я попытался улыбнуться, но губы дрожали. — Ты не даёшь себе права быть уязвимым. Всё время прячешься за сарказмом, за этими шутками, — продолжал он, игнорируя мой тон. — Но, знаешь, настоящая сила в том, чтобы показать, что тебе больно. И я буду повторять это столько, сколько нужно. Молчание. Я не знал, что сказать. Феликс был чертовски прав, и это бесило. — Скажи это ещё раз, и я тебя ударю, — пробормотал я, бросая сигарету на землю и давя её ботинком. — Хорошо, — усмехнулся он. — Но ты всё равно об этом подумаешь. Мы ещё немного посидели, потом он ушёл. А я остался, потому что двигаться не было сил. Его слова крутились в голове. Я действительно боялся. Боялся, что никто не примет меня настоящего. Но может, пришло всё таки время попробовать? Не сейчас, не завтра. Но скоро. Звонок в дверь. Я нажал на кнопку, а потом, как всегда, постоял несколько секунд, глядя на её ручку. Слышал шаги, и всё равно как-то не мог заставить себя сделать этот последний шаг. Просто стоял. Как обычно. Когда дверь открылась, Зонтик выглядел немного растерянным, хотя и сразу улыбнулся. Я помню, как эта улыбка сразу же напрягла меня — он всегда был таким открытым, всегда искренним. Но сегодня что-то было не так. — Ты что, опять не спал? — спросил я, не пытаясь скрыть беспокойство в голосе. — Вроде не... просто сидел, думал, — он попытался выглядеть спокойным, но я заметил, как его руки слегка дрожат, а глаза избегают взгляда. Я вошел внутрь, по привычке закрыл за собой дверь, и мы молча направились в кухню. Но вот этот молчаливый момент... Он будто тянулся бесконечно. Он был слишком долгим, чтобы не вызвать неприятные ощущения в груди. Мы оба что-то чувствовали, но ни один из нас не решался сказать. — Ты как? — Зонтик наконец спросил, но голос был каким-то пустым, совсем не его. — Я? — я фыркнул, пытаясь скрыть раздражение. — Так же, как и всегда. Вроде ничего нового. Но что с тобой? Почему ты опять не спал? Он промолчал, только плечами повёл, будто не знал, что ответить. Я почувствовал, как нервное напряжение в воздухе растёт. — Ты опять зациклился на диагнозе, да? — я не мог держать в себе это раздражение. Мне хотелось, чтобы он что-то сказал, чтобы он не был таким молчаливым и закрытым. Это сводило с ума. Зонтик вздохнул, потом посмотрел на меня усталыми глазами. — Ты не понимаешь. Я не хочу быть только этим. Не хочу, чтобы меня видели только как проблемного, депрессивного мальчика-психа. Я… Я человек. Я хочу быть собой. Тон его голоса был таким, что мне показалось, что это он сам себе что-то пытается доказать, а не мне. Он вообще что-то думал об этом? Понимал ли он, как всё это на самом деле выглядит? — А я что? Я тут не за тебя переживаю, да? Просто так пришёл, поболтать? — я зло ответил, чувствуя, как злость внутри поднималась, хотя я и пытался её скрыть. — Ты же сам не можешь нормально и слова сказать, как только кто-то тебя не так поймёт. И всё это про твой диагноз. Блин, да мне плевать, что у тебя там, ты же сам себя загоняешь в него как в приговор! Зонтик резко поднялся. Его глаза потемнели, и я понял, что он сейчас начинает срываться. Его тело было напряжено, как струна. Но было ощущение, что он не злился на меня, а больше был разочарован в себе. — Ты не понимаешь, Вару! — он чуть ли не кричал. — Ты не знаешь, как это — всё время ощущать себя чем-то ненормальным! Как будто ты не можешь быть нормальным человеком. Ты не понимаешь этого, ты не проходишь через это каждый день! Я тоже встал. Он меня задел, черт возьми, не так-то просто это выдерживать. — Ты думаешь, мне легче? — я шагнул к нему, чтобы быть поближе, почувствовать, что могу хоть как-то пробить его броню. Но меня чуть не сдуло в ответной волне эмоций. — Я не прошу тебя быть нормальным, я прошу просто позволить быть рядом! Почему ты сам не можешь понять, что я уже не знаю, как тебе помочь? Зонтик резко повернулся и пошёл в сторону окна. Он стоял там, как камень, сжатые кулаки. Я понимал, что он пытается сдержаться, но все его движения кричали о том, как он хочет вырваться из этой ловушки. Проклятая депрессия, проклятая боль... что с нами вообще случилось? — Я не могу быть рядом с тобой, если ты не готов открыться мне, — я сказал это тихо, но сильно, как будто всё, что я не говорил раньше, вырвалось наружу. — Ты хочешь, чтобы я понимал тебя, но не даёшь мне ничего для понимания. Что я должен думать? Он молчал. Мы оба стояли в этом неловком молчании, и оно было, как тяжёлый камень на груди. Затем я почувствовал, как буря внутри меня начинает накрывать. Я не хотел этого, но не мог сдержать эмоции. Я знал, что в тот момент всё, что мне хотелось, это уйти, вырваться из этого душного пространства. — Блять, иди ты! Я устал. — я резко развернулся и выскочил из квартиры, не давая ему шанса что-то сказать. Мои шаги отдавались эхом в пустом коридоре, но внутри меня всё было пусто. Было тяжело, как будто я обрушил на него что-то ужасное. И я не мог простить себе это. Я знал, что ушёл, не услышав его, не дав ему ответить. В тот момент мне казалось, что мне проще сбежать, чем разобраться в том, что мы оба переживаем. Но, блин... Я знал, что был неправ. Я знал это. И всё равно я ушёл. Я не знал, сколько времени прошло с момента ссоры. Всё казалось как в тумане, и каждый шаг отдавался эхом в моей голове. Я чувствовал себя полным идиотом, и не было ни одного места, где мне хотелось бы быть, кроме как там, с ним. С Зонтиком. Я курил одну сигарету за другой, нервно поджигал новую, даже не заметив, как они заканчиваются. Всё внутри меня было жутко напряжено, как натянутая струна. Я пытался думать, пытался понять, что вообще произошло, но мысль о том, что я ушёл, не дав ему высказаться, жгла меня изнутри. Почему я не остался? Почему не выслушал его? Я всё знал, всё понимал, и всё равно действовал, как какой-то ребёнок. Просто так бросил его. Не дал шанс всё объяснить. Ты же сам не знаешь, что ему тяжело! Чёрт, ты сам ничего не сказал! Тупой идиот. Когда я услышал этот звонок, я сначала не понял, что происходит. Телефон в руке казался тяжёлым, как будто это не мой, а чей-то чужой. Я протёр глаза и посмотрел на экран. Куромаку. Это что-то странное, я думал. Мы никогда не общались настолько близко, а тут вдруг — звонок. Я ответил, не успев даже сказать «Привет». Мне вообще не хотелось ничего говорить. Всё казалось пустым. — Вару, ты где? Тебе нужно прийти... срочно. Это не шутки. Это очень важно. Его голос был напряжённым, тревожным. Я сразу насторожился. Всё внутри меня сжалось. Мгновенно затекло тело, как будто я погрузился в ледяную воду. — Что-то случилось? — я не смог скрыть нервозности в голосе. — Зонтик... — я услышал, как Куромаку резко выдохнул, словно перед тем, как произнести следующие слова, пытался собраться. — У него снова...рецидив самоповреждения. Это плохо. Ты ему нужен. Мои ноги подогнулись, как будто земля ускользнула из-под меня. Я почувствовал, как всё внутри меня замерло, а сердце пропустило удар. Самоповреждения. В этот момент я осознал, что это всё не шутки. Это не просто ссора, не просто глупое недоразумение. Это было что-то гораздо более страшное. Я бросил сигарету прямо на землю и рванул. В голове мелькали только мысли о том, что я должен быть рядом, что я сделал огромную ошибку. Зачем я ушёл? Почему я позволил себе убежать от него? Почему не остался, не помог? Как я вообще мог так поступить? Я не помнил, как быстро добрался до их дома. Каждая ступенька как будто высасывала из меня силы, я не мог выкинуть из головы этот ужасный образ — Зонтик в одиночестве, с таким больным состоянием. В голове вспыхивали картинки — его раны, его пустой взгляд, и то, как его боли становятся всё глубже. Как я мог бросить его в такой момент? Я почти не заметил, как оказался у двери. Куромаку открыл, и его лицо выдавало всю тревогу, которую я чувствовал. Он кивнул и молча отступил в сторону, давая мне пройти. Зонтик сидел на полу в углу комнаты. Он был почти невидим в темноте, его фигура казалась слишком маленькой, слишком слабой. Его лицо было бледным, глаза смотрели пусто, как будто он сам не знал, где находится. Я замер на месте, не зная, что делать. — Зонтик, милый... — я едва мог вымолвить это слово. Голос звучал как шёпот, дрожащий от всего, что я ощущал. Он поднял взгляд. Его глаза были полны боли и извинений, как будто он боялся, что всё это я увижу. Он не сказал ни слова, но в его взгляде я почувствовал всю тяжесть того, что он переживал. Всё, что он хотел сказать, было в его глазах. Он думал, он виноват. Он чувствовал себя виноватым. Я сделал шаг вперёд, а мои ноги будто не слушались. Всё тело тряслось, и мне не хотелось верить в происходящее. Я опустился рядом с ним и осторожно коснулся его руки. Он всё ещё сидел на полу, но взгляд его был уже немного более осмысленным, как будто в нем появился хотя бы маленький след надежды. — Прости меня... — прошептал я, не зная, как начать. — Я... я дурак. Я не должен был так поступать. Мне так жаль, что я ушёл, что не остался. Я… я не знал, что сказать. Просто… я был ужасно тупым. Зонтик молча посмотрел на меня, его глаза были влажными, и я видел, как его губы слегка дрожат. — Ты был прав, — он сказал тихо. — Я не мог больше. Всё слишком давит. Я не мог больше... Я понял, что это не было просто про ссору. Это было про боль, про всё, что мы скрывали от друг друга. Я наклонился и обнял его, осторожно, как будто боясь, что если сделаю это слишком резко, он исчезнет. Он как-то выдохнул, его руки не сразу ответили на объятие, но спустя секунду он обнял меня в ответ. — Всё будет хорошо, — тихо сказал я, чувствуя, как его тело расслабляется в моих руках. Это было больше, чем извинения. Это было понимание, что мы оба были потеряны, но только вместе мы могли найти хоть какой-то выход. — Я не хочу, чтобы ты уходил... — сказал он, его голос дрожал, но в нём было что-то мягкое, что-то доверительное. — Побудь со мной ещё немного. Пожалуйста... Я вновь почувствовал тяжёлое чувство, что мог бы сделать всё иначе. Но в этот момент я знал, что важно не то, что было, а то, что будет. Мы будем двигаться вперёд. Вместе. — Я буду, — сказал я. — Всегда буду. Мы сидели на полу, не замечая времени. Всё, что я чувствовал в этот момент, было смесью вины, облегчения и какого-то болезненного тепла. Я держал его, словно боялся, что он исчезнет, как только я отпущу. В комнате было тихо, слышался лишь его прерывистый вдох, за которым следовал мой тихий выдох. — Знаешь, — сказал я после долгого молчания, — я такой дурак. Я всегда думал, что бегство — это просто способ спастись. Уйти, чтобы не стать ещё одним грузом. Но... всё это не работает. Я только всё усложняю. Он посмотрел на меня, слегка нахмурившись. Его лицо всё ещё было уставшим, но теперь в нём было что-то мягкое, почти тёплое. — Ты не дурак, Вару, — сказал он тихо, но его голос был твёрдым. — Ты просто... тоже учишься. Как и я. Мы оба не знаем, как справляться с этим. Это не значит, что ты плохой. Я улыбнулся, но это была скорее горькая, уставшая улыбка. Слова Зонтика всегда были такими честными, такими простыми, но в то же время невероятно сложными. Он говорил правду, которую я не хотел слышать. Или боялся принять. — Я всегда пытаюсь что-то доказать, — сказал я, глядя на пол, будто он мог дать мне ответы. — Всем. Себе. Даже тебе. Но иногда мне кажется, что я просто... пустой. Что я не смогу быть тем, кем нужно. — Ты не должен быть кем-то "нужным", — перебил он. — Ты просто будь собой. Ты думаешь, я хочу, чтобы ты был идеальным? Нет, Вару. Ты и так важен. Просто ты сам об этом забыл. Его слова резали, но не болью, а чем-то другим — чем-то, что я даже не мог описать. Это было чувство, которое заставляет тебя посмотреть на себя иначе, хотя ты до этого тысячу раз смотрел в зеркало. Я хотел ответить, но язык как будто прилип к нёбу. Он осторожно потёр свою ладонь о мою руку, и этот жест был таким естественным, таким правильным, что мне стало теплее. Как будто он прощал меня без слов. — Прости меня, — сказал я, наконец найдя в себе силы вымолвить это. — Прости за всё, что я сказал. За то, что ушёл. За то, что оставил тебя в этот момент... — Я тоже не должен был так срываться, — тихо сказал он. — Это было не твоя вина, а моя слабость. Просто... я иногда не знаю, как справляться со всем этим. И я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Я резко выдохнул, словно пытался выбросить из себя накопившийся груз. Его слова звучали так неправильно, что я почувствовал, как внутри что-то сжалось. — Ты никогда не заставляешь меня страдать, — сказал я твёрдо, глядя ему прямо в глаза. — Ты заставляешь меня жить. Ты — причина, по которой я вообще пытаюсь двигаться вперёд. Он посмотрел на меня, его глаза блестели от эмоций. Казалось, он хочет что-то сказать, но вместо этого просто сжал мою руку сильнее. Это было достаточно. Мы оба знали, что слова сейчас мало что значат. Главное было в том, что мы рядом. Что несмотря на все наши ошибки и слабости, мы всё ещё здесь. Вместе. Мы сидели так долго, пока я не почувствовал, что он начинает засыпать у меня на плече. Я осторожно помог ему подняться и уложил на кровать, стараясь не потревожить его. Он что-то тихо прошептал, но я не разобрал, что именно. Я сел рядом на стул, продолжая держать его руку. — Я здесь, — сказал я тихо, как будто обещал это не только ему, но и самому себе. И в этот момент я знал: какой бы сложной ни была дорога, я больше не уйду. Никогда. После того случая что-то изменилось. Нет, мы с Зонтиком не стали вдруг мастерами душевных разговоров или магами честности, которые могут раз и навсегда выбросить все свои страхи и сомнения. Это не так работает. Но мы начали пытаться. Пытаться говорить о том, что чувствуем, даже если слова застревали где-то в горле и звучали, как ржавые механизмы. Я не могу сказать, что сразу всё пошло гладко. У меня каждый раз перед разговором было ощущение, будто я собираюсь прыгнуть в воду с высоты. Стою на краю и смотрю вниз, чувствуя, как внутри всё дрожит. У Зонтика, кажется, было что-то похожее. Иногда мы оба сидели, уткнувшись в пол, молча, словно ждали, кто первый начнёт. Но мы учились. Маленькими шагами, сквозь собственные страхи. Это, чёрт возьми, тяжело. Особенно для меня. Я привык всё прятать за шуточками или сарказмом, потому что так проще. Ты защищён. А тут... тут нужно говорить о том, что болит. О том, о чём страшно даже самому себе признаться. И всё же я продолжал возвращаться к тому дню. К тому моменту, когда я ушёл. К его глазам, полным боли, когда я закрыл за собой дверь. Мне постоянно казалось, что я подвёл его. Я мог остаться. Я должен был остаться. Но я выбрал свой гнев. Выбрал себя. Это было неправильно. Хоть Зонтик и говорил, что не держит на меня обиды, я не мог этого забыть. Это чувство жгло изнутри, как кислота. Я не могу быть таким человеком. Я не хочу быть таким человеком. Я не хочу причинять боль тем, кто мне дорог, а уж тем более ему. Но факт в том, что я это сделал. И от этого не убежать. Я не знаю, заметил ли Зонтик, как сильно это меня гложет. Может быть, он и понимал, но ничего не говорил. Он вообще редко говорит о том, что у него внутри, и я это понимаю слишком хорошо. Мы оба такие. Мы оба сидим в своих ракушках, будто если откроемся, то нас тут же раздавит. — Ты опять задумался. Что-то тревожит? — как-то раз спросил он, когда мы сидели у него дома, наблюдая за людьми за окном. Его голос был тихим, но в нём не было осуждения, только интерес. Я вздрогнул, потому что его вопрос попал точно в цель. — Да, — ответил я, не пытаясь скрывать. — Думаю о той нашей ссоре. Постоянно. Он ничего не сказал, только слегка кивнул, глядя куда-то вдаль. Я продолжил, чувствуя, как слова вырываются сами собой: — Мне до сих пор кажется, что я предал тебя. Ты был в таком состоянии, а я просто... ушёл. Я не хочу быть таким человеком. Я не хочу причинять боль. — Ты не специально. — Он всё так же смотрел на горизонт. — Ты тоже человек, Вару. И ты тоже можешь ошибаться. Это нормально. — Это не нормально! — я вдруг повысил голос, а потом резко замолчал, опустив взгляд. — Прости. Я просто... не знаю, как справляться с этим. — Ты уже справляешься, — спокойно сказал он. — Ты здесь. Ты пытаешься. И я горжусь тем, как ты стараешся. Эти слова снова выбили меня из колеи. Он говорил это так просто, так уверенно, будто это аксиома, не требующая доказательств. Но я всё равно не мог избавиться от ощущения, что я недостаточно хорош. Что я подвожу его каждый раз, когда дело касается чего-то серьёзного. Я долго сидел молча, а потом, собравшись с духом, тихо сказал: — Я просто не хочу потерять тебя. Он повернулся ко мне, его взгляд был мягким, но серьёзным. — Ты не потеряешь меня, — сказал он, слегка улыбнувшись. — Пока ты здесь, пока ты пытаешься — ты меня не потеряешь. Эти слова успокаивали. Нет, они не убрали всю боль, не стерли чувство вины. Но они давали понять, что у нас ещё есть шанс. Что мы оба можем научиться быть рядом, несмотря на всё, что с нами происходит. Шли дни. Иногда я вспоминал слова Зонтика и Феликса эхом в своей голове. Но вот, настал ещё один из тех дней, когда я проклинаю себя за то, что до сих пор продолжаю общаться с этой кучкой идиотов. Я не знаю, что меня в них удерживало. Наверное, привычка. Или страх остаться одному. Но в последнее время их тупые разговоры начали раздражать меня больше обычного. Мы сидели на лавке у колледжа, на которой валялись какие-то старые фантики и окурки. Погода была пасмурной, но не настолько, чтобы пойти куда-то под крышу. Один из ребят жевал жвачку, раздувая пузыри, которые потом с хлопком лопались. Остальные обсуждали какой-то "крутой пацанский фильм для настоящих пацанов", который я даже не смотрел. Типичный день. Ничего нового. Постепенно разговор свернул на очередное обсуждение нашего курса. Один из них, с идиотской улыбкой на лице, начал пересказывать, как он вчера "поставил на место" одного из одногруппников, высмеивая его внешний вид. Ещё кто-то вставил пару тупых шуток, и все посмеялись, будто это было остроумно. Меня начало подташнивать. — Бля, знаете, а он ведь похож на нашего Закияна! — вдруг встрял в разговор другой парень. — Такая же тряпка. Моё сердце будто упало куда-то в пятки. Почему Зонтик вообще всплыл в их разговоре? — Да, да! — подхватил первый. — Он был странным. Исчез куда-то, как будто его и не было. Может, наконец-то сдох или типа того? Эта фраза была как удар молнии. Моё тело напряглось, и я чувствовал, как внутри начинает закипать гнев. Но я молчал. Сначала. Как всегда. Но они не остановились. — Наверное, в дурке сидит, — добавил кто-то ещё, хихикая. — С таким-то ебалом и желанием подохнуть, ему только туда. — Честно, он вообще был жутким. Неудивительно, что больше не появляется, — подытожил один из них, откидываясь на спинку лавки, довольный собой. И в этот момент что-то внутри меня сломалось. Я больше не мог. Не хотел. Эти идиоты сидели здесь и поливали грязью человека, который был важнее для меня, чем кто-либо другой. И я вдруг понял, что больше не могу это терпеть. — Да заткните своё ебало, наконец! — мой голос прозвучал громче, чем я ожидал. Все повернулись ко мне, удивлённые, будто я был предметом мебели, который вдруг заговорил. — Ты что, Вару? — Один из кучки идиотов посмотрел на меня с усмешкой. — Чего ты взбесился? — Да потому что вы уже затрахали, придурки! — выпалил я, чувствуя, как меня трясёт. — Вы сидите здесь, обсасываете людей, которых даже толком не знаете, будто это делает вас лучше. А на деле вы жалкие! Просто жалкие куски дерьма, которые думают, что унижая других, станут хоть чем-то. — Эй, полегче, — начал второй, но я уже не мог остановиться. — Нет, не полегче! Я заебался это терпеть. Зонтик Закиян— это человек, понятно? Человек, который пережил больше, чем вы все вместе взятые! И вы смеете вот так о нём говорить? Вы ничего о нём не знаете! Ничего! Самый низкий из них нахмурился, но я не дал ему вставить ни слова. — Да что вы вообще знаете о жизни, а? Всё, что вы умеете, — это сидеть и смеяться над другими, потому что у вас самих ни черта нет. Ни мозгов, ни сердца, ни хоть капли уважения к людям. Я встал, чувствуя, как дыхание сбивается. Сердце бешено колотилось. Никто из них больше не улыбался. Они смотрели на меня так, будто видели впервые. — Знаете что? Мне вас даже не жалко, — добавил я, бросив взгляд на них. — Я, наверное, идиот, что так долго с вами возился. Я развернулся и хотел уже уйти прочь, чувствуя, как на меня смотрят их удивлённые и, возможно, осуждающие взгляды, но вдруг самый крупный из них подался вперёд, хлопнув по коленям, будто собирался встать, но остановился. Его лицо исказилось ухмылкой, от которой у меня заскрипели зубы. — Да ты сам-то не лучше, шугал его побольше нас. Чё, решил в герои записаться? — сказал он, поднимая на меня свои ленивые, насмешливые глаза. — Или ты забыл? Эти слова застряли у меня в ушах, как гвозди. Тёма смотрел на меня, словно пытался прижать меня к стене моими же ошибками. Да, я не был ангелом, но это уже давно не важно. Тогда я ещё ничего не понимал. Не понимал его. Не понимал себя. Но это не оправдание. Ничего из того, что я тогда сделал, не должно было случиться. — Я тогда был таким же идиотом, как и вы, — бросил я, чувствуя, как руки начинают дрожать от злости. — Только вот я это понял, а вы всё так же сидите тут, как кучка жалких обиженных детей, и жрёте всех вокруг за их спинами. — Да ты-то сам кто? — Крупный подскочил с места, показывая пальцем на меня. — Думаешь, если перестал над ним шутить, то лучше всех нас? Нет, Вару, ты такая же мразь, как и мы. Я не успел подумать, прежде чем сделал шаг вперёд, сокращая между нами дистанцию. — Только вот разница между мной и вами в том, что я не собираюсь больше быть этой мразью, понял? — процедил я сквозь зубы, сжимая кулаки. — А ты продолжай сидеть в своём дерьме и думать, что ты лучше кого-то. Посмотрим, сколько это продлится. — Да пошёл ты нахуй! — рявкнул крупный, резко толкнув меня в грудь. Этого было достаточно. Адреналин рванул, словно у меня под ногами взорвался пороховой заряд. Не думая, я толкнул его в ответ, и мы оба пошатнулись. Он замахнулся, целясь в моё лицо, но я успел отскочить. — Хочешь проверить, у кого кулаки крепче? — выдохнул я, злобно улыбаясь, хотя внутри всё горело от ярости. — Да ты что, совсем? — вмешался низкий, пытаясь встать между нами. — Успокойтесь оба! Но крупный снова рванул на меня, и в этот раз я не удержался. Ударил его кулаком в нос и оттолкнул. Он упал на лавку, но тут же вскочил, с кулаками наперевес. Мы сцепились, раздался треск ткани — кажется, я порвал его футболку. Низкий и ещё кто-то бросились нас разнимать. Я чувствовал, как кто-то схватил меня за плечи и оттащил назад. — Да что с вами, блять? — Кто-то перекрикивал весь этот хаос. — Это же просто базар, какого хрена вы лезете в драку?! Я отдышался, смотря на крупного. Его взгляд был полон ярости, но в нём мелькало и что-то другое — злость на себя. Может, он понимал, что сам это начал. — Знаете что? — бросил я, отстранив руки от них. — Это конец. Я вас, ебанатов, видеть больше не хочу. Вы все для меня пустое место. Я развернулся и пошёл прочь, слыша, как за спиной остались крики и недовольные возгласы. Сердце колотилось так, будто готово было выскочить из груди, но на этот раз я знал: я не оглянусь. Я больше не пытался угодить всем подряд. Разумеется, старые привычки сразу не исчезают, но я начал осознавать, как сильно завишу от того, что обо мне думают другие. И это осознание, честно говоря, било по мозгам как молотком. Прошло не мало времени. Сейчас я старался проводить больше времени с Зонтиком и Феликсом. Те "друзьяшки", которых я раньше считал своими, начали постепенно исчезать из моей жизни. Да и я перестал отвечать на их сообщения, сам избегал их компании. После той ситуации в колледже, я просто не мог больше смотреть на них без чувства отвращения. Зонтик тоже, казалось, стал чувствовать себя немного лучше. Не идеально, но лучше. Иногда он даже улыбался, пусть и едва заметно, и это было настоящим событием. Он всё ещё боролся со своими демонами, и я знал, что впереди ещё много сложных дней. Но теперь я чувствовал, что могу быть рядом с ним, не только шутя или отшучиваясь. С Феликсом у нас завязалась странная дружба. Он, конечно, был всё тем же принципиальным и иногда раздражающим типом, но я понимал, что за его словами всегда стояла искренность. Если он что-то говорил, это был не просто пустой трёп. И как бы это ни бесило, он всегда попадал в точку. Однажды, вечером, мы сидели с ним на крыше, наблюдая за тем, как солнце скрывается за горизонтом. Зонтик остался дома, сказал, что устал. Мы молчали. Я выкуривал одну сигарету за другой, а Феликс задумчиво крутил в руках бутылку воды. — Ты изменился, — сказал он вдруг. Я скосил на него взгляд, чуть удивлённый. — Это ты о чём? — Ты другой. Не такой, как раньше. Мне кажется, ты больше не пытаешься быть тем, кем тебя хотят видеть другие. Я усмехнулся, выдыхая дым. — Ну, я стараюсь. Не факт, что получается. — Получается, — коротко ответил он и посмотрел на меня. — Это видно. На какое-то мгновение я растерялся. Мне редко говорили что-то подобное. — Спасибо, наверное, — сказал я с улыбкой. Мы снова замолчали. Но это молчание не было неловким. Наоборот, оно ощущалось как что-то правильное. Наверное, это и есть настоящая дружба. Когда можно просто молчать и при этом чувствовать, что всё в порядке. Время проходило не заметно, а дни сильно друг от друга не отличались, но.... Этот день и без того начался криво. С утра я не выспался — всю ночь в голове крутились какие-то ненужные мысли. В колледже снова какая-то фигня: препод решил устроить перекличку, и я, конечно, снова стал тем «умником», кто среагировал шуткой, а не промолчал. И всё это как будто мало, потому что дома меня ждал Пик. Этот человек… Ну как человек? Иногда кажется, что его существование — это чисто издевательство надо мной. Ладно, может, я утрирую, но иногда это реально так чувствуется. Сегодняшний вечер — как раз из таких. Мы опять сцепились, и, если честно, я даже не помню, с чего всё началось. Наверное, он снова решил подколоть меня. Как обычно. — Ты серьёзно, Вару? — его раздражённый голос донёсся из кухни. Я уже почувствовал, как он начинает напрягаться. — Ты чашку опять за собой не убрал! Я хмыкнул, уткнувшись в телефон. — Ну и что? Не думаю, что она помешает твоему идеальному порядку. — О, конечно, — проговорил он, заходя в комнату. — Господин «Всем-плевать-на-мелочи» снова раздаёт советы. Ты хоть раз в жизни что-то сделал нормально? — Да заткнись ты уже, — бросил я, не особо контролируя, как звучат мои слова. — А ты, как всегда, вместо того, чтобы делать хоть что-то полезное, только языком чешешь! — он уже начинал поднимать голос. — Ой, бля, — я отложил телефон и посмотрел на него. — Слушай, хватит меня грузить, ладно? У тебя свои тараканы, у меня свои. — Ага, только я хоть пытаюсь с ними что-то сделать! А ты просто сидишь и ноешь. Тебе вообще плевать на всех вокруг. — Да ты себя слышишь?! — я уже вскочил, чувствуя, как внутри начинает закипать. — Давно в зеркало не смотрелся? Ты сам идеальный, что ли? — Знаешь, что, Вару? У меня хотя бы есть мозги! — Пик шагнул ближе, его голос стал резче. — А ты просто мелкий эгоист, который думает, что весь мир должен терпеть твои закидоны! Я сжал кулаки. — Да пошёл ты нахуй! Если тебя что-то не устраивает, может, просто займись своей жизнью, а не моей! — А может, ты займёшься своей?! — он вдруг повысил голос, уже почти крича. — Ты только ноешь, шутишь не в тему и убегаешь от проблем! Ты вообще хоть раз думал о том, как ты достаёшь всех вокруг? Я почувствовал, как во мне что-то щёлкнуло. — Да ты вообще кто такой, чтобы мне это говорить? — выплюнул я. — Ты сам живёшь, как чёртов робот, ни эмоций позитивных, ни души. — Это хотя бы лучше, чем бегать и вести себя, как долбаный ребёнок! — Пик сделал шаг ближе, и его слова звучали как ножи. — Ты даже нормальным человеком быть не можешь, Вару. Эти слова будто попали точно в цель. Я замер, смотря на него. — Чего? — голос сорвался. — Ты и сам знаешь, — он не остановился. — Ты просто прячешься за своими тупыми шутками, за этой показушной независимостью. Ты никому не нужен. Потому что с тобой невозможно жить! Я моргнул, чувствуя, как внутри всё похолодело. Слова будто били по нервам, по самой уязвимой точке. — Знаешь что, Пик, — я выдохнул, чувствуя, как в груди всё закипает. — Ты всё таки идёшь нахуй. Развернулся и рванул к двери, не дав ему ни секунды на ответ. Схватил куртку, хлопнул дверью так, что дом, казалось, дрогнул. Слышал, как он крикнул мне что-то вслед, но слова уже не долетали. На улице холодный воздух врезался в лицо, но это не успокаивало. Всё внутри горело. Голова гудела от злости, а в груди клубился какой-то мерзкий, давящий комок "Ты даже нормальным человеком быть не можешь." Эта фраза звенела в ушах, как эхо, которое невозможно заглушить. Руки дрожали. Я попытался прикурить, но пальцы то ли от злости, то ли от нервов не слушались. Зажигалка несколько раз щёлкнула вхолостую, пока я, наконец, не зажёг сигарету. Первый вдох обжёг горло, но я надеялся, что это хоть как-то меня успокоит. Вторая затяжка — и ничего. Только запах дыма, который меня самого начал раздражать. Сигарета дымилась в руке, а я шёл быстрее, сжимая зубы, пока холодный воздух обжигал щеки. С каждым шагом к дому Зонтика я чувствовал, как гнев сменяется какой-то дикой усталостью. Глаза начали болеть, и я понял, что, если так продолжу, мне не просто захочется на кого-то наорать — я, скорее всего, сам разревусь. Я остановился перед его дверью, будто это было последнее препятствие перед чем-то важным. Выкинул сигарету на асфальт и раздавил носком ботинка, хотя в этот момент хотелось, чтобы под ногой оказался не окурок, а злое лицо Пика. Сделал глубокий вдох. Нет, так не пойдёт. Я выдохнул, на секунду закрыл глаза, пытаясь хотя бы немного успокоиться, но фиг там. Позвонил в звонок, и, пока ждал, почувствовал, как снова закипает злость. Шаги. У двери. Быстрые, мягкие. Дверь открылась, и я тут же столкнулся взглядом с Зонтиком. Он выглядел так, будто знал, что мне хреново, ещё до того, как я хоть что-то сказал. — Ты снова курил, — тихо сказал он, но не как упрёк, а скорее как факт. Его взгляд скользнул к моим рукам, и я заметил, как он слегка нахмурился, наверное, видя, что они всё ещё трясутся. — Привет тебе тоже. Да, курил. Прости, ладно? — выдохнул я, вваливаясь внутрь. Только бы не стоять там, в подъезде, с этим взглядом, который будто видел меня насквозь. — Что случилось? Ты как шаровая молния, — Зонтик стоял у двери, чуть склонив голову и хмурясь. Я только махнул рукой, сбросил куртку куда-то на ближайший стул и буквально рухнул на диван. Запустил пальцы в волосы, пытаясь хоть как-то выбросить всё это дерьмо из головы. — Этот фиолетовый чёрт меня достал! — выпалил я, даже не глядя на него. — Снова начал ныть, что я чашку не убрал. Ты прикинь, чашку! Как будто мы тут в каком-то идеальном мире живём! Зонтик подошёл ближе, аккуратно присел на подлокотник дивана и посмотрел на меня так, будто сам не понимал, что происходит. — Эм... а это повод так злиться? — осторожно спросил он. Я резко поднял голову, глядя на него так, будто он только что предложил что-то абсолютно нелепое. — Да не в этом дело! — я вскочил, и ноги сами понесли меня по комнате, как будто сидеть было просто невозможно. — Он просто вечно ноет, понимаешь? Вечно тычет меня носом в мои ошибки, как будто у самого всё идеально. Сегодня он сказал, что я... что я не могу быть нормальным человеком! Нормальным! — я резко обернулся к Зонтику, словно он был судьёй, который мог подтвердить, насколько это абсурдно. — Вару... — начал он, но я сразу перебил. — Как будто он сам понимает, что значит быть нормальным! — я размахивал руками, чувствуя, как весь накопившийся гнев вырывается наружу. — Как будто у него самого всё в жизни шоколадно! А ещё орёт на меня за то, что бы я не делал! Да я вообще не понимаю, почему я с ним ещё живу, с бомжами и то поприятнее будет! — Вару! — Зонтик вдруг повысил голос, чего он обычно не делал. Я замер, смотря на него. — Чего? — Ты сам слышишь себя? — его взгляд был спокойным, но твёрдым. Точно пробивался сквозь мою злость и усталость. — Чего? — повторил я, хотя сам уже чувствовал, что он пытается докопаться до сути. — Пик... — он сделал небольшую паузу, будто подбирал слова. — Он ведь тоже не знает, как справляться со всем этим. С тобой, с собой. Ты же знаешь, какой он закрытый. Он, наверное, сам себя до конца не понимает. Не то чтобы других. Я на секунду замер, а потом скривился. — Да он просто орёт, когда не знает, что сказать, — пробормотал я, опускаясь обратно на диван, словно всё напряжение за день вдруг повалило меня. — А мне это надоело. Зонтик слегка наклонился вперёд, смотря на меня внимательно. — Знаешь, вы оба орёте, — сказал он тихо, но это прозвучало как удар. — Может, вам просто попробовать поговорить? Я фыркнул. — Ага, попробуй поговори с этим идиотом, — буркнул я, потирая виски. — Он же вспыхнет или не поймёт. Зонтик чуть улыбнулся, и это была именно та спокойная улыбка, которая почему-то всегда успокаивала. — А если не поймёт, то ты всегда можешь прийти ко мне, — сказал он мягко. — Вместе что-то придумаем. Я взглянул на него, и впервые за весь этот адский день почувствовал, что могу дышать нормально. В его голосе была такая уверенность, что я поверил сразу. — Ладно, — пробормотал я после короткой паузы. — Попробую. Но если он опять начнёт, я к тебе. — Всегда, — ответил он, глядя на меня так, будто знал, что я всё равно вернусь, даже если разговор с Пиком вдруг как-то получится. На мгновение стало тихо, а потом я выдохнул, ощущая, как злость улетучивается, оставляя после себя только усталость. Я вышел на улицу, чувствуя, как холодный воздух обжигает лицо. Гнев постепенно утихал, но усталость накатывала волнами. Я даже не чувствовал ног, будто всё это время просто шёл на автомате. В голове крутилась одна мысль: зачем мы снова так разругались? Почему это всегда так больно? Я вдохнул глубже, закрыл глаза на мгновение и медленно выдохнул. Хватит. Я больше не хотел оставлять это на завтра. Надо поговорить, спокойно, как взрослые люди. Хотя бы попробовать. Я повернулся назад и пошёл домой, в голове уже составляя, как начну разговор. Когда я открыл дверь, всё выглядело так, будто ничего не произошло. Свет на кухне горел, пахло остывшим кофе. Пик сидел за столом, лениво постукивая пальцами по поверхности. Услышав скрип двери, он даже не поднял голову. — Чё, нагулялся уже? — Пик бросил это так небрежно, что у меня внутри всё перевернулось. Его голос был ленивым, равнодушным, но я знал, что за этим стоит. Это была проверка. Он хотел увидеть, как я отреагирую. Я закатил глаза, стиснул зубы и подавил желание бросить что-то резкое в ответ. Сейчас не время для новой перепалки. Я вдохнул глубже, постаравшись успокоиться, и зашёл на кухню. Пик сидел за столом, одной рукой листая что-то в телефоне, другой постукивая по краю стола. Казалось, его совершенно не заботило моё возвращение. Он даже не посмотрел на меня, пока я не сел напротив. — Послушай, Пик... — начал я тихо, стараясь говорить ровно. Его пальцы остановились, а взгляд наконец поднялся на меня. Этот взгляд — холодный, немного злой, но и уставший. От него я почувствовал себя крохотным. Маленьким и незначительным. — Если это опять твои оправдания, то можешь сразу завязывать, — перебил он, даже не дав мне шанса продолжить. Его тон был резким, отталкивающим. Я стиснул кулаки под столом, чтобы не сорваться, и сделал глубокий вдох. — Я хотел поговорить нормально, — сказал я твёрдо, но голос всё равно дрогнул. — Без криков. Мы оба погорячились, и я... я хотел извиниться. Пик прищурился, будто хотел понять, серьёзен ли я. Затем он усмехнулся, сухо и как-то злобно. — Ага, извиниться, — он откинулся на стуле, закинув руки за голову. Его поза кричала о пренебрежении. — А ты вообще понимаешь, за что? Или это просто слова, чтобы я отстал? Я напрягся. Его слова били по нервам, но я знал, что если позволю себе вспылить, всё пойдёт прахом. — Да, я понимаю, — сказал я, собравшись с силами. Мой голос звучал твёрже, чем я ожидал. — За то, что сорвался. За то, что нагрубил. Но... — Но что? — он перебил, резко выпрямляясь. — Опять «но»? Ты всё равно всё сведёшь к тому, что я виноват, да? Его тон был настолько резким и колючим, что внутри всё вспыхнуло. — Блять, Пик! — я резко встал, толкнув стул. Он скрипнул о пол, громко и раздражающе. — Я пришёл, чтобы спокойно поговорить, а ты опять начинаешь! Пик тоже вскочил, теперь мы стояли лицом к лицу, всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Его глаза вспыхнули злостью, а голос поднялся на тон выше. — А ты всегда хочешь быть бедной жертвой! — выпалил он, его лицо перекосилось от гнева. — Как будто это я виноват в том, что ты ведёшь себя, как ребёнок! Его слова ударили, как молот. Глубоко, болезненно. — Ты хоть раз можешь выслушать меня?! — выкрикнул я, чувствуя, как злость захлёстывает. Контроль начал ускользать, и я ничего не мог с этим поделать. — А тебя вообще слушать невозможно! — Пик уже кричал, его голос эхом отдавался в комнате. — Ты только и делаешь, что оправдываешься или обвиняешь других! Его лицо было в нескольких сантиметрах от моего. Наши голоса смешались в одно сплошное напряжение. Казалось, мир за пределами этой комнаты исчез, остались только мы, наша злость, обида и неразрешённая боль. Я не успел понять, что произошло. Рука Пика взметнулась так быстро, что в голове даже не уложилось, пока звонкий удар не отдался эхом в комнате. Мои очки — мой барьер от всего мира, моя защита — соскользнули с лица, упали на пол и с глухим стуком застучали об линолеум. Время будто замерло. Мгновение спустя я услышал звук, который меня добил: трещина. Прямо по стеклу. Я застыл, глядя на них. Очки лежали криво, одно стекло покрылось паутиной тонких линий, как хрупкий лёд, который вот-вот расколется окончательно. Они казались такими уязвимыми, такими беспомощными — словно я сам. Пика будто ошпарило. Он стоял напротив, его лицо из раздражённого превратилось в нечто совершенно другое. Растерянность, страх, осознание. Его рука всё ещё зависла в воздухе, а глаза расширились, как у человека, который понял, что сделал нечто непоправимое. А я просто стоял, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Они начали катиться по щекам сами собой — не громкие рыдания, нет. Это были тихие, горькие слёзы, которые жгли кожу, словно холодный воздух, который я только что почувствовал на улице. Я поднял руку, провёл пальцами по лицу, вытирая одну из слёз. Её сменило ещё несколько. Потом, совершенно неожиданно, я рассмеялся. Истерически. Этот смех звучал так странно даже для меня самого. Он вырывался из горла, рваный, как будто я одновременно смеялся и задыхался. — Вау, до чего ты дошёл, — сказал я, голос сорвался, но я продолжал. — Ты видимо и вправду меня ненавидишь. Я наклонился, поднял очки. Осторожно, будто они могли рассыпаться прямо в моих руках. Провёл пальцем по трещине, чувствуя, как холодное стекло царапает подушечки пальцев. — Вару, я... — начал Пик, его голос стал тише, мягче, почти умоляющим. Я поднял руку, не позволяя ему продолжить. — Нет. Просто... нет, Пик, — я глубоко вдохнул, пытаясь успокоить дыхание, но голос всё равно дрожал. — Ты сказал то, что сказал. Ты сделал то, что сделал. И... — я судорожно выдохнул, вновь почувствовав, как слёзы жгут глаза. — Я старался, но не могу. Я снова надел очки. Они уже не скрывали меня. Трещина на стекле лишь напоминала, что всё кончено. Даже с ними я чувствовал себя обнажённым, разобранным на части. Но они всё равно были частью меня, как бы ни болело их теперь носить. Я повернулся к двери. — Куда ты пойдёшь так поздно? — спросил Пик. В его голосе не было злости, только отчаяние. Я замер, на мгновение задержавшись у порога. Пальцы коснулись дверной ручки, но я так и не оглянулся. Туда, где я могу быть собой. Где меня не разобьют, как эти чёртовы очки. Я сделал шаг за порог и захлопнул дверь. На улице было холодно, но этот холод был настоящим, честным. Он обжигал кожу, но не ранил душу. С каждым шагом я чувствовал, как гул в голове стихает, а внутри остаются лишь тишина и усталость. Трещина на очках перед глазами расплывалась, мешая видеть дорогу, но я продолжал идти. Дождь начал идти внезапно, словно небо решило, что теперь самое время для этой меланхоличной сцены, типичной для грустных фильмов. Капли дождя стучали по асфальту, разбрызгиваясь вокруг, и холодные потоки стекали по воротникам моей куртки. Но на этот раз мне не хотелось ни иронизировать, ни шутить об этом, как это я обычно делал. Всё, что я чувствовал — это тяжесть в груди, усталость и пустота. Я шагал медленно, будто не торопился, не зная, что именно мне нужно, но знал, что мне нужно дойти именно туда — туда, где я мог бы хоть на мгновение забыть обо всём. Мокрые волосы прилипли ко лбу, капли стекают по щекам, и мне стало холодно, но я не спешил. В голове всё крутилось: как он мог так себя вести? Почему я всегда так пытаюсь исправить всё, но никогда не получаю взаимности? Всё это беспокойство, вся эта боль мешали двигаться быстрее. Когда я дошёл до знакомой двери, с ног до головы промокший, я почувствовал странное облегчение. Это место было моим убежищем. Я стоял перед дверью, ощущая, как дрожат руки, и с усилием постучал. Три тихих удара, и дверь сразу открылась — не ожидая, без долгих пауз. Я почти не успел шагнуть назад, как она уже была передо мной. Зонтик стоял на пороге, и его взгляд был таким теплом, как будто он не ожидал увидеть меня, но не был удивлён. Без лишних слов, без вопросов он просто увидел меня — весь мокрый, с промокшей одеждой, и сразу же понял. Он не стал спрашивать, что случилось. В его глазах было только беспокойство и желание помочь. Он не сказал ни слова осуждения, ни малейшей угрозы отстраниться. — Ты весь мокрый, — сказал он, осторожно провожая меня внутрь. — Не стоило так выходить без зонта. Пойди в ванную, переоденься, ты же можешь заболеть. Я едва заметил, как он заботливо задвинул дверь, словно даже не думая, что я мог бы вообще уйти. Его слова были мягкими, но в них звучала искренняя тревога. Он заметил, что я промок до нитки, и словно пытался выразить всё то беспокойство, что не смог выразить раньше. Я даже не мог сказать ни слова в ответ. Всё, что я смог сделать, это тихо улыбнуться, едва заметно. Иронично, но я улыбнулся, как будто эта забота о чём-то важном сказала мне больше, чем всё то, что произошло ранее. — Иди, я принесу тебе что-нибудь тёплое, — добавил он, и я почувствовал, как его тепло накрывает меня, как его доброта заполняет ту пустоту, которую я так долго носил в себе. Он не требовал от меня объяснений. Всё, что он сделал, это принял меня таким, какой я был. Я почувствовал, как напряжение в моём теле начинает отпускать, когда я шагал в ванную. Зонтик не отставал, стараясь уговорить меня сменить мокрую одежду. Я снял куртку, но не торопился раздеваться дальше. Мокрая ткань всё ещё обвивала меня, как напоминание о том, что я пытался оставить позади. Когда я вышел из ванной в его старой футболке и уютных домашних штанах, в комнате уже пахло чем-то тёплым — наверное, это был чай. Зонтик сидел на диване, вглядясь в свой телефон, но, увидев меня, сразу отложил его и встал. Его выражение лица стало мягче, и он подошёл ко мне с чашкой горячего напитка. — Ну, как ты? — его голос был таким нежным, что я почувствовал себя маленьким и уязвимым, как будто всё вокруг напоминало мне, что я не один. Он уже знал, что мне нужно время, чтобы прийти в себя, и не торопил. Я сел на край дивана и взял чашку. Вкус был знакомым — тёплый и успокаивающий, как память о каких-то тёплых вечерах. Я выпил несколько глотков, но всё равно не мог избавиться от чувства тяжести в груди. — Извини, что я так... — начал я, но сразу же замолчал. Даже эти простые слова давались мне с трудом. Это не было так просто, как просто сказать «извини». Всё это было больше, чем слова, и я не знал, как выразить свои чувства. Зонтик сел рядом, не перебивая, но внимательно наблюдая за мной. Он не требовал объяснений. Просто был рядом, что-то очень важное и нужное, чем не могло быть сказано. Мне не нужно было объясняться, потому что в этот момент я знал, что он понимает. — Это не твоя вина, — сказал он, когда молчание стало невыносимым. Он повернулся ко мне, и его глаза были полны понимания, но и печали. — Я знаю, что ты переживаешь. Но ты не один, Вару. Не забывай об этом. Эти слова тронули меня глубже, чем я мог бы представить. Всё, что я делал — это прятался от этого мира, от всех. Я боялся открыться, и вот, наконец, кто-то был рядом, готовый помочь мне без каких-либо условий. Я покачал головой, пытаясь проглотить комок, который внезапно встал в горле. — Я не хотел... не хотел разрушить всё, — сказал я тихо, не веря, что эти слова вообще произношу. Но в этот момент я искренне хотел, чтобы всё вернулось на свои места. Зонтик взял мою руку, мягко, не торопясь, как будто боялся, что я отдерну её. Его рука была как всегда холодной, но уверенная. — Не разрушил. Ты просто не выдержал, потому что был на пределе. Мы все бываем такими, когда на нас слишком много давит. Не стоит на себя возлагать вину за всё. Я это знаю. И ты тоже. Я в очередной раз взглянул на него, и в глазах Зонтика было столько искренности, что я не мог держать стену между нами. Я почувствовал, как тяжёлое бремя с плеч постепенно уходит, и стало легче дышать. Было тихо, и мир вокруг, несмотря на дождь за окном, казался чуть более светлым. Всё это время я был рядом с тем человеком, с которым я мог просто быть собой, не бояться. Я снял очки, неуверенно, с небольшой дрожью в руках, будто боялся, что что-то из меня тоже исчезнет вместе с ними. Эти очки всегда были моей защитой — тем элементом, который скрывал меня от всего, что мне не хотелось показывать. Но в этот момент я почувствовал, как тяжёлое напряжение в теле начинает немного отпускать. Я взглянул на Зонтика, пытаясь понять, как он отреагирует. Я не знал, что ожидать от него, но на его лице была смесь удивления и чего-то светлого, почти неземного. Он не сразу сказал что-то. Зонтик просто молчал, глядя на меня с такой серьёзностью, что мне показалось, будто время замедлилось. А потом его лицо расплылось в самой доброй и солнечной улыбке, которую я когда-либо видел. Она была настолько яркой, что казалась способной осветить весь мир. Я застыл на месте, не в силах отвести взгляд, потому что не мог поверить, что это действительно происходит. — Твои... твои глаза невероятно красивые, Вару, — его голос был мягким, и в нём слышалась искренняя теплота. Это было так неожиданно, что я почувствовал, как щёки заливаются румянцем, а сердце учащённо забилось. Как будто это было не про меня, а про кого-то другого. Но его слова, казалось, вогнали меня в какую-то странную лёгкость, а глаза заполнились непониманием и одновременно благодарностью. Зонтик мягко протянул ко мне руки, и я не успел отреагировать, как он аккуратно обнял меня. Это было так просто, но в этом простом жесте было столько заботы и поддержки, что я почувствовал, как всё внутри меня как-то складывается на место. Его объятия были тёплыми и надёжными, как маленький островок спокойствия посреди штормящего моря. Я прижался к нему, и какое-то мгновение всё вокруг исчезло, остался только этот момент, только его тепло и его нежность. — Всё будет хорошо, — сказал он, когда я не мог произнести ни слова, потому что моё тело вдруг наполнилось таким расслаблением, что слова просто не выходили. Он обнимал меня крепче, как будто давая понять, что всё, что нас разъединяло, уходит, что теперь ничего не сможет нас сломить. Это было так спокойно, так умиротворённо. Мы молчали некоторое время, каждый в своих мыслях, но в том молчании было что-то успокаивающее. Мне было хорошо рядом с ним, и я мог быть собой, без всяких масок и защит. Когда разговор всё-таки завязался, он был лёгким, спокойным. Мы говорили о пустяках, шутки не были напряжёнными, а, наоборот, приносили облегчение. Порой мы просто молчали, наслаждаясь присутствием друг друга. Время как будто растягивалось, и каждая минута рядом с ним становилась всё важнее. Но, в конце концов, я почувствовал, как тяжёлые веки стали опускаться. Усталость накатывала постепенно, и я больше не мог сопротивляться. Тёплый воздух, уют его дома, его присутствие — всё это смело последние оставшиеся силы. Я зевнул, чуть отстранившись от него. — Я... наверное, засну, — сказал я тихо, не в силах держаться на ногах. Зонтик лишь кивнул, не вмешиваясь, понимая, что мне нужно время для восстановления. Он поправил одеяло на диване и, когда я лёг, тихо сказал: — Спокойной ночи, Вару. Я рядом. Я закрыл глаза, и, несмотря на всю боль, что была до этого, я почувствовал, как меня охватывает тепло и безопасность. Зонтик не покидал меня. С каждым вдохом я чувствовал, как сон начинает накрывать меня, и, наконец, я уснул, спокойно, без тревог. В его доме, в его объятиях, я наконец-то почувствовал, что всё будет хорошо.

Акт второй

«Мой вечный дождь»

В комнате царила тишина, лишь мягкое дыхание Вару наполняло её своим ритмом. Он уснул на диване, укрытый пледом, который я заботливо накинул, чтобы ему было тепло. Его лицо выглядело таким спокойным, будто все тревоги и боли, которыми был наполнен сегодняшний день, испарились в одно мгновение. Наблюдая за ним, я вдруг поймал себя на мысли, что завидую этой лёгкости сна, этой способности отпустить и просто дышать. Я поправил плед, пригладил выбившуюся из-под него прядь волос и на мгновение замер. Вару выглядел таким хрупким и сильным одновременно. Его ресницы, отбрасывающие длинные тени, дрогнули, но он не проснулся. Я не удержался и наклонился, чтобы мягко коснуться губами его лба. — Ты сильнее, чем думаешь, — прошептал я, как будто он мог услышать это сквозь сон. Убедившись, что он устроился удобно, я погасил свет в гостиной и тихо прошёл в свою комнату. Внутри царил привычный полумрак. Стены, казалось, впитали всю тяжесть моих мыслей, превращая комнату в капкан для души. Я разделся, машинально заправил постель и лёг, надеясь, что эта ночь принесёт мне покой. Но покой — это роскошь, которую моя голова не может позволить. Как только я закрыл глаза, в сознание ворвались образы, как приливная волна, которая захлёстывает и уносит с собой. Слова, сказанные в прошлом, ошибки, которые я не могу исправить, и бесконечное "что, если". Они всегда возвращались, как назойливые гости, которых невозможно выгнать. В темноте я ощущал, как холодные пальцы тревоги сжимают моё горло. Сердце билось быстрее, чем должно, словно пытаясь вырваться наружу. Я повернулся на бок, натянул одеяло выше, но это не помогло. Призраки прошлого шептали на ухо, повторяя всё, что я так старался забыть. "Ты недостаточно хорош." "Ты лишь обуза." "Все, кто рядом, рано или поздно уйдут." Слова эхом отражались в моей голове. Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль была слабой, но реальной, и она хотя бы немного отвлекала от этой ментальной пытки. Я сел на кровати, уставившись в окно. Дождь всё ещё шёл, капли скатывались по стеклу, оставляя за собой тонкие, почти невидимые линии. Этот звук всегда успокаивал меня, но сейчас он лишь подчёркивал одиночество, от которого я так хотел избавиться. Я вспомнил Вару, спящего в гостиной, его тихое дыхание и тёплую улыбку, когда он наконец расслабился. Он пришёл ко мне, доверился, нашёл в моём доме что-то, чего мне самому так не хватало. Но я? Смогу ли я стать тем, кто не подведёт? Тем, кто не причинит боль? Глубоко вдохнув, я спустил ноги на пол, ощущая его прохладу. Всё тело было напряжено, как струна, готовая порваться от любого неверного движения. — Зачем ты это делаешь с собой? — прошептал я в пустоту, обращаясь то ли к себе, то ли к этим "демонам". Ответа, как всегда, не было. Только дождь за окном и тишина внутри дома. Мне хотелось сбежать, скрыться, исчезнуть хотя бы на несколько минут. Но я знал, что это не поможет. Эти тени всегда найдут меня, куда бы я ни пошёл. Единственное, что оставалось — терпеть, пока они не устанут. Я поднялся, чувствуя, как каждый шаг отдаётся болью в усталых мышцах. На кухне я налил себе стакан воды, холодной, ледяной, надеясь, что она сможет хоть немного отрезвить. Но в отражении на стекле шкафа я снова увидел себя. Усталое, бледное лицо. Тусклые глаза. Человек, который так старался казаться сильным, но всё равно рушился изнутри. Вернувшись в спальню, я лёг снова, но на этот раз оставил свет ночника включённым. Может быть, с ним я смогу удержать тьму на расстоянии. Я закрыл глаза, и передо мной вновь мелькнуло лицо Вару. Это наполнило меня странным теплом, почти незнакомым чувством. — Если ради кого-то, то, может, я справлюсь, — шепнул я самому себе и, вдыхая влажный воздух ночи, погрузился в полусон, полный тревожных снов и тихих шёпотов. Сны были отрывистыми, будто кто-то случайно нажимал паузу и перематывал плёнку назад. Я видел что-то расплывчатое, но всё же знакомое: лица, которые я когда-то знал, улицы, по которым ходил, но которые теперь казались чужими. Все образы обрывались, оставляя после себя ощущение потери, пустоты. Проснулся я от едва слышного шума. На мгновение мне показалось, что это дождь, но звук был ближе, реальнее. Я замер, пытаясь определить его источник. Гостиная. Сердце замерло на секунду, прежде чем я вспомнил: там Вару. Я поднялся, стараясь не шуметь, и прошёл к нему. Свет ночника в коридоре освещал его лицо, лежащее на диванной подушке. Он всё ещё спал, но ворочался, словно что-то беспокоило его даже в этом состоянии. Я тихо подошёл ближе. Он что-то прошептал, почти неслышно, сжатые пальцы слегка дёрнулись. Его лицо было напряжённым, а дыхание неровным. Ему явно что-то снилось — что-то тяжёлое. — Всё хорошо, — выдохнул я, почти не слышно для самого себя. Я сел на край дивана и осторожно положил руку на его плечо. Хотелось успокоить, прогнать то, что тревожило его в этот момент. Его кожа была тёплой, живой. Вару дёрнулся, но не проснулся, только чуть расслабился под моей ладонью. Я остался сидеть так, глядя на него. Его лицо снова приняло мирное выражение, будто он нашёл покой в этом прикосновении. Это удивляло, даже пугало: как он может доверять мне настолько? Мой взгляд скользнул на его очки, которые лежали на столике рядом. Без них он казался другим, более уязвимым, более настоящим. "Ты заслуживаешь большего, чем я могу тебе дать", — подумалось мне, и эта мысль больно кольнула. Словно в подтверждение, в моей голове зазвучал тихий, но такой знакомый голос: "Ты на самом деле просто используешь его, чтобы чувствовать себя нужным. Он рано или поздно поймёт это и уйдёт." Я стиснул зубы, прогоняя эти мысли, но они не отступали, продолжая шептать где-то на задворках сознания. Вару снова пошевелился, что-то прошептав. Я услышал своё имя. Это было как удар в грудь — одновременно больно и тепло. — Я здесь, — сказал я тихо, даже не зная, слышит ли он меня. Мне вдруг стало тесно в этой комнате. Воздуха не хватало, как будто стены сдвигались ближе, заставляя меня задохнуться. Я поднялся и отошёл, чтобы глотнуть воды, а потом просто стоял у окна, глядя на ночной дождь. Капли падали на стекло, создавая замысловатый узор, и казалось, что за ними прячется что-то большее, что-то, что я упорно не хотел видеть. "Ты не справишься. Ты просто сломаешься. И увлечёшь его за собой." Я закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на звуке дождя, на мягком дыхании, доносившемся из гостиной. — Ради него, — прошептал я. — Ради него я должен справиться. Это обещание было адресовано не только Вару, но и самому себе. Я не знал, получится ли, но это было лучше, чем просто сдаться. Я сел на край кровати, чувствуя, как пружины тихо скрипнули под моим весом. В комнате было тихо, лишь за окном продолжал мерно шуршать дождь. Ночной свет пробивался через шторы, оставляя на полу бледные, ломкие тени. Всё вокруг казалось застывшим, как в старой фотографии. Я провёл рукой по волосам, чувствуя, как пальцы дрожат, и опустил взгляд на свои колени. Эта дрожь стала почти привычной, как какой-то внутренний метроном, отсчитывающий время. Тело словно постоянно напоминало мне о том, что оно здесь, даже когда я хотел забыть о нём, скрыться от самого себя. Депрессия... Я помню тот день, когда я впервые произнёс это слово вслух. Оно было тяжёлым, липким, как масло на языке. В тот раз мне казалось, что это просто усталость, просто какой-то "сбой". Но когда я оказался у специалиста, всё стало... реальным. Она смотрела на меня через стол, её взгляд был спокойным, профессиональным, но в нём была доля сочувствия. — Это депрессия, — сказала она тогда. Слово будто обрушилось на меня камнем. Не то чтобы я этого не знал, но услышать подтверждение — это было другое. Это словно печать, диагноз, который теперь всегда будет со мной. Сначала я пытался бороться. Это звучит смешно, когда говоришь об этом сейчас. Бороться с собственной головой? Глупо. Я ходил к ней раз в неделю, сидел на том же кресле, рассказывал о том, что чувствую, и в какой-то момент осознал: я просто не знаю, как описать эту пустоту. Мне выписали антидепрессанты. Сначала я чувствовал от них только тошноту и головную боль. Первые недели были невыносимыми. Тело будто протестовало, отторгало помощь. Я не мог понять, что со мной происходит, и почему не становится легче. Я помню, как в одну из таких ночей, сидя в ванной, смотрел на свои руки. Линии кожи, изгибы пальцев... А потом вспомнил, как раньше я уже делал это — оставлял на этих руках следы. Мой взгляд скользнул на лезвие, лежащее на краю раковины. "Просто немного. Чтобы почувствовать себя живым," — прошептал тогда голос в моей голове. Я пытался сопротивляться, но в итоге... В итоге следы снова появились. Мелкие, тонкие, почти незаметные. Но я знал, что они там. Потом был второй поход к специалисту. Я не стал скрывать того, что сделал. Её взгляд был спокойным, но в нём появилось что-то новое. — Мы поменяем препарат, — сказала она мягко. Так и сделали. И я начал ощущать... что-то. Не сразу, но где-то через месяц появилась крохотная искра. Её было сложно удержать, но я старался. А потом появился он. Вару. Он был рядом задолго до того, как всё это началось. Мы сблизились, когда у меня ещё не было чёткой уверенности, что что-то идёт не так. Тогда я думал, что всё это — просто временные трудности, что усталость пройдёт, если я больше посплю, а тревога исчезнет, как только я немного выдохну. Когда всё пошло наперекосяк, он остался. Несмотря на мои попытки оттолкнуть его, закрыться, спрятать свою боль за равнодушием, Вару был рядом. Я помню тот день, когда мне поставили диагноз. Это было тяжело, словно что-то внутри меня подтвердилось, от чего я так долго убегал. После встречи со специалистом я сидел в парке и смотрел на прохожих. В голове крутился один и тот же вопрос: «Почему я? Почему теперь? И как вообще с этим жить?» Вару нашёл меня там. Он сел рядом, молча. Я не мог смотреть на него. Боялся увидеть разочарование или жалость. Но вместо этого он просто положил руку мне на плечо и сказал: — Я не уйду. Как бы ты ни хотел. Эти слова тогда разбили что-то внутри меня. Я не мог сдержать слёз, а он просто обнял меня, крепко, но бережно, как будто боялся, что я сломаюсь. Но я всё ещё ненавидел себя. И иногда эта ненависть накрывала меня с головой. Я вспомнил, как несколько недель назад мы поссорились. Я сорвался, наговорил ему столько лишнего, а потом, оставшись один, просто не мог дышать. Я сидел на полу своей комнаты, сжимая голову руками, и шептал что-то бессвязное. Голоса внутри твердили, что я всё испортил, что я тяну его за собой в пропасть. Но он вернулся. Он всегда возвращался. Я посмотрел на свои руки. Старые шрамы начали бледнеть, но всё равно были заметны при ближайшем рассмотрении. Я провёл по одному из них пальцем, вспоминая тот момент. Теперь всё иначе. Я пытаюсь держаться. Каждый день — это маленькая победа, но вместе с тем — и борьба. Мне сложно верить, что я могу что-то изменить, но ради него... ради нас обоих я стараюсь. Я поднял взгляд на окно, за которым дождь всё ещё рисовал причудливые узоры. Мир за стеклом казался далёким, но я знал: он ждёт. И я должен быть готов встретить его. На следующий день я проснулся от слабого света, пробивавшегося сквозь занавески. Голова была тяжёлой, словно наполненной свинцом, но это уже стало привычным ощущением. Я не знал, сколько времени провёл в попытках заснуть после вчерашнего, но явно недостаточно. Вару всё ещё спал на диване. Его лицо выглядело расслабленным, даже немного умиротворённым. Очки лежали рядом, аккуратно сложенные. Я посмотрел на него и вдруг почувствовал, как внутри поднимается тихое, почти забытое чувство — благодарность. Мне не хотелось его будить, поэтому я решил тихо уйти на кухню. Ступая осторожно, чтобы не разбудить его, я всё же заставил себя двигаться вперёд, хоть и чувствовал, как ноги почти подкашиваются. На кухне было прохладно, утренний свет, попадающий через окно, делал всё вокруг чуть более реальным, чем это казалось ночью. Я включил чайник и, ожидая, когда он закипит, облокотился на стол. Мои мысли вновь начали кружить, как назойливые насекомые. День начинался, а с ним и новый цикл вопросов: «Как я справлюсь? Что, если я снова сорвусь? Что, если я подведу его?» Звон чайника вырвал меня из этих размышлений. Я налил себе чашку чая и сел за стол. Сделав первый глоток, я почувствовал, как горячая жидкость обжигает горло, но это почему-то было приятно. Это было ощущение — живое, реальное, не холодное и глухое, как мои мысли. — Доброе утро. Я вздрогнул от звука голоса. Обернувшись, увидел Вару, который стоял в дверях, немного растрёпанный, с лёгкой сонной улыбкой. — Доброе, — пробормотал я. — Ты чего так рано? — Ты не так тихо ходишь, как думаешь, — он усмехнулся и подошёл ближе. Я был готов к его привычным вопросам — о том, как я спал, чувствую ли себя лучше. Но он просто налил себе чая, сел напротив меня и сказал: — Сегодня хороший день, чтобы немного погулять. Я поднял на него удивлённый взгляд. — Ты серьёзно? — Абсолютно. Ты обещал на днях, что попробуешь чаще выходить. Помнишь? Я помню. Конечно, я помню. Но обещания, данные в тишине ночи, почему-то теряли свою силу с восходом солнца. — Я не уверен, что готов, — честно признался я. Он посмотрел на меня своим привычным спокойным взглядом, который всегда казался проницательным. — Знаешь, Зонть, готовым ты можешь быть не скоро. Но это не повод не попробовать. Его слова оставили странный след в моём сознании. Они были простыми, но цепляли за что-то внутри. Я вздохнул. — Хорошо. Только недолго. Он улыбнулся шире, а я поймал себя на том, что эта улыбка заставляет мир казаться чуть менее тяжёлым. Мы вышли из дома, и я едва заметил, как воздух наполнился запахом свежести, будто вчерашний дождь смыл всю пыль и грязь с улиц. Мир вокруг начинал просыпаться. Непривычно яркий свет пробивался сквозь редкие облака, играя бликами в оставшихся после дождя лужах. Вару шагал чуть впереди, легко и свободно, будто весна пробудила в нём энергию. Я смотрел на его спину и не мог понять, как он так просто движется вперёд. Мне казалось, что всё внутри меня замёрзло, застыло, как лужи несколько месяцев назад, в самый разгар зимы. Только теперь, с каждым шагом, это ледяное состояние немного начинало трескаться. — Красиво, правда? — сказал Вару, обернувшись ко мне и задержав взгляд на моём лице. Я лишь кивнул, не находя слов. В его глазах было столько света, что это заставило меня слегка отвернуться. Мы шли дальше, по извилистым дорожкам парка. Лужи тихо покачивали отражения деревьев, которые медленно пробуждались от зимнего сна, и время будто замирало. В какой-то момент Вару остановился у небольшой скамейки, сел и жестом пригласил меня присоединиться. Я сел рядом, опустив взгляд в землю. — Ты после зимы гулял вообще? — вдруг спросил он. — Нет, — признался я. — Не находил смысла. Он тихо усмехнулся, но не осуждающе, а с какой-то мягкой, почти грустной ноткой. — А в чём тогда находишь смысл? Этот вопрос заставил меня задуматься. Я хотел ответить, но слова застряли где-то внутри, превращаясь в очередной ком в горле. Вместо ответа я лишь пожал плечами. Мы снова пошли дальше. Люди вокруг были такие разные: кто-то бежал мимо нас с собакой, кто-то вёл ребёнка за руку, а кто-то шёл так же медленно, как мы. Все двигались, все жили, и мне внезапно стало больно. Почему же моя жизнь будто остановилась? Я глубоко вздохнул, но в груди что-то всё равно сдавливало. Мы обогнули очередной поворот, и тут я увидел его. Вдалеке, среди множества других прохожих, я заметил знакомую фигуру. Моего одногрупника, который всегда знал, как заставить жалеть о своём существовании. Моё сердце будто провалилось куда-то вниз. Он шёл со своим знакомым, смеясь, выглядя совершенно беззаботно. Только не это. Мир вокруг вдруг потерял краски. Я почувствовал, как ладони начали холодеть, дыхание стало поверхностным, а в голове зазвучал знакомый голос: Ты снова встретишь его. Он посмотрит на тебя. Скажет что-то. Или ещё хуже — сделает то, что разобьёт тебя вновь. — Зонт? Ты в порядке? — голос Вару пробился сквозь шум в моих мыслях. Я обернулся к нему, и он сразу понял. Его лицо изменилось: исчезла лёгкость, с которой он смотрел на мир, и появилась тревога. — Пойдём домой, — мягко сказал он, беря меня за руку. — Нет, — выдавил я, хоть мой голос дрожал. — Я... я не могу... Но он не слушал. Его рука крепко сжала мою, и он начал мягко, но уверенно уводить меня прочь. — Просто дыши, Зонт, — его голос звучал спокойно. — Вдох, выдох. Я рядом. Я почувствовал, как земля под ногами кажется всё менее реальной, а шаги становятся тяжёлыми, как в каком-то замедленном фильме. Голова кружилась, и все звуки вокруг превращались в гул. Когда мы вернулись домой, я всё ещё был на грани. Вару усадил меня на диван, сел рядом и взял мои ладони в свои. — Ты дома. Ты в безопасности. Всё позади, — повторял он, пока я пытался вернуть себе хоть каплю контроля. Его голос был тихим, но каким-то стабилизирующим. Словно он своей уверенностью в каждом слове пытался зажечь во мне хотя бы слабую искру веры. И знаете что? Это начало работать. Я сидел на диване, чувствуя, как всё моё тело постепенно возвращается в нормальное состояние. Сердце всё ещё стучало слишком громко, как будто пыталось вырваться из груди, но с каждым вдохом и выдохом этот ритм становился тише. Вару всё ещё держал мои руки, его пальцы мягко касались моих, чуть-чуть поглаживая тыльную сторону ладоней. Это простое прикосновение имело странное успокаивающее действие, словно он пытался передать мне частичку своего тепла, своей уверенности. — Всё хорошо, Зонт, — повторил он, немного нагнувшись, чтобы встретиться со мной взглядом. Его глаза были полны искренности, и это было одновременно приятно и тяжело. Я отводил взгляд, не в силах выдержать эту доброту. Она была слишком яркой для того, чтобы я мог принять её без оглядки. — Прости... — тихо пробормотал я, всё ещё чувствуя остатки паники в голосе. Вару слегка нахмурился, но его голос оставался спокойным: — За что ты извиняешься? — За... всё это, — я кивнул на свои дрожащие руки и общее состояние, будто моя слабость была чем-то постыдным. — За то, что снова сломался. Он вздохнул, опустив взгляд на наши переплетённые руки. — Зонт, слушай меня, — начал он, немного наклонившись ближе. — Это не слабость. Ты ничего не сделал неправильно. Его слова будто пробивались через слой тумана в моей голове, оставляя лёгкие следы, но мне всё равно было сложно поверить в это. — Но я ведь даже не смог... — я замялся, стараясь подобрать слова, но Вару мягко перебил: — Ты справился. Ты уже справляешься. Посмотри на себя, — он улыбнулся чуть-чуть, тепло и по-доброму. — Ты здесь, ты дышишь. Это уже победа. Я почувствовал, как его слова оседают внутри, но принять их всё ещё казалось чем-то невозможным. — Это просто... сложно, — прошептал я, чувствуя, как голос начинает дрожать. — Сложно всё время бороться с этим... с собой. Вару не ответил сразу. Он отпустил одну из моих рук и мягко положил её мне на плечо, как будто хотел напомнить, что я не один. — Я знаю, — сказал он тихо. — И я знаю, как тяжело тебе сейчас. Но я рядом, Зонт. Ты не один в этой борьбе. Я хотел ему поверить. Хотел принять эту простую истину, но внутри всё ещё было пусто. Мы сидели так какое-то время, не двигаясь. Только его рука на моём плече, тёплая, успокаивающая, и лёгкий шум за окном — звуки города, который продолжал жить своей жизнью, несмотря на моё состояние. Наконец, Вару встал. — Я сделаю тебе чай, — сказал он мягко. — Просто посиди здесь, ладно? Я кивнул, хотя мысли всё ещё были спутанными. Когда он ушёл на кухню, я почувствовал странную пустоту, как будто с его уходом у меня украли какую-то поддержку. Я закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Вару здесь. Всё хорошо. Вернувшись через несколько минут с двумя чашками, он протянул мне одну и сел рядом. — Это мятный, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Должен помочь тебе расслабиться. Я кивнул, взяв чашку, хотя мои руки всё ещё немного дрожали. Горячий пар обжигал лицо, но это было даже приятно. Мы пили молча. Не нужно было говорить ничего лишнего. Его присутствие само по себе было достаточным. С того дня прошло несколько недель. Я бы хотел сказать, что что-то изменилось, но правда в том, что всё осталось таким же тяжёлым и вязким. Моё состояние напоминало зыбучий песок: иногда я чувствовал, что могу стоять на месте, не проваливаясь глубже, но чаще мне казалось, что каждая попытка выбраться только усугубляет ситуацию. Я всё ещё боялся выходить на улицу. Прогулка с Вару, которая закончилась моей паникой, оставила болезненный осадок. Я не мог даже подумать о том, чтобы снова оказаться на людях. Казалось, что весь мир за пределами квартиры стал врагом, который только и ждёт момента, чтобы напомнить мне о моих слабостях. Куромаку уехал в командировку. Он говорил, что ненадолго, но даже эта временная разлука оставила в моём сердце холодную пустоту. Куромаку всегда был рядом, всегда знал, что сказать, чтобы я почувствовал себя лучше. Теперь же его место занял Вару. Он остался у нас на какое-то время, хотя я и пытался отговорить его. — Это необязательно, Вару, — говорил я однажды вечером, сидя на диване с кружкой остывшего чая в руках. — У тебя есть своя жизнь, свои дела. Не нужно тратить время на меня. И я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. Он только усмехнулся, пододвигая мне тёплый плед: — Не нужно говорить ерунду, Голубика. Я всегда рад быть с тобой рядом. Да и Пик не из тех, кто будет меня искать, не парься. Его слова вызвали во мне странное, смешанное чувство. Я был благодарен ему за заботу, но в то же время чувствовал себя обузой. Вару заметил моё замешательство, но не стал комментировать. Он будто знал, что именно сказать, чтобы не сделать больно. Каждый вечер я слышал, как он разговаривал с Куромаку по телефону. Их разговоры стали для меня своеобразным ритуалом: я лежал на своей кровати, прислушиваясь к звукам их голосов из другой комнаты. Они говорили о том, как прошёл день, обсуждали, как я себя чувствую. Иногда Вару рассказывал что-то смешное, и я слышал, как он тихо смеётся. Было странно осознавать, что эти двое больше не смотрят друг на друга с недоверием. Куромаку доверился ему, и это доверие, похоже, было взаимным. Вару стал частью моего повседневного существования. Он готовил завтрак, иногда приносил чай в комнату, если я забывал поесть. Он не требовал от меня разговоров или объяснений, просто был рядом. Но даже с его поддержкой, моё состояние оставалось неконтролируемым. Были дни, когда мне казалось, что всё становится лучше: я мог улыбнуться его шутке, мог почувствовать вкус еды. Но чаще наступали те тёмные дни, когда я не хотел вставать с кровати, когда мир казался серым и холодным. В такие моменты Вару не задавал вопросов. Он просто садился рядом, иногда брал меня за руку. — Всё нормально, Зонтик, — говорил он, глядя мне в глаза. — Ты можешь просто быть. Иногда эти слова помогали. Иногда нет. Я не знал, как он выдерживает это. Мне казалось, что я только тяну его вниз, но он всегда находил силы улыбнуться, всегда находил слова, которые звучали искренне. Однажды вечером, когда я уже лежал в постели, я услышал, как Вару снова разговаривает с Куромаку. Его голос был тихим, но уверенным. — Он держится, — говорил он. — Иногда ему очень тяжело, но я стараюсь быть рядом. Я закрыл глаза, слушая эти слова. Быть рядом. Иногда это казалось таким простым, но для меня это значило всё. Той ночью я почти не спал. В голове крутились мысли о том, как же сильно я завишу от людей, которые заботятся обо мне. Куромаку. Вару. Даже те редкие моменты, когда Феликс звонил просто спросить, как у меня дела. Я чувствовал себя обязанным всем им, но эта обязанность лишь усиливала чувство вины. На следующий день я проснулся позже обычного. Вару уже был на кухне, судя по звукам посуды. Я сел на кровати, чувствуя, как тяжесть ночных мыслей всё ещё висит надо мной. — Доброе утро, — сказал он, заглянув в комнату с чашкой чая. — Как спалось? — Нормально, — солгал я, избегая его взгляда. Он ничего не сказал, только кивнул, словно понимал, что я не хочу об этом говорить. Жизнь продолжалась, но я всё ещё чувствовал, что где-то внутри меня она будто замерла. Мир вокруг пробуждался, наступала весна, а я оставался пленником своей зимы. Иногда случались дни, когда силы покидали меня полностью. Всё вокруг становилось бесцветным и глухим. Даже самый простой вдох требовал усилий, а мысли о том, чтобы подняться с постели, казались непосильным трудом. В такие дни я чувствовал, как медленно растворяюсь в собственных страхах и сомнениях. Я не хотел есть. Я не хотел мыться. Я не хотел существовать. Тело будто наливалось тяжестью, а разум — вязкой апатией. Всё теряло смысл. Но Вару был рядом. Он не давал мне утонуть в этом состоянии, даже когда я сопротивлялся его помощи. Он приходил в мою комнату с тарелкой еды, улыбался и говорил: — Ну, моя голубичка, ты же не хочешь, чтобы я кормил тебя с ложки? Хотя, если хочешь, я не против. Его забота была одновременно лёгкой и серьёзной. Он не давил, но и не позволял мне совсем утратить связь с реальностью. Были моменты, когда мне казалось, что я захожу слишком далеко в своей беспомощности. Например, когда дело доходило до гигиены. Иногда я мог неделями избегать ванной комнаты, словно зеркала, вода, даже само ощущение своей кожи стали врагами. Я не хотел видеть своё отражение, не хотел смотреть на шрамы, разбросанные по моему телу, как напоминания о тех ночах, когда боль казалась единственным выходом. Вару заметил это раньше, чем я решился признаться. Однажды вечером он зашёл ко мне с полотенцем и сказал: — Зонт, я понимаю, что тебе сложно, но ты должен принять ванну. Это поможет. Я почувствовал, как меня окутывает стыд. Это было особенно сложно для меня. Я стеснялся. Стеснялся своего тела, своих шрамов, которые казались мне омерзительными, словно на них были записаны все мои ошибки и слабости. Когда он впервые предложил помочь, я резко отказался. — Не нужно, — сказал я, отводя взгляд. — Я сам справлюсь. Он не стал спорить. Просто сказал: — Хорошо. Но если тебе понадобится помощь, просто позови. В итоге я всё-таки позвал его. Тот день был одним из самых тяжёлых. Я чувствовал себя словно хрупкая, растрескавшаяся фигурка, которую могло разрушить любое неосторожное движение. Когда он зашёл в ванную, я почувствовал себя ещё хуже. Мне казалось, что он вот-вот посмотрит на меня с отвращением, но этого не случилось. Он лишь осторожно улыбнулся. — Всё в порядке, Зонт, — мягко сказал он, прикрывая шторку, чтобы я чувствовал себя менее уязвимым. — Я здесь, чтобы помочь, а не чтобы судить. И ты прекрасен для меня такой, какой ты есть. Это было чем-то интимным, но без какого-либо сексуального аспекта. Это была другая интимность, когда Вару проявлял так заботу и беспокойство, а я доверился ему тогда, когда чувствовал себя более уязвимым. Это была только забота, простая, но такая необходимая. Вару действовал спокойно, аккуратно, будто боялся причинить мне боль. Это успокаивало, хоть и не снимало полностью чувство стыда. Но с каждым разом мне становилось чуть легче.

Конечно, не всё в нашем сожительстве было идеально. Мы оба были людьми, и у каждого из нас были свои пределы. Иногда я срывался. Мог вспылить на Вару за то, что он слишком заботлив, за то, что он вообще здесь, что он терпит меня. — Ты не обязан этого делать, Вару! — выкрикивал я однажды. — Почему ты вообще здесь? Разве тебе не легче было бы без меня? Он спокойно выслушивал мои обвинения, а потом говорил что-то настолько простое и честное, что моя злость таяла. — Потому что я люблю тебя, — отвечал он, смотря прямо мне в глаза. — И я делаю это, не потому что должен, а потому что хочу. После таких ссор я всегда чувствовал себя ужасно. Я извинялся, иногда плакал, а он обнимал меня и шутил: — Если будешь извиняться так часто, я начну брать с тебя штрафы. Но даже в такие моменты он не отпускал меня, и я знал, что могу довериться ему полностью. Он часто называл меня своей «голубичкой». — Ты моя самая любимая голубичка, — говорил он с улыбкой, когда мы вместе завтракали или просто сидели на диване. Это звучало глупо, даже немного странно, но каждый раз я не мог удержаться от лёгкой улыбки. Это прозвище стало чем-то личным, почти священным. Я люблю его. Иногда эта мысль пугала меня своей силой. Как можно любить кого-то так сильно, когда ты сам едва справляешься с тем, чтобы просто существовать? Но Вару был тем светом, который пробивался даже через самые густые облака в моей душе. С его помощью я начал понимать, что любовь — это не только радость. Это забота, терпение, способность принимать человека со всеми его слабостями и страхами. Вару любил меня таким, каким я был, даже тогда, когда я сам не мог себя принять. Каждый день с ним был как маленький шаг вперёд. Не всегда лёгкий, не всегда уверенный, но всегда в правильном направлении. Бывают такие ночи, когда сон становится неуловимым. Ты лежишь в темноте, слышишь тиканье часов, шорохи за окном, но твой разум будто застрял в каком-то замкнутом круге тревожных мыслей. Всё внутри сжимается, как пружина, готовая в любой момент разжаться и разрушить всё вокруг. Этой ночью мне не удавалось успокоиться. Казалось, что в воздухе повисла какая-то тяжелая, гнетущая тишина, из-за которой сердце билось быстрее. Будто что-то страшное вот-вот должно было случиться. Я переворачивался с боку на бок, старался найти удобное положение, чтобы забыться хотя бы на мгновение, но всё было напрасно. Темнота давила. Моя комната, казавшаяся днём такой привычной, вдруг обрела углы, где будто бы таились чьи-то невидимые глаза. Я чувствовал, как внутри растёт страх, бесформенный и необъяснимый. Я услышал лёгкий стук в дверь, а затем увидел, как в проёме появился Вару. Его силуэт вырисовывался в тусклом свете гостинной лампы. Он, видимо, заметил, что свет в моей комнате не погас, и решил проверить, всё ли в порядке. — Ты ещё не спишь? — тихо спросил он, не заходя внутрь. Я лишь покачал головой. Он вошёл, прикрыв за собой дверь, и сел на край кровати. Его голос был мягким, чуть сонным, но в нём слышалась забота: — Тебя что-то тревожит? Я не сразу ответил. Как объяснить, что тебя гложет нечто, у чего нет формы, лица или даже причин? Это был просто страх, расплывчатый, липкий, заполняющий всё пространство внутри. — Не знаю, — наконец выдавил я из себя. — Просто… плохо. Вару вздохнул и чуть наклонился ко мне, его рука осторожно коснулась моего плеча. — Плохие мысли? Я кивнул. — Хочешь поговорить? — Нет. Он не стал настаивать. Только молча сел рядом, чуть глубже утопив матрас под своим весом. Некоторое время мы просто сидели в тишине. Это было странно, но мне становилось чуть легче от его присутствия. Он всегда умел не вторгаться, не ломиться сквозь двери, которые я ещё не был готов открыть. — Ложись, — вдруг сказал он, указывая на подушку. — Что? — Ложись. Я не стал спорить и послушно лёг. Вару накрыл меня одеялом и сам лёг рядом, поверх покрывала. Это было неожиданно, но его близость внушала спокойствие. — Тебе так легче? — спросил он, глядя в потолок. — Да, — признался я. — Немного. Мы молчали. Только слышалось его ровное дыхание рядом. Я поймал себя на мысли, что моё сердце стало биться чуть медленнее. Всё-таки он умел как-то по-особенному развеивать мою тревогу, даже ничего не говоря. В какой-то момент он поднялся, аккуратно поправляя подушку под моей головой. — Тебе нужно спать, — сказал он. — Я пойду. Но я не хотел, чтобы он уходил. Мысли о том, что он оставит меня одного в этой комнате, снова вызывали волну страха. — Подожди, — тихо сказал я, не поднимая головы. — Останься. Он замер, будто обдумывая мои слова, а потом кивнул: — Хорошо. Он лёг обратно, на этот раз под одеяло. Его рука мягко обняла меня, а его тепло будто окружило меня невидимой, но прочной стеной. — Я здесь, — прошептал он. — Всё будет хорошо. Я закрыл глаза. Тревога ещё не ушла полностью, но она словно начала отступать, растворяясь в его присутствии. Его дыхание, равномерное и спокойное, стало для меня убаюкивающей мелодией. Я не помню, когда именно уснул. Помню только, что впервые за долгое время мне не было страшно. Вару был рядом, и этого оказалось достаточно. Так и проходили мои дни: монотонные, неспешные, но наполненные тем, чего мне так долго не хватало — любовью и заботой. Вару был рядом практически всегда. Его присутствие стало для меня чем-то вроде защитного щита, за которым мир казался чуть менее угрожающим. Но даже в таких условиях моя тревога находила, как проникнуть внутрь. Сегодняшний день стал своего рода испытанием. Мне предстояло выйти из дома, чтобы пойти на приём к своему терапевту. Обычно Куромаку отвозил меня туда на машине. С ним это было… безопаснее, что ли. Мысли о том, что теперь мне придётся вновь столкнуться с внешним миром, с его шумом, взглядом прохожих, холодом весеннего ветра, казались невыносимыми. Утро началось неспокойно. Я проснулся раньше обычного, тревога поселилась где-то в области желудка и отказывалась отпускать. Даже завтрак, который Вару приготовил с такой заботой, был для меня скорее испытанием, чем радостью. Он заметил, как я безразлично ковыряю ложкой в своей тарелке, и, как всегда, попытался поддержать: — Ты справишься, — сказал он, его голос был мягким, но уверенным. — Я буду рядом. Эти слова немного согрели, как первый солнечный луч сквозь серое облако, но беспокойство никуда не ушло. Вару настоял на том, чтобы идти вместе. Он знал, что я не смогу сделать это в одиночку, даже если и не хотел признаваться в этом самому себе. Когда мы вышли на улицу, меня словно накрыло волной: резкий запах мокрого асфальта, звуки машин, чьи-то громкие голоса. Всё это разом обрушилось на меня, как шумный водопад. Мир был слишком громким. Слишком живым. Я держался ближе к Вару, хотя и старался делать вид, что просто иду рядом. Он шёл спокойно, будто не замечая моей нервозности, но я знал, что он всё понимает. — Если захочешь остановиться, скажи, — произнёс он. Я только кивнул. Дорога до кабинета терапевта показалась мне бесконечно длинной. Каждый перекрёсток был испытанием, каждый незнакомый взгляд — напоминанием о том, как я боялся быть среди людей. Я чувствовал, как сердце колотится в груди, слишком быстро, слишком громко. Когда мы, наконец, дошли до здания, мне понадобилось несколько секунд, чтобы собрать себя воедино и сделать первый шаг внутрь. — Я буду ждать тебя здесь, — сказал Вару, указывая на скамейку в холле. Это было чем-то вроде тихого обещания. В кабинете терапевта всё было привычно. Её голос был таким же спокойным, как всегда. Мы обсуждали, как прошли последние дни, вспоминали мои успехи и трудности. Я рассказал о прогулке с Вару, о своём страхе встретить кого-то из прошлого, о том, как он поддержал меня. — Это был важный шаг, — заметила терапевт. — Ты смог признать свой страх и всё равно справился с ситуацией. Я не был уверен, что справился. Но её слова звучали обнадёживающе. После приёма мы с Вару пошли обратно домой. Мир всё ещё казался пугающим, но его присутствие помогало мне чувствовать себя чуть увереннее. Когда мы вернулись, я понял, насколько сильно устал. Тревога изматывает больше, чем физическая работа. Но сегодня я сделал ещё один маленький шаг вперёд. И пусть этот шаг был окружён страхом, в нём была и надежда. Надежда на то, что однажды я смогу идти по этому миру так же уверенно, как сейчас шёл Вару. Время шло. Иногда мне казалось, что дни просто сливаются в одно длинное, бесконечное «вчера». Но однажды я начал замечать перемены. Маленькие, почти незаметные для других, но для меня они были похожи на лучи солнца, пробивающиеся сквозь плотную завесу облаков. Мне становилось лучше. Не сразу, не резко, но постепенно. Это было похоже на то, как снег медленно тает весной, обнажая землю, которая так долго скрывалась под его тяжестью. Однажды утром я проснулся и понял, что не чувствую той привычной тяжести, которая обычно накрывала меня с самого пробуждения. Это было странное, почти тревожное ощущение, словно тело внезапно стало легче, а мысли — тише. Я долго лежал, глядя в потолок, слушая, как за окном поют птицы. Это был не тот звук, который раздражает своей жизнерадостностью, когда внутри пустота, а мягкий, приглушённый, почти успокаивающий шёпот весны. Я сел на кровать, и мне вдруг захотелось открыть окно. В комнате пахло утренней прохладой, остатками сна, и я подумал, что было бы хорошо впустить немного свежего воздуха. Я потянулся к ручке, отодвинул занавеску и толкнул створку. За окном всё ещё лежала тонкая пелена утреннего тумана, и мир казался более мягким, чем обычно. Свет пробивался сквозь облака, окрашивая улицу в блеклые, но всё же живые оттенки. Далеко внизу я услышал, как кто-то смешно подскользнулся на мокром асфальте и громко выругался. Вместо привычного раздражения я едва заметно улыбнулся. Мир не выглядел таким чужим, как обычно. Я почувствовал осторожные шаги за спиной. Вару заглянул в мою комнату, слегка приоткрыв дверь. На нём была его любимая футболка с выцветшим логотипом какой-то группы и свободные домашние штаны. Он выглядел сонным, но всё равно как-то по-своему сияющим, будто бы сам был частью этого тихого утра. — Ты сегодня выглядишь… счастливее, — сказал он, наклоняя голову и внимательно глядя на меня. Я не сразу ответил. Просто пожал плечами, чувствуя лёгкую неловкость от его слов. Но где-то глубоко внутри разлилось что-то тёплое, почти забытое. Его голос звучал так, словно он был рад за меня. Искренне рад. — Да? — только и выдавил я, оборачиваясь к нему. — Да, — подтвердил он, не сводя с меня взгляда. Его уголки губ дрогнули, будто он пытался скрыть ещё более широкую улыбку. — Это заметно. Я не знал, что сказать. Поэтому просто кивнул и снова посмотрел в окно. Но даже без слов я чувствовал: он понял. Понял, как для меня важен этот момент, как важно было просто встать утром, подойти к окну и вдохнуть этот свежий воздух. Вару подошёл ближе и приобнял меня за талию сзади, положив свою голову мне на плечо. Его прикосновение было лёгким, ненавязчивым, но в то же время таким надёжным, словно он передавал мне часть своей силы. — Если хочешь, я приготовлю тебе завтрак, — сказал он с мягкой улыбкой. Я кивнул, чувствуя, как уголки губ сами собой поднимаются. — Спасибо, Вару. Он ещё секунду стоял рядом, а потом направился на кухню, оставив меня одного с моими мыслями. Но в этот раз одиночество не было тяжёлым. Оно было спокойным, словно я наконец-то нашёл точку равновесия, пусть и ненадолго. Мир всё ещё оставался серым, но этот серый цвет больше не казался таким подавляющим. Это была другая серость — лёгкая, как утренний туман, который вскоре рассеется под первыми лучами солнца. Я начал покидать свою комнату всё чаще. Сначала это казалось чем-то ненужным, почти излишним — зачем? Комната была моим убежищем, местом, где я мог прятаться от мира, который долгое время казался враждебным. Но Вару был в этом мире, и его присутствие как будто манило меня выйти наружу, хотя бы чуть-чуть. Иногда я просто садился рядом с ним в гостиной. Он сидел на диване, сложив ноги под себя, листал телефон или читал книгу. Иногда телевизор фоном показывал что-то нейтральное — документальные фильмы о природе или старые сериалы. Мы почти не разговаривали, но его спокойствие передавалось мне, как тихая волна, накрывающая мою тревогу. Потом он начинал рассказывать. Без предупреждений, без пауз, будто мы давно вели разговор. Его истории были самыми разными. О том, как однажды он сломал очки, катаясь на скейтборде, и целую неделю пытался ходить в солнцезащитных, пока все вокруг не начали жаловаться, что он не здоровается. О том, как когда мы жили с Фёдором, он однажды потерялся на школьной экскурсии и случайно присоединился к чужой группе. Его рассказы наполняли дом чем-то, чего мне так давно не хватало. Жизнью. — Ты просто не представляешь, какое у них было лицо, когда я вышел из автобуса и понял, что это не наша школа! — смеялся он, и я, к своему удивлению, улыбнулся. Непринуждённо, легко. Эти моменты были важными. Они напоминали мне, что за пределами моей головы существует что-то ещё — что-то реальное, что не связано с моими страхами. Потом, однажды, я решился на большее. — Я... думаю, выйду на улицу, — сказал я как-то утром, сидя за столом на кухне. Вару поднял взгляд от кружки с чаем и замер, будто боялся спугнуть мой порыв. — Хорошо, — сказал он мягко. — Хочешь, я с тобой? — Нет, — ответил я быстро, чуть напряжённо. — Я хочу сам. Он кивнул, не задавая лишних вопросов, но я заметил, как его взгляд задержался на мне, изучая, пытаясь понять, насколько я готов. Я вышел из дома, и воздух показался мне другим. Свежий, чуть влажный после недавнего дождя, с запахом весны и влажной земли. Я спустился по ступенькам подъезда, огляделся. Всё было как обычно: кто-то выгуливал собаку, где-то вдали дети смеялись на детской площадке. Никакой катастрофы, которую я так долго себе рисовал. Сначала это были короткие прогулки вокруг дома. Я делал вид, что просто хочу размяться, что это случайное желание. Но на самом деле каждый шаг давался мне с трудом. Мне казалось, что каждый прохожий смотрит на меня, обсуждает, шепчется за спиной. Я старался не поднимать глаза, чтобы не встречаться с их взглядами, и возвращался домой, чувствуя, как сердце бешено колотится. Но потом, однажды, всё изменилось. Я стоял у небольшого сквера и наблюдал, как пожилая пара кормит голубей. Они сидели на скамейке, разговаривая о чём-то своём, и я вдруг понял: никто не смотрит на меня. Никто не обсуждает. Людям просто нет до меня дела. Это осознание накрыло меня волной облегчения. Я выдохнул и впервые за долгое время позволил себе расслабиться. Мир, который казался мне таким жестоким и неприветливым, вдруг показался обычным. Я вернулся домой с чувством, будто совершил маленький подвиг. — Как прогулка? — спросил Вару, сидя на диване. — Хорошо, — сказал я и понял, что впервые сказал это слово искренне. Этот день стал для меня важным шагом. Он был одним из множества маленьких побед, которые постепенно начали складываться в что-то большее. В новую жизнь. Не все дни были хорошими. Иногда, открыв глаза, я чувствовал, как тяжесть, невидимая и бесконечная, обрушивается на меня, будто пытается утянуть обратно в постель. Такие дни были тёмными, пропитанными тревогой и бессилием. Я сидел на краю кровати, сжимая голову руками, пытаясь найти силы хотя бы встать. Но что-то начало меняться. Таких дней становилось меньше. Каждый поход к терапевту был шагом вперёд, хотя порой эти шаги казались мне незначительными. Мы говорили о многом: о том, как справляться с приступами паники, как отпускать прошлое, как перестать видеть в каждом взгляде осуждение. Её голос был спокойным, даже в те моменты, когда мои слова выходили прерывисто и спутанно. — Ты уже сделал большой шаг, — говорила она, когда я чувствовал, что прогресса нет. — Не обесценивай это. Я начал замечать эти шаги. Сначала маленькие. Например, перестал считать каждую минуту до конца сеанса. Потом начал записывать её советы в блокнот, который раньше лежал пустым. Антидепрессанты, которые вначале вызывали у меня недоверие и страх, начали работать. Это не было чудом, которого я ожидал. Не было внезапной эйфории или ощущения, что я могу свернуть горы. Но буря, бушевавшая внутри, начала стихать. Волны всё ещё поднимались, но они больше не были разрушительными. Жизнь начала казаться... ровнее. Я заметил это в мелочах. Утро перестало быть таким пугающим. Если раньше я лежал, уставившись в потолок, боясь начать день, то теперь мне удавалось встать, заварить себе чай, даже улыбнуться Вару, когда он заходил в кухню. — Как ты сегодня? — спрашивал он почти каждое утро, и в его голосе было столько искренней заботы, что я иногда не знал, что ответить. — Нормально, — говорил я, а потом осознавал, что это правда. Эти «нормально» стали основой моего дня. Они были далеки от идеала, но я начал ценить их. На одном из сеансов терапевт спросила: — Замечаешь ли ты разницу? Я задумался. — Да. Иногда... Мне кажется, что всё немного проще, — признался я. — Это и есть прогресс, — сказала она, и я впервые почувствовал себя не таким беспомощным. С каждым днём я учился видеть больше. Я начал замечать, что могу провести весь день, не чувствуя острой тревоги. Что могу выйти из дома и прогуляться без ощущения, будто на меня смотрят тысячи глаз. — Ты стал другим, — сказал как-то Вару, когда мы сидели на диване, и его слова задели меня. — В каком смысле? — Ты становишься ярче. Как будто немного ближе к себе настоящему. Я не знал, что ответить. Но где-то глубоко внутри я понял, что он прав. Я всё ещё боялся, что плохие дни вернутся, что прошлое снова настигнет меня. Но теперь у меня были инструменты, чтобы справляться. У меня был человек, который верил в меня, и у меня была надежда. А это, как оказалось, самое важное. В один из дней Вару настоял, чтобы мы сходили в парк. Я долго сомневался. Мысль о том, чтобы снова оказаться среди людей, пусть даже их будет немного, пугала. Воспоминания о прошлой прогулке до сих пор отзывались неприятным холодом где-то глубоко внутри. — Если что-то пойдёт не так, мы просто вернёмся, — сказал он, его голос был мягким, но твёрдым, словно он не допускал мысли, что я могу не справиться. Я кивнул, неуверенно, но всё же согласился. Когда мы пришли в парк, я удивился тому, насколько он был тихим. Лишь несколько прохожих гуляли по дорожкам, кто-то выгуливал собаку, вдали дети играли в мяч. Деревья ещё были голыми, но на ветвях уже появились крошечные зелёные листья. Земля пахла сыростью, а воздух был свежим после ночного дождя. — Видишь? Здесь почти никого нет, — улыбнулся Вару, глядя на меня. Мы шли медленно, шаг за шагом. Иногда говорили — о чем-то незначительном, не требующем усилий или глубоких размышлений. Иногда молчали. И в этом молчании не было неловкости, только тишина, наполненная присутствием другого человека. Я наблюдал за тем, как Вару оборачивается, чтобы посмотреть на пробегающую мимо собаку, или как он опускает взгляд, чтобы не наступить на маленькую лужу. Его спокойствие передавалось мне, капля за каплей растворяя тревогу, которая обычно тянулась за мной, словно тень. На мгновение я остановился. — Что-то не так? — спросил Вару, оборачиваясь ко мне. Я покачал головой. — Нет... Просто хочу вдохнуть. Я глубоко вдохнул. Воздух был прохладным, наполнял лёгкие свежестью. И вдруг меня охватило странное чувство. Никакой тревоги. Ни знакомого кома в груди, ни тяжести в животе. Только я, этот парк, сырость земли и запах мокрой травы. Я поднял взгляд на небо. Оно было серым, с редкими просветами, но даже оно казалось мне каким-то... добрым. В этот момент мир перестал быть моим врагом. — Что? — спросил Вару, заметив, как я улыбнулся. — Ничего, — ответил я, качая головой. Он прищурился, будто пытаясь разгадать меня, но ничего не сказал. Только подошёл ближе, слегка дотронувшись до моего плеча, как будто этим жестом хотел сказать: «Я здесь, всё в порядке». Мы продолжили идти. Каждый шаг казался чуть легче предыдущего. Я начал находить маленькие радости в самых простых вещах. Горячий чай по утрам, когда он обволакивает меня теплом, словно защищая от холода внешнего мира. Книга, которая уже давно пылилась на полке, — раньше я не мог даже открыть её, боясь, что концентрации не хватит, чтобы осилить хоть пару страниц. Теперь же я читал несколько страниц за раз, а потом ещё несколько, позволяя словам уносить меня в другой мир. Иногда я выходил в магазин, и проходя мимо пекарни за углом, чувствовал запах свежего хлеба, разливающийся вокруг и зовущий заглянуть внутрь. Я не сразу осмелился зайти, но в тот день, когда это произошло, я почувствовал себя почти обычным человеком, словно делал то, что делают миллионы людей каждый день, без страха и внутреннего сопротивления. Но самый важный момент произошёл однажды утром. Вару решил приготовить завтрак по странному рецепту, который он нашёл в непонятном паблике. Это само по себе уже звучало, как начало комедии. Он никогда не был мастером кулинарии, и я знал это. Тем не менее, он был полон энтузиазма. — Просто расслабься и жди! Я всё сделаю, — сказал он, энергично открывая холодильник. Я сидел на диване, наблюдая, как он копошится на кухне. Сначала всё шло относительно гладко. Он разбил яйца, начал взбивать их, но потом... Всё как-то пошло не так. Сковорода была слишком горячей, и яичница моментально подгорела. Масло брызнуло в разные стороны, заставив Вару отскочить назад, и в этот момент он умудрился зацепить локтем банку с мукой, которая стояла на столе. Банка опрокинулась, и облако муки взлетело в воздух, осыпая его лицо, волосы и одежду белым слоем. Он выглядел как настоящее кухонное привидение, стоя посреди хаоса с ошарашенным выражением на лице. Я не выдержал и засмеялся. Сначала тихо, но потом всё громче и громче. Смех вырвался из меня, будто прорвал плотину, и я не мог остановиться. Это был не нервный смешок, не неловкое хихиканье, а настоящий, искренний смех. — Эй! Это не смешно! — возмутился Вару, но его голос был таким жалобным, что я рассмеялся ещё сильнее. Он посмотрел на меня с настоящим удивлением, когда осознал, что это мой первый настоящий смех за долгое время. Его лицо мгновенно смягчилось, и он улыбнулся, хотя всё ещё выглядел слегка обиженным. — Ну ладно, по крайней мере, ты смеёшься, — сказал он, стряхивая муку с волос. — Но в следующий раз завтрак готовишь ты. Я не ответил, потому что не мог — смех всё ещё тряс моё тело. И в этот момент я почувствовал, что внутри меня действительно что-то изменилось. Это был не просто смех. Это была маленькая, но важная победа над тем мраком, который так долго окутывал меня. Теперь плохие дни стали редкостью. Они всё ещё случались, но теряли свою прежнюю мощь, превращаясь в тени, которые приходили и уходили, не успевая окутать меня полностью. Я научился видеть их такими, какими они были — временными и проходящими. Я всё ещё работал над собой. Всё ещё учился заново любить этот мир, который долгое время казался мне враждебным и холодным. Но теперь он уже не был таким пугающим. Цвета возвращались в мою жизнь, медленно, не торопясь, словно природа за окном — постепенно, но верно. Вару был рядом. Всегда. Он не просто наблюдал за моими успехами, он был их частью. Он помогал мне увидеть свет, когда мне казалось, что вокруг только тьма. Его терпение, забота, его тихая вера в меня стали тем якорем, который удерживал меня, когда я снова начинал тонуть. Мы вместе радовались моим маленьким достижениям. Простые вещи, как поход в магазин или даже прогулка до парка, превращались в целые победы. Вару праздновал их со мной, будто это было что-то великое. И, возможно, для меня это действительно было так. Иногда он шутил, что гордится мной, как родители гордятся своим ребёнком, сделавшим первый шаг. Я смеялся, отмахивался, но внутри чувствовал тепло. Его поддержка была неоценимой. Были и моменты, когда я снова чувствовал страх или тревогу, но теперь я знал, что это нормально. В такие дни Вару напоминал мне, что я не один, что я могу справиться. Он никогда не давил, не заставлял двигаться быстрее, чем я мог. Он просто был рядом. Я ещё не полностью справился, это правда. Но теперь у меня была надежда. Надежда, что жизнь — это не только боль и страх. Она может быть наполнена радостью, теплом и любовью. А это, как я понял, самое важное. Надежда стала моим путеводным светом. Она стала тем, что удерживало меня на плаву. И каждый день, который я проводил с Вару, напоминал мне, что в жизни всегда есть место для чего-то хорошего. Даже если это просто чашка горячего чая или тихая прогулка под нежным светом утреннего солнца. Сегодня я проснулся с неожиданным чувством решимости. Это было странно, но приятно — захотеть чего-то самому, без внутренней борьбы и сомнений. Я понял, что хочу встретиться с Феликсом. Мы не виделись уже больше месяца, и это не было связано с какими-то разногласиями или ссорами. Просто моя жизнь в последние месяцы была слишком сложной, чтобы я мог позволить себе общение. А у Феликса, как я знал, шёл важный период — сессия, подготовка, постоянное напряжение. Но сегодня я почувствовал, что готов снова впустить его в свою жизнь. Феликс ответил почти сразу, с той же теплотой, с которой он всегда ко мне относился. — Наконец-то! — написал он. — Уже соскучился. Давай встретимся где-нибудь, только не у меня дома, я уже не могу видеть эти учебники. Я улыбнулся, читая его сообщение. В голове возникли обрывки воспоминаний: как мы с Феликсом смеялись над глупыми мемами, обсуждали фильмы, или просто сидели в тишине, каждый занят своим. С ним всегда было легко, даже когда мне казалось, что весь мир меня давит. Мы договорились встретиться в небольшом кафе, которое было нашим любимым местом ещё с первых курсов. Я немного нервничал, выходя из дома, но всё было иначе. Лёгкая тревога — не та, что парализует, а та, которую можно преодолеть. Когда я вошёл в кафе, он уже ждал. За столиком у окна сидел всё тот же Феликс: немного растрёпанный, с неизменной улыбкой, которая всегда выглядела так, будто он только что вспомнил какую-то забавную историю. Он поднял взгляд, заметил меня и тут же махнул рукой, приглашая присесть. — Зонтик! — воскликнул он, вставая и обнимая меня. Я на секунду замер, но потом обнял его в ответ. Его энергия всегда была заразительной. — Привет, — ответил я, садясь напротив. — Как сессия? — Ох, давай не будем об этом, — он махнул рукой, словно отгоняя плохие мысли. — Лучше расскажи, как ты. Как ты себя чувствуешь? Этот вопрос застал меня врасплох, но я почувствовал, что могу быть с ним честным. Мы начали разговаривать, сначала осторожно, а потом всё свободнее. Я рассказал ему о том, как прошли последние месяцы, о терапии, о том, как Вару поддерживал меня, и о своих маленьких победах. Феликс слушал внимательно, кивая, подбадривая, иногда вставляя шутки, чтобы разрядить обстановку. Он был именно таким, каким я его запомнил: искренним, заботливым и настоящим. Мы провели в кафе несколько часов, пока не заметили, что на улице уже начало смеркаться. На прощание он сказал: — Я рад, что ты снова выходишь в свет. И помни, я всегда рядом, если тебе что-то нужно. Когда я вернулся домой, внутри меня было странное, но приятное ощущение. Этот день стал ещё одной маленькой победой. Встреча с Феликсом напомнила мне, что общение может быть лёгким, а жизнь — чуть менее пугающей. Возвращение Куромаку домой оказалось для меня особенным событием. Его отсутствие тянулось целую вечность, или, по крайней мере, так мне казалось. Каждый день без него был как маленькая пустота, которую ничем нельзя заполнить, даже несмотря на то, что Вару был рядом. Когда пришло время его встречать, мы с Вару вместе вышли из квартиры. Он, как обычно, двигался уверенно и быстро, шагал впереди меня, пока я аккуратно запирал дверь. Звук поворачиваемого ключа эхом разносился в моей голове, сопровождаясь лёгкой дрожью. Я пытался не торопиться, собираясь с мыслями. Когда я обернулся, то увидел их. Куромаку стоял у подъезда, улыбаясь, а Вару пожал ему руку в знак приветствия. Они обменялись несколькими словами, но я не слышал их, так как мои шаги были тихими, а мысли громкими. Как только я начал подходить ближе, Куромаку заметил меня. Его глаза, наполненные светом, начали блестеть от собирающихся слёз. Его улыбка стала такой тёплой, такой настоящей, что на мгновение я почувствовал, как что-то внутри меня окончательно оттаивает. Он сделал пару шагов навстречу, чтобы сократить расстояние, и оказался совсем рядом. Несколько секунд он просто смотрел на меня, словно хотел убедиться, что я перед ним настоящий. Затем он протянул руки и обнял меня, так крепко, что я мог почувствовать, как его дыхание сбилось. Я замер. Куромаку не был из тех, кто часто прибегает к объятиям. Он всегда выражал заботу иначе — в словах, поступках, но не через прикосновения. Именно поэтому его объятия в этот момент казались чем-то особенным, почти священным. Я не удержался и обнял его в ответ, сжимая так, словно боялся, что он снова уйдёт. Это было тихое, но сильное мгновение. В груди у меня комом застряло тепло, готовое разлиться через край. — Я скучал, — прошептал я, чувствуя, как слёзы подкатывают к глазам. — Я тоже, Зонтик, — ответил он мягко, чуть дрогнувшим голосом, будто с трудом удерживал собственные эмоции. Я чувствовал его тепло, его силу, его поддержку, которые казались мне такими важными. Этот момент, эти объятия, его голос — всё это наполнило меня уверенностью, что я иду в правильном направлении. Куромаку был для меня не только наставником или другом. Он был той частью моей жизни, которая напоминала мне, что семья — это не только о родственных узах привычных для обычных людей, но и о близких, которые готовы быть рядом, даже в самые трудные времена. Когда мы наконец отпустили друг друга, я заметил, как Вару наблюдал за нами со стороны, с лёгкой улыбкой на лице. Он ничего не сказал, но его взгляд говорил громче любых слов. Я почувствовал, что между всеми нами возникла незримая связь, которая становилась только крепче с каждым днём. Когда Куромаку вернулся, его объятия казались мне якорем в бушующем море. Но даже в этот тёплый момент, где-то глубоко внутри, я знал, что борьба ещё не закончилась. Я знал, что впереди будут дни, когда темнота снова попытается поглотить меня. Один из таких дней случился за несколько дней до его возвращения. Вару ушёл в магазин, оставив меня одного. Это был обычный день, ничто не предвещало беды, но внезапно накатила волна. Она была неожиданной, как удар ветра, который сбивает тебя с ног. Казалось, всё, что я успел построить внутри себя за последние месяцы, рухнуло. Я сел на пол в ванной, опустив голову на колени. Холодный кафель давал ощущение реальности, но в голове крутились одни и те же мысли: "Ты ничего не изменил. Ты просто играешь роль. Всё это притворство." Где-то в этом мраке моя рука потянулась к острию — старому лезвию, которое я когда-то спрятал. Этот предмет был моим тайным спутником в самых тёмных моментах. Я держал его, смотрел, как свет отражается на металлической поверхности. Казалось, одно движение — и всё напряжение исчезнет, затянется в одну короткую, но яркую вспышку. Но в тот момент что-то во мне остановило. В моей голове всплыли слова, которые я услышал однажды от терапевта: "Это чувство не навсегда. Оно пройдёт, если ты дашь ему время." Я замер. Лезвие в моей руке казался одновременно знакомым и чужим. Я вспомнил лицо Вару, его спокойствие, когда он говорил, что я сильнее, чем думаю. Вспомнил Куромаку, который всегда верил в меня, даже когда я сам не мог. Их голоса внутри меня были тише, чем мои собственные мысли, но они были. С дрожащими руками я положил лезвие на пол и отодвинул его от себя. Слёзы начали стекать по моим щекам, и я позволил себе заплакать, впервые не пытаясь сдерживать это. Я сидел на полу, чувствуя, как боль и облегчение перемешиваются, как прилив и отлив. Когда Вару вернулся, он сразу заметил, что что-то не так. Он подошёл ко мне, сел рядом, и я рассказал ему. Рассказал всё, что пытался скрыть раньше. Он слушал молча, но его взгляд говорил больше, чем слова. — Ты победил, — сказал он, когда я закончил. — Ты был сильнее этого чувства сегодня. И это важно. Я горжусь тобой. Я не был уверен, что это победа. Скорее, маленький шаг, но я впервые почувствовал гордость за себя. Когда я стоял в тот вечер с Куромаку, чувствуя тепло его объятий, этот момент с ножом был где-то в моих мыслях. Я не сказал ему об этом, но знал, что, возможно, однажды расскажу. Потому что эти люди — Куромаку, Вару, Феликс — стали для меня доказательством, что даже в самых тёмных уголках жизни можно найти свет. И теперь я знал, что этот свет внутри меня тоже есть. Время продолжало идти, и хотя старые привычки и страхи не исчезли, они стали меньше и менее тяжёлыми. Я начал снова чувствовать, как легко дышать, как будто мир снова не такой страшный, как был. Я стал выходить на улицу чаще, встречаться с людьми, делать те вещи, которые раньше казались мне невозможными. Феликс и Куромаку стали снова частью моей жизни. Мы собирались втроём, иногда просто сидели в кафе, смеясь и обсуждая обычные вещи — новости, фильмы, какие-то мелочи. Когда-то я не мог даже представить себе такие моменты, не боясь, что мир вдруг рухнет вокруг. Но с каждым разом, когда я смеялся с ними, я всё больше ощущал, что можно быть живым, можно просто быть здесь, и это уже нормально. С Вару мы тоже стали гулять чаще. По утрам я уже не прятался в комнате, а выходил на балкон, где Вару стоял с чашкой кофе, ждал меня, чтобы отправиться на прогулку. Он был моей опорой, а я его — каким-то образом, тоже. Мне нравилось гулять с ним, держась за руки, говорить о том, о чём раньше не говорил с никем. Мы были рядом, и это было всё, что мне было нужно. Однажды Вару рассказал мне что-то, что оставило меня без слов. Мы шли по улице, и он вдруг упомянул, как послал своих старых "друзей". Я видел, как его лицо меняется, когда он говорил об этом, как будто он сам был удивлён, что осмелился так поступить. Он давно хотел избавиться от людей, которые использовали его, манипулировали им. Но теперь, спустя время, он сделал шаг, который раньше казался невозможным. Я смотрел на него, гордясь. Мне было так приятно, что он смог это сделать — и без страха. Вару стал сильнее, чем когда-то. Я не мог не улыбнуться, гордясь им. Он смотрел на меня с каким-то особенным взглядом, как будто спрашивая, не разочарован ли я им. — Ты гордишься мной, Голубика? — спросил он, немного насмешливо, но в его глазах я увидел искренность. Я кивнул, не находя слов. — Я горжусь тобой, — сказал я с полной уверенностью. — Ты сильнее, чем думаешь. Вару вдруг остановился посреди улицы и, оглядевшись на людей вокруг, поцеловал меня. Это было неожиданно, но... так естественно. Я почувствовал, как сердце забилось быстрее. Я всегда думал, что такие моменты для нас — это что-то личное, скрытое от глаз других, но в тот момент Вару не волновала толпа, не было страха. Он поцеловал меня, и всё стало как-то ясным. Мы с ним изменились. Мы стали сильнее. После этого я чувствовал себя другим. Мы все были другими. Я, Феликс, Куромаку, Вару — мы все прошли через свои испытания, но теперь у нас было что-то большее, чем просто переживания. Мы были людьми, которые умеют быть рядом, поддерживать друг друга, несмотря на страхи и боли. Прошло время, и я больше не боялся того, что может произойти завтра. Да, иногда ещё оставались тени старых страхов, но теперь они не имели такой силы. Мы стали ближе друг к другу, и это было самым важным. Вару, Феликс и Куромаку — они научили меня быть собой, не прятаться и не бояться мира. И, может быть, это был самый большой шаг. Прошло около месяца. В этот день мы шли по улице, как обычно, смеясь и болтая о чём-то мелком, не замечая, как время пролетало. Парк за окном был полон людей, прохожие спешили по своим делам, и мир казался таким привычным, таким родным. Вару и Феликс рядом, с ними я чувствовал себя спокойно, безопасно, как будто ничего не может нарушить наш маленький мир. Но всё изменилось, когда мы заметили их. Сначала это была лишь группа людей на заднем фоне, не более того. Мы не обращали внимания, пока они не заметили нас. Пара взглядов, затем они начали двигаться в нашу сторону. И вот это уже не просто группа людей — это был момент, когда мир вдруг сжался, стиснул грудь. Я узнал их сразу. Бывшие друзья Вару, та самая компания, и среди них был тот, кто когда-то довёл меня до предела. Мой главный обидчик. Страх, который я старался забыть, вдруг вернулся, как ненужный призрак. Я почувствовал, как Вару напрягся, заметив их. Он не сказал ни слова, но его шаги стали тверже, а взгляд — напряжённым. Я посмотрел на него, и мне стало немного страшно. Вару, хотя и был сильным, сейчас выглядел спокойным, почти безразличным, но я знал, что внутри него буря. Он всегда был таким — внешне спокойный, но готовый бороться за правду, за свою свободу, за нас. Они начали говорить, и я услышал, как одно слово за другим падало на нас, как тяжёлые камни. Их лица исказились от злости, от того, что они не могли простить его. Лицемер, предатель. Эти слова, как ножи, вонзались в нас, в Вару. Он молчал, лишь стоял, выслушивая всё, что они говорили. Он был твёрд, как камень, как будто ничто не могло его сломать. Но я видел, как его кулаки сжимаются, как тело слегка напряжено, как он сдерживает этот ураган внутри себя. И вот тогда его взгляд, полный ярости и боли, резко пересекся с моим. Я знал, что Вару готов был ринуться в бой, готов был дать им отпор, разорвать всё это, но в тот момент я почувствовал, как что-то внутри меня сжалось. Я держался за него, даже если он был моим камнем, моим защитником, я тоже был готов стоять рядом с ним, поддерживать, быть тем, кто может его успокоить. И вот тогда, когда его взгляд снова был обращён на одного из обидчиков, тот, кто был самым агрессивным, тот, кто доставлял мне боль в прошлом, вдруг взглянул на меня. Его лицо искривилось в усмешке, и я почувствовал, как он ощутил слабость — он увидел меня. Он заметил, как я стою рядом с Вару, и тут всё поменялось. Я видел, как его губы начали двигаться, и его слова прозвучали в воздухе, как острие ножа. — Пацаны, да его просто этот голубой пидрила превратил из нормального пацана в подсоса, — сказал он с презрением, с ноткой злости в голосе. В тот момент весь мир словно застыл. Я не знал, что делать, но слышать это было всё равно, что получить удар в грудь. Слова его не просто касались меня — они были как тиски, сжимающие меня, обвиваясь вокруг меня. Вроде бы я уже привык к таким словам, но в тот момент, с Вару рядом, я вдруг почувствовал всё, что он сказал, как личное оскорбление. Не только для меня, но и для нас. Он хотел уничтожить нас, наше единство, всё, что мы строили. И тогда я почувствовал, как что-то внутри меня пробудилось. Это был не страх, не боль. Это была ярость, но не слепая, а осознанная. Я понимал, что если не сделаю шаг сейчас, то проиграю сам себе. Но прежде чем я успел что-то сказать, Вару, как всегда, откликнулся первым. Он взорвался, как вулкан. — Чё сказал, умник? — его голос был низким, злым, как шторм, который вот-вот накроет. Я почувствовал, как воздух вокруг нас затрясся от его гнева. Вару был готов действовать. Его глаза блеснули, мышцы напряглись. Он был готов защитить меня, но в этот момент я знал, что этого не нужно. Я был тем, кто должен ответить. Я не мог позволить ему вновь вмешиваться за меня. Это был мой момент. Я положил руку на его плечо, чувствуя, как его тело затрепетало от напряжения, и шепотом сказал: — Не волнуйся, я сам. Он посмотрел на меня, и я видел в его глазах молнию. Он был готов в любой момент вмешаться, но я просто кивнул. И вот в этот момент, в котором время как будто застыло, я почувствовал, как передо мной открывается пространство. Теперь, наконец-то, всё зависело только от меня. Я сделал шаг вперёд, чувствуя, как в груди начинает нарастать не просто ярость, а какой-то дикий, всепоглощающий адреналин. Мой взгляд был твёрд, как никогда раньше, и я знал, что не могу отступить, что этот момент не просто шанс, а необходимость. Он был передо мной, вот он — тот человек, который когда-то сделал мою жизнь настоящим адом. И теперь я стоял здесь, глядя ему в глаза, не боясь. "Ты боишься," — эти слова вышли из меня неожиданно. Я сам не знал, откуда они взялись, но как только произнёс их, понял, что именно это я должен был сказать. Он как-то поник, но тут же попытался вырваться, надув грудь и нагло фыркнув: — Д-да чо ты вылупился на меня, придурок. Иди со своей кучкой разноцветных геев обжимайся! Но я уже не слушал его. Я видел, как он нервничает, как его руки сжимаются в кулаки. Он был страшен только на словах. Страх внутри него был таким же явным, как и его агрессия. Я не мог этого не заметить. — Я никогда и не замечал, насколько ты боишься, — произнёс я, спокойно, почти с сожалением. Его глаза заполнили ярость, он скинул плечи, пытаясь разогреться, как будто готов был прямо сейчас ринуться в драку. Он рванулся ко мне, извергая очередную угрозу: — Чего?! Да я тебе сейчас врежу! Я стоял спокойно, ощущая, как сердце бьётся немного быстрее. Но вместо страха, вместо паники, меня охватила какая-то уверенность. Я не был один. Я знал, что с этим справлюсь. — Не стоит, — я произнёс эти слова тихо, но уверенно. — Я уже ухожу. Просто, мой тебе совет: поучись хоть какой-то эмпатии к людям, а не просто выливай всё своё дерьмо из рта на людей. Я повернулся, сделал шаг в сторону, намереваясь оставить это позади. Но тут я услышал его голос, он воскликнул так, что это пробрало меня до костей: — Буду я ещё слушать советы от ёбанного суицидника! Как будто кто-то ударил меня по голове. Я почувствовал, как вся злость и боль из прошлого вспыхнули в один момент. Мой кулак сжался, мои пальцы стали твёрдыми, как камни. Я не мог остановиться. Не мог! Я резко развернулся, и не осознавая, что делаю, бросился на него. Он даже не успел встать в защитную стойку, когда я уже накинулся на него, хватая его за плечи и сбивая с ног. Мы оба рухнули на асфальт, издавая громкий звук, как будто два тела столкнулись с землёй. Его руки тут же схватили меня за волосы, и я почувствовал, как его пальцы вонзаются в кожу, но я не сдавался. Я дернулся вперёд, пытаясь освободиться от его хватки, но он был сильным. Мы перекатывались по земле, теряя равновесие, его кулак прилетел мне прямо в бок, боль пронзила меня, но я уже не думал о боли. Я не мог остановиться. Он попытался вцепиться мне в шею, но я на мгновение вырвался и ударил его кулаком прямо в нос. Мы оба застогнали, когда я почувствовал, как его кровь хлынула мне на руку. Он закашлялся, и я увидел, как его лицо искажает боль. Но этого было недостаточно. Он снова схватил меня за волосы, дернул меня вниз, и я почувствовал, как голова ударилась о бетон. Мои пальцы ткнулись в его грудь, и я оттолкнул его, но не так сильно, как хотелось бы. Он снова накинулся на меня, продолжая бороться за контроль, как зверь, но я чувствовал, как его удары становятся слабее. Я вырвался, повалив его на спину, и теперь уже сам начал избивать его, каждый удар — это возмездие, которое я ждал столько времени. Он пытался защититься, но мне уже было всё равно. В какой-то момент я понял, что его сила иссякла, он больше не мог мне противостоять, его движения замедлились, а его дыхание стало тяжёлым, как будто он был в каком-то другом мире. Я оттянул руку и остановился, сидя на нём, обнимая его грудь рукой, пытаясь не дать ему подняться. Я чувствовал, как его тело не сопротивляется больше, как я побеждаю. Это не было победой с радостью, это был момент освобождения. Но на этом моменте нас разняли. Кто-то подбежал, кто-то схватил меня и вытащил с него. Мне стало тяжело дышать, я почти не замечал ничего вокруг, кроме этого невероятного чувства — чувства, что я наконец-то сумел вырваться из его мира. Мы стояли, не зная, что делать дальше, а воздух был наполнен гневом и напряжением. Меня стащили с его тела, и я почувствовал, как руки схватили меня за плечи. Я почти не видел, кто именно меня остановил — возможно, это был Вару или Феликс, но я был так разгорячён, что едва осознавал, что происходит вокруг. Моё дыхание было тяжёлым, а мысли путались, но одно было ясно — я справился. Я справился с тем, чего так боялся. Я не сдался. Феликс стоял рядом, не скрывая восхищения. Его взгляд был одновременно серьёзным и весёлым, будто он просто не мог поверить, что я, тот человек, который несколько месяцев назад был разрушен и не мог встать с кровати, только что показал такую силу. Он подошёл ко мне, тяжело постучав меня по спине. — Ты это сделал, — сказал он с улыбкой, которая растянулась по его лицу, как будто он гордился мной. — Я знал, что ты можешь. Вару тоже выглядел немного ошарашенным, но его глаза светились чем-то тёплым и поддерживающим. Он подошёл ко мне и тихо сказал: — Ты молодец. Я горжусь тобой. Я хотел сказать что-то в ответ, но из-за всего, что произошло, слова не приходили. Я просто стоял там, вдыхая свежий воздух, ощущая лёгкость, как будто что-то внутри меня изменилось. Мы все замолчали, пока не раздался смех Феликса. — Ну, вот это да, — Феликс вдруг засмеялся. — Не думал, что вы, двое, такие крутые. Ребята, вы вообще кто такие? Подумать только, вам можно было бы фильм про супергероев снять. Я не смог сдержаться и засмеялся тоже, Вару, услышав наш смех, не выдержал и последовал за нами. Мы начали смеяться, и в этом смехе было столько облегчения, столько радости от того, что всё позади. — Это было немного жёстко, — сказал Вару, всё ещё смеясь. — Но, чёрт возьми, ты его реально уложил! Феликс поднял руку, предлагая пятюню: — Мы все здесь крутые, ребят. Даже если у нас иногда бывают такие моменты, как сегодня, нам всегда удаётся выбраться. Я встал рядом с ними, каждый из нас чуть улыбаясь от всей этой нелепой, но невероятно значимой ситуации. Мы пошли домой, и как бы ни было тяжело нам в прошлом, теперь эта прогулка по улицам казалась какой-то простой, но важной вехой. — Так что, — продолжил Феликс, — кто-то вообще может угрожать нам после того, как мы расправились с ним? Давайте на всякий случай повесим на нас шлейф победителей. Мы все рассмеялись, шли вместе, смеялись и чувствовали, как пустая улица, поглощённая нашими голосами, становилась не такой уж страшной. Этот момент был каким-то незаметным, но он был нашим. Мы все изменились, стали немного другими. И, возможно, с этого дня всё будет лучше. Та ночь была особенной. Я сидел в ванной, едва ли осознавая, что происходило вокруг. Тёмная комната была освещена только тусклым светом из ванной лампы, который, казалось, даже не мог прогнать все тени, что заполнили мой разум. Вода в ванной была тёплой, но я чувствовал её холодок, который проникал глубже, чем просто кожа. Моя душа была такой же холодной и пустой, как и та вода, в которой я погружался, стремясь найти хоть какое-то успокоение. Мои волосы, когда-то длинные и ухоженные, теперь были почти невыносимо тяжёлыми. Я проводил рукой по ним, чувствуя, как они цепляются за ладонь. Мне казалось, что они тянут меня назад, в ту жизнь, которую я больше не хотел жить. Я смотрел на своё отражение в зеркале, но вместо того, чтобы видеть знакомое лицо, я видел обрывки своей боли, старых страхов, сомнений и ошибок. Я не раз думал об этом. Что будет, если я просто отрежу их? Что если я отрежу прошлое и с этим разом откажусь от всего, что меня связывает с той тенью, что осталась от прежнего меня? Я не мог ответить на эти вопросы, но я знал одно: это будет актом силы. Это будет момент, когда я, наконец, освобожусь. Руки дрожали, когда я схватил ножницы. Сначала я не мог решиться. Я смотрел на длинные пряди волос, которые когда-то были частью меня, моей защиты, моей привычки. Но теперь они стали символом всего, от чего я хотел избавиться. Я аккуратно поднес ножницы к своим волосам и, не глядя, начал отрезать. Звук срезаемых прядей был странно успокаивающим. Как будто с каждым движением я отпускал нечто старое, ненужное. Я чувствовал, как волосы падают на пол, как эта тяжесть уходит, и с ней уходит часть меня. Каждый срез был как шаг в новое начало, и, несмотря на странное чувство, которое вызвал этот процесс, я знал, что всё делаю правильно. Когда я закончил, я сидел перед зеркалом, глядя на свою новую причёску, которая лишь слегка касалась моих плеч. Мои волосы больше не скрывали моего лица, не прятали эмоции. Я стал другим — не только снаружи, но и внутри. Сначала я не узнал себя. Это было странно — видеть такого человека, но это было моё новое «я». Я отпустил всё, что мешало мне жить. Когда я вышел из ванной, мои шаги были тихими, а сердце всё ещё билось быстро от переживаний, но я чувствовал себя лёгким. Я нашёл Куромаку на кухне, стоящего у плиты. Он поднял взгляд и на мгновение замер. Я мог видеть, как он замедлил движение, взгляд его был сосредоточен и несколько ошеломлён. Он поставил сковороду на плиту и подошёл ко мне. — Ты... изменился, — сказал он, и в его голосе была мягкая серьёзность. — Ты сделал это ради себя, правда? Я кивнул, и он подошёл ближе, чуть улыбаясь. — Знаешь, ты теперь выглядишь как человек, который решил идти вперёд. Я горжусь тобой, Зонтик. А ещё, тебе очень идёт. Позже, когда мы встретились с Вару и Феликсом, их реакция была другой. Вару подошёл ко мне первым. Он стоял немного в сторонке и внимательно меня разглядывал, а затем медленно подошёл. В его взгляде было что-то, что я не мог понять сразу. — Ты... Ты это сделал? — его голос был тихим, как будто он не знал, как реагировать. Его глаза окидывали меня с головы до ног, словно проверяли, что я действительно сделал. Я молчал, просто смотрел на него. Вару, немного растерянный, вдруг шагнул ко мне, и его руки осторожно коснулись моих волос. Он провёл пальцами по моей новой причёске, и его лицо стало мягче. — Ты... ты прекрасно выглядишь, — его слова звучали искренне, хотя в его глазах всё ещё было что-то удивлённое, не совсем осознанное. Я почувствовал, как его ладони мягко опускаются с моих волос, и его взгляд становится теплым, но с какой-то тревогой. Он явно не знал, как я себя чувствую, но его реакция была полна принятия. Феликс был немного более откровенным в своей реакции. Он не смог скрыть своей радости и восхищения. — Вау, ты выглядишь потрясающе! — сказал он, ухмыляясь и хлопая меня по плечу. — Вот это поворот! Новый Зонтик в деле! Честно говоря, не знал, что ты способен на такие перемены. Он явно был рад за меня, и его смех, как всегда, наполнил комнату лёгкостью. Тогда, стоя среди них, я понял, что не только изменил свою внешность. Я начал становиться другим человеком, человеком, который способен смотреть в будущее, не оглядываясь постоянно на свою прошлую тень. И их реакции, в которых не было ни осуждения, ни сожаления, а лишь поддержка и восхищение, стали для меня подтверждением того, что я сделал правильный шаг. Я стоял среди них, с новой причёской и новыми силами, готовый идти дальше, и уже не чувствовал страха перед тем, что скажут окружающие. Важно было, что я сам видел, кто я теперь. Наступило лето. Тот день был наполнен лёгким теплом, которое наполняло воздух ощущением свободы, будто природа сама подсказывала, что настал момент жить по-настоящему. Я шёл по улице, шаг за шагом, прислушиваясь к каждому звуку — мягким шорохам листвы, лёгкому шепоту ветра, который поднимал у меня волосы, и звону далёких шагов прохожих. И, возможно, это звучит странно, но я ощущал себя частью этого мира, а не чуждым элементом, как раньше. Солнце не было слишком жарким, оно просто касалось моих плеч лёгким теплом, словно стараясь обнять меня, согреть в том месте, где я больше всего нуждался в этом. Я поднимал лицо к небу, и мне казалось, что оно тянется в бесконечность, как та свобода, которую я наконец-то начал чувствовать. Вдали я видел силуэты деревьев, их ветви качались под лёгким дыханием ветра. Ветер играл с листьями, создавая лёгкую музыку. Я остановился на мгновение, чтобы вдохнуть этот воздух. Он был чистым и свежим, без запаха тревоги, без мракобесных мыслей, что я часто привносил в свои дни. Ветер поигрывал с моими волосами, как когда-то, когда я бегал по полям, не думая о завтрашнем дне, просто наслаждаясь тем, что сейчас. Мои волосы, постриженные так недавно, теперь чувствовались лёгкими, как и я сам. Я почувствовал их движения, как бы прощаясь с тем, что было и открываясь тому, что будет. Я снова начал идти, и, кажется, впервые осознал, как велико пространство вокруг меня. Не было никакого давления, никакого страха, ничего, что могло бы удерживать меня. Все те стены, что я сам себе выстраивал, рассыпались, как песок, который уходит в море. Я был свободен. Свободен в своих решениях, в своих шагах, в своём праве быть собой. Это была настоящая свобода — не в том, чтобы сделать что-то героическое, а в том, чтобы быть живым, чувствовать всё, что происходит, без сожалений о прошлом и без страха перед будущим. Я взглянул на город вокруг, на его движения, на людей, которые проходили мимо, на тех, кто наслаждался этим моментом, так же, как и я. И я понял, что каждый из нас имеет право на этот момент. На это чувство простого счастья, когда ты не боишься. Когда ты не боишься быть живым. С каждым шагом я ощущал, как внутреннее напряжение растворяется, как если бы с каждым вдохом я освобождался от чего-то тяжёлого. В голове прояснилось, мысли стали ярче, как тот солнечный свет, который окутывал меня, освещая мои пути и всё вокруг. И в этот момент я не хотел никуда спешить. Я просто шёл, медленно, наслаждаясь каждым моментом. Я почувствовал, как легко становится дышать, как в груди расширяется пространство, как будто я впервые позволил себе быть частью этого мира. И мир, в свою очередь, принимал меня, открывал для меня новые горизонты. Я шагал по той улице, полной жизни и света, и осознавал, что именно это и есть свобода. Не в том, чтобы уйти от всего, а в том, чтобы вернуться, вернуться в свою жизнь, полную этих маленьких, но таких важных моментов. Проходили дни, это была очередная наша прогулка с Вару. Мы сидели на крыше заброшенного здания, забытые стены которого уже успели покрыться зелёной плесенью и мхом, а грязные окна не пропускали солнечные лучи. Но сейчас, в этот момент, вокруг было так спокойно, так убаюкивающе тихо, что казалось, даже эти старые стены отдыхали в лучах умирающего заката. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в мягкие оранжевые и розовые оттенки, как бы напоминая, что день заканчивается, но ночь не наступит сразу. Всё было окутано этим тёплым светом, который плавно растворялся в воздухе, и мне казалось, что всё вокруг замедлило свой ход. Мы сидели рядом, свесив ноги с края крыши, и я положил голову на его плечо. Ветер шевелил мои волосы, а его дыхание было тёплым и спокойным, как сам этот вечер. Все ощущения смешивались — запах старой древесины, свежий воздух и лёгкое тепло от закатного солнца. Мы сидели так, в абсолютной тишине, только иногда доносящийся звук птичьих криков нарушал этот уютный момент. Я слегка поднял голову и посмотрел на Вару. Он сидел рядом, задумчиво глядя вдаль, но его взгляд был мягким, как всегда. Это был тот момент, когда все сомнения, все тревоги растворялись в мгновение ока, и я просто наслаждался его присутствием. — Я давно хотел задать такой глупый вопрос, — тихо произнёс я, — Почему ты называешь меня голубикой? Почему именно голубика? Вару слегка повернул голову ко мне, его глаза на мгновение наполнились задумчивостью, а затем он, как всегда, улыбнулся — эта улыбка была такая тёплая, такая родная. Он не сразу ответил, как будто обдумывал мои слова, а затем просто сказал, не отрывая взгляда от горизонта: — Ну, в этом нет никакого потайного смысла. Просто голубика - моя любимая ягода. Я не удержался и тихо засмеялся, почувствовав, как лёгкий смех вырывается изнутри, освещая это мгновение. Это была не просто шутка, а момент настоящей близости. Такой простой, такой естественный, что мне становилось немного легче и теплее. — Чего смеёшься? — Вару подал голос, его улыбка стала ещё шире, а в его глазах блеск озорства. — Тебе стоит бояться. А то я могу не устоять и съесть такую аппетитную голубичку! Я замер на секунду, а потом, не выдержав, снова рассмеялся. Вару наклонился ко мне, и его губы коснулись моих щёк и шеи, его поцелуи были игривыми, тёплыми и неожиданными. Это было одновременно и неожиданно, и так знакомо, что я не смог не начать хихикать от лёгкой щекотки, когда его губы коснулись моих. Я пытался сдержать смех, но он вырывался наружу, и в нашем смехе было что-то бесконечно нежное, будто мир в этот момент был создан только для нас двоих. — Ты же меня совсем с ума сведёшь, — с улыбкой сказал я, не в силах остановиться от смеха. И Вару, будто прочитав мои мысли, снова зацеловал меня, заставляя смеяться ещё громче, и каждое его прикосновение казалось как напоминание о том, что в этом мире есть что-то важное, что-то, что имеет значение. Ветер шевелил мои волосы, а солнце уже почти скрывалось за горизонтом, оставляя за собой последние розовые отсветы. Мы смеялись, сидя на старой крыше, наблюдая за закатом, будто весь мир вокруг стал второстепенным — важно было только то, что сейчас происходило между нами. Это был момент свободы, лёгкости, момент настоящего счастья. И в тот момент, когда его губы снова коснулись моих, я понял, что мне не нужно больше ничего. Я был здесь, с ним, в этом мире, полном света и смеха, и этого было достаточно. Всё, что я пережил, казалось чем-то невероятным, почти невозможным. Когда-то я думал, что никогда не смогу выбраться из той темной, душной ямы, в которой оказался. Каждый день тогда был борьбой, каждое утро начиналось с борьбы с собой, с тем, чтобы просто встать с постели и не вернуться в тени. Я был как потерянный, одинокий человек, который не знал, как двигаться дальше, потому что не видел смысла. Я в буквальном смысле тянулся за теми маленькими светами, что могли бы пробудить во мне жизнь. Но вот я здесь. Сейчас, сидя на крыше заброшенного здания, на котором мы с Вару наблюдаем за закатом, я понимаю, что этот путь, хоть и был тернист, был, пожалуй, самым важным в моей жизни. Каждый шаг, каждый вздох — всё это имеет значение. Даже если я не всегда видел лучи света в темноте, они всегда были где-то там. И постепенно, шаг за шагом, я научился доверять этому свету. Я научился доверять тем, кто был рядом, кто поддерживал, кто не оставил меня. Я оглядываюсь на всё, что было, и не могу не удивляться тому, как многое изменилось. Как я сам изменился. Раньше я боялся показывать свою слабость, боялся, что мир меня не примет. Боялся быть собой. Но теперь я понял, что слабости — это не то, что стоит скрывать. Слабости — это то, что делает нас живыми, делает нас настоящими. Ведь без боли нет радости, без страха — нет храбрости. Я научился принимать все эти части себя, все эти моменты сомнений и боли. И именно они помогли мне стать тем, кем я есть сейчас. Вару. Я даже не знаю, с чего начать, говоря о нём. Он был тем человеком, который просто был рядом, не спрашивая, не осуждая, не заставлял. Он поддерживал меня не словами, а действиями. Он никогда не пытался менять меня, не пытался меня "исцелить". Он просто был, и этого было достаточно. Его любовь, его забота — они постепенно проникали в меня, наполняли моё сердце тем, чего я так долго не мог найти. И в этом было нечто волшебное. Он дал мне возможность быть слабым, быть настоящим. И это всё, что мне нужно было, чтобы начать доверять миру, чтобы начать снова верить в себя. Куромаку и Феликс. Каждый из них — особенный. Куромаку всегда был такой тихий, сдержанный, но в то же время он был тем, кто понимал меня с полуслова. Он дарил мне чувство безопасности, как бы странно это ни звучало. А Феликс... Феликс был тем, кто смеялся в самые тёмные моменты. Его смех был как светлый луч в темном коридоре. Он не боялся быть собой, и это давало мне силы быть собой. В их компании я научился ценить настоящие моменты, моменты, когда ничего не важно, кроме того, что мы просто есть, что мы рядом. И вот теперь, здесь, я осознаю, что, несмотря на все пережитые боли и сложности, я всё-таки стал тем человеком, каким всегда хотел быть. Не идеальным, не безупречным, но настоящим. Я могу смотреть в зеркало и не бояться того, кто в нем смотрит на меня. Я могу любить и быть любимым, могу быть слабым и сильным одновременно. И самое главное — я понял, что живу. Живу настоящим, не скрываясь за масками и не прячась от мира. Мы все пройдем через свои битвы, свои трудности, но важно помнить одно: за каждым темным моментом обязательно приходит свет. Возможно, этот свет не всегда будет ярким и ослепительным, но он будет. И его достаточно, чтобы пройти через всё, чтобы найти свой путь и свою истину. Мы все — люди, и в нашей слабости, в наших страхах, в наших надеждах есть что-то особенное. Это делает нас настоящими. Сегодня, на крыше этого старого заброшенного здания, с солнцем, поглощённым горизонтом, я могу сказать одно: я не боюсь. Я не боюсь быть собой. И, возможно, это — самое главное. Моя жизнь была будто вечным дождём, что непрерывно шёл и преследовал меня. Каждый день — словно новые капли, не дающие мне укрыться от своих холодных, жёстких ударов. Временами казалось, что я топаю в этой безжалостной воде, не в силах выбраться, не в силах дышать, что бы я ни делал. Но со временем, как бы странно это ни звучало, я понял: дождь сам по себе не был моим врагом. Он был частью меня, частью того пути, который я прошёл. И да, он был тяжёлым, он порой обрушивался с такой силой, что хотелось спрятаться и сдаться, но в какой-то момент я понял, что дождь не вечен. Он приходит, а потом уходит. И теперь у меня был зонт. Не какой-то волшебный предмет, который мигом решит все мои проблемы, не символ чуда. Нет. Это был зонт, который я держал в руках, чтобы хоть немного защитить себя от тех капель, что продолжали падать с небес. Он был скромным, неприметным, но он был моим. И с ним я уже не чувствовал себя таким уязвимым. Я научился держать его крепко, и пусть иногда порывистый ветер мог его согнуть, я всё равно не отпускал. Этот зонт стал моим инструментом борьбы, моим символом силы в уязвимости. Солнце не вышло резко из-за туч, чтобы осветить мне путь, но я перестал бояться этого дождя. Вместо того чтобы искать яркие лучи света, я научился ценить и темные моменты, которые теперь не казались такими страшными. Они всё ещё были, всё ещё тянулись ко мне, но я научился быть с ними рядом, не убегать. И с этим зонтом, который становился частью меня, я смог идти вперёд, несмотря на все невзгоды. И пусть дождь не исчез, пусть тучи по-прежнему висели в небе, но я больше не был один в этой буре.

Конец

Конец?