Сквозь стены: Лондонская симфония

      Спустя месяц после окончания Академии Старк уже не выглядел живым мертвецом — щёки его порозовели, а скулы перестали столь отчётливо вступать на лице. Ещё оставалась некоторая худоба, о чём беспокоилась миссис Олдридж, но в целом Энтони представлялся довольно статным и презентабельным молодым специалистом, особенно вкупе с новым костюмом, приобретённым на первые заработанные им деньги: доктор Олдридж взял его вторым врачом для своей частной практики.       Старк долго не соглашался с предложением профессора стать его помощником — по правде говоря, он и так чувствовал себя слишком обязанным пожилому мужчине и его жене. В этом противостоянии и Старк, и Олдридж были готовы идти до конца, так что порой доходило до того, что, исчерпав все доводы, они расходились в разные комнаты и не разговаривали друг с другом до ужина. Но в конце концов Тони всё же уступил, тронутый ласковыми уговорами миссис Олдридж принять предложение её мужа, остаться с ними и дать им возможность нянчить Питера. Упоминание о благе для сына разом заставило Энтони забыть о желании перестать находиться на иждевении у Олдриджей и уступить супругам.       А Питер был просто счастливым ребёнком с очаровательными пухлыми щеками и заразительной улыбкой, окружённый заботой, любимый отцом и балуемый названными бабушкой и дедушкой.       Миссис Гатри и их полупустая комната в её доме совсем выветрились из памяти маленького мальчика, как и измождённый вид отца. Тони был рад, что его сын забыл этот непростой период в их жизни, но вместе с тем боялся, что Питер позабудет и мать с братом. Однако мальчик, вглядываясь в небольшой фотопортрет на столе отца, всегда узнавал и Сару, и маленького Натана и спрашивал у Старка, хорошо ли им на небе, смотрят ли они на них и как скоро они вернутся. Тони обстоятельно отвечал на вопросы мальчика, пытаясь игнорировать слезящиеся глаза.       — Энтони, съездите сегодня к миссис Дуглас? — спрашивал обычно по утрам доктор Олдридж, пробежавшись глазами по журналу с записями пациентов.       — Конечно, сэр, — отвечал ему Старк, допивая чай, читая газету и при этом следя за Питером, чтобы тот по доброте душевной не кормил своим завтраком Чака — джек-рассел-терьера Олдриджев.       Из-за почтенного возраста, а сэру Кристиану Олдриджу было уже 70 лет, ему было тяжело ездить на выезды, особенно в ночное время, и эту обязанность взял на себя Старк. Ему было вовсе не сложно облегчить работу своего старшего коллеги.       Обращались к доктору Олдриджу люди, имеющие средства, но и с ними Старк в большинстве своём научился находить общий язык. Выслушивал, расспрашивал, давал выговориться, особенно пожилым дамам, охотливым рассказать не только anamnesis morbi, но и о своих детях, соседях и повышении цен. Энтони слушал, между тем выспрашивая об их недугах и назначая лечение, пока дамы наслаждались наличием тактичного слушателя, а в последующем обращались исключительно к доктору Олдриджу и его помощнику.       — Когда-нибудь я передам тебе свою практику, — обещал доктор, в очередной раз выслушав от благодарных пациентов похвалу в адрес Старка. Тони бросался возражать, но Олдридж не слушал его и продолжал мечтать: — а сам я уйду на покой, буду разводить в саду розы и баловать нашего Жаворонка. — После этого Тони обычно бросал спорить с ним не только о практике, но и о прозвище сына: оно так крепко привязалось к просыпающемуся ни свет ни заря мальчику, что в доме абсолютно все называли Питера Жаворонком.       — Сегодня только два вызова к моим старым пациентам, — бодро сообщил доктор Олдридж одним утром, пролистывая журнал.       Тони перестал следить за сыном и перевёл взгляд на старшего мужчину, чем и воспользовался малыш — быстрым движением он схватил со своей тарелки кусочек бекона и сунул его Чаку под стол. И если бабушка Эмма что-то заметила, то конечно не выдала папе своего любимого внука.       — Я съезжу к ним сам, — одухотворённо продолжил доктор Олдридж, вглядываясь в знакомые фамилии. Старк еле заметно покачал головой, хорошо понимая, что тот оставляет на него приём, потому что планирует выпить со своими старыми приятелями пару стаканов виски и поговорить о прошлом, дымя хорошей сигарой.       И тем не менее Тони без пререканий направился после завтрака в приёмную, оборудованную на первом этаже дома Олдриджей — было приятно провести целый день в тёплом сухом помещении без тряски в экипаже и хлёстких брызг дождя, зарядившего в последнюю неделю.       Спросив у прислуги, Тони пришёл в ещё более прекрасное расположение духа — пациентов было не много, что сулило ему спокойный вечер у камина в кругу семьи, что было не таким уж и частым явлением для него в последнее время. Старк, не теряя времени, подготовил рабочее место и велел пригласить первого посетителя.       Спустя три часа мальчик, прислуживающий у Олдриджей, сообщил, что желающие получить консультацию иссякли, и Тони с удовольствием позволил себе принять несколько более расслабленную позу за столом в приёмном кабинете и принялся заполнять журналы: миссис Брейтс он пригласил повторно прийти на следующей неделе, о чём следовало обязательно записать; десятилетнего Томми привела его мать, миссис Тейлор — Старк назначил ему лечение, но посчитал необходимым навестить маленького пациента завтра утром; мистер Уилсон был их давнишним пациентом, и Энтони скрупулёзно записал, что того вновь одолел бронхит…       После работы с журналами молодому человеку предстояло осмотреть их аптеку — некоторые лекарства они с доктором Олдриджем изготавливали сами, некоторые нужно было заказать у аптекарей к завтрашнему приёму.       В некотором роде всё это было повседневной рутиной, и Старку нравилось этим заниматься — здесь, в тишине кабинета он чувствовал себя нужным и полезным, и все трудности, через которые ему пришлось пройти, меркли перед этим чувством.       — Простите, доктор, — мальчик-прислуга заглянул в кабинет, когда Тони почти закончил с журналами, — здесь ещё один мистер. Он говорит, что не записывался на сегодня, но очень хочет, чтобы Вы приняли его.       — Что ж, пусть войдёт, — согласился молодой человек. Мальчик исчез за дверью, приглашая пациента войти, и Старк воспользовался этим временем, чтобы закончить последнюю запись. Таким образом, когда посетитель вошёл, Тони был склонён над бумагами, а потому услышал голос пациента прежде, чем увидел его лицо.       — Добрый день, доктор. — Тони замер. Мучительное мгновение он не мог пошевелиться, а его рука застыла, сжимая перо над бумагой слишком сильно, так что несколько чернильных капель расползлись некрасивыми пятнами. Тони не мог не узнать этот голос — строгий, требовательный, он никогда не смог бы забыть его или перепутать. Потому что этот голос принадлежал его отцу — Говарду Старку.       Медленно подняв взгляд от стола молодой человек взглянул на стоящего перед ним мужчину. Высокий и неприступный, да, это несомненно был его отец. В безукоризненно выглаженном костюме он был точно таким, каким запомнил его Тони в последнюю встречу. И, конечно же, Говард не выглядел удивлённым — по всей видимости, он был прекрасно осведомлён, что встретит здесь сына.       — Добрый день, сэр. Чем я могу Вам помочь? — Тони надеялся, что его голос не дрожал очень уж сильно, когда он это говорил. О, он страстно желал помириться с отцом, но, увидев его в приёмной, Старк с болью в сердце подумал, что скорее всего Говард пришёл сюда, чтобы пристыдить его, и уж точно не с целью получить от него медицинскую помощь.       — У меня болит здесь, доктор, и уже очень давно, — по-странному сдержанно ответил Говард и указал на левую сторону груди.       — Вас беспокоит сердце, сэр? — переспросил Тони и поднялся, чтобы, если отец позволит, осмотреть его. Его собственное сердце забилось чаще от мучительного беспокойства. — Как давно, Вы можете припомнить?       — С тех пор, как я выгнал сына и внука.       Тони запнулся об угол стола и замер, смотря на отца широко распахнутыми глазами. Ему, вероятно, послышалось — Говард, самодостаточный и гордый, почти никогда не признавал своих ошибок и уж точно не смотрел на кого-то с таким явным сожалением.       — Тони. — Молодой человек крупно вздрогнул: отец вдруг оказался прямо перед ним, только руку протяни. — Прости меня.       Тони не смог бы сказать, кто сделал первое движение навстречу другому, но это было и не важно — отец крепко обнял его, а он позволил ему это сделать и сам обнял его в ответ. Теперь Старк ощутил, насколько сильно он скучал по своим родителям — раньше это чувство заглушала нужда и необходимость бороться, а после он окружил себя повседневными заботами, чтобы не рвать себе сердце тем, что он не мог исправить.       Но отец сам приехал к нему. Узнал, что он получил диплом, разыскал адрес… Он тоже скучал по сыну и тоже любил его. В этом Тони больше не сомневался. В нём даже затеплилась надежда, что может быть Говард сможет принять Питера.       — Давай оставим прошлое в прошлом, — сказал Тони, отстраняясь от отца, но счёл нужным добавить: — но я никогда не злился на тебя за тот день. — Говард кивнул, принимая его слова.       Некоторое время они просто стояли друг напротив друга, ничего не говоря. Энтони вглядывался в лицо отца, замечая, что тот совсем не изменился, лишь его виски чуть побелели. Говард тоже осматривал сына, при этом он то чуть заметно хмурил брови, когда замечал его худобу и усталость, то горделиво выставлял подбородок вперёд — он не мог не чувствовать гордость за то, кем стал его сын, и за то, что он с достоинством преодолел все трудности и лишения, в которых он, его отец, был, несомненно, виноват. И он был рад, что его сын смог простить его — он был тогда неправ, оставляя Тони без поддержки после смерти жены и ребёнка, пусть они с Марией и не благословили этот брак. Теперь Говард был намерен вернуть доверие сына и начинать стоило с малого, но самого главного:       — Питер очень похож на тебя, — сказал он, указывая на фотографию маленького мальчика, стоящую на столе. Тони тепло улыбнулся при упоминании сына и позволил Говарду взять фотографию в руки, не преминув отметить:       — Жаворонок сейчас должен гулять в саду, и он будет рад познакомиться со своим дедушкой. — По взгляду отца он понял, что тот очень даже не против встретиться с внуком. Как и Мария, всё это время напряжённо ожидавшая снаружи окончания разговора мужа и сына.