К себе

— Скоро июнь, — Мо Жань перекатывается на сторону кровати Чу Ваньнина, тыкается носом ему в позвоночник и вздыхает. — Поехали куда-нибудь? — Зачем? Вот они — наглядные особенности жизни с хроническим трудоголиком. Не «Куда?», а «Зачем?». — Ваньнин, — укоризненно зовет его Мо Жань. — Что? — Когда ты был в последний раз в отпуске? — Я обычно не беру отпуска. — Вот именно! — Мо Жань так патетично взмахивает руками, что случайно цепляется ладонями за волосы Чу Ваньнина, тянет их вверх, на что Чу Ваньнин только шипит. — У меня сессия. — А потом? — Работа над статьями. — Ты можешь работать из красивого отеля в Риме. Чу Ваньнин поворачивается к нему и злобно пилит взглядом. — Там обстановка нерабочая, — сообщает он и слезает с кровати. Мо Жань провожает его фигуру в безразмерной пижаме грустным взглядом — даже поцеловать не дали. Разумеется, он плана с отпуском он не отказывается и даже собирает советы — с Е Ванси и госпожи Ван. Сюэ Мэна он тактично не трогает, опасаясь, что его выпнут из дома и больше не пустят — тот в последние несколько недель ходит поразительно раздражительный, и Мо Жань готов поставить свою коллекцию фотографий Чу Ваньнина с высоким хвостом, что это из-за близнецов. В итоге и советы выходят женскими — мягкими, спокойными, рассудительными. Лишенными всякого радикализма, который просто необходим в отношениях с Чу Ваньнином, чтобы тот хоть как-то реагировал на все это, а не просто недовольно существовал, заедая свое осуждение мира в целом и Мо Жаня отдельно взятого печеньем. — Можешь попросить его подумать над тем, чтобы выкроить недельку в августе, — предлагает Е Ванси. — Госпожа Ван тоже так сказала. — Что ты докопался до уставшего человека с вопросами про планы, которые он пока не может построить, поэтому закономерно не получил нормальный ответ? Мо Жань безжалостно разрезает пиццу на две неровных кусочка. — Ну примерно да. — И что ты думаешь? — Что сегодня на ужин надо готовить макароны, — Е Ванси смотрит на него удивленно, явно не улавливая связи. — Чтобы морально подготовить его к Италии. — Сделай ему торт в форме Колизея, — фыркает она, а потом, увидев огонек в глазах Мо Жаня, взмахивает рукой. — Нет, нет, забудь, это только шутка! Вечером Чу Ваньнин сам возвращается к этому разговору. — Я понимаю, что ты хочешь куда-нибудь съездить, — начинает он, пока Мо Жань готовит ужин. — Но? — И знаю, что мы можем съездить куда-нибудь, — продолжает он. — Но? — Но я не могу, — вздыхает Чу Ваньнин. — Почему? Чу Ваньнин всплескивает руками. — Потому что я сойду с ума без работы! Он выглядит просто невероятно комично — с волосами, заколотыми в пучок, в большой кофте Мо Жаня, в носках, связанных госпожой Ван, розовых с желтыми полосками, но все такой же убийственно-серьезный, как и обычно. Мо Жань смотрит на него и чувствует, как внутри все теплеет. — Но в целом ты согласен? — осторожно уточняет он. Чу Ваньнин, замешкавшись, кивает. — Тогда с остальным что-нибудь придумаем. — Ну конечно, — хмыкает Чу Ваньнин. — Не сомневайся в моих умственных способностях! — возмущается Мо Жань. — Да, они хромают, но не настолько! На что Чу Ваньнин только смеется — коротко, но искренне, и вся ненастоящая обида Мо Жаня мгновенно выветривается. Он подходит ближе и обнимает Чу Ваньнина, а потом гладит его по волосам. — Хватит бубнить, — просит он. — И не волнуйся, мы все придумаем. — Как в тот раз, когда ты организовывал день рождения Е Ванси? — едко уточняет Чу Ваньнин. — Лучше, — протестует Мо Жань. А Чу Ваньнин, видимо, испугавшись, что его не пустят работать, что-то клацает в компьютере почти до часа ночи, а потом залезает под одеяло и тыкает Мо Жаня ледяными ногами. Ему остается только несчастно вздохнуть — что не потерпишь ради отпуска в Риме? Весь следующий месяц Мо Жань тратит на то, чтобы спланировать отпуск, чтобы провести Чу Ваньнина через все стадии принятия неизбежного и чтобы собрать вещи. К первому он подходит ответственно первую неделю, когда ищет тур.агентства, смотрит даты, выбирает отели и места, которые можно посетить, но потом пыл немного угасает, натолкнувшись на нежелание Чу Ваньнина принимать участие в выборе. Они даже чуть не ссорятся. — Это не только моя прихоть, вообще-то! — возмущается Мо Жань, когда Чу Ваньнин в очередной раз отказывается выбирать отель. Тот хмурится. — Твоя. — Отлично, тогда можем все отменить, раз я мучаю тебя и не даю покрываться пылью в квартире, — он с силой захлопывает ноутбук. — Я же не прошу лететь прямо сейчас, я прошу уделить пару минут на просмотр уже выбранных вариантов! — Но у меня нет этого времени, — Чу Ваньнин разводит руками. — Хочешь, выбирай, но сам. — А ты потом будешь возмущаться, что все не так, — кивает Мо Жань и отправляется дуться на диван. Чу Ваньнин приходит к нему примерно через час — садится рядом, поджимает ноги, вздыхает. Потом, чуть помешкав, кладет голову ему на плечо — как кот, который пытается помириться с хозяином. — Ты можешь выбирать, но я не успеваю помогать тебе, — медленно говорит он. — Я доверяю это тебе, хорошо? Мо Жань хмыкает и тыкается носом в макушку Чу Ваньнина. — Хорошо. — Спасибо. — Выберу нам номер с двухспальной огромной кроватью, — добавляет он и счастливо усмехается, видя ужас в глаза Чу Ваньнина. — Не смей, — он тянется, чтобы отобрать ноутбук, но у Мо Жаня руки длиннее, поэтому он довольно быстро побеждает. Далее он бросает все силы, чтобы уговорить Чу Ваньнина проникнуться идеей отпуска. Рассказывает ему о том, куда можно сходить, присылает красивые фотографии, скидывает шутки и видео разных блогеров, Чу Ваньнин иногда присылает в ответ «ок», иногда не присылает ничего, иногда хмыкает, если Мо Жань показывает ему что-то лично. И Мо Жаню кажется, что кампания по рекламе отпуска проходит успешно — Чу Ваньнин перестает активно возражать, иногда даже поддерживает разговор об этом, даже соглашается посмотреть варианты отелей и начинает потихоньку собирать вещи. Пока за пару недель до отъезда не возвращается домой раньше времени и не находит Чу Ваньнина, сидящего на горе вещей и плачущего — тихо и скупо. — Что случилось? — Мо Жань мгновенно подходит ближе, но садиться совсем близко не решается — если помнет вещи, которые Чу Ваньнин так долго складывал, его выгонят из дома и кинут в затылок тапочком. Тот поднимает на него взгляд — тревожный, грустный, с каким-то горьким надломом. По щеке начинает ползти одинокая слеза, и Чу Ваньнин решительно ее стирает, а потом качает головой. — Все нормально. — Ты плакал, — напоминает Мо Жань. — Ничего. — Ваньнин. — Что? — огрызается Чу Ваньнин, а потом опускает голову. — Прости. Мо Жань тянется, чтобы его обнять, но тот встает и отходит дальше. Чу Ваньнин весь — натянутая струна, — печальный, взволнованный, чем-то очень сильно расстроенный и мгновенно начавший замыкаться в себе, с ломко сдвинутыми бровями и растрепанными прядями волос, спадающими на лоб. — Ты можешь мне сказать. — Ты расстроишься. — Но сейчас расстраиваешься ты. Чу Ваньнин хмурится еще сильнее. Мо Жань знает этот взгляд и эту позу, они говорят: «Я переживу, а делать больно тебе не хочу», — проходили. — Я обещаю, что не расстроюсь, — Мо Жань тоже встает и подходит ближе, на тот раз Чу Ваньнин не отстраняется, но и трогать себя не позволяет. — Я не хочу никуда ехать. Внутри что-то печально сжимается. — Почему? Чу Ваньнин качает головой, а потом, замешкавшись, улыбается. — Говорил же ведь, что расстроишься. И ведь я не сказал, что не поеду, да? Все нормально. — Ваньнин, — Мо Жань снова пытается его коснуться, но тот отстраняется в очередной раз. — Я не могу так, ты очень хотел поехать, и мы поедем, ладно? Просто дай мне… — Чу Ваньнин нервно расправляет рукава. — Пару минут, чтобы успокоиться. Он весь — сплошной комок нервов, Мо Жань думал, что это почти прошло, но глубоко ошибался. Чу Ваньнин всегда был таким, хотя люди обычного этого не замечали — он болезненно и остро реагировал на все, будто кожи на нем не было, и обнажались все, спрятанное под ней — оголенное и уязвимое, — он казался сплошным мотком светящейся гирлянды — тревожно, ярко, пестро, словно в каждую минуту она может либо взорваться, либо сжаться до размеров точки и пропасть, но казалось, что со временем, пока о нем заботились, пока его выслушивали, он стал спокойнее, а выяснилось, что действительно — только казалось. — Расскажи мне. — Нет. — Почему? — Мо Жань повышает голос и сам начинает злиться. Ну сколько можно строить из себя страдающего! — Потому что я не хочу тебя расстраивать! — Ты думаешь, я буду счастлив, зная, что потащил тебя в отпуск, в который ты ехать не хотел? — А ты думаешь, я буду спокоен, если буду знать, что ты не исполнил свою мечту? — Чу Ваньнин широко всплескивает руками, а Мо Жань рефлексивно дергается, врезаясь плечом в шкаф и сбивая с него одну из призовых статуэток Чу Ваньнина. Та падает на пол — тяжело, громко, а потом разбивается на три куска. Мо Жань замолкает. — Прости, — виновато тянет он. — Ты меня прости, — Чу Ваньнин мешает, дергается, но потом все же берет его ладони в свои. — Я тебя напугал? — Привычка, — Мо Жань нервно улыбается, чувствуя, как печально кривятся губы в детском желании заплакать. — Иди сюда, — Чу Ваньнин тянет его на себя и обнимает, осторожно баюкая в объятиях — его, парня в два метра ростом и точно выше самого Чу Ваньнина, мягко и бережно, словно это Мо Жань сейчас разбился, ударившись об пол. — Так почему ты не хочешь никуда ехать? — спрашивает Мо Жань, чувствуя, как в горле встает неприятный комок из слез. Чу Ваньнин вздыхает, отстраняет его от себя, смотрит несколько минут, словно пытается найти ответ на лице Мо Жаня, потом мягко гладит его по переносице. — Я очень устал за этот год и хочу просто остаться дома, — наконец, говорит он. — Если ты хочешь куда-нибудь съездить, можем потом, но сейчас… Я не уверен, что готов. — Ты хочешь весь отпуск просидеть дома? — трагично округляет глаза Мо Жань, на что Чу Ваньнин кивает. — Смотреть телевизор? Может быть, вязать? — он вдруг улыбается. — Видишь, вот он — отпуск пожилых людей! Чу Ваньнин, еще пару минут смотревший на него с печалью и молчаливым извинением, мгновенно вспыхивает. — Правда? — в его глазах сверкает что-то невероятно недовольное и прекрасное. Мо Жань искренне любуется этим взглядом и думает о том, что теперь, в качестве компенсации за отсутствие в его жизни Италии, будет дразнить его все время, что они проведут вместе дома. — Конечно. Едва исполняется тридцать — и все, тебе дарят на день рождения набор пряжи, а дальше только строгать ряды шапочек, — кивает Мо Жань. — Ты же все равно их не носишь, — щурится Чу Ваньнин так внимательно и цепко, что Мо Жань всерьез начинает переживать, что тот просто из вредности правда научится вязать и сделает ему кучу шапок, а потом заставит носить. — Не ношу, — покладисто соглашается Мо Жань, а потом вдруг подхватывает Чу Ваньнина на руки в надежде неожиданным жестом сбить его текущие в направлении шапок мысли и обнимает, утыкаясь ему в грудь. — Пусти, — шипит Чу Ваньнин, при этом не решаясь начать сопротивляться, мало ли — уронят. — Не пущу, — качает головой Мо Жань, а потом вдруг радостно смеется. — Зато мы можем аккуратно разложить вещи, которые вынули, чтобы собрать с собой, и не придется делать уборку, — он легко кружит Чу Ваньнина на месте, а потом, подняв голову, целует его куда-то в подбородок. Возможно, так даже и лучше.