В мокрых футболках

      Рука Игоря, как обычно, твёрдая, но он всё равно чувствует дрожь — она, ледяная, ознобная, исходит изнутри.       Там один за другим рвутся, как струны, натянутые нервы. Рвутся с тихим хлопком, искрятся и перегорают — лопнувшие от перенапряжения лампочки.       — Ну, давай, — говорит Хазин, и его приглушённый голос тротиловым взрывом бьёт по ушам.       Игорь крепче стискивает нагретую рукоять пистолета.       Сжимается горло, спирает дыхание. Игорь почти не чувствует движения в носоглотке и лёгких — воздух замирает, как желе, и медленно плавится, превращаясь в раскалённую лаву.       — Давай.       Хазин улыбается. Так, как умеет только он: криво, мерзко, с надменным прищуром в угольно-чёрных глазах.       — Стреляй.       Напрягается пресс, в животе у Игоря всё застывает и готовится к удару. Волосы на теле встают дыбом: на предплечьях под кожанкой, на загривке и над пупком — топорщится даже борода. Игорь — оголённый провод. Игорь — дворовый кот: непроизвольно щетинится, стараясь казаться больше размерами.       В этом нет необходимости. Он объективно выше, шире в плечах и сильнее. А ещё у него пистолет — рабочий, исправный, нацеленный прямо в лоб. Палец на спусковом крючке не дрожит.       А то, что Игоря потряхивает — так это издержки профессии.       Он не помнит, как это случилось.       Зацепка за зацепкой, улика к улике, от свидетеля до потерпевшего — и вот Игорь уже здесь, в Петиной квартире, прячет лицо в кромешной темноте, разглядывая знакомый силуэт в зловещем чёрном костюме.       На полу, в ногах у Хазина, — уродливая маска с длинным птичьим клювом цвета слоновой кости.       Игорь не знает, как долго они стоят вот так — друг напротив друга, глаза в глаза. Застывшие в жёлтом янтаре насекомые.       Игорь — с вытянутой рукой, которой сжимает табельное, Хазин — с демонстративно раскрытыми ладонями. Маленький, тонкий, бледный, с полупрозрачной кожей — абсолютно безоружный, но всё ещё смертельно опасный.       Теперь Игорь видит: у любой змеи, загнанной в угол, прорезаются ядовитые клыки.       Между ними — шагов десять физически. Метафорически — бездонная пропасть, ограниченная по периметру невидимыми стенами ложных воспоминаний, зыбкими и рыхлыми.       Сколько прошло? А какая вообще разница? Время не имеет для Игоря никакого значения.        Для них обоих.       — Ну же, Гром, — Хазин почти шепчет, мелодично и очень приятно для слуха. — Просто покончи с этим. Пристрели меня, и тогда не придётся объяснять всем, как сильно ты облажался.       — Петь… — Игорь не узнаёт собственный голос, надломленный и глухой. — Почему?       Хазин усмехается и коротко — как вспышка фотоаппарата — пожимает плечами.       — Почему — что?       Не опуская беззащитных рук, он делает крохотный шаг вперёд. Временно рассеявшееся внимание Игоря снова возвращается к трём основным точкам: голове, горлу и груди. Выстрела в эту область Хазин не переживёт.       А ещё… ему будет больно всего долю секунды.       Он даже не успеет вспомнить, как его зовут. Или понять, что происходит. Он просто упадёт, истекая кровью, и оставит Игоря разбираться со всем самостоятельно.       — Почему я убил всех этих людей? — подсказывает Хазин.       Его плечи двигаются вверх, а взгляд смещается в сторону. Без груза угольно-чёрных глаз Игорю становится чуть легче.       — М-м, погоди… Это же сцена «монолог злодея, его мотивация и всё такое», да? — плечи Хазина снова ползут вниз, и взглядом он неумолимо возвращается к жертве. — Ты правда хочешь услышать причину, по которой завравшиеся подонки теперь похоронены вместе со своими тачками, банками и свалками?       Игорь не отдаёт себе отчёта в том, что пропускает момент, когда Хазин делает ещё один шаг вперёд. Или когда его собственная рука с пистолетом постепенно тяжелеет и слегка опускается. Или когда на нижних веках собираются злые слёзы.       — Ну что? — продолжает резать его по кускам абсолютно безоружный Хазин. — Или, может быть, на самом деле ты хочешь услышать почему я связался с тобой?       Игорь до скрипа зубов сжимает челюсти. Боль проникает в сердце и острым осколком впивается в мягкую, податливую плоть.       Чёрные глаза Хазина смотрят прямо на Игоря, выворачивая его кричащую душу перед собой под углом, который позволит рассмотреть больше. Вскрывая шрамы и разглаживая вмятины с оглушительным хрустом сломанного позвоночника.       — И что это вообще было: ебля с майором, который ведёт твоё же дело? — В темноте комнаты в стиле лофт на мгновенье сверкает хищная белая улыбка. — Зачем? Просто для отвода глаз? Просто, чтобы снять с себя подозрения? Чтобы… что?       Хазин вздыхает и смеётся — почти истерически, захлёбываясь.       — Да-а, в чувства ты не умеешь, это мы проходили. Помочь? Давай, Игорёш, спроси меня… это не так сложно, как кажется.       Игорь собирает последние силы, чтобы вытолкнуть из своего бесполезного, полумёртвого горла одно-единственное слово:       — Почему?       — Если ты имеешь в виду, почему я спал с тобой, пока ты гонялся за собственным хвостом… — Хазин останавливается, берёт короткую паузу, раздумывая. — Ты мне нравишься, веришь или нет. Пойму, если не поверишь.       Игорь молчит. Ненавидит себя, но даже сейчас — верит напропалую.       Вспоминает, как познакомились и работали вместе. Как ругались по пустякам в пух и прах, как обжигались первыми поцелуями украдкой. Как просыпались вместе по утрам, но в участок приходили разными дорогами по одиночке — как тщательно скрывали неуставные отношения.       Игорь вспоминает, как влюбился — отчаянно, по-мальчишески быстро, почти с первого взгляда.       — Сам подумай, — говорит Хазин тихо. — Стал бы я сейчас говорить с тобой, если всё это время мог избавиться от тебя, тихо и без пыли? Ты подпустил меня так близко…       Как никого другого, думает Игорь. И хмурится сильнее, удерживая слёзы в складках века, не давая им пролиться.       — Не представляешь, какой это соблазн: проговориться раньше, чем ты дойдёшь до всего сам.       Хазин шагает к нему — уверенно, твёрдо, не обращая внимания на чёрное дуло наставленного на него пистолета.       Игорь бы закричал, предупреждая о выстреле — если бы мог. Если бы не хотел, чтобы Петя был ближе. Если бы подсознательно не знал, что никогда не выстрелит в него.       — Теперь у тебя только три варианта.       Владей Игорь своим телом, он бы кивнул. Потому что примерно представляет себе каждый из них — один хуже другого.       Чёрные-чёрные глаза забираются Игорю под кожу и изнутри рвут его на крохотные кусочки, как тонкие листы бумаги.       Хазин рукой берётся за пистолет, накрывая затвор ладонью, и приставляет дуло к своему лбу: ровно над красивой переносицей. Нездоровая улыбка снова тянет вверх уголки его губ.       Палец Игоря на спусковом крючке слабеет сам собой.       — Первый я тебе уже озвучивал, — говорит Хазин. — Он самый простой. Убей меня — и дело с концом. У тебя есть возможность…       Он ждёт, вслушиваясь в тишину. Секунду, другую, третью.       Чем дольше Игорь молчит, тем сильнее раскрывается улыбка Хазина — зияющей красно-белой рваной раной, зловещим разрезом в нижней части лица.       — …но, видимо, нет для этого яиц, да, майор?       Табельное больше не удерживают: Хазин опускает руку, Игорь — вслед за ним на автомате. Дуло, скользнув по щеке и скуле, теперь упирается в место, где натянулась кожа под подбородком. Словно бы Петя решил кокетливо устроиться головой на чьём-то пистолете, как на подставленном плече.       — Второй, — говорит он, двигая бровью, и его глаза лихорадочно горят, — логичный и скучный. Скрути, засуди и посади на всю жизнь — в тюряжку или психушку. Как пойдёт.       Игорь сжимает челюсти крепче. Это именно то, за чем он сюда пришёл.        Именно то, что он должен сделать как полицейский и как любой хороший человек — ведь его воспитывали хорошим.       Взять преступника с поличным. Свершить правосудие. Наказать виновного.       Игорь пришёл именно за этим. Так? Так ведь?..       — Главное, — продолжает Хазин, — чтобы я оттуда никогда не выбрался. Потому что если вдруг окажусь на свободе… Я найду тебя и убью.       И глазом не моргнув, думает Игорь. А сам молчит ещё полминуты.        Странно, но глаза больше не слезятся.       — А третий? — Игорь запинается о собственные слова. — Третий вариант?       Хазин смотрит на него как сумасшедший. Все влюблённые безумны. Влюблённые преступники безумны вдвойне.       — Можешь присоединиться.       Он поворачивает голову, заставляя Игоря чуть приподнять оружие, и встречает холодный ствол своими губами. Целует окантовку выходного отверстия, проходится по кругу мокрым языком.       Игорь смотрит на него и чувствует, как начинает краснеть. Стыдливый жар разгорается по лицу, постепенно поднимаясь вверх, к корням волос. А ещё — опускаясь сильно ниже.       Хазин вновь хватается за основание тёплой рукояти поверх руки Грома — электрические разряды бьют ему кожу — и раскрывает губы, толкая ствол глубже в свой рот. Спокойно прикрывает глаза и улыбается — насколько это возможно в его положении. Словно не делает ничего необычного — ничего сверх меры, ничего сверх терпения Игоря, ничего…       Ничего болезненнее и сексуальнее Игорь в жизни не видел.       Хазин останавливается, когда губы натыкаются на препятствие в виде спусковой скобы, отстраняется и прижимает смазанный слюной пистолет к щеке. Полуприкрытые сонные глаза заволакивает туман, и Гром видит, как они блестят — низменно, по-животному, как у безумца.       — Вместе мы могли бы подчинить этот город себе, — шепчет Хазин знакомым, Петиным, голосом. — Тебе бы понравилось?       Игорь отвечает раньше, чем успевает подумать:       — Мне нравится всё, что ты делаешь.       Он заворожённо наблюдает, как Петин язык вновь скользит по металлическим деталям, как трепетно обводит все спаянные неровности, как отдаёт по частицам своё тепло.       В полумраке комнаты всего не увидишь, и это только сильнее разжигает Игоря.       Он срывается раньше, чем понимает это.       Когда Игорь разжимает пальцы, пистолет падает им в ноги. Как маска Чумного Доктора, оставленная Хазиным позади.       Игорь не слышит стука оружия об пол и не боится случайного выстрела — он ведь даже не снял его с предохранителя, прежде чем прийти сюда. Зная, что не использует.       Игорь подаётся вперёд, обеими руками хватает чужое угловатое лицо и впечатывается в губы, на которых ещё играет слабый привкус металла.       Игорь наконец-то уверен, что всё делает правильно.