К себе

Начать с факта: Мо Жань не верил в любовь с первого взгляда. Ну, то есть, объективно — полюбить человека, просто его увидев, было невозможно, особенно зная, что люди в целом — те еще сволочи. А если и возможно, то заканчивалось это ледяным апокалипсисом в лучших традициях «Холодного сердца». Когда Мо Жань встретил Ши Мэя, эта уверенность немного поколебалась — как башенка в дженге, когда ставишь новый блок не совсем аккуратно. Ши Мэй был красивым, ну просто невероятно красивым, им хотелось любоваться, ему хотелось улыбаться, его хотелось смешить. Когда Мо Жань встретил Сун Цютун, уверенность не тронулась совсем — она была смешлива, язвительна, тоже красива, но до странного похожа этой красотой на Ши Мэя, поэтому Мо Жань не почувствовал ничего нового, а потом, поссорившись с ней три раза подряд, вернулся к своему влюбленному созерцанию Ши Мэя издалека. Когда Мо Жань встретил Чу Ваньнина, башенка уверенности с грохотом разлетелась, стуча острыми боками по плиткам кофейни (по тем самым, по которым он катался во время вечерних уборок). В Чу Ваньнина невозможно было не влюбиться — не полюбить, важное уточнение от Мо Жаня, все еще не верящего в любовь с первого взгляда — он был похож на человека, который просто не мог существовать в реальности, и, возможно, именно поэтому в него было так легко влюбиться. В голову полезли сравнения со Снежной королевой — Мо Жань в детстве видел мультик — высокая, тонкая, в красивых блестящих белых одеждах и с грозно сведенными бровями. Мужчина, тогда его еще не звали Чу Ваньнином, вошел в кофейню, под звон колокольчика, высокий, хотя, наверное, не выше Мо Жаня, тонкий, в белых одеждах, а блеск обеспечивали острые лучи заходящего солнца, с грозно сведенными бровями. — Ты залипаешь, — шепчет Е Ванси ему на ухо, и в ее голосе Мо Жань слышит смех. — Ты не говорила, что в нашу кофейню заходят небожители, — отвечает так же шепотом Мо Жань. О таком вообще-то предупреждать надо! Е Ванси фыркает, а потом весело прикрывает глаза, в морщинках у которых до сих пор живут смешинки. Небожитель подходит к кассе, просит карамельный раф — Мо Жань никогда не слышал, чтобы эту сладкую гадость просили таким ледяным голосом, — смотрит внимательно, цепко, так, будто уже вскрыл скальпелем мозг Мо Жаня, перетряхнул и сделал о нем какие-то свои, явно неутешительные для Мо Жаня, выводы. Мо Жань под таким взглядом совершенно теряется, кофе, воспользовавшись его замешательством, коварно сбегает, тарелочка падает, оказавшись на пути его локтя, а затылок, пока Мо Жань лезет за ней, ударяется о столешницу. Мо Жань шипит, поднимается вверх и встречается взглядом с глазами, которые за эту пару минут стали еще холоднее. Со второй попытки гость получает свой кофе и уходит за столик у окна, садится, раскрывает ноутбук, который освещает его лицо нежно-голубым, но тоже становящимся в этой гнетущей атмосфере каким-то мертвенным, светом. Гость двигается медленно, изящно, спину держит прямо, так, как будто он — кошечка, живущая как минимум у императора. — Чу Ваньнин, — шепчет ему Е Ванси. — Его зовут Чу Ваньнин, приходит пару-тройку раз в неделю, работает по полночи, потом уходит. — Он меня ненавидит, — совсем загробным голосом сообщает Мо Жань. Его мечты о счастливом будущем, свадьбе и обоях на кухне в цветочный узор разбиваются о суровую реальность. — Нет, — Е Ванси насмешливо приподнимает брови. — Просто ты позоришься, и это факт. — Ты тоже меня ненавидишь, меня все ненавидят, — обиженно откликается Мо Жань. — Удачи, — и Е Ванси уходит в подсобку, чтобы собраться домой. Примерно так приходит две недели: Чу Ваньнин пилит его злобными взглядами, Е Ванси хохочет, выслушивая рассказы Мо Жаня о его тяжелом бремени влюбившегося в Чу Ваньнина человека, Мо Жань залипает на Чу Ваньнина и периодически что-то роняет, слишком сильно отвлекшись. Но проблема в том, что любоваться Чу Ваньнином невозможно. Он красивый, ужасно красивый, и эта красота так отличается от красоты Ши Мэя или пресловутой Сун Цютун — он похож на ледяную статую. Или статую из мрамора — Мо Жань видел в музеях и никогда не мог понять, как из такого ледяного, твердого камня художникам удавалось создавать невероятно тонкие, почти невесомые одежды, нежные носы и выразительные глаза. Чу Ваньнин походил на эти статуи — холодным, суровым, одновременно таким невыразимо хрупким и нежным. Но слова «красивый» тут явно не хватало — он был изящным, в красивых рубашках, в рукавах которых его запястья казались еще тоньше, с краснеющим на холодах носом, который он иногда прятал в гигантский полосатый, похожий на удава, шарф, он стучал небольшими каблуками на ботинках по плиткам, всегда заказывал карамельный раф, а потом долго, очень долго что-то печатал на ноутбуке. Вскоре Мо Жань выяснил, что он преподает в вузе, и градус влюбленности повысился, потому что, ну, это определенно ощущалось очень круто. И создавало некоторый диссонанс в голове — преподаватели Мо Жаня были другими, пожилыми, замученными, с шуршащими некрасивыми голосами, и иногда казалось, что в их глазах на века отпечатались колонки букв и вычислений. Чу Ваньнин был так сильно на них не похож, и это вводило в какой-то ошарашенный благоговейный транс. На третьей неделе Мо Жань решает действовать. — А что вы преподаете? — он улыбается своей самой яркой улыбкой, которая с разгону разбивается о ледяную стену равнодушия Чу Ваньнина. — А вы любите молочный шоколад? Хотите, я с вами поделюсь? — Сегодня на улице так холодно, согласитесь! — Вам платят за то, что вы готовите кофе, а не развлекаете гостей разговорами, — отвечает ему Чу Ваньнин после очередной попытки в разговор. Даже тут выходит изящно: по сути-то Мо Жаня просто просят захлопнуть варежку. Мо Жань задумчиво фыркает, варежку захлопывает, противника оценивает. Сдаваться он точно не собирается. Продолжение плана звучит так: подать пример собственной болтовней. Начинает Мо Жань издалека: про то, как прямо сегодня утром подрался с братом за вазочку с печеньем, а тот потом, гад такой, его не подождал на выходе. Следом идет история о том, как тот собирался на свидание и нагло своровал красивую футболку Мо Жаня. Потом он переходит к подробностям интереснее: про то, как его чуть не отчислили в прошлом году, но он умудрился что-то насочинять на пересдаче, и его оставили, видимо, впечатлившись красивыми глазами. На эти слова Чу Ваньнин хмыкает, и Мо Жань записывает это в личную копилку побед. Дальше Мо Жань переходит на дурацкие истории с работы. Забежавшая собачка, напугавшая половину посетителей, сдувшийся летом зонтик для столиков на улице, несколько пьяных людей, перепутавших кофейню с баром, скандальное свидание, закончившееся тем, что на парня выплеснули кофе, а тот потом бежал за девушкой через половину улицы, пока Мо Жаню открывался обзор. — Сплетничать плохо, — изрекает Чу Ваньнин, и Мо Жань не сдерживает глупой счастливой улыбки. Будь бы у него хвост, подметал бы им сейчас счастливо пол. — Молчу, — соглашается Мо Жань. На следующий день он приставляет к кофе османтусовый пирог за счет заведения. — А то вы совсем ничего не едите, — Мо Жань неловко улыбается, пока Чу Ваньнин препарирует его взглядом. Но пирог принимает. И даже награждает Мо Жаня несколькими словами: — Почему ты работаешь здесь? Мо Жань расцветает и с готовностью начинает объяснять. — На самом деле, тут работает моя подруга, и она приволокла меня помочь отнести какие-то коробки, потому что ее парень отказался, — Мо Жань глубокомысленно замолкает, — потому что он бесполезный чмошник, не понимаю, что она в нем нашла, но она сказала, что если я продолжу на него бубнить, она покрасит меня в розовый, а мне розовый не идет, поэтому пришлось заткнуться, — Мо Жань разводит руками, — а потом я устроился сюда на работу, потому что у них стало в два раза больше клиенток, и меня уговорили остаться. Чу Ваньнин смотрит на него задумчиво и проницательно, словно видит и чувствует всю душу Мо Жаня. Удивительное, трепетное ощущение. — Да, я знаю, что это было очень коварно с ее стороны, — соглашается Мо Жань, почему-то вспоминая шутку про «Как тебя вообще занесло в испанский монастырь». Чу Ваньнин приподнимает брови, красивым, медленным жестом, а в его глазах сверкает что-то насмешливое, правда, возможно, это просто блеск ламп. Больше в тот день ничего не говорит, но лед тронулся, господа. Еще через пару дней Чу Ваньнин остается у кассы. Он смотрит внимательно, чуть прищурившись. — Тебе не тяжело вот так — и учиться, и работать? — в итоге спрашивает он. Мо Жань удивленно хлопает глазами: оказывается, заметил. Это была странная ситуация. Мо Жань разглядывал Чу Ваньнина, когда думал, что тот его не замечает — любовался плавными красивыми движениями, длинными черными змеями волос, которые тот всегда закалывал в высокий хвост, запястьями в широких рукавах рубашки, постепенно замечал более мелкие детали: как Чу Ваньнин качал ногой, пока читал что-то с ноутбука, как склонял голову к плечу, когда над чем-то задумывался, как массировал прикрытые глаза, если уставал, как изящно, большим и указательным пальцами, затягивал ослабшую резинку, как раскладывал в строго определенном порядке бумаги на столе. Иногда казалось, что Чу Ваньнин — герой мюзикла, двигающийся строго по определенным паттернам, в своем ритме, звучащем как-то иначе, чем у всего остального мира. И Мо Жань был уверен, что только ему самому интересно наблюдать за Чу Ваньнином, а тот начал реагировать просто из вежливости, а сам Мо Жань ему до лампочки. Это было бы, кстати, абсолютно понятно: где Чу Ваньнин, а где Мо Жань, это как если бы грязный комок глины обратился бы к вековым горам в белой дымке облаков с просьбой его заметить. А он заметил. И заметил, возможно, не то, чего бы хотел Мо Жань — что тот устал. — Я совсем выгляжу как зомби, да? — улыбается Мо Жань. Чу Ваньнин непонимающе приподнимает брови. Он всегда выражает свои эмоции мимикой — выразительной, объемной, режущей что-то глубоко внутри без ножа и заставляющей сердце ухать в живот. — Просто я подумал, что это тяжело, — поясняет он, а потом, видя какое-то изменение в выражении лица Мо Жаня, добавляет, — ты напрашивался на комплимент или что? Мо Жань радостно смеется. — На самом деле, я привык, — он осматривает зал — больше никого нет, — можно сесть к вам? Чу Ваньнин пожимает плечами. Еще через пять минут Мо Жань размахивает ложечкой для сахара, которую украл у Чу Ваньнина и вещает что-то про панд. Чу Ваньнин смотрит на него чуть-чуть задумчиво, будто не понимает, как именно они пришли к обсуждению этих самых панд. Про работу Мо Жаня он больше не спрашивает, и Мо Жань ему бесконечно благодарен. С наступлением холодов Чу Ваньнин начинает приходить чуть реже. — Просто не люблю выходить из дома в холод, — объясняет он однажды, методично грея руки о чашку. Мо Жань едва удерживается от предложения собственной кандидатуры вместо чашки на позицию грелки рук. Чу Ваньнин все спокойнее принимает их общение, но флиртовать откровенно Мо Жань не спешит — рискует остаться без зубов. Абсолютно без шуток кстати — однажды он наболтал какую-то чушь про то, что у него тоже мягкие волосы и что его тоже можно гладить, пока смотрел, как Чу Ваньнин играет с местной уличной кошкой, обнаглевшей от того, что ее кормят и ласкают в трех заведениях сразу. Чу Ваньнин посмотрел на него так, будто уже придумал, как именно его прибьет и где спрячет труп. Мо Жань захлопнул рот и предусмотрительно раскрывал его пореже, а Чу Ваньнин еще неделю ходил хмурый. Поэтому лучше ничего не предлагать, пока это кофе не вылили на него, а то Мо Жань бесславно пополнит «Большой список неудачников кофейни» — его вела другая сотрудница вместе с Е Ванси, записывая туда всех «мужиков, грандиозно униженных женщинами». Мо Жаню, как тоже, при всех плюсах, мужику, этот список трогать не разрешали. А потом его жизнь, медленно, но верно текущую в положительном направлении, в новом семестре ломает неожиданное. В тот день он грандиозно опаздывает на первую пару. Лифт не работает, на третьем этаже он чуть не влетает в ведро краски, потом поскальзывается у остановки, падает, из-за чего опаздывает на автобус. «Меньше пить надо», — сообщает ему Сюэ Мэн. Его лицо на аватарке самодовольно лыбится, и Мо Жань жалеет, что не может плюнуть на аватарку, чтобы плевок долетел до самого Сюэ Мэна. Когда он влетает в аудиторию, от пары уже прошло 20 минут. Мо Жань решает моральную дилемму: с одной стороны, ему бы подождать в коридоре, а пойти уже на следущую, чтобы никого не отвлекать, с другой — ему говорили, что этот преподаватель ужасно злобный и жестокий, и прогуливать первую же пару не хотелось. В любом же случае — зайдет или не зайдет — ему, вероятнее всего, снимут скальп, а потом отправят на пересдачу, просто так, для придания нужной мотивации. А еще ужасно хочется прямо сейчас пнуть Сюэ Мэна, поэтому он, сделав глубокий вздох как перед прыжком в воду с вышки, заходит. И видит Чу Ваньнина, что-то пишущего на доске. Тот оборачивается, его брови снова выразительно приподнимаются, и Мо Жань, давно наловчившийся читать эти мимические упражнения, ясно видит — еще пара минут, и его распилят взглядом на много маленьких, глупых Мо Жаней.