Сделай мне больно

… — удивляешься, что я болтаю без умолку о сокровенном? Да я сам себе удивляюсь, никак привыкнуть не могу. Раньше обсуждать с кем либо травматичные отношения с папой или отцом я не мог. Просто не мог и все. Будто на рот навешивался невидимый замок, — Тэхён прихлопнул рот ладонью. — Слушал, как легко другие омеги говорят о родителях, жалуются на них, что денег меньше в этот месяц дали или желанную обновку не купили… И понимал: на их благополучном фоне мои откровения бахнут бомбой. Зловонной такой бомбой. Меня начнут жалеть или сторониться, навесят на меня ярлык жертвы. — Тэхён передернулся. — А я такого не хотел. Жаждал, чтобы меня воспринимали сильным и уверенным в себе, чтоб завидовали, чтоб хоть как-то отличаться от них, любимых родителями. И вроде бы у меня получалось. Ну, до тех пор, как не столкнулся с тобой. Об этом не будем, а то у тебя глаза уже красные, Чонгук. Я не обвиняю, вовсе нет, просто рассказываю, почему стал открытым. — Можешь и обвинять, я заслужил, — осторожно вставил слово Чонгук. — Нет смысла, — Тэхён посмотрел на него удивленно, едва опять не постучал по лбу пальцем. — Если бы я б окреп до открытости, когда мы еще жили вместе, если бы был шанс на нормальность между нами, то да, обвинял бы по полной. А так зачем? В общем, в тот день, когда я от тебя уехал, полиция выпустила Намджуна. Я только располагался в его квартире, расставлял свои вещи, а тут он пинает дверь и влетает внутрь. Я остолбенел. Это был полный шок, понимаешь? Счел его освобождение за особый знак свыше, за своего рода благословение небес, — Тэхён тихо засмеялся, придавая сказанному легковесность. — Чуточку крышей поехал, но она у меня и без того подтекала, помнишь ведь. И в тот же день выложил на ошеломленного Джуна все без утайки. Другой бы на его месте давно б деру дал, пятки б сверкали, но Джун… — Тэхён с нежностью сложил губы трубочкой, протяжно выдыхая звук «у». — Джун остался со мной. — Он тебя любит, — подтвердил свою догадку Чонгук. — Безумно любит, — согласился Тэхён. — И именно лучи его любви выковали во мне душевную крепость, позволили начать любить себя. Господи, даже не высказать, как я себя ненавидел! Жутко ненавидел, замечал в себе лишь недостатки. А через призму его взгляда разобрал и достоинства. Он помог мне получше любого психиатра, не понимая этого. И мне некомфортно порой, что не могу ответить ему должным. Наверное, скудный запас любви во мне исчерпался до донышка. Но мне так спокойнее, поверь. — Верю, — грустно отозвался Чонгук. Если бы его судьба била настолько безжалостно, он бы не набрал и сотой доли мужества Тэ, способности простить и принять. — Теперь ясно, почему ты простил папу. — Ну да, как-то стало проще. Я его не то что понял, но принял. Знаю, что в глубине души он меня любит и терзается из-за своих ошибок. Он плакал, просил прощения, признавался, что каждый раз, после того как меня избивал, бил себя в ванной. Мы оба мучались. Ух, как я на него кричал! — Тэхён хмыкнул. — Вспомнил ему все прегрешения, все удары, свой безграничный страх перед ним. Орал так, что соседи вызвали полицию. А потом мы долго рыдали в обнимку. Мне стало легче, словно часть груза оторвалась и упала. — Может, на меня покричишь? — с надеждой спросил Чонгук. Он был готов ко всему, даже побоям, если Тэ раздухарится, лишь бы убрать свою долю душевных страданий. — Я бы с радостью снял часть своего груза с твоих плеч, Тэ. — Чонгук, — Тэхён покачал головой, глядя на него устало. — Какой смысл? Выяснять, кто прав, кто виноват, выставлять претензии, былые обиды есть смысл, если ты продолжаешь отношения. А наши с тобой исчерпали себя. Мы с тобой можем быть только ну… знакомыми, даже не друзьями. Не дружишь с тем, кого любил и кто сделал тебе невыносимо больно. Через такое невозможно перешагнуть. Забыть — да, но перешагнуть и пытаться построить на пожарище дружбу… Такое себе, Чонгук. И нет у меня сил для тщетных попыток. Мне бы себя до конца сложить, — Тэхён вылил в стакан остатки пива и зябко повел плечами, вытащив телефон. — Холодно, щибаль. Джун меня заждался. Группа сейчас ломанется в клуб, у них три выхода. Мне надо успеть хотя бы к последнему. — Погоди, Тэхён, пожалуйста, — Чонгук, испугавшись, что он сейчас уйдет и закроет дверцу в душу, подался вперед. — Когда еще удастся так открыто поговорить? Может, в следующий раз ты меня встретишь уже иначе. Джун никуда не денется, вы встретитесь дома. Останься со мной, пожалуйста. — Да в любой момент, — Тэхён нажал на кнопку вызова официанта и хохотнул. — Меня сейчас захлопнуть невозможно. Я ищу свободные уши, чтоб в них слить накопившееся. Ребята Джуна от меня шарахаются, я их запарил. Поэтому, если жаждешь стать моей жилеткой, милости просим. — Ты… — Чонгук не верил услышанному, автоматически выложив на столик купюры. Сердце в отчаянной радости забилось неровным перестуком. — Ты согласен со мной встречаться? — Звучит как-то… — Тэхён поежился, посмотрев на него с подозрением. — Давай расставим все точки над «и», Чонгук, хорошо? В том, как ты на меня сейчас смотришь и как говоришь, сквозит надежда на большее. Так что сразу предупреждаю: спать с тобой не буду, влюбляться в тебя не собираюсь, да и не смогу — у меня выгорело дотла, угольки тлеют. Могу вываливать мелкие и крупные обиды детства, только и всего. Понизь ожидания, ладно? — А вываливать обиды двух лет со мной? — Чонгук мимолетно кивнул жарко благодарившему официанту: судя по реакции, шлепнул крупную купюру, даже не заметив этого. — Проговоривать и переживать плохие воспоминания, связанные со мной. Их ведь ты наверняка с Намджуном не обсуждаешь. — Откуда тебе знать? — Тэхён, уже поднявшись, хлопнулся обратно на стул. — Хотя да, догадаться можно. Джун ревнивый до усрачки, даже имя твое слышать не может, не то что истории, когда ты меня обижал. Несколько раз порывался набить тебе морду. Это было в период контракта, когда я пытался уйти, а ты не позволял. — Кто кому еще набьет, — невнятно пробормотал Чонгук, надеясь, что тот еще немного останется. Было чудесно быть с ним, видеть доверчивые глаза, любоваться его невозможно прекрасным лицом, вдыхать его чарующий аромат. — Я идеальная жилетка для обсуждения проблем нашей бывшей жизни. Может, даже груша для битья. — А ты изменился, — одобрительно хмыкнул Тэхён, снова поднимаясь и потянувшись. — Раньше ты, самоуверенная, наглая морда, ни за что бы подобное не предложил. Ветер перемен и тебя охватил, надо же! Никогда б не поверил, что такое случится. И с чего вдруг? «Потому что я осознал, что люблю тебя. Люблю, люблю, люблю», — хотелось ответить Чонгуку, но вместо ненужного признания неловко сказал: — Было время для рефлексии. Я понял, что причинил тебе немалый вред, и очень переживал по этому поводу. Если бы смог развернуть время вспять, никогда бы не повторил этих ошибок. — Например? — с любопытством уточнил Тэхён, зашагав вперед. — Например, не предложил бы контракт, — Чонгук уверенно встретил его изумленный взгдяд и подтвердил. — Да, ни за что бы не предложил. Предпочел бы жить с тобой без условий и барьеров. — Ну и ну, — с трудом выдохнул Тэхён, недоверчиво качая головой. — Вот тебя бомбануло-то. Мне кажется, что я сплю, до того твои слова невероятные. У тебя случился возрастной кризис, переосмысление ценностей? А понял! Компания потеряла прибыльность, и тебя этот факт подкосил? — Ничего подобного. Компания процветает, — недовольно отрезал Чонгук. Он, безусловно, не святой, но не настолько же циничный, чтобы оперировать лишь цифрами. — Но переосмыслил ценности, да. — Допустим, — Тэхён ловко перепрыгнул через полушарие лежачего полицейского, сунул руки в карманы, весело улыбаясь. — Предположим, мы бы с тобой встречались без контракта. И что, ты бы не пытался оплатить мои расходы или переложить чувства в дорогие подарки? — Пытался бы, конечно, но любой альфа Сеула тоже бы пытался. Нас так воспитывают: заботиться о своих омегах и снимать с них житейский гнет при возможности, — Чонгук вздохнул, посмотрев на небо в поисках правильного ответа. — Что касается дорогих подарков, то мой доход значительно выше твоего, поэтому логично, что я бы преподносил подарки дороже твоих. А чувства… — Ты откупался от меня, Чонгук, — Тэхён ухмыльнулся как-то очень грустно. — И каждый твой подарок, будь то золотые часы или серьги с бриллиантами, выжигал на мне тавро «Мой» и «Шлюха». Именно поэтому я эти тавро с собой не взял. Видишь, у нас все равно бы не заладилось. Хотя… тема интересная, скажи, что бы ты еще не сделал? — Не изменил бы тебе, — хрипло выговорил Чонгук, боясь на него посмотреть. После резанувшей грусти было страшно увидеть еще и отторжение. — Никогда бы тебе не изменял. — Вот это неожиданно, — Тэхен сбился с такта, едва не упав, схватился за его локоть. Пришлось взглянуть в его потрясенные глаза. — Мне казалось, что разницы между мной и остальными ты практически не видишь. Ну, пожалуй, я чуть красивее других, поэтому ты меня выбрал. А в целом, кого трахать — тебе по барабану, лишь бы было поудобнее, желательно под боком. — Ты ошибаешься, — Чонгук на мгновение прижал его к себе — дух занялся от прикосновения к гибкому телу — и нехотя отпустил. — Я никого не хотел, кроме тебя. С Бэкхеном, если быть честным, жмурился и представлял тебя, и то процесс мне не нравился. — Угу. Аж кончал, поди, со слезами на глазах, — буркнул Тэхён и вдруг залился веселым смехом, спугнув стайку пожилых омег. — Умора, Чонгук! Извини, но прозвучало очень смешно! Зачем тогда с ним тусовался целых две недели? Чтоб кончать с зубовным скрежетом и представлять меня? — Глупо, соглашусь, — Чонгук нахохлился. — Я… я боялся, что теряю себя и что сильно к тебе привязался. От того и ломанулся к первому попавшемуся. Прости, пожалуйста. — Да уж, а вроде я тебя знал, — Тэхён вытер проступившие от смеха слезы, примирительно толкнул плечом. — Не дуйся, это было забавным, правда. Хотя тогда я забавного в произошедшем и на вону не видел. Ох, ты представить себе не можешь, что я чувствовал! Когда я понял, куда ты пропал, и что ты мне изменил… Мне показалось, что подо мной разверзлась бездна и я туда падаю. Было больно до крика, до судорожных рыданий. Я рыдал без остановки сутки, все ждал и ждал, когда ты вернешься и попросишь прощения. Потом составлял планы мести, в один из которых входило ваше двойное убийство. Много чего передумал, в общем. Под конец второй недели я себя возненавидел со страшной силой. Смотрел на себя в зеркало и думал: тупой, поверхностный, вызывающий лишь похоть, тебя невозможно полюбить. — Не говори о себе так, пожалуйста, — Чонгук осторожно погладил его плечо. — Ты прекрасный, умный, глубокий, тебя… — Давай без сентиментальной чепухи, ладно? И дослушай меня, раз согласился выступать моей жилеткой. Во мне много чего накопилось, надо выплеснуть, — Тэхён досадливо поморщился, и Чонгук проглотил остаток фразы «тебя можно только любить». — Наверное, именно тогда наступил переломный момент. Как раз подобралась годовщина нашей совместной жизни. Я подбивал итоги, как ты подбиваешь итоги фискального года. И на поверку выходило, что я совершенно никчемный, обычная дырка для альфьего члена, которую очень легко заменить. Это был полезный урок, Чонгук. И я за него благодарен. Ты снял с меня розовые очки, заставил посмотреть на реальность без прикрас, понять, что надеяться на изменение к себе отношения не стоит. — А ты надеялся? — надтреснуто уточнил Чонгук, уже зная ответ. — О, еще как! Глупый был, наивный, надеялся, что ты разглядишь во мне нечто ценное, которое нельзя приставить к шкале материальных вещей. Но ты не разглядел, и я долго варился в аду. Мне было настолько плохо и тошно, что не хотелось просыпаться по утрам. А потом… потом в один прекрасный день я осознал важное, — Тэхён поднял палец в воздух, оживившись. — Что мне нужна свобода. Долго шел к этой мысли, надо сказать. Потратил целый год, чтоб ее поймать за хвост. И окончательно меня к ней подтолкнуло знакомство с Джуном. Я совершенно случайно заехал в Хондэ, мне нужно было забрать у моего стажера жесткий диск вроде, не помню точно. Услышал Джуна, — Тэхён мечтательно улыбнулся. — Он смотрел на меня в упор и пел о любви без границ, любви такой огромной и мощной, что ей не страшны преграды. Чонгук стиснул зубы. Слушать о Намджуне было неприятно, но приходилось терпеть. Вытерпел же Тэхён Бэкхена. — Я получил благословенный глоток свежего воздуха. Ехал домой как одурманенный, будто я подыхал, а мне вкололи вовремя адреналин, и я задышал полной грудью, — Тэхён в приливе чувств прижал к груди ладони, выгнулся. — И с того дня жить с тобой, трахаться, даже разговаривать стало невыносимым. Однако вру, трахаться с тобой я еще мог, желание непроизвольно вспыхивало. Чонгук сжал кулаки так сильно, что ногти врезались в ладонную мякость. До чего же больно слушать. — Извини, увлекся. Не хотел задевать, — Тэхён небрежно похлопал по плечу. — Но тебе ж все равно не важно было, как я к тебе отношусь. Главное, чтоб на поверхности было гладко. — Было важно, просто я не понимал до конца. Упирался в прежние устои и ценности, — глухо заговорил Чонгук, решившись. — Я был слепым, Тэ, не видел твоих мук и… отрицал свою любовь. — Что? — изменившимся тоном спросил Тэхён. — Я любил тебя, — Чонгук резко к нему повернулся, врезался как о стену в холодное, непримиримое выражение лица. — Не лгу. Я полюбил тебя еще в первый день, когда увидел в университетском зале. Постоянно о тебе думал, продвигался к тебе каждый день по крохе, хотел завоевать тебя, боялся, что ты поставишь меня в вереницу других ухажеров и легко отвергнешь. А когда мы сошлись, тогда любовь проникла во все клеточки, ты в меня проник и отравил навсегда. Но я умудрялся чувства отрицать. Из страха потери, из глупых предубеждений. — Ой, не надо, а? — протянул со смешком Тэхён, сбавив напряжение, шагнув вбок, увеличив между ними расстояние. — Ладно поёшь, Чонгук, но я тебе не верю. Ты или был охрененным актером, или очень тупым бараном. Выбирай, что тебе больше подходит, — юркнул первым в подворотню. И в эту темную непроглядную кишку Чонгук отчаянно крикнул: — Я был тупым бараном! И не только любил, я люблю тебя до сих пор! Подворотня ответила гулким эхом, где-то тревожно мяукнула кошка, звук шагов Тэхёна стих. Тот постоял, видимо, раздумывая над его словами. Вынырнул на фонарный просвет: бледный, невероятно красивый, задумчивый. Склонил изящную головку, глядя на Чонгука с убивающей жалостью, и мягко, почти ласково сказал: — Поздно, Чонгук. И пока Чонгук задыхался в агонизирующей боли, прочувствовав все то, что чувствовал когда-то Тэхён, в быстрой прокрутке, Тэхён грациозно разворачивался вокруг своей оси и бросал небрежное: — Пожалуй, нам не стоит больше встречаться. Вечер откровений зашел не туда. Бывай, Гуки, и прощай.