wish you were gay

      С самого утра Рэки позвонил семье, чтобы поздравить их. Огромная разница во времени иногда сбивает его с толку так, что он и вовсе забывает про часовые пояса, поэтому пришлось ставить себе напоминание. И когда он уже выходит из душа, Ланга только открывает дверь своей комнаты — заспанный и разбитый, из-под его черной майки опять торчат ключицы.       Он трет глаза, зевая, и спрашивает:       — Выспался?        Рэки деться некуда, он говорит правду:       — Вообще не спал.       И Ланга смотрит на него типа «дурачок?»:       — Поспи, времени еще много.       — Я хотел помочь с уборкой и готовкой, — Рэки неловко трет затылок. — Не могу же я просто сидеть.       — Можешь, — кивает Ланга. — Ты гость, не парься и отдохни, нам еще ночью гулять.       Да, точно, там было что-то про клуб. Рэки соображает туго, если честно, возвращается в комнату и падает на кровать, и его сознание плывет сразу же при соприкосновении с подушкой. Просыпается он уже под вечер, когда на часах около шести, снизу доносятся звуки включенного телевизора. Идет еще раз в душ, хоть и был там утром, и понимает, что ему нечего надеть. Он же не планировал ни в какие клубы идти, тем более тут Ланга, и перед ним надо точно красиво выглядеть. Но есть еще часов шесть, и хоть он за это время новую одежду не купит, но, может, что-то придумает.       Внизу Нанако сидит на диване. Отвлекаясь от телевизора, она с улыбкой и говорит:       — Выспался?       И это не кажется пассивной агрессией, она искренне добрая, но ему все равно неловко.       — Да, ночью не мог уснуть. Я еще могу чем-то помочь?       — Ты что, отдыхай, — она махнула рукой, указывая на кухню. — Ланга там, может, ему нужна помощь.       И да, он правда там. И Рэки опять понимает, что не был к этому готов — потому что Ланга в фартуке и готовит что-то на плите, помешивает ложкой, его волосы завязаны в пучок. Он оборачивается на открывшуюся дверь, потирая лоб, и говорит «доброе утро». Рэки ставит чайник, он теперь не может спокойно смотреть на чай. И Ланга не просит, но ему он тоже заваривает травяной какой-то, и Ланга пьет, не отказывается, параллельно что-то жарит, а Рэки поедает пару сендвичей. Атмосфера волшебная такая, они вдвоем на кухне, Рэки в окно смотрит — а там снег хлопьями падает, практически снегопад. Метет и метет, освещаемый уличными фонарями, окна соседних домов переливаются разноцветными гирляндами, в них видны силуэты людей или елок, и там всюду жизнь. И у него здесь — тоже. Если бы этот момент можно было поставить на паузу, он бы поставил как минимум на всю жизнь, а пока у него только телефон — и он делает несколько фото Ланги со спины, красный фартук у него завязан немного неровно, забавно, и футболка почти сползла с одного плеча. Хотя отправлять это Иви кажется преступлением, он просто сохранит это себе на память, чтоб в очередной грустный момент в жизни он вспомнил, что не все потеряно, и счастливые моменты тоже наступают.       — Не хочешь покурить? — спрашивает Ланга и ставит таймер на плите.       — Идем.       На улице уже совсем темно, прохожих нет. Они стоят, опираясь на стену. Ланга даже не переоделся, чисто пальто накинул на футболку, а на ногах у него шорты, и Рэки от такого зрелища холодно. Он-то сам даже шарф натянул. Почему-то перед Новым годом Рэки всегда нервничает, без понятия, откуда берется это чувство, но оно ощущается как легкая тошнота предвкушения. Словно следующий год обязан быть лучше, чем прошлый, хотя он обещает это себе каждый год. И это не то чтобы работает. Хотя вот он Лангу встретил же, а это пока лучшее событие в его жизни. И даже если они не станут лучшими друзьями или чем-то типа такого, эти каникулы все равно навсегда останутся в памяти Рэки.       Если они будут сближаться, то Рэки придется рассказать Ланге о том, что он гей, и это может создать определенные трудности, но это пока что не обязательно. Возможно, по приезде, если они продолжат общаться. Этот вопрос хочется пока оттянуть, но и сильно скрывать это тоже плохо. Ланга, конечно, не похож на гомофоба, но люди бывают разные, и лучше уж пораниться раньше, чем когда привяжешься всеми фибрами. Хотя он уже настолько влип и поплыл, что там без разницы.       Еще несколько часов Рэки, как полагается каждому уважающему себя тревожнику, проводит в панике. В легкой такой, фоновой, пока смотрит фильм, сидя с Нанако на диване. Ланга закончил дела на кухне и пошел наверх, его долго нет. На экране «Один дома», сколько бы Рэки ни смотрел — никогда не надоедает. Это его стандартная ассоциация с Америкой, его личная американская мечта — сидеть в гостиной, освещаемой теплым светом гирлянды, и смотреть его. Камина только не хватает, но это как-нибудь в другой раз. Он обнимает подушку, прижимая ее к себе, и волнение только нарастает. Что он будет делать в клубе? Танцевать? Он не умеет. И еще там будет много людей, и нет, Рэки их не боится, он найдет общий язык. Просто он давно не бывал на таких мероприятиях, если не учитывать пижамную вечеринку в университете, еще и Ланга рядом будет. И еще уже 22:00, и Рэки бы определиться с нарядом. Он возвращается в комнату и вспоминает, что взял с собой одну кофту. Одна из тех вещей, что всегда лежит на видном месте в шкафу или обязательно берется в поездку, но никогда не надевается, просто потому. Но сейчас другого варианта нет. То есть, она классная, правда. Простая свободная кофта, оверсайз немного, руки в ней тонут, она вся полосатая, очень яркая, там цветов больше, чем в радуге. И Рэки надевает ее, и потом еще смотрит на джинсы — черные или синие, и выбирает синие. И повязку на голову не надевает, надо же что-то новенькое внести. Его волосы забавно ложатся, торчат, кудрявятся немного, некоторые прядки еще влажные. Он проходится по ним пятерней, и выходит из комнаты.       Стучится несколько раз в чужую дверь, никто не открывает, а потом Ланга кричит:       — Я внизу.       И когда Рэки спускается, он не знает, какую эмоцию использовать: одновременно хочется смеяться и гей-паника накрывает. Смешно, потому что они с Лангой, наверное, очень забавно будут смотреться рядом, и гей-паника от того, что Ланга, оказывается, из тех, кто носит сетку. Не прям сильно, из-под черной свободной футболки выглядывают только рукава, натянутые на ладонь и большой палец, и джинсы эти его черные, узкие, из которых вечно коленка торчит. На пальцах колец много, на ушах сережки, и вот стоит он весь в черном, а рядом Рэки — в кофте радужной, джинсы синие, и как-то несерьезно. Но, наверное, мило. Ланга — влажная мечта подростка, Рэки — влажная мечта педофила.       Они сидят за столом втроем, но эта атмосфера совсем не кажется одинокой. Нанако рассказывает детские истории про Лангу, он не перебивает, но иногда вставляет «мам, перестань», и Рэки смеется — это ужасно мило. Она говорит о том, как Ланга впервые встал на сноуборд и упал, боялся очень и просил поехать с папой — у него на руках, а потом в какой-то момент он вообще перестал бояться всего вокруг, и тогда бояться начали Нанако и Оливер. У него странное ощущение скорости, точнее, он ее не ощущает, не тормозит, несется вперед. Но когда Нанако говорит «минуточку», взгляд Ланги уже со страхом смотрит ей вслед, и потом она возвращается, а в ее руках сноубордик маленький такой, ботинки крохотные, и Ланга тянет опять длинное «ма-ам» и прячет лицо в ладони. А Рэки так счастлив, что слов нет, ботиночки эти крохотные настолько милые, что даже дышать тяжело, он держит их в руках, и они на ладони помещаются.       Нанако тоже рассматривает сноуборд, гладит и говорит Ланге:       — Ну чего ты? Может, однажды твоему ребенку достанется.       И Ланга смотрит на нее забавно так, будто «мать, обороты сбавь», и Рэки от этого ужасно смешно, хотя немного тоскливо. Но наверное, да, у Ланги когда-то будет ребенок, возможно, он унаследует его голубые волосы или бледную кожу, а может цвет глаз и их необычный разрез. Когда-то это случится, но ведь не сегодня, и Рэки дает себе немного расслабиться от тревожных мыслей.       А потом Нанако опять встает, достает красивые коробочки, Рэки издалека их узнает. Честное, слово, он сейчас расплачется. Женщина как-то улыбается неловко и говорит:       — Наверное, в Японии лучше, но я хотела сделать тебе приятно.       Она передает им по коробочке дзюбако с осэти рёри, и Рэки сейчас заплачет. Да, возможно он немного сентиментальный, но это частичка дома, которой ему так не хватает, ведь мама всегда готовит ему и сестрам такие же коробочки.       Он кланяется с широкой улыбкой:       — Аригато годзаимас.       И делает несколько фото для мамы.       И после колокола, и после пары бокалов шампанского Ланга и Рэки идут вдоль ночной улицы, на которой начинает зарождаться жизнь — люди выходят из своих домов, спешат в гости или в центр, чтобы погулять в эту чудесную ночь. Когда они доходят до клуба с яркой неоновой вывеской, у Рэки начинают подрагивать руки то ли от холода, то ли от волнения. Они сдают куртки, и в холле, в более спокойном зале, Ланга встречает компанию своих знакомых. Люди обнимаются, дают Ланге пять, одна девушка тискает в своих объятиях, и ее грудь большая так в него вжимается, что Рэки от неловкости взгляд отводит. Девушка выглядит классно определенно, и веселая, вроде.       Она спрашивает, смотря на Рэки:       — Неужели кто-то растопил сердце ледяного принца?       И всем от этого неловко, кроме нее. Ее зовут Софи, она громко смеется, пока ее вопрос остается без ответа. По дороге Ланга рассказал немного, что они вот так компанией на Новый год встречаются, кто-то видится на другие праздники, но с тех пор как Ланга уехал он ни с кем из них не связывался, кроме как неделю до каникул. Парень, которого представили Нико, слегка приобнимает Рэки за плечо, улыбаясь.       Он говорит:       — Не слушай ее, она сумасшедшая.       Хороший парень, вроде, он мог бы даже понравиться Рэки. Но Ланга рядом стоит в паре метров. На самом деле, ассоциация с бинарным кодом была неточной, сейчас Рэки это осознает. Ланга больше как свеча, а Рэки мотылек, и даже если он умрет, опаливая крылья, то все равно будет лететь до последнего. Глаза Ланги пробегают по руке Нико на плече Рэки, по его улыбке, и, наверное, хотелось бы сейчас чего-то вроде стандартного «его холодный взгляд острых глаз был настолько безжалостен, что Нико одернул руку, боясь, что не сделав этого — он лишится ее до конца жизни». Но нет. Ланга просто посмотрел своим обычным взглядом и отвернулся, и они зашли в шумное громкое помещение.       Уши заложило сразу же, на огромном танцполе, которому не было видно конца, уже толпилось столько людей, что сосчитать было бы невозможным, а ведь это только начало. Компания людей, протискиваясь через толпу, ступая по ногам, кое-как добралась до бара. Они плюхнулись на свободные сидения, Софи что-то крикнула бармену. Рэки было не очень комфортно, если честно, но он не мог понять, в чем дело. Он ощущал себя здесь каким-то лишним. Новые люди подходили, здоровались, уходили на танцпол, заказывали коктейли. Софи тоже передала Рэки коктейль.       — С Новым годом, Рэки, — кричит она в попытках превысить громкость музыки. — Я рада, что ты сейчас с нами. После того, как Ланга свалил в Торонто, я думала, парень совсем пропадет. Хорошо, что ты есть.       — Но я ничего не делаю, — отвечает он, в его руках конденсат стекает по прохладному стакану.       Она неопределенно качает головой с улыбкой и уходит танцевать. Ланга возвращается на свое место справа от Рэки и отпивает из своего стакана. Кажется, он слегка пьяный, бледные щеки покрылись легким румянцем, который просвечивается даже в такой темноте. Он тяжело дышит, его грудь вздымается под черной футболкой. Ланга не из тех людей, что любят кричать. Поэтому он наклоняется, совсем низко, Рэки ощущает его тяжелое горячее дыхание на мочке своего уха и покрывается от этого мурашками. Голос Ланги слегка хриплый.       — Все в порядке?       Теперь точно да, Рэки не дышит последние секунд десять, глупо улыбаясь. Он неловко кивает:       — Да.       — Идем? Танцевать.       Рэки не умеет танцевать, Ланга тоже вряд ли фанат, но раз уж они в клубе… Рэки надо расслабиться хотя бы раз, даже если он сделает какую-то хуйню. А он сделает, не сомневайтесь. Но вся эта атмосфера вокруг, душная и слегка пошлая, люди трутся друг о друга, касаются, целуются, и всем вокруг просто хорошо. И Рэки тоже хорошо, особенно когда Ланга стоит над ним и смотрит своими невозможными голубыми глазами, которые словно светятся в темноте. Рэки залпом допивает свой коктейль, уже второй, который он тянул последние полчаса. Он идет вслед за Лангой, голова начинает кружиться, и становится так приятно, мышцы расслабляются, разум — тоже. Рэки откидывает голову, смотрит на отблески переливающегося света, словно в замедленной съемке. Биты бьют по ушам, а в десяти сантиметрах впереди — Ланга. Горячий и жаркий, его волосы, собранные в небрежный пучок, на затылке рассыпались по бледной шее. Он облизывает свои губы и дышит с приоткрытым ртом, а Рэки сейчас задохнется, его трясет. Возможно, от той резвости, с которой он выпил алкоголь, но его сознание затуманивается, взгляд слегка расфокусирован. Он смотрит на руки Ланги, на крупную черную сетку, обтягивающую вены на предплечьях, цепляющуюся за большой палец. Эти его узкие джинсы, ботинки на платформе. Он же просто бог.       Ланга не особо танцует, он переставляет ноги в такт музыке. Наверное, в такт. Рэки делает то же самое. Ему скоро не хватит сил даже держать ровно голову, он переводит взгляд на голубые глаза, пряди волос падают на лицо, Ланга зачесывает их обратно своими длинными бледными пальцами. У него зрачки широкие в этой темноте, даже несмотря на столько софитов, прожекторов и стробоскопы. Яркие цвета меняются один за одним, сверкают, от этого слегка подташнивает. Малиновый, синий, зеленый, красный. В глазах невозможно рябит, дышать становится еще тяжелее. Рэки смотрит на Лангу, наверное, это неприлично, но он — единственное, за что Рэки хочет и может зацепиться взглядом. Зачем Ланга взял его с собой? Зачем привел в дом? Зачем повел в клуб? Ланга странный до мозга костей, Рэки не понимает его, но он настолько бессовестно и глупо в него влюблен, что он согласен на все. Летит за ним, как мотылек, и, наверное, ужасно больно обожжется. Это будет та самая смерть, после которой он не сможет научиться заново дышать. Но сейчас… наверное, он готов умереть.       Грудь Ланги вздымается под черной футболкой, его бледная ключица слегка торчит, уголки губ подрагивают, поднимаясь вверх, когда он смотрит на Рэки. Такой невозможно красивый, до дрожи. Рэки сейчас расплачется, наверное, он под алкоголем настолько не в себе, что сложно сдерживать эмоции, он и так делает это слишком долго. Ланга останавливается. Он смотрит на него своими раскосыми глазами, губу закусывает. Рэки не знает, почему он становился, смотрят глаза в глаза. Ему немного неловко, а еще тошнит, но в голове такая пустота… Ланга стоит секунд десять, не отводит взгляд. Рэки как зверушка под микроскопом, сердце стучит так часто-часто, громко, в ушах отдается. Кажется, уже даже музыку не слышно, только его дыхание — тяжелое, слегка прерывистое.       Рэки выдыхает тихое, вопросительное:       — Ланга?       Кажется, это первый раз, когда он позвал его по имени. Оно звучит так красиво, волнительно, ощущается всеми рецепторами. Ланга смотрит еще несколько секунд, Рэки не знает, что происходит. Он не успевает ни среагировать, ни выкрикнуть, ни глаза закрыть, когда бледные длинные пальцы ложатся на его шею, большой палец слегка проходится по кадыку, и губы Ланги накрывают его. Вся земля уходит из-под ног, и становится настолько неимоверно хорошо. На веках отображаются яркие краски, малиновые и синие, когда его вжимают с такой силой, что дышать становится не тяжело, а просто невозможно. Он чувствует чужие шершавые губы, влажный язык проходится по его собственным. Рэки сейчас разорвется от этого ощущения, он буквально умрет. Пальцы Ланги такие цепкие, он ощущает их жар, и он все еще целует его с такой силой, что Рэки сходит с ума. Нет, он уже давно сошел. Ланга отстраняется, Рэки чувствует его дыхание на своих губах. И даже если это единственный в жизни поцелуй, о котором они больше не заговорят, Рэки готов пожертвовать чем угодно.       И Рэки снова тянется вперед, к Ланге, не давая тому опомниться и осознать содеянное, слегка приоткрывает губы. Их языки сплетаются, путаются, кажется, Ланга вжал его в себя настолько, что они скоро станут одним целым, это невозможно. Их зубы несколько раз стучат друг о друга, они улыбаются в поцелуй, но не перестают. Время, кажется, замерло. Всем вокруг плевать вообще на них двоих, и это такое кайфовое чувство, что Рэки вот-вот упадет в обморок. От переизбытка эмоций хочется плакать, но он только забрасывает руки свои на плечи Ланги и целует снова и снова, его браслеты путаются в голубых волосах, он ощущает жар чужого тела, дыхание, он запускает пальцы в мягкие волосы, натягивает их слегка. Он определенно сошел с ума, но он больше не может терпеть. Это так невероятно, пиздец как хорошо. Они опять отстраняются, дышат несколько секунд. У Рэки не хватает смелости взглянуть Ланге в глаза, не сейчас, иначе он совсем расплавится. Он улыбается, дрожит и Ланга опять тянется вперед за новым поцелуем. И еще раз, и еще раз. И губы уже немного болят и пекут. Рэки не умеет целоваться, наверное. Он не знает, но в этот момент поцелуй не кажется тяжелой наукой. Он склоняет голову влево, поглаживая ладонью бледную кожу. У Ланги скулы такие острые, кожа горит под прикосновениями, тоже плавится. Рэки не один тут дурачок. Ланга вжимается немного больно, но Рэки делает то же самое. Руки Ланги уже бегают от затылка к спине, по шее и щекам.       Без понятия, сколько времени это длится и сколько продлится еще, но сейчас — в этот момент — Рэки настолько безумно счастлив, как никогда в своей жизни. Ланга. Парень, в которого он был влюблен столько времени, только от взгляда на которого коленки дрожат, держит сейчас его за талию и целует бесконечно долго, так нетерпеливо. Сознание утекает окончательно, когда уже даже коротких перерывов не хватает, чтобы восстановить дыхание. Ланга отрывается и прислоняется своим любом к его. Он улыбается, действительно улыбается. От этой улыбки Рэки сейчас умрет. Пальцы Ланги все еще лежат на чужой горячей шее. Там температура такая, что кровь кипит.       Рэки все еще не может смотреть ему в глаза, отворачивается в сторону, цепляясь взглядом за танцующих людей, тут уже все до неприличия пьяные. И они такие же. Может быть, они никогда об этом больше не заговорят. Может быть, Ланга просто настолько напился, что Рэки случайно попался под руку, и потом он об этом пожалеет. Может быть, может быть… А может и не быть, Рэки, блять, успокойся. Это сейчас неважно. Важно то, что это был твой первый поцелуй. Точнее, первый десяток или пару десятков, и вообще, который час? Он улыбается глупо как-то наверное, щеки горят. Он кивает куда-то, говорит что-то типа «сейчас приду», но Ланга вряд ли слышит. Голос у Рэки хриплый, тихий, у него нет сил совсем. Идет на слабых ногах сквозь толпу, раздвигается людей, просачивается, оставляя Лангу одного. Но он не может на него смотреть, не сейчас, нет. Иначе его сердце просто остановится. Что, если он спит и это сон? Тогда можно, чтоб он остался здесь подольше? Но он щипает себя, и это больно, и он не просыпается. Значит, это и правда случилось. Он закрывается в кабинке душного туалета, тут опять этот неоново-малиновый свет, из соседней двери слышится тяжелое дыхание, звуки неприличные. Рэки закрывает рот ладонью и сползает вниз по стене, даже глаза закрыть не может. Это правда случилось. Он запускает пальцы в волосы, тянет их с такой силой. Повязки нет, чтобы по привычке на глаза натянуть. Дрожащими руками достает телефон, открывает чат с Иви. Он пишет только одно слово. «ебаный» Ответ приходит довольно быстро: «Ты???» И он печатает: «пиздец»       Больше сил на переписку у него нет. Он сидит так еще несколько минут, моет руки и выходит. Ланга сидит за барной стойкой, Рэки опять не может на него взглянуть, пытается зацепиться взглядом за что угодно. Только не смотри на него, только не смотри. Ланга подходит к нему, опять наклоняется к уху так, что уже сбавивший обороты жар снова накатывает.       Он спрашивает:       — Хочешь домой?       Рэки кивает с закрытыми глазами. Пока они идут за куртками, выходят из клуба, Рэки смотрит только под ноги, следит за ботинками Ланги, чтобы идти за ним по пятам. Бледные пальцы протягивают ему сигарету, он берет и кивает, молчит. Ланга тоже молчит, в тишине улицы слышится его размеренное дыхание, запах дыма. Свежий снег под ногами хрустит, хлопья летят с ночного темного неба, мир словно вымер. Улочки освещаются только легким светом фонарей, они идут, и Рэки вслушивается в звуки тяжелой подошвы ботинок, руки безостановочно дрожат. Шаг у Ланги все такой же широкий, свободный, Рэки приходится его догонять, пока они не подходят к дому. А ключ у Ланги, и он не открывает. Рэки стоит, на дверь смотрит, Ланга сзади смотрит на него, он ощущает его взгляд на затылке, и мурашки идут.       Он говорит надрывисто, хрипло:       — Посмотри на меня.       Рэки сглатывает, дышит тяжело, наверное, минуту. И потом оборачивается. Ланга так близко, он чувствует его запах, глаза напротив сверкают в ночной темноте. Опять он смотрит вот так — этим своим непонятным изучающим взглядом, словно на зверушку в зоопарке. А потом лопатки Рэки вжимаются в холодную железную дверь, и его опять целуют. Этот жар на контрасте с окружающим холодом выбивает все мысли из головы, у Ланги губы влажные, теплые. Рэки не может удержаться, он целует его в ответ с такой силой, с какой может. Его пальцы цепляются за ворот чужой куртки, притягивают близко-близко, и их зубы снова случайно стучат друг о друга, и Рэки улыбается в поцелуй. И снова, и снова, и снова влажный язык сплетается с его собственным, и бабочки уже не только в животе — они разлетелись и бьются своими маленькими крылышками внутри обо все органы чувств.       Ланга издает звук, похожий на стон, когда его пальцы вплетаются в рыжие волосы, и Рэки ноги подкашиваются. Он остается стоять только благодаря тому, что зажат между дверью и Лангой, и чужая рука поддерживает его за талию. Сердце стучит невыносимо быстро, он бьется затылком о дверь и снова подается вперед. Наверное, они слишком пьяные. Возможно, они завтра об этом не заговорят. Но есть сегодня — вот этот момент, он только их. Рэки слегка прикусывает чужую губу, делает это впервые, но Ланга так хмыкает нехорошо и улыбается, и Рэки опять целуют с такой невозможной силой, что он распадается на миллионы атомов и собирается вновь. Ланга гладит большим пальцем по щеке, очерчивает скулы и веснушки, сеточка слегка шершавая, но приятная. Рэки запомнит этот момент до самой смерти. В этом уголке темно, никто их не видит. Рэки знает, что губы наутро будут обветренные, потрескавшиеся, Нанако все поймет. Это так стыдно, но так чертовски хорошо. И когда уже бледная холодная ладонь прикасается к горячей коже под кофтой, Ланга себя одергивает и отстраняется, смотрит куда-то на дверь.       Он улыбается широко, Рэки впервые видит так отчетливо его красивую улыбку, и спрашивает:       — Зайдешь на чай?       И Рэки смеется в ответ, закрывая глаза ладонью:       — Да, только если вкусный.       Ланга хмыкает и открывает дверь. И они правда пьют чай, сидя на кухне, Нанако пошла в гости к подруге. Тепло квартиры согревает, кончики пальцев, замерзнувшие на ветру, начинает покалывать. Теперь Рэки не может смотреть на Лангу, потому что от каждого взгляда на него хочется улыбаться. И если в темноте это было проще, то сейчас они в спокойной обстановке, и тут светит лампа, и это все еще более неловко в раз миллион. Рэки прокашливается несколько раз и достает телефон из кармана. Иви прислала сообщений двадцать, но у него нет сил сейчас на них отвечать.       — У меня есть для тебя подарок, — говорит он тихо, и Ланга удивленно оборачивается. — Не знаю, понравится ли тебе, но…       Он высылает ему файл, Ланга открывает на своем телефоне и смотрит долго, неопределенно.       — Это очень красиво, Рэки, — говорит он на выдохе.       Когда он ходил по квартире и смотрел на фотографии, Рэки понял, что не увидел ни одну фотографию Ланги с отцом во взрослом возрасте, словно все они прерывались где-то лет в десять. И Рэки рисовал как мог картину, где взрослый Ланга стоит рядом с папой и мамой, в его руках сноуборд его с той самой волной. И, возможно, он не должен был лезть туда, но ему почему-то хотелось. Она выглядела как одна из переделанных детских фотографий.       — Прости, может, это не мое дело… — начал говорить Рэки, водя пальцами по горячей чашке.       Ланга помотал головой, его голос был грустным, но уголки губ подрагивали:       — Я был вредным подростком и ненавидел фотографироваться, поэтому у меня не осталось фото на память. Я об этом очень жалею, но теперь… — он улыбнулся немного, смотря в экран. — Спасибо, правда.       Рэки рад, слова Ланги звучат искренне, это согревает сердце, приятно разливается в груди. Возможно, Нанако тоже понравится, хотелось бы в это верить. Они поднялись наверх в комнату Ланги. Рэки все еще ужасно неловко. Приятные чувства смешиваются с непонятным ощущением тревоги. Ланга вообще не выглядит так, словно что-то произошло. Его мир не перевернулся, не распался на мелкие осколки. Они больше не говорят о произошедшем, не целуются, не прикасаются. С одной стороны, Рэки очень этого хочется. С другой стороны, Ланге, кажется, вовсе этого не хотелось.       Но со временем неловкость пропала, растворилась в приглушенном свете настольной лампы. Они просто сидели и разговаривали до утра о каких-то мелочах, воспоминаниях из детства, планах или о чем угодно, за что можно зацепиться. У Ланги смех красивый, тихий такой, спокойный, словно течение реки. Никто из них до утра так и не переступил черту телесной близости. Хотя Рэки задумался над тем, что это кажется намного интимнее, чем все поцелуи вместе взятые. И пока за окном не начало рассветать, окрашивая небо в те же малиново-синие оттенки, Рэки не возвращался в свою комнату. Только когда его начало окончательно валить с ног, и Ланга тоже засопел, укутавшись в одеяло. Его ресницы подрагивали во сне, убаюканные длинной ночью и огромным количеством новых, впервые пережитых эмоций. Рэки посмотрел на его спокойное спящее лицо, думая о словах, которые так и не слетели с губ. Слишком много вопросов в голове, но у него не хватает смелости их задать. И только благодаря невыносимой усталости он вернулся к себе и уснул, едва соприкоснувшись с подушкой.