Getting to know you

      Виктор, видимо, также освобождён от занятий самим профессором до конца недели. Потому что, очевидно, это так. Джейс даже готов поверить, что у Виктора есть какая-то власть над Хаймердингером, если бы не одно «но». Виктор посещает каждое чертово занятие на этой неделе. Кроме одного. Он пропускает лекцию, которую ведет доктор Ши, занимающая место их профессора на пару дней. Он говорит, что лучше пройдёт материал сам, раз уж она все равно даёт им все ответы, и что это — протест в честь великой революции. Джейс передает все профессору Ши слово в слово, как Виктор и просил, и та только смеется.       Стойка для капельницы уходит в тот же день. Он позже выясняет, что Виктор в некотором смысле сбежал с ней из лазарета — только в некотором смысле, потому что ему разрешили передвигаться по самому больничному крылу, или, по крайней мере, подразумевалось, что только по больничному крылу. Но не говорилось прямо, а значит, Виктор предположил, что в основном свободен бродить там, где ему вздумается, пока капельница капает.       Канюля тоже достаточно быстро пропадает из его носа. То, что остается до конца недели, — это легкая хрипотца и путанность, когда он говорит. Джейс чуть чаще ловит себя на мысли, что он просто кивает, даже особо не понимая, что именно Виктор пытается ему сказать. Ему немного стыдно, но также ему стыдно переспросить, так что он просто надеется на удачу.       У Виктора своеобразные вкусы в еде.       Во-первых, он явно неисправимый сладкоежка и таскается на приемы к стоматологу раз в месяц. Однажды он шутит над каким-то ребёнком в комнате ожидания, что это потому, что он ни разу в детстве не чистил зубы, и теперь все его зубы вырвут. Ребенок смеется. Виктор позже признаётся, что это правда.       Он также постоянно что-то грызёт. В основном это шоколад. Чаще всего с орехами (у Виктора есть явные фавориты). Он говорит, что это помогает ему сосредоточиться, когда он работает, но Джейс подозревает, что это правда лишь наполовину.       И все это, в общем-то, почти не связано, кроме того, что, пропуская занятие профессора Ши в пятницу, Виктор занимается чем-то помимо учебы.       Джейс заходит в их комнату, слегка измотанный и потрёпанный, а Виктор сидит за своим столом.       — Что ешь?       Виктор в этот момент откусывает от куска чего-то, напоминающего огромные панкейки, залитого… чем-то, в чем Джейс не может распознать ничего знакомого. Он жует так долго и выверенно, не отрываясь от чтения чего-то на айпаде, лежащем перед ним.       — Palačinky со сладким молоком, — наконец выдает он, откусывая ещё кусок. Что бы ни было на большом панкейке, оно течет вниз, на тарелку, и Виктор морщится.       — О, — он кивает, будто это что-то ему говорит, — типа блины?       — Palačinky.       — Панкейки?       — Palačinky.       — Крепы?       — Palačinky, — более упорно отвечает Виктор, и Джейс понимает, что спорить бесполезно.       — Ладно. Ладно, хорошо, palačinky. Со сладким молоком?       Виктор неопределённо тыкает в жестяную банку, стоящую на столе рядом. Банка с какой-то потёртой синей этикеткой, на языке, которого Джейс не знает, и немного на английском.       — Это сгущенное молоко.       — Сладкое, — Виктор бормочет, откусывая вновь. Жует. Почти аппетитно, как крошки остаются на его бледных губах, падая вниз, и он хмурится, его брови встречаются над носом, прежде чем он стряхивает крошки с лица. Джейс сглатывает.       — Я более чем уверен, что сладкое молоко — это просто молоко, — Виктор качает головой и перелистывает страницу на айпаде, — Конечно! Моя мама говорила мне, когда мы готовили вместе. В ее старой книге рецептов молоко всегда называли сладким молоком — и это всегда было просто молоко.       — Да, а моя мама говорила что это — сладкое молоко. Так что это слово моей мамы против твоей мамы, и моя воспитала гения, а твоя идиота, кто выиграл?       Виктор победно откусывает от palačinky и вновь перелистывает страницу. Присмотревшись, Джейс замечает, что это какая-то статья о тараканах.       Джейс садится на свой стул и открывает книгу, чтобы начать решать задачи по математике. Задали какую-то бурду, и проходят они какую-то бурду, и он не может оторвать взгляд от того, как губы Виктора слегка касаются блина, и сгущённое молоко прилипает к его губам, когда он откусывает и жует. Его губы мягкие и потрескавшиеся, так что ему стоит смазать их специальной помадой, которая есть у Джейса, потому что его губы сохнут, и его мама постоянно дает её ему…       Боже. Что это с ним?       Он возвращается к задачам, смотрит на то, как тонкие пальцы Виктора касаются экрана и так плавно перелистывают страницу статьи о тараканах. Хотя какая разница, о чём статья. Пальцы Виктора — длинные, бледные, почти серые — делают каждое выверенное движение так отточенно, доведённо до идеала.       Виктор теперь пялится в ответ. Джейс вновь смотрит в книгу, почти испуганный, и сам не знает, чего боится. Виктор вздыхает.       — Хочешь попробовать?       Джейс кивает.       После пятнадцати минут на кухне, где Виктор достает целую тарелку palačinky (где он их взял? Сделал, отвечает Виктор и не уточняет, но, вероятно, это то, чем он занимался вместо лекций доктора Ши) и заворачивает их в трубочки со сгущёнкой внутри. Делает пять таких, и они идут обратно в комнату.       — Вкусно? — Виктор кивает на панкейк-переросток в его руке.       Джейс кривится и качает головой. У него почти язык сводит от этого — оно ужасно сладкое. Он вспоминает, как перед сдачей своего эссе Виктор съел целую банку. Он удивлен, как у его соседа по комнате осталось ещё хоть какое-то восприятие вкусов.       — Но панкейки неплохие, — старается он.       — Palačinky.       — Да, palačinky. Palačinky хорошие.       Виктор мычит в ответ, и у него со рта сгущёнка капает на тарелку. С его бледных губ сгущёнка капает. На тарелку. Виктор облизывает её языком со своих губ.       — Может быть, тебе бы больше понравилось со сметаной.       Джейс секунду роется в голове, вспоминая, что такое сметана, — это та молочная штука, которую иногда используют в готовке. Он приподнимает одну бровь и откусывает от «блина» без сгущёнки.       — Сметаной? Ты ешь это со сметаной? Я думал, это лишь что-то для готовки.       Виктор только закатывает глаза, словно он какой-то необразованный идиот, и вновь откусывает от блина.       — Ты palačinky с ней тоже ешь.       Джейс просто кивает, раздумывая, стоит ли сохранить эту информацию где-то у себя в голове. Если ему когда-нибудь, боже упаси, придётся готовить что-то для Виктора.       — Я люблю сладкое молоко, — внезапно выпаливает Виктор, и это не то чтобы странно само по себе, но это странно для Виктора. Джейс приподнимает бровь.       — Ты однажды спросил о моей любимой еде. Сладкое молоко, — поясняет Виктор, — и варёное сладкое молоко тоже.       Джейс понятия не имеет, что такое варёное сладкое молоко, — ещё какая-нибудь странная сладкая еда, зная Виктора. Он просто кивает и откусывает от блина, задерживаясь взглядом на пятнышке сгущёнки на кончике носа Виктора.       — Я приму к сведению.