Твоя ваниль в моём сердце

Чимин молча наматывает на вилку спагетти, смотря на блюдо перед собой без какого-либо желания. У него в последнее время совершенно нет аппетита. Был бы он дома, съел бы всё что угодно, но в стенах университета его преследует постоянный стресс и… Они. Он знает, что если поднимет взгляд, то увидит Сонхуна, альфу с его потока, который уже несколько месяцев не даёт ему прохода. Вчера он подставил ему подножку, да так, что Пак распластался на кафеле в туалете, больно ударившись головой. Не сказать, что Чимину страшно, наверное, просто грустно из-за неосуществлённой мечты иметь много друзей, которые принимают его таким, какой он есть. Он омега, почти настоящий. Мягкий по характеру, добрый, носящий в основном белый, голубой и нежно-розовый цвета просто потому, что они не раздражают глаз. Почему почти? Потому что у него нет запаха. Точнее, так считают все. На деле он есть, но проявляется только в моменты возбуждения, а таких ситуаций в университете у него не было. И никогда не будет. Когда-то Пак пошёл на вечеринку четверокурсника, надеясь познакомиться там с кем-то со своего потока, сблизиться, чтобы в будущем общаться на парах, скидывать друг другу конспекты, ходить на обеденных перерывах за кофе. Мягко говоря, цель в конечном итоге оказалась невыполнена. В тот день он впервые встретился с Сонхуном, тот подошёл, начал разговор, параллельно между делом подливая спиртное Чимину в бокал. О да, блондин опьянел довольно быстро, учитывая, что раньше ничего больше пары глотков шампанского не пил. В тот злосчастный вечер пятницы ему не показалось это такой уж и трагедией, зато когда на следующий день омега проснулся в чужом доме с головной болью, сразу же поменял своё мнение о произошедшем. Тогда его не сказать, что смутило то, что футболка валялась на полу, он надел её и ушёл, не встретив никого ни в коридоре, ни на улице. Зато в понедельник в университете начал что-то подозревать. Любой бы начал, если бы ему в спину без причины прилетело яблоко, а затем скомканный клочок бумаги. Чимин развернул его и увидел крупную надпись, содержащую в себе множество оскорблений. И мир перевернулся с ног на голову. Омега с первого курса рассказал, что по университету гуляет слух, что у блондина было более пятидесяти альф, из-за чего его организм даже перестал выделять феромон. На все сто процентов девственник Чимин тогда знатно удивился. За следующую неделю он узнал о себе ещё больше, некоторые сплетни были просто отвратительными. Например, блондин долго плакал, когда слышал шутки о своём якобы лёгком поведении. Так плохо, как в ту неделю, ему не было никогда. Самая сильная истерика произошла, когда до Пака дошло, что причиной всех его проблем был Сонхун. Оказалось, тот затащил его в постель пьяного, начал раздевать, нюхать шею, но так и не почувствовал запаха. Молодой альфа решил, что Чимин специально сдерживает феромон, считая его недостойным, обиделся и рассказал друзьям в университете совершенно другую историю развития событий. Стоит ли говорить, что от Пака отвернулись все? Те, с кем он успел познакомиться, те, с кем он обедал на первом курсе, те, с кем он сидел рядом в аудитории. А насмешки и издевательства начали преследовать его везде. Сейчас, кусая губы и держа вилку потной ладошкой, он знает, что Сонхун и его друзья что-то замышляют. Знает, что стоит ему встать, как они тут же начнут осуществлять свой план в реальность. А ещё знает, что этого ему никак не избежать. Наверное, он не достоин спокойной жизни, и в этом всё дело. Собравшись с мыслями, Пак встаёт с подносом, на котором так и стоит нетронутая тарелка спагетти, в руках, сразу опуская взгляд в пол. Он идёт медленно, стараясь не привлекать лишнего внимания, мечтая поскорее ретироваться и сесть на своё место в аудитории, где его не будут трогать, потому что там есть преподаватель, следящий за дисциплиной. По этой же причине он сидит на первом ряду — чем ближе, тем лучше. Но у Сонхуна на него другие планы. Кто-то быстро проходит мимо блондина, сильно задевая его плечом. Не успев сообразить, что происходит, омега роняет поднос, по неосторожности спотыкается, падая на осколки от тарелки. Дрожа всем телом, он пытается подняться, но неожиданно чувствует, как ему на голову что-то льётся. Сок, который сегодня у всех в меню, пропитывает белый свитер, стекает по щекам, делает липкими руки. И это становится последней каплей. Теперь вместе с нектаром по щекам блондина стекают соленые слёзы. Они обжигают, потому что вызваны обидой на Сонхуна, на обстоятельства, на вселенную, которая сыграла с ним в злую шутку. Чимин так бы и продолжил рыдать среди осколков и разлитой жидкости, если бы не услышал незнакомый ему голос, принадлежащий явно не кому-то из студентов. — Что здесь происходит? — звучит откуда-то со стороны. Пак поднимает взгляд, сталкиваясь с серьёзным взглядом мужчины лет тридцати. Тот одет в костюм, имеет короткие чёрные волосы, красивый. Слишком… солидный для студента. Зрительный контакт длится ровно пару секунд, прежде чем лицо незнакомца искажается искренним испугом, что довольно ожидаемо. Наверняка Чимин сейчас выглядит довольно жалко. — Можешь встать? — серьёзным тоном спрашивает мужчина, подходя к омеге ближе и протягивая ему руку, которую блондин игнорирует. — Д-да, — Пак кивает, опираясь руками о плитку, натыкаясь кожей на несколько осколков от разбитой тарелки, морщится. — Парень, не глупи, — шипит брюнет, наклоняясь и перехватывая его руки, тянет их на себя, поднимая его на ноги. — Теперь ещё раз: что здесь произошло? — Я-я… — вот теперь Чимин боится, скажет правду — жизни ему не дадут до конца учёбы. — Вы вообще к-кто? — Чон Чонгук, преподаватель по экономике, так что не смей мне врать. — П-преподаватель? — Что тебя удивляет? Чимин снова опускает взгляд в пол. Опозориться перед красивым альфой ещё не так страшно, как впервые встретиться с новым преподавателем по экономике, сидя в луже какого-то дешевого фруктового сока. Ему определённо везёт в жизни. У него прямо джекпот. Комбо, так сказать. Причём Сонхун, конечно, уже давно ушёл с места преступления, а объясняться теперь Паку, что довольно проблематично с мокрыми волосами и ушибленным задом. — Я случайно упал, — тараторит омега. — И на голову себе вот это нечто тоже случайно вылил. Такое ощущение, что Чонгук и так знает, что здесь произошло, а над Чимином просто издевается. Хочет услышать правду, которую сказать Пак не может себе позволить. Потому что у толпы уши везде, а он не хочет, чтобы за то, что он нажаловался, его начали бить. Он готов терпеть всё, что угодно, кроме побоев. Омега продолжает плакать, мечась внутри и продолжая смотреть в пол, будто так от него быстрее отстанут. — Хорошо, будем говорить по-другому, — Чон подталкивает своего студента, касаясь поясницы. — Я бы отвел тебя в лаборантскую за руку, но ты, как оказалось, сначала делаешь, а потом думаешь, — мужчина наверняка имеет в виду ситуацию со своей проигнорированной рукой. — Я-я… Нет. — Да, — Чонгук смотрит ему прямо в глаза. — Я не собираюсь тебя ругать, — преподаватель оглядывает блондина с головы до ног, — омега. Чимин довольно быстро понимает, что выбора ему не оставляют. Он плетётся за альфой, буквально чувствуя спиной чужие взгляды. За ним наблюдают, и не только потому, что выглядит он непрезентабельно. Большинство студентов, что были в столовой, знают, что произошло, и наверняка догадываются, что Пака не чаем поить будут. Кто-то шепчется, но слов разобрать у омеги не получается. — Заходи. Чимин заходит в небольшую комнатку, слышит, как Чонгук закрывает дверь. В лаборантской только шкафы, небольшой диванчик, стол с ящиками. Свет приглушенный, здесь не слышно того шума, что стоит в коридоре, значит, хорошая звукоизоляция. Пак молчит, стоит, не шевелясь. Слышит чужое дыхание за своей спиной и чувствует еле уловимый аромат кофейных зёрен. Судя по феромону, альфа не зол, даже наоборот, совершенно спокоен. Альфа почему-то не начинает разговаривать, хотя Пак уверен был, что тот начнёт с порога выпытывать подробности произошедшего. Самое сложное то, что блондин ещё не определился, что будет ему отвечать. Если хоть кто-нибудь узнает, что он нажаловался преподавателю, то над ним издеваться начнут только сильнее. Или, может, всё правда станет лучше? Чонгук поговорит с Сонхуном, и… Что? Ничего не получится, а слух о том, что его трахало полгорода никуда не денется. Запаха-то у него действительно нет. Чон внезапно глубоко вздыхает и подходит к столу, открывая один из ящиков и вытаскивая оттуда пакет с какими-то вещами, протягивает его Чимину. — Переоденься, это моя сменная одежда, — отвечает на немой вопрос старший. — Н-но… — пытается возразить Пак. — Я не могу тебе больше ничего предложить, ты же не хочешь ходить в грязном? — риторический вопрос. — Здесь моя сменная одежда, я в ней прихожу на работу, а уже на месте переодеваюсь в костюм. Да, феромон, конечно, остался, но это наверняка лучше, чем ждать, пока твоя красивая кофточка высохнет. — Хорошо, — наконец соглашается Пак. Альфа тактично отворачивается, когда Чимин вытаскивает из пакета огромное худи, карго-брюки и панаму, которую брюнет дал ему отдельно, чтобы он прикрыл грязные волосы. Студент быстро раздевается и так же быстро натягивает на себя чистую одежду. Пак буквально тонет в худи, оно очень большое для него, что вполне объяснимо разницей в размерах с Чонгуком. Обещанный запах тоже присутствует, причем тот очень даже сильный и концентрированный, скорее всего, альфа ходит в этом худи не первый день. Для маленького омеги, девственника, у которого связи с противоположным полом не было никогда, это ощущается слишком сильно, запах даже слегка отдаёт в голову и… низ живота. — Я в-всё, — шепчет блондин, но преподаватель его прекрасно слышит. — Да уж, твои размеры я не рассчитал, — признаётся альфа, окидывая его оценивающим взглядом. — Мне кажется, ты слишком маленький для студента, сколько тебе лет? — Я вообще-то на втором курсе, мне двадцать. — Хорошо, допустим, верю, — ухмыляется Чон, опираясь бедрами о стол, а руки скрещивая на груди. — Как тебя зовут? — Пак Чимин… — голос младшего ломается, когда он понимает, что сейчас начнётся именно то, ради чего он здесь находится. По правде говоря, блондин устал, хочет домой, а вынужден оправдываться за проделки, которые даже не его вина. — Садись, Чимин, — преподаватель указывает кивком головы на небольшой диванчик. Омега подчиняется, слегка морщась, когда ушибленный зад соприкасается с пусть и мягкой поверхностью. — Больно? — Терпимо. — Я могу подложить плед, — предлагает Чон, на что блондин мотает головой. — Хорошо, тогда приступим? — Я не б-буду ничего рассказывать, — дрожащим голосом отвечает Пак, сжимая пальцами чужую толстовку. Тяжело это признавать, но запах Чонгука, на удивление, успокаивает. Он не раздражает чувствительную ко всему омегу, а совсем наоборот, расслабляет. Кофе всегда у Чимина ассоциировалось с завтраками дома, поэтому сейчас приятный феромон помогает не впасть в панику от сложившейся ситуации, не начать трястись от страха. Пак натягивает рукава, прикрывая даже ладони, и старается глубже дышать в попытке совладать с собой. Помогает. — Надо, — строго продолжает альфа. — Н-нет-нет, — мотает головой блондин, чувствуя, как по щекам начинают течь слёзы. — Чимин, — зовёт Чон, подходя ближе. — Чимин, на меня посмотри. Пак снова мотает головой, сильнее начиная трястись. Чонгук с похожей ситуацией сталкивался лишь единожды, когда они с сестрой катались на аттракционе в парке. У неё началась паническая атака из-за резких переворотов, большой скорости, и Чону пришлось взять себя в руки, чтобы её успокоить. Догадаться, что у студента сейчас похожее состояние, несложно. Чонгук на подсознательном уровне не может смотреть на плачущих омег. В детстве его учили, что противоположный пол надо защищать, оберегать, не допускать их слёз. Чон действительно знает, что над Чимином поиздевались в столовой, знает, что это кто-то из тех альф, кто чуть не сбил его с ног, когда убегал. Он не знает одного. За что они так поступили с этим маленьким омегой? — Всё хорошо, тебя никто не заставляет, — Чонгук вытаскивает из рукавов худи чужие ладони, сжимая их в своих, что намного крупнее. — Перестань плакать, такие красивые и милые омеги, как ты, не должны расстраиваться. — Они… Они… — хнычет Пак, наклоняясь к вкусно пахнущему альфе ближе, чтобы вдохнуть феромон. — Они всегда обижают меня. Чонгук молчит, продолжая наблюдать за Чимином, что откровенно ластится к нему. Чон не против, он видел, как омега кутался в его худи, поэтому совершенно не удивлён такому поведению. Если ему так комфортнее, то всё отлично, учитывая, что всё в рамках приличного. Возможно, блондин даже не отвечает за свои поступки, не осознаёт, что делает, потому что верх взяла его животная часть, омежья. До острого нюха старшего доносятся нотки ванили. — Издеваются, потому что у меня нет запаха, — Чонгук выгибает бровь: в смысле «нет запаха»? — Говорят, что я шлюха. — При чём тут мнимое отсутствие запаха? — Они говорят, что у меня пропал феромон, потому что меня трахало много альф, но это не так, у меня никогда не было альфы. Чонгук еле сдерживается от того, чтобы зарычать. Он редко бывает зол, но сейчас в настоящей ярости от того, что услышал. Какие-то недоумки издеваются над совершенно невинным, крохотным, беззащитным омегой. Брюнет никогда не поймёт таких людей. Надо быть полностью прогнившим изнутри альфой, чтобы портить жизнь омеге, которая даже толком ответить не сможет. А Чимин выглядит так, будто даже кричать толком не умеет, всегда берет вину на себя, плачет от обиды вместо того, чтобы отомстить. — Я-я разозлил в-вас? — спрашивает Пак, уловив изменения в запахе, теперь кофе как-то странно горчит. — Нет, малыш. — М-малыш? Разве в-вы можете называть так своих с-студентов? — удивляется начавший постепенно успокаиваться Чимин. — Сейчас я просто альфа, который очень хочет тебе помочь, а не преподаватель.

***

Пака и правда перестали трогать. С ним не начали общаться, ничего подобного, но в последние дни он даже может спокойно обедать, зная, что его не станут ловить в коридоре, чтобы снова испачкать новую беленькую кофточку. Стало спокойнее, но на замену страху пришло новое чувство. Стыд. Чимину стыдно за то, что он позволил себе слабость перед Чонгуком, за своё поведение в лаборантской, за то, как он без какого-либо чувства такта дышал чужим феромоном. А если Чону было неприятно? Он добрый, он бы точно не сказал бессовестному омеге в глаза, что ему не нравится, когда его обнюхивают незнакомцы. В тот день брюнет вызвал ему такси до дома, пообещал, что постарается сделать что-нибудь со сложившейся ситуацией, сказал, что Чимин может вернуть одежду, когда постирает. Он вернул. Или правильнее будет сказать: подкинул? Пак понял, что ему неловко даже смотреть альфе в глаза после произошедшего, и просто оставил пакет с чистой толстовкой и брюками в аудитории, где проходят лекции по экономике, на столе. Не смог даже в руки отдать. Дело не только в стеснении и неловкости. Чимин понял, что Чон ему нравится. Да, ему стыдно за то, что произошло в тот день, но с огромной вероятностью он бы сделал то же самое, если бы вдруг снова встал такой выбор. Ощущать руки Чона на себе, слышать его голос, вдыхать аромат оказалось, на удивление, приятно. Чонгук пахнет домом, спокойствием, рассветом. А ещё чем-то недосягаемым, запретным. Пак не может перестать думать об этом альфе. Может, дело в том, что у Чимина никого не было? Он даже не встречался ни с кем, течки проводил в одиночестве, отвлекаясь в перерыве между стадиями на чашечку кофе, которая помогала ему восстановить силы. Наивный, глупый. Блондин видел Чона в коридоре пару раз, но даже не поднимал взгляд, быстро заворачивая за угол, пока тот его не заметил. Ах да, Чимин впервые за полтора года учёбы прогулял лекцию. Даже две. И все по экономике. Ему кажется, что если он не будет видеть Чонгука, то весь этот бред про влюблённость сам по себе испарится из его головы. Он не знает, как будет сдавать сессию, упорно игнорирует навязчивые мысли по поводу красивого лица Чона, предпочитая плакать от собственной беспомощности в туалете в то время, как у его группы идёт лекция по экономике, и мечтать о том, чему не суждено сбыться. Чонгук для Чимина стал чем-то вроде идола. Пак не знал, что у него есть фетиш на разницу в размерах, но… Да, он есть. Блондин прекрасно помнит, как его руки выглядят в чужих ладонях. Как руки ребёнка в руках взрослого мужчины. Стыдно очень даже думать об этом, но как же это красиво. Чонгук такой большой, что спокойно без каких-либо усилий мог бы взять Чимина на руки. Пак не сразу кинул худи старшего в стирку. Перед этим он ещё два дня ходил в нем дома, спал, пока запах окончательно не выветрился. Оно на омеге смотрится как платье, в него точно влезло бы ещё два Чимина как минимум. Эти два дня блондин чувствовал свой запах особенно отчётливо. Пак бы так и продолжил бегать от преподавателя по всему корпусу, если бы не забыл свой телефон в одной из аудиторий. Чимин понял, что гаджета нигде нет, когда, выйдя из универа, хотел посмотреть, пришёл ли его заказ на маркетплейсе. Он немного задержался, и когда возвращался в здание, последние студенты уже забирали свои вещи из раздевалки. Блондин шёл по практически пустым коридорам, вспоминая, где в последний раз видел свой телефон. В итоге решил начать с первой пары по расписанию. Омега забежал в, на удивление, пустую аудиторию, даже без преподавателя, и увидел свой смартфон лежащим на столе на первом ряду. И только он спустился, взял свой телефон, кинул его в сумку, как за спиной послышались шаги. Блондин резко развернулся, сталкиваясь взглядами с только что вошедшим Чонгуком. Пак в эту же секунду почувствовал, будто его парализовало на всё тело. Просто смотрел, не моргая, на альфу, что приближался к нему. — Студент Пак, здороваться с преподавателем уже не надо? — З-здравствуйте, — лепечет блондин, решая не перечить альфе, который, судя по феромону, не в настроении. — Как удачно мы встретились, я как раз вспомнил, что забыл здесь красную ручку. Чимин в который раз убеждается в своём феноменальном везении. Это аудитория философии, наверняка Чон что-то заменял и так удачно забыл ручку. Именно в этот день, именно сейчас решил за ней вернуться. Как же сильно Пак проебался, как же сильно… Кофе Чонгука горчит, феромон давит на омегу. Блондину хочется или провалиться сквозь землю, или начать раздеваться. Он сильно, до боли закусывает губу. — Итак, во-первых, где ты был? — начинает Чон, вставая напротив омеги. — Ч-что вы имеете ввиду? — Ты не ходил ни на одну мою пару. Считаешь, это нормально? Чимин оставляет вопрос без ответа. Он смотрит в пол, стараясь отвлечься от навязчивых мыслей, что никак не хотят его покидать, и пытаясь унять дрожь в руках. Он чувствует тяжелый взгляд альфы на себе каждой частичкой тела и мечтает стать одной из пылинок на этом паркете. Пак знает, что он просто тянет время, знает, что если Чон действительно хочет что-то узнать, он это непременно узнает. — Чимин, я всем студентам со стопроцентной посещаемостью ставлю автомат. У тебя уже такой возможности нет, а на зачётах я всегда строго оцениваю. Понимаешь, что можешь не сдать? — Я н-не мог прийти, — оправдывается Пак, прекрасно зная, что не может ни сказать правду, ни придумать достойное объяснение своим прогулам. — Это ещё почему? — Я не могу сказать… — Я должен прочитать твои мысли? Чонгук выдыхает, замечая, что омегу начало буквально трясти от волнения. Чону, если честно, безразлично, сколько человек приходят на его пары, к тому же систематические прогулы не у одного Чимина, но именно на эту омегу он немного зол. Потому что после того дня, в который он помог ему, тот начал его избегать. Альфе всё это время казалось, что он перегнул палку, поступил неправильно, а учитывая, что светловолосая крошка полностью в его вкусе, помучился он знатно. — Тебя больше не обижают? — Ч-что? — Не хочешь отвечать на один вопрос — отвечай на другой. — Не обижают, — смущённо бормочет младший. — Что вы сделали? — Отправил запись с камеры видеонаблюдения из столовой в деканат, — невозмутимо отвечает альфа. Пак кивает, как бы в благодарность, рукой заправляя выбившуюся светлую прядку за ушко. Феромон альфы перестал отдавать явной горечью, но начал оседать на языке из-за сильной концентрации. Вообще, по запаху можно понять, какое настроение у альфы или омеги без проблем. Рассеянный, еле уловимый — значит кто-то спит или максимально расслаблен, горький — значит зол, кислый — значит грустный. Можно специально выпустить успокаивающие феромоны или подавляющие. Вот у Чонгука последнее. Либо же он раздражён настолько, что не может контролировать свой запах. — Я вас разозлил? — робко интересуется младший. Прямо как в прошлый раз. — Очень, — признаётся Чон. — Почему ты не отдал мне одежду в руки? В чём проблема? — Только не кричите на меня, — просит Пак, поглядывая на альфу исподлобья. — Пожалуйста. — Конечно, не буду, малыш. — Опять «малыш»? — Давай снова сделаем вид, что я не твой преподаватель. В прошлый раз хорошо получилось. Чимин чувствует, как снова выделяет едва уловимые нотки ванили. Сладкой, нежной ванили. Потому что ему всегда нравились милые прозвища. Папа в детстве называл его облачком, потому что он в довольно раннем возрасте выбелил волосы. До сих пор прозвища у блондина ассоциируются с любовью. С заботой, крепкими объятиями, утром. С кофе. Снова всё сходится к нему. Теперь это хриплое «малыш» отдаёт теплом внизу живота. — Мне стало неловко, понимаете? — начинает Пак, закрывая лицо руками. — П-простите, если я неправильно всё п-понял, но мне показалось, что мы ч-чуть-чуть перешли черту, и… И это я виноват. — В чём ты виноват? — В том, что приблизился к в-вам так близко, а п-потом я долго н-не мог выкинуть эту ситуацию из головы, и… Чёрт, т-только не кричите на меня. — Понравилось? — Что? — Понравилось быть близко ко мне? — Чонгук говорит совершенно ровным тоном, невозможно понять, о чём он думает и как сильно Паку после этого разговора достанется. Зол он, в шоке, раздражён, испытывает ли отвращение — остаётся гадать. — Понравилось, как я тебя трогал? Понравилось дышать моим запахом? Я знаю, что ты носил мою одежду. В кармане худи я нашёл резинку для волос, которой в тот день у тебя не было. — Я-я… — Чимин всегда был сентиментальным даже для омеги. Если его ругают, он плачет. Чонгук узнал его секрет, теперь тот будет на него кричать, а слезы начали литься заранее. Блондин трёт ладонями глаза, не прекращая всхлипывать. — Я виноват. П-простите. — Малыш… — Чон преодолевает расстояние между ними в два шага, неожиданно заключая омегу в объятия. — Я ещё не начал тебя ни в чём обвинять, а ты уже расстроился. Чонгук держит младшего одной рукой за талию, а другой прижимает чужую голову к своей груди. Он носом вдыхает аромат маленького омеги, свою любимую ваниль. На прошлой работе Чон бы непременно разозлился на того, кто сказал бы ему, что он захочет быть со своим студентом. Это совершенно не в его стиле. Работа — одно, личная жизнь — другое. Но именно в этом омеге они соединяются в одно. Одно крохотное светловолосое облачко. — Ты мне нравишься, — брюнет говорит это совершенно невозмутимо, словно между делом. Чимин ладошками отталкивается от его груди, чтобы заглянуть в глаза. Невозможно… Это не может быть правдой. Такому взрослому, умному, доброму альфе не может нравится такой, как он. Худой, дефектный, бесхребетный омега. Но почему-то хочется верить, что Чонгук не обманывает. Он не мог так с ним поступить. — Ещё тогда я понял, что никого красивее не встречал. Ты идеальный, малыш, знаешь об этом? Я был бы рад, если бы ты позволил о себе заботиться. Со мной тебя не тронет никто, потому что я оторву руки любому, кто попытается сделать тебе плохо. — Альфа… Чимин засматривается на чужие губы, пропуская мимо ушей суть предложения, почему-то мозг вырезает все слова, кроме «заботиться». Да, он очень хочет, чтобы о нём заботились. Блондин поднимается на носочках в попытке дотянуться до чужих губ, но даже так разница в росте не позволяет этого сделать. И уже через мгновение омегу отрывают от пола. Чон без каких-либо усилий поднимает и сажает младшего на преподавательский стол. Перед тем профессором, что ответственен за этот кабинет, он обязательно извинится, но потом. Вот теперь дотянуться у Пака получается. Чонгук вкусно пахнет, поцелуй с ним тоже вкусный. Никто никуда не торопится, Чимин неумело двигает губами, а Чон помогает ему, направляет, задаёт темп. Блондин готов снова плакать, только теперь от удовольствия и желания чувствовать руки этого альфы не рядом с собой, а на себе. У Чимина не было секса, и, наверное, он сошёл с ума, раз хочет этого со своим преподавателем. Когда градус накаляется до нетерпимого, до максимума, Пак кладёт ладонь на пресс старшему, начиная медленно спускаться вниз. Неудивительно, что омежью руку тут же перехватывают за запястье. — Малыш… — Папочка. Кажется, в этот момент внутри Чонгука что-то лопается. Что-то, что он долго и старательно пытался сдерживать. В одно движение кофта Пака отлетает в сторону. Становятся видны ярко выраженные ключицы, хрупкие узкие плечи, тонкая талия, красивый, впалый животик с родинкой возле пупка. Очаровательно. — Слушай меня и отвечай на вопросы, омега, — начинает Чон, поглаживая чужое плечо. — Ты говорил правду про то, что у тебя не было альфы? — Д-да, я девственник. — Ты уверен в том, что сейчас произойдёт? — Чонгук перехватывает чужой подбородок, не давая снова опустить взгляд. Сейчас ему нужен непрерывный зрительный контакт. — Это будет секс. Настоящий секс, с проникновением, с прелюдией. Ты перестанешь быть девственником. Ты уверен, что хочешь этого? Я клянусь, что между нами ничего не поменяется, я обязательно позову тебя к себе, приглашу на свидание. Но мне важно знать именно твоё мнение. — Я очень этого хочу. Такое ощущение, что я ждал этого всю жизнь. — Когда ты в последний раз принимал душ? — С-сегодня утром, — лепечет Пак, краснея от смущения. — Мылся там? Мне всё равно на волосы, но важно знать, насколько всё пройдёт чисто. — Я всегда моюсь в том месте, ч-честно! — Я тебе верю, — кивает Чонгук, принюхиваясь. — Ты потёк. — Эм, п-простите, я… — Чимина перебивают. — Я до смерти хочу тебя вылизать. Чимин только тихо скулит, когда его снимают со стола, помогают лечь на него животом, а ногами встать на пол. Его никогда не вылизывали, раньше он вообще думал, что это слишком интимный процесс, который может происходить только между теми, кто связан брачной меткой. Но он читал на омежьих форумах, что это невероятно приятно, до звёздочек перед глазами. От мысли, что альфа будет водить языком прямо по его потёкшей дырочке, уже хочется кончить. Пак так глубоко погружается в себя, что не замечает, как с него стянули последний предмет одежды — белоснежные трусики. Он совершенно обнажённый, а Чонгук полностью одет. Они явно не на равных, но возразить разнеженному и предвкушающему омеге даже не приходит в голову. Чимин скулит, когда слышит сзади себя шорохи. Чонгук опускается на колени, и это сводит с ума, заставляя ёрзать по столу, приподнимая и разводя бёдра шире, чтобы облегчить альфе доступ к своему естеству. Пак переживает, что брюнету не понравится то, как он выглядит сзади, ведь ещё ни один альфа не находился так близко к его промежности. Он сам порой стеснялся трогать себя не во время течки, а сейчас надо расслабиться и позволить доставить себе удовольствие другому. — Прекрати думать, — Чон не сильно шлёпает младшего, смотря, как кожа дрожит. — Я чувствую твой изменившийся запах. — Чонгук-и… — Называй меня папочкой, — раз Чимин сам начал эту игру, Чонгук будет только рад продолжить, — малыш. — П-папочка, — Пак произносит это слово совсем тихо, пробуя, как оно звучит. Чону подходит быть папочкой. Он заботливый, добрый, иногда строгий и требовательный. — Покажи мне себя, крошка, — просит Чонгук. — Разведи руками ягодицы. Чимин подчиняется, дрожащими руками оттягивая половинки в разные стороны. Ему стыдно так презентовать себя, самостоятельно показывать альфе узкую мокрую дырочку, откуда продолжает толчками выходить ванильная смазка. Для самого Чона это вишенка на торте в виде самого омеги. Анус, припухший, покрасневший от возбуждения, манит к себе нечеловеческой силой, которой брюнет не в силах сопротивляться. Чон сначала касается чувствительного колечка мышц пальцами, совсем нежно, невесомо, собирая вытекающую вязкую субстанцию, затем наклоняется, опаляя чужую промежность горячим дыханием. Дырочка очаровательно сокращается от предвкушения. Чонгук не понимает, как у такого омеги, как Чимин, не было ни одного партнёра. Для него самого Пак маленький ангел, смущающийся от всего подряд. Идеальный омега, о котором хочется заботиться каждую секунду жизни. Когда сдерживаться становится особенно трудно, Чонгук отпускает себя окончательно. Он буквально присасывается к возбуждённой плоти, краем уха улавливая чужой стон. Со стороны это наверняка выглядит странно, так, будто голодный зверь набросился на свежий кусок мяса. Чон глотает сладкую смазку, наводя беспорядок, что-то размазывается по ягодицам, что-то стекает вниз, к крохотным поджавшимся яичкам. Чимин жалеет, что его руки заняты, и он не может закрыть ими лицо, потому что ему так неловко, но от этого не менее приятно. Омеге остаётся только переминаться с ноги на ногу и шептать себе под нос имя папочки. Пак сжимается, пытается двигать задницей, за что получает новый шлепок. На почти белоснежной коже покраснения от легких ударов ладонью смотрятся особенно извращенно. А Чимин ловит себя на мысли, что ему действительно нравится происходящее. Нравится то, как Чон берёт на себя главенствующую роль, нравится контроль над своим телом и ощущать чужой язык в таком сокровенном и уязвимом месте. Пак даже не сразу понимает, что сзади что-то поменялось, что появилось чувство натяжения. — Я вставил палец, расслабься, — отвечает на немой вопрос Чон, когда омега предпринимает попытку посмотреть себе за плечо. — Папочка, — зовёт младший, — ты х-хочешь т-трахнуть меня? — Я хочу любить тебя, — хмыкает Чонгук, поднимаясь с колен, но не вынимая палец, наоборот, начиная медленно двигать им внутри. — А уже потом всё остальное. Чимин отпускает ягодицы: руки слишком устали и затекли. Он заламывает пальцы о стол, не зная, куда себя деть, пока Чон не берёт свободной рукой его ладонь в свою. — Держи, малыш, — произносит старший. — Я сейчас сразу вставлю два пальца, чтобы найти простату, а ты постарайся мне довериться и расслабиться, хорошо? — Д-да, папочка. Чонгук вводит ещё один палец резким движением, на что младший слегка дёргается, издавая скулёж. Чон ждёт какое-то время, пока мышцы перестают чересчур сильно сжимать его фаланги, а затем начинает медленно ими двигать, каждый раз проникая под разным углом, чтобы найти простату. — Я думал, будет хуже, но входят довольно мягко, — озвучивает свои мысли преподаватель. — Была течка недавно? — Д-да… Ах! — Чимин громко стонет, когда чужие пальцы находят внутри него комочек нервов. Чонгук едва слышно хмыкает, ускоряя движения рукой, раз за разом попадая по чувствительной точке. Пак не может удержать своё тело на месте, начиная елозить по столу, смазка из-за большой амплитуды брызгает в разные стороны, создавая хаос. Чимин никогда не дотягивался до простаты, когда играл с собой, даже не подозревая, что она может сделать его таким чувствительным ко всему и нуждающимся в ласке. Ему хочется больше, быстрее, грубее, и Чонгук может дать малышу то, в чём он нуждается. — Ещё… Больше, папочка. Чонгук незамедлительно входит ещё одним пальцем, начиная трахать, растягивая эластичные краешки припухшей дырочки, подготавливая омегу под свой размер. У Чона пальцы длиннее и толще, чем у самого Чимина, поэтому и ощущения совершенно другие. Намного сильнее. Пак разводит бёдра, закидывая одну коленку на стол, раскрывая себя перед альфой ещё сильнее. На подсознательном уровне он нуждается в одобрении, в похвале, хочет быть хорошей омегой, которая как следует удовлетворяет желания своей пары. Кофе Чонгука больше не горчит, наоборот, он стал слаще, будто туда добавили ложечку сахара, будто его пьют с конфеткой из молочного шоколада. — П-папочка, — подаёт голос младший. — Да, малыш? — Можно, к-когда ты будешь м-меня трахать, я буду в-видеть твоё лицо? — Я возьму тебя на руки, готов? — Д-да. Чонгук вынимает пальцы, вытирая их о свою рубашку, на которой тут же начинает одну за одной расстёгивать пуговицы, открывая подкачанную грудь и пресс, над которым долго работал в зале. Блондин прикрывает глаза, слыша звук расстёгивания ширинки. Чон раздевается быстро, торопится, потому что знает, что возбуждённую омегу нельзя надолго оставлять без внимания. Чон отбрасывает рубашку с брюками и нижним бельём на пол. Всё равно переоденется в другое после. Альфа подхватывает заскучавшего Пака за талию, переворачивая к себе лицом и подхватывая за бёдра. Тот обнимает его за шею, утыкаясь носом прямо в запаховую железу. Чонгук готов поклясться, что в этот момент услышал стон облегчения. Он знает, что блондину нравится его запах. Но Пак не подозревает, что Чону его ваниль нравится в сто раз больше. Он готов ей задыхаться, готов сожрать всего Чимина, который пахнет так сладко, что текут слюни. Его ваниль сводит с ума с того дня, как он в первый раз её почувствовал. С того дня она поселилась в его сердце и лёгких и не покидает ни на секунду. Чонгук уверен, что не покинет никогда. — Я т-тяжелый, — мямлит Чимин, понимая, что Чон собирается сделать. — Ты пушинка, — абсолютная правда. — Сколько ты весишь? — Пятьдесят. — Слишком крохотный. Чимин стонет, когда Чон слегка подкидывает его и одним движением опускает так, что крупная головка касается податливого входа. Чонгук действительно очень сильный, его руки не трясутся, у него не сбивается дыхание, Пак уверен, тот бы удержал его, даже если бы он весил и на десять, и на двадцать килограмм больше. Ему безумно нравится чувствовать на своих бедрах чужие тёплые руки, обнимать альфу за шею и дышать его чистым феромоном прямо возле железы. Чон елозит головкой по мокрой дырочке, поддразнивая, заставляя младшего просить о большем не в силах больше терпеть. В отместку Пак легонько кусает его за шею, как самый настоящий котёнок, когда злится. Чонгук издаёт хриплый смешок, резко опуская младшего и проталкивая член на половину длины. Он рад, что Чимину не больно, тот не пытается слезть, а его дыхание размеренное. Брюнет, не сдерживаясь, покрывает поцелуями лицо малыша, медленно входя по основание. Пак не привык к заполненности, но дырочка не сжимается, позволяя получить удовольствие. — Молодец, ты такой молодец, — хвалит Чонгук. — Самая хорошая омега. Чимин не отвечает, сосредотачиваясь на ощущениях внизу. Он плачет от удовольствия, когда с каждым толчком головка врезается в его сверхчувствительную простату. Чонгук сам контролирует и скорость, и амплитуду движений, делая всё именно так, как нравится им обоим. Пак знает, что Чон старается обращать внимание на каждое движение омеги. Он остановится сразу же, как Чимин дёрнется, но сейчас тот только тяжело дышит, впиваясь ноготками в крепкую альфью спину. Чонгук позволяет омеге обвить его всеми конечностями, как коала дерево, хоть и знает, что блондину можно не держаться совсем, всё равно он не даст ему упасть. Чонгук перехватывает его поудобнее, чтобы ускориться, начать вбиваться в растянутую вокруг его члена дырочку, вспенивая смазку и заставляя младшего кричать от точечных ударов по простате. Чимин дрожит всем телом, виснет на альфе от бессилия, позволяя делать с собой всё, что угодно. Его член трётся о подкачанный пресс альфы, создавая дополнительную стимуляцию. Головка уже покраснела, готовая в любой момент излиться, а Чон продолжает поднимать и опускать его на своем члене. Из-за большого количества смазки это довольно легко. Чонгук, будто прочитав мысли младшего, преодолевает с ним на руках расстояние до ближайшей стены, заставляя Пака опереться о неё спиной. Из-за появившейся опоры Чон может использовать только одну руку, чтобы держать Чимина, а второй он незамедлительно обхватывает его член, сжимая и начиная быстро надрачивать. Он не чувствует усталости, зато чувствует, как сокращается чужой анус на грани оргазма. Чимин откидывает голову назад, слегка ударяясь затылком о стену, но не чувствуя боли. Именно в этот момент они слишком похожи на животных. Необузданных в своём желании и обжигающей страсти. Чон рычит, за шею снова прижимая омегу к себе, он прекрасно услышал звук удара. Пак, маленький даже для омеги, в руках у крупного альфы ощущается как самая настоящая драгоценность, с которой надо сдувать пылинки. Первым кончает Чимин, без предупреждения пачкая белёсой субстанцией и свой, и альфий живот. Чонгук, чувствуя, как сильно его сжимает блондин, не выдерживает. Он выходит из омеги и яростно дрочит себе, изливаясь на бёдра младшего. Ещё несколько минут пара тратит только на то, чтобы отдышаться. — Я сейчас оботру тебя влажными салфетками, одену, и мы поедем ко мне, согласен? — спрашивает Чонгук, получая кивок в ответ. Чимин на грани того, чтобы провалиться в сон. Сегодня же вечером Чон предложит Паку начать встречаться, наплевав на стереотипы и разницу в возрасте. А через год он сделает омеге предложение со словами: «Выходи за меня, пожалуйста. Твоя ваниль в моём сердце навсегда».