wish you were gay

      Они оба проспали почти до двенадцати, встав с разницей максимум в минут десять. И Рэки выходит из комнаты, а перед ним Ланга выходит из своей, и он сонный, растрепанный, в той же футболке растянутой, и Рэки не знает, как дышать. Его голос хриплый, низкий, когда он говорит «доброе утро», и Рэки кое-как в ответ кивает и угукает. Когда уже это пройдет? Когда он привыкнет видеть Лангу так, чтобы пульс не подскакивал до трехзначных чисел? Он же обязательно догадается. Особенно, когда они рядом чистят зубы и переглядываются в зеркале, и их плечи случайно соприкасаются. Ланга кивает в отражении типа «что», и Рэки мотает головой типа «ничего», улыбаясь. И когда Ланга первым идет в душ, Рэки не выдерживает и сбегает на кухню, чтобы пока сделать чай и приготовить еды, потому что ему срочно нужно занять свои руки. Он прижимается к столешнице, закрывая лицо ладонями, тяжело дышит под звук закипающего чайника. Это же просто невозможно. Он даже мечтать не смел, а теперь стоит здесь на кухне, где Ланга когда-то бегал своими маленькими ножками, и задыхается от этой мысли.       — Мы можем прогуляться по центру или Ридо, — предлагает Ланга, поглощая омлет, — там каток должен быть, в этом году похолодало раньше. Хотя я не люблю кататься на коньках.       Ну да, этот образ с Лангой вообще не вяжется. Рэки мотает головой, отпивая чай:       — Я бы хотел просто на город посмотреть.       И они идут пешком вдоль улиц и высотных зданий, старинных построек, простирающихся высоко в светло-голубые небеса, и Рэки просто несказанно хорошо. Даже когда они идут молча, это не неловко и не неприятно. Рэки не хочет заполнять паузы между их диалогами ни о чем или о коротких исторических рассказах про реку и парламент. Информация, которую дает Ланга, всегда очень стиснутая и наполненная только самым важным вроде даты постройки. И Рэки, если честно, не очень может сосредоточиться, о чем он говорит, ему просто нравится слушать голос. Ланга идет в капюшоне очередной черной толстовки, на нем пальто свободное темное, джинсы не рваные в этот раз. Его тяжелые ботинки ступают громко, шаг размашистый, и он иногда уходит немного вперед по привычке, потом останавливается и извиняется.       Он говорит:       — Я не привык гулять с кем-то.       Рэки знает, что быстрая ходьба — привычка всех одиночек, и улыбается:       — Ничего, все в порядке.       И каждое их взаимодействие хочется записать в блокнот, сфотографировать, запомнить. Рэки крепко сжимает костяшки до побеления, пока фотографирует очередное высокое красивое здание, оно серое с зелеными куполами, острия врезаются в небо. Ланга что-то говорил про Парламент-холл, кажется, и Рэки сразу отправляет эти фотографии и Иви, и маме.       — Тебя сфоткать? — спрашивает Ланга, видя старания Рэки над каждым ракурсом и горизонтом.       — Я не очень получаюсь, не надо.       — Не верю, — он небрежно пожимает плечами, и Рэки опять краснеет. — Давай попробую, а если не понравится, то удалишь.       И Рэки соглашается. Стоит неловко, руки заламывает и улыбается в камеру. Солнце светит ему в глаза, он немного жмурится, смеясь. Ему жутко неловко, но вид сосредоточенного Ланги — это очень мило, и Рэки хотелось бы лучше сфотографировать его, а не себя. Чтобы хотя бы до конца жизни прижимать это фото к груди и вспоминать о своей самой сильной влюбленности. То ли аналитический ум и склонность к точности, то ли талант, но Ланга делает красивые снимки. Горизонт идеально ровный, ракурс красивый, и Рэки, пожалуй, впервые нравится себе на фотографиях.       — Ну как, плохо? — спрашивает Ланга, закуривая сигарету.       Рэки тоже берет одну, зажигает, рассматривая фото в телефоне. Он машет головой:       — Ты прирожденный фотограф.       — Модель просто хорошая попалась.       Он ковыряется носком ботинка в снегу под ногами, опять говорит что-то до жути смущающее с обычным выражением лица. К этому, наверное, невозможно привыкнуть. Ланга даже не понимает, как он звучит в такие моменты.       — Хочешь, я тебя тоже сфотографирую? — уточняет Рэки, поглядывая на то, как изящно выглядит сигарета, зажатая между бледными тонкими пальцами. Он подносит ее к губам таким медленным, воздушным движением, и Рэки думает, что, хоть курение убивает, существует отдельный вид людей, которым оно ужасно идет.       Ланга немного удивленно хмыкает и отказывается:       — Нет, я не веду соцсети, — он немного молчит и спустя пару тяжек предлагает: — Но если хочешь, мы можем вместе сфотографироваться на память.       Он как всегда пожимает плечами, до оскомы привычный жест. Рэки краснеет, смущаясь, пытается не выдать себя всеми силами. Он пробует повторить так же, непринужденно пожимая плечами, но они ужасно напряжены. Пробует хотя бы напустить в голос побольше легкости, обыденности и говорит:       — Было бы классно.       Ланга подходит к нему поближе, склоняет голову в сторону Рэки. Он может чувствовать запах его шампуня и волос, а еще духи, смешанные со стиральным порошком. Ланга смотрит в камеру, Рэки — залип на экран телефона. Капюшон Ланги слегка спал с его головы и держится только на макушке, голубые пряди обрамляют лицо, красиво перекликаясь с цветом глаз, бледная ровная кожа блестит на солнце. Черный шарф, который дал ему Рэки, свисает с плеч. У самого Рэки нет такой бледной светлой кожи, она пересыхает от холода и покрывается веснушками от солнца, губы у Рэки потрескавшиеся, нос немного вздернут. Рядом с Лангой он выглядит неорганично, не так. Ланга — он как принц, ему бы подошла какая-то такая же утонченная и очень красивая девушка, худая и высокая, с губами пухлыми. Эти мысли убивают. Рэки несколько раз щелкает на кнопку, стараясь улыбнуться так, чтобы его тревога не отображалась на лице. Ланга на секунду хмурится, видимо, замечая смену настроения, но потом возвращается к своему спокойному состоянию.       Они гуляют так весь день, Рэки уже даже не замечает, насколько он замерз. Пытается согреть руки о стакан горячего ароматного чая, когда на город уже спускаются сумерки, зажигаются гирлянды и елки с их украшениями. Людей становится больше, они ходят по магазинам или вдоль аллей и улиц. Рэки любит иногда рассматривать людей, ему интересно, что в их головах — о чем они думают, какие чувства испытывают. Больше всего ему хотелось бы, конечно, залезть в голову Ланги и остаться там жить, но его выражение лица всегда непробиваемое. Они молчат больше, чем говорят, останавливаются в кафе иногда, чтобы покушать. Рэки замечает, что Ланга удивительно много ест и обожает путин, в общем, собирательный образ канадца. Бывает, Ланга смотрит как-то непонятно, неописуемо. Опять этим своим коротким «хм», и Рэки хочется от этого съежиться и улыбаться одновременно. И затем так же быстро отворачивается.       Дома тепло, от смены температур кончики пальцев покалывают, а горячая вода в кране кажется ледяной. Рэки не может согреться, хотя он ни о чем не жалеет. Разваливается на кровати звездочкой и глупо улыбается до ушей в потолок, от радости стучит ногами по полу, крутится в одеяле из стороны в сторону, повязку на глаза натягивает. Этот день войдет в топ его лучших дней в жизни.       Раньше Рэки задумывался над тем, что его влюбленность в Лангу состояла лишь из образа в голове, который разобьется вдребезги, столкнувшись с реальностью. Ведь первым делом сердце Рэки забилось от его красоты, наверное, это было непонятное, незнакомое, удушающее чувство. И образ разбился, конечно, но так даже лучше. Ланга — он комфортный, это лучшее слово для его описания. Странный очень, но все эти странности — часть его идеальности. Рэки сам не подарок, он тоже странный. Но он больше надоедливо-странный, наверное, а Ланга очаровательно-странный. Невыносимо очаровательно, преступно.       Рэки отправляет их совместные фото Иви и лежит рассматривает долго-долго, гладит пальцами экран. Приближает так близко, как возможно, всматривается в голубые глаза под лучами солнца, дотрагивается кончиками пальцем до тонкого ровного носа. Его губы потрескавшиеся, обветренные, слегка бледно-розовые. Кожа идеальная, должно быть, очень-очень мягкая, у него ровные брови, ресницы длинные такие. Рэки кажется, что он сходит с ума, он смеется над самим собой. Как вообще можно было влюбиться настолько сильно? Он закусывает губу, хочется плакать. Ничего же плохого не произошло, но почему-то слезы наворачиваются на глаза, когда он еще раз смотрит на то, как неправильно он выглядит рядом с Лангой. Рэки — он ведь простой, обычный, растрепанный. Яркая желтая куртка и красный шарф выглядят глупо, почти по-детски, он не настолько красивый, чтобы вообще рядом с Лангой даже дышать. И даже если бы Ланге нравились парни, Рэки явно был бы не в их числе. Он откидывает заблокированный телефон на кровать и трет лицо ладонями несколько раз, стирает пару выступивших слез. Все хорошо, Рэки, успокойся. На часах уже почти одиннадцать вечера, когда он слышит легкий стук в дверь. Ланга стоит проеме, опираясь на него плечом.       — Ты не заходишь в мою комнату, но… — он мнется, чешет шею. — Если вдруг хочешь глянуть?       Его тон скорее вопросительный, и Рэки невольно улыбается, поднимаясь с постели:       — Конечно, с радостью.       Да, его комната раза в два больше, чем у Рэки, но она довольно пустая и, на удивление, хаотичная. Не то чтобы там во все стороны были разбросаны вещи, но на стуле висит пара толстовок, а на спинке кровати джинсы. Ланга со всей его точностью и сосредоточенностью казался педантом, а сейчас он обычный студент, в котором еще многое осталось от подростка. Это радует, Рэки такой же. Стены темно-синие, большая почти двуспальная кровать, придвинутая к стене, застелена черным постельным бельем, сверху серый плед. Справа от входа рабочий стол, вот там воистину порядок идеальный. Рэки в компьютерах не то чтобы разбирается, но даже невооруженным взглядом видно, что он дорогой.       Рэки показывает на него пальцем и спрашивает:       — Сам собирал?       Ланга кивает:       — Да, незадолго до моего переезда. Я хотел его перевезти, но как-то…       Он не стал договаривать, но Рэки догадался, что он, вероятнее всего, просто не хотел возвращаться за ним домой. Над кроватью на крепежах висит сноуборд, тот самый с автатарки Ланги. Рэки зачарованно засмотрелся на красивые узоры японской волны. Ланга, увидев это, залез на кровать и снял его с крепежей.       — Красиво, — выдыхает Рэки, проходясь пальцами по переливам синих оттенков.       — Это был подарок папы на 15-летие. Сказал, что сноуборд — от него, а Япония — от мамы, — он тоже сел на пол рядом и положил руку на крепеж для ботинок. — Он учил меня кататься с двух лет.       — С двух? — Рэки удивленно вскрикнул, подаваясь корпусом вперед. — То есть, ты на сноуборде уже семнадцать лет? Офигеть.       Ланга кивает как-то неопределенно и говорит:       — Четырнадцать. Я… не катался после смерти папы. С ним это было весело.       Рэки улыбается, но немного печально. Наверное, папа был для Ланги самым близким человеком и другом. Выжившим всегда больнее. Со временем плохие воспоминания стираются, оставляя за собой только счастливые моменты, и все же эта хроническая боль останется в сердце навсегда. И пусть он будет с улыбкой вспоминать свои первые глупые падения, первые ушибы копчика или первую черную трассу, но не иначе как с привкусом легкой грусти.       — А ты хотел бы еще покататься? — спрашивает Рэки аккуратно, вырывая Лангу из транса.       — Если честно, мне иногда не хватает этого, но когда я представляю, как стою один на вершине горы, мне не по себе.       — Я мог бы стоять там с тобой, — улыбается Рэки. — Точнее, я не умею кататься на сноуборде, конечно, но он ведь не сильно от скейтборда отличается? К тому же, если надо будет просто постоять, то вообще без проблем.       Он неловко шутит, у Ланги даже на секунду подрагивают уголки губ и он опускает голову. Размышляет о чем-то, не находясь с ответом. За окном уже ночь, холодная и звездная, улицы абсолютно пустые. Ланга открывает окно и жестом зовет Рэки поближе — у него там подоконник большой, с подушками, специально для сидения. Из-под одной из подушек он достает пачку сигарет и зажигалку, и садится, облокачиваясь окном на открытое стекло. Рэки садится напротив, подминая под себя ногу. Ланга выглядит задумчиво, он затягивается, смотрит вдаль. Рэки смотрит туда же. Ветер дует холодный, пронизывая до костей, по коже бегают мурашки, но контраст с теплотой комнаты выходит довольно приятный, и Рэки улыбается, прикрывая глаза. Он наслаждается этим — как Ланга сидит напротив, закинув руку на колено, его пальцы свисают, кажутся еще длиннее и тоньше, так близко. На тыльной стороне ладони, вверх по запястью и предплечью расцветают, выпирают темно-синие венки, переплетаясь в красивые узоры.       И когда одна сигарета заканчивается, начинается вторая. Рэки хотел бы узнать, не убьет ли их за такое Нанако, но такую идеальную тишину прерывать кажется преступлением. К тому же, Ланга выглядит очень сосредоточенным. Возможно, он решает в голове какую-то очередную гениальную задачу. Рэки смотрит на свои руки — у него пальцы тоже длинные, но не настолько, грубоватые и сухие от морозов. На них есть немного веснушек и белых шрамов, и, хоть его кожа уже не такая загорелая, как была под палящим солнцем Окинавы, он все равно смугловатый.       — Можем съездить второго числа, если хочешь, но мы тогда на день здесь задержимся.       — М? Куда? — Рэки забыл всю нить диалога, потерявшись в мыслях.       — Тут горнолыжный курорт недалеко, до него полчаса ехать, — Ланга переводит свой взгляд прямо на Рэки, в глаза смотрит так пристально. — Конечно, это не Уистлер, но ты же тоже не захочешь сразу на черную трассу, верно?              Рэки не мог даже ожидать подобного предложения, это что-то выходящее за рамки всех его надежд. Конечно, он сам недавно пошутил об этом, но он не мог всерьез думать, что Ланга откроется ему. И это как будто бы не просто шаг в их общении, а этим одним вопросом Ланга пробежал на километров сто вперед, и Рэки надо догонять.       — Это очень и очень круто, правда, я был бы рад, — он кивает и улыбается, пытаясь показать, насколько он счастлив. — Мне придется потянуть тебя вниз немного, правда, и тебе не будет так весело. Вряд ли тебе понравится ездить по трассам с новичками.       — Мне все равно, какая трасса. К тому же, я так долго не стоял на сноуборде, что уже все забыл.       Конечно, он не мог забыть четырнадцатилетний опыт катания, Рэки это понимает. Это просто его способ немного ободрить, чтобы Рэки не чувствовал себя полным неудачником.       И все равно, несмотря на такой приятный день, пока засыпал, Рэки мучил себя вопросом — что подарить Ланге и Нанако? Конечно, с него никто ничего не требует, но они пригласили его в свой дом, дают ему еду, проводят время. Он тоже хочет их отблагодарить, но не знает как. Что вообще нравится Ланге? Украшения — неплохой вариант, но у него, походу, и так огромное количество колец и сережек. Шапки он не носит, а все его носки или черные, или белые.       Да и что вообще он на самом деле знает о Ланге?