Сделай мне больно

— Папа хочет увидеть внука, — настойчиво повторил Хосок. — Не будь жестоким, Чонгук, возвращайтесь. — Во-первых, хватит за нами следить, — рявкнул Чонгук, опасливо скосившись на гостиную, где Тэ смотрел фильм, поглаживая крутой живот. — Во-вторых, у папы еще внуки есть. В-третьих, мой сын еще не появился на свет, а когда появится, я не хочу, чтобы ему кто-то причинил вред резким словом. — Чонгук, — Хосок вздохнул очень, очень устало. — Конечно же, мы следим за вами, как иначе? Ты… вы — родня. Мы должны помочь, если что-то пойдет не так. И поверь мне, что родители смирились с твоим выбором профессии и спутника жизни. Больше скажу: родители гордятся, что ты стал лучшим выпускником курса в Le Cordon Bleu. Теперь, когда обучение и стажировка закончились, они надеются, что вы вернетесь в Корею. Здесь тоже полно ресторанов, которые ты можешь возглавить. Или открыть собственные. Неужели ты не хочешь рулить собственным рестораном, Гук? Чонгук задохнулся от злости. Хосок бил по больному. Какой шеф-повар не захочет собственную кухню без давления чужого видения? Но не радовала перспектива вернуться в Корею с драгоценным Тэ, на которого могут вновь напасть родители уже под другим углом. У родителей потрясающая фантазия, если уж захотят его допечь, то обязательно допекут. А им и без того туговато пришлось во Франции, пока он учился двадцать один месяц в академии. Адаптация к местным реалиям, притирка друг к другу, попытки Тэхёна найти свое поприще. Не говоря уже о безумно сложном и нелогичном языке, который обоим никак не давался. Только все пошло на лад: Чонгук блестяще окончил академию и стажировку, получил место в чудесном ресторане су-шефом; Тэхён получил предложение сняться в рекламе линейки для беременных United Colors of Benetton, привечающим моделей разных рас, как Хосок опять нарисовался на горизонте. Чтобы все испортить, не иначе. — Не звони мне больше, — рыкнул Чонгук в динамик. — И никуда мы не поедем. Тэ тяжело переносит беременность, это раз. Ему здесь нравится и менять он ничего не хочет, это два. Прощай, Хосок, — и, не дав возможности оставить слово за собой, отключился. — Кто звонил? — Тэхён улегся поудобнее, по-кошачьи уютно вписавшись в уголок дивана. — Поставщик овощей. Не может привезти редьку, представляешь? — Чонгук присел, положил себе на колени его ноги, начал нежно массировать. — Нахваливают французское фермерство, а те подводят весьма некстати. — Представляю. Не злись, Гуки, это вредно, — Тэхён подхватил кончиками пальцев полоску кимчи, всунул в рот, со вкусом причмокнул. — Эх, если б французские фермеры начали ферментировать капусту по-корейски, цены б им не было. Не снимай носки, Гуки. Не хочу, чтобы ты смотрел на мои лодыжки. Они, фу, толстые. — Вовсе не толстые, — возразил Чонгук, упрямо стягивая носки. — Лодыжки отекают из-за гормонов, это естественно. Вот я сейчас их поглажу, разгоню лимфу, и они похудеют. Хочешь увидеть волшебство? — Я предпочитаю лодыжки не видеть до самых родов, — проворчал Тэхён, жуя кимчи. — Член же из-за живота не вижу, так зачем на них пялиться? Пусть будут в одинаковом положении, нечего им выдавать привилегии. И остальным частям тела. Я сейчас такой жирный, что в зеркало не вмещаюсь. Чонгук нежно улыбнулся, осторожно разгоняя лимфу. Тэхён, когда они приехали во Францию, практически просвечивал: худой до скелетной образности. Постепенно набрал здоровый вес, снова стал соответствовать народному определению «мясистый». И Чонгук от него с ума сходил, от всех его округлостей, аппетитно плотных мышц, сочных изгибов. С тех пор, как ушли из его жизни чрезмерная жесткость, доминирование на грани насилия, Тэхён начал восстанавливаться, светиться природными юмором и веселым нравом, в охотку есть. Как-то признался, что, несмотря на растущую любовь к себе в отношениях с Намджуном, его изнуряла оставшаяся, прицепившаяся намертво жесткость. Она не сочеталась с принятием себя, с желанием отбросить прошлое. Противоречила гармонии. А в новых отношениях с Чонгуком гармония расправила плечи. Порой они приплетали в секс легкие элементы доминирования, но размывали их нежностью и лаской. Обоим периодически хотелось поиграть и они с удовольствием играли. Дойти до грани позволенного, опасно на ней балансировать и спрыгнуть вовремя — это заводило обоих. — Ты не жирный, у тебя весь вес сконцентрировался в животе, — ласково поправил Чонгук. — Как можно сравнивать полноту с беременностью, Тэ? — Так же, как выдавать родного за поставщика овощей, — отбрил Тэхён. — Я знаю, что звонил Хосок. У тебя очень специфическое выражение лица, когда разговариваешь с родными. Я сразу просекаю, с кем ты говоришь, даже если нас разделяет стекло, и я ничего не слышу. Что он хотел? — Того же, что и полгода назад, — неохотно признался Чонгук, невольно вздрогнув. Иногда проницательность Тэхёна заставала врасплох. — Семья жаждет нас вернуть в Сеул. — А почему бы и нет? — спокойно спросил Тэхён, присаживаясь и заглядывая в его удивленные глаза. — Во Франции неплохо, согласен, но не идеально. Здесь слишком много поваров, в рестораны предпочитают брать местных. Тебе в Корее легче будет сделать имя. — Зато тебе в Корее может быть хуже, чем здесь, — не согласился Чонгук. Сердце пропустило удар. Неужели Тэхён не боится? — Я не боюсь, — озвучил его мысль Тэхён, с бесконечной нежностью поцеловав в нос. — Мы с тобой сила, Гуки. Нас ничего не может одолеть. Никакие Хосоки, Чунсоки, Намджуны и иже с ними. Думаешь, твой папа меня сможет уколоть? Ха! Он еще не прочувствовал остроту моего языка. Поверь мне, милый, он будет бояться рот при мне открыть. А уж когда родится наш малыш, я превращусь в тигра, — Тэхён оскалился и забавно зарычал. — Всех порву! — Я буду рвать, а вы будете за моей спиной, — рассмеялся Чонгук, обнимая его и утыкаясь в любимую шею. — Если ты хорошенько обдумал и действительно хочешь, то можем и поехать в Сеул. Только для начала я оговорю все условия с семьей. — Конечно, хочу. Здесь мы всегда будем чужаками, — Тэхён тепло выдохнул в его плечо, легонько прикусил кожу. — А там мы будем дома. Ну и что, что дом иногда бывает негостеприимным, милый. От нас зависит, как он нас примет. Если дадим слабину, то он сделает больно, если покажем зубы, сделает сладко. Что думаешь? — Сделает сладко-хорошо, — улыбнулся Чонгук, сгребая его к себе на колени. — Уверен.