бензиновые вспышки

Третья чашка эспрессо за утро не помешает. Андрющенко на нём только и функционирует. Нет сомнений: слухи по университету разошлись, да с такой скоростью, что после выходных индиго начинает замечать перешептывания, проходя мимо компаний. Она старается ни с кем не пересекаться и в целом по минимуму посещать университет. Это не проблема, ведь уход в работу с головой не раз спасал её. Сложнее оказывается попытка отгородить себя по максимуму от Кристины. Она запомнила своё «наказание». Кристина хороший человек, она не заслуживает быть обманутой. Лиза не «такая». Она совершенно потеряна. Ей остаётся только скрывать этот свой недостаток. Сначала индиго была уверена в том, что это просто помутнение рассудка, интерес после отношений с парнем; что угодно. А потому обращать внимание на свою реакцию необязательно; всё как всегда. На других же людей ей всё равно подавно. Однако сейчас, когда на работе ей помимо угроз приходят сообщения от бывшей девушки Захаровой рода: Виктория: *6 фото* Крис тебе привет передавала) Прикреплены их совместные фотографии; Лиза чувствует, что её молчание тяжестью сжимает рёбра, окрепляется льдом, как снежный ком. Она не знает, что на это отвечать, поэтому просто не делает этого. Посетители кофейни, приятные постоянники, заказывают свой стандарт; индиго с радостью отвлекается. После обнаруживает ещё одно: Виктория: как думаешь, где она сейчас?) — Что за детский сад... Лиза цыкает и со злостью ищет чат с Захаровой. Провокациями её не задеть; есть вещи посильнее. Елизавета: *три пересланных сообщения* Угомони свою девушку. Фотографии на странице Захаровой действительно заставляют её сердце сжиматься; однако среди них нет ни одной с Викой. Кристина: Блять, индиго, ты же прекрасно знаешь, ... Кристина: Я бы никогда не пиздела всем, что мы ... Шумахер отвечает почти сразу же; индиго видит сообщения, но даже не читает их. Листает фотографии и сохраняет себе. Кристина, чёрт возьми, сплошной референс красоты. Лиза желает вновь запечатлеть её красоту на бумаге, так успокоение приходит спустя несколько упавших на контур портрета слёз; лишь холст может разделить с ней её печаль. Она выключает уведомления. Противостояние чувств и запрета на них болезненно отзываются даже в покалывании ладоней. Совесть наказывает морально и физическими нагрузками; индиго ведёт борьбу с самой собой, подавляя любые противоречия. Потому что в её мире, если ты сделаешь вид, что ничего не происходит, рано или поздно так и будет. Но Кристина то и дело приоткрывает ей занавес. Индиго боится, что проиграет этот бой. Никогда Лиза не ощущала подобного; это пугает, ужасно влияет на неё. И это неконтролируемо. Один раз попробовав подумать о том, что с ней не так, вспять уже ничего не удавалось повернуть. Если это ломка, Кристина — её наркотик. Как можно учиться, работать, думать, если все её мысли поглощены ледяными глазами, что, на самом деле, так безразлично смотрели на неё в кофейне? Спрятаться и отвести мысли негде. Она плачет, пока никто не видит, пока открыта перед собой хотя бы немного. Теряясь в ненависти к себе и невозможности что-либо предпринять с тем, что она чувствует. Рассказав хоть одну больную мысль ей, она бы потеряла всё общение вместе с уважением; лучше рубить на корню. Лиза почти нарочно повторяет себе, что даже если бы она и чувствовала к ней что-то, Кристину она потеряла; ещё тогда, когда кидалась с кулаками за любое кривое слово. Если она и не вернулась к Вике, то всё же более вероятно нашла себе кого-то ещё. Вряд ли вариант «индиго» вообще существует. Это немыслимо. Даже узнать это. При таком раскладе она хочет просто перестать находится в этом мире. Лиза ненавидит всеми фибрами души Кристину за её существование. За то, что она делает с ней, даже не подозревая об этом. За то, что она ворвалась в её жизнь и чувствует себя по сей день как обычно. За то, что отпускает тупые шутки, ничего для неё не значащие и так кричащие для Лизы. За то, что Кристине легко завести отношения. За то, что Лиза, возможно, действительно полюбила её. Лиза ненавидит себя за то, что, возможно, догадывается об этом; и ничего не может с собой сделать. Не может позволить себе любить её.

***

Кристина ни разу не писала и не звонила Лизе после того звонка; как она и просила; Кристина сама не хотела бы написать случайно что-нибудь лишнее. Когда на работе она курила во время перерыва и увидела уведомление от неё, — признаться, её сердце пропустило удар, — она моментально, не думая, открыла диалог. — Чего блять... — ругается вслух и хмурится. Ладно Вика строчит ей с просьбами начать всё сначала, на который получает единственный ответ «пошла нахуй», но Кристина и предположить не могла, что та начнет написывать Лизе. Как минимум, с чего бы? Разве что, их видели где-то вместе, это было не так давно и не редко. Кристина: Блять, индиго, ты же прекрасно знаешь, что мы расстались, Я НИ ЗА ЧТО НЕ ВЕРНУЛАСЬ БЫ К НЕЙ. Хватит верить всему подряд, давай лучше вживую поговорим Кристина: Я бы никогда не пиздела всем, что мы вместе, ты же знаешь меня. А я знаю тебя Кристина: И какого хуя она пишет тебе, я не имею к этому никакого отношения, но этого больше не повторится. Кристина: Ненавижу ебанные переписки блять, ты можешь хотя бы написать, что потом ответишь? Индиго будто и след простыл, в сети её нет только пять минут, а у Кристины заканчивается перерыв и терпение. Это не должно повториться, а потому она снова отвечает Виктории, что успела её откровенно заебать, чтобы та больше не доставала Андрющенко. Пара слов о разочаровании и очередная блокировка. Возможно, не нужно было первым делом писать о том, что с Викой они, вообще-то, не вместе, и только после этого отрицать, что не говорила о Лизе в таком ключе ни с кем. Это, наверное, уже не имеет значения; стучать в закрытые двери нет смысла. Как на зло и выходных не перепадает, теперь-то у них есть общая тема и она бы пришла к индиго на работу, где не отстала бы и без ответов на свои вопросы; но каких? Если честно, Захарова не знает, чего хочет добиться. Кристина моет красивый БМВ, но её мысли чище ничуть не становятся. Она злится, что Лиза игнорирует и только сильнее путает её. Что при малейшей возможности написать ей Кристина тут как тут; только поводка не хватает. Что без высшего образования она вынуждена мыть машины, чтобы просто выжить, пока получает его. Злится на Лизу, и на себя, и на всё на этом гребанном свете. — Как же меня всё заебало, — сидя у шины, кладёт лоб на тыльную сторону ладони и вздыхает, устало бормоча себе под нос. — Я просто брошу всё и уеду в столицу. А что, хорошая идея. Ухмылка на лице ободряет и её мысли сбежать от себя снова; включает музыку в наушниках погромче. Москву брат по деньгам точно не потянет. А остальные ... «Пусть забудут»

***

В один вечер под конец смены Лиза получает звонок от незнакомого номера. За всё время она привыкла к ним, а в совокупности с успокоительными больше эмоций они не вызывают. Всполоснув руки после уборки, берёт трубку. — Что? — выдыхает устало, потирая глаза. — Привет, Лизонька. Скучала? — приблатненный тон сложно не узнать; индиго даже глаза закатывает. — Ты не даешь мне работать, поговорим позже, — уже хочет сбросить, но тут звучит: — Работа! А Родя там хотел себе хорошую работу найти? — Погоди... — А твои выблядки хорошо стоят на двух ногах? — Я записываю все звонки, придурок, — в её голосе блестит сталь. — Ты даже не успеешь к ним полезть, я сдам тебя в ментовку, можешь не сомневаться. — Когда же ты уже поймёшь, глупая, что закон не главное. К ним может и не успею, зато к тебе приехать как нехуй делать, — мерзкая ухмылка. Лиза сглатывает. Каким бы безпринципным он ни был, людей он знает больше, как больше знает и эту страну, и этот город, и эту жизнь; кому как не Лизе знать это; его голос, как у психопата. — Приехать? Чтобы что? — губу кусает, стараясь не выдать дрожь; резко становится холодно в тёплом помещении. — Пора взрослеть, Лизонька, и брать ответственность за свои поступки. — Говоришь мне ты... — тише, уравновешенно,— Леша, тебе под тридцать лет, ты серьезно? Ну, какие блять поступки? — Ты, сука, и так знаешь, за что. Как съездила в своё захолустье? Ты, блять, понимаешь, что значит изменять мне? Ты откупиться сможешь тройной суммой цены твоей почки. У тебя есть запасная? Этот момент ты не продумала, когда ездила блядствовать. — Деньги тебе нужны? — Лиза усмехается. — Совсем с долгами плохо? В любую чушь веришь. — Закрой рот и слушай, что я тебя говорю. Тебя кислотой облить мало, сука... — связь прерывается, шум сливается с матами. — Арматура по голове уже не катит? — Насмехаться будешь, понимаешь, когда от асфальта сошкребать будут. Я тогда вот от души посмеюсь, но видишь, в чем дело... — Это можно было сделать после первого предупреждения. У меня нет денег, Лёша, тем более, для тебя. — Ты ещё можешь одуматься, Лизонька. Не будет бабок, можешь попрощаться со своим смазливым ебалом, не успеешь до ментуры дойти. Индиго смотрит в пустоту пару секунд. Сколько это будет продолжаться? — Сколько? Сколько нервов она положит в этом городе, чтобы допетлять до диплома? — Ого, дерево, наконец-то, прогнулось! Тебе отправят числа. И только попробуй меня надурить, индиго. Ментовскую машину видно издалека. — Хорошо, я сделаю, что смогу. — Адрес знаешь. Лиза глядит на время. Если это альтернатива закончить всю бесовщину, что они творят, она согласна. Конечно, такой суммы у неё нет, она даже не всё взяла с собой, что есть; думать надо наперёд. Если после аванса они дадут ей «карантин» на спокойную жизнь и выплату, она спокойно разберётся с ними, зная, что ей и её близким ничего не грозит. На метро Лиза добирается в такую знакомую ей местность, что чувство дежавю не покидает. Район очень небогатый; кому-то подобный антураж снится в кошмарах, но для индиго эти улицы по-своему родные; напоминают Донецк. Уже довольно поздно, она планирует быстро попрощаться со своими только заработанными тысячами и спокойно лечь спать, так как устала невозможно. Постучавшись дверь, — звонок не работает ещё с момента их въезда в квартиру, — Лиза стоит минут пять, переступая с ноги на ногу; подъезд не отапливается. — Как-то ты быстро, — ухмылка парня тянется до ушей. — Я не надолго, — без энтузиазма; парень, кажется, удивлён. Больно индиго спокойна; они перестарались? Даже не разбувшись, проходит в известную квартиру, стены которой дышат тем ужасом, что в ней происходил. Андрющенко только теперь по-настоящему осознает, как ей было хреново. Хочется уйти отсюда поскорее. — Не рада меня видеть? — со спины. Ухмылка не покидает его голос даже после выводов в голове, напротив, заиграл интерес. — Очень смешно. — Брось, Лизонька, грубости твои должны остаться в прошлом. Вспомни лучше хорошие моменты. Андрющенко хмурится, наконец, бросив на него взгляд; и понимает, что не чувствует ничего, кроме отвращения. С рёбер будто свалился один из балластов и стало легче дышать. Что ж, это стоило того, чтобы приехать. — Хорошие моменты?.. Что за бред ты несешь? Давай рассчитаемся и всё, — руку тянет к карману, не желая даже разбираться. Но по сравнению с недавним звонком, тот ведёт себя, будто другой человек. Он всегда был таким фальшивым? — Ну, успокойся уже. Ты же ко мне приехала не просто так, — он берёт её руку и целует, говоря ласково, как с ребенком. — Мин сине яратам. До сих пор. А Лиза знает человека, который тоже тягает маски; но, как люди ни пытаются, нутро всё равно вылазит. Всегда и каким бы оно ни было. — Нет, хватит, — дёргается, дабы вырваться. — Ты же только что мне сказал... Блять, что мне сделать, чтобы ты просто исчез нахуй из моей жизни? — Ты не изменилась, как была психованной, так и осталась... — сжимает её ладонь сильнее, до хруста. — Но я всё равно люблю тебя. Спустя столько времени слышать это не так уж и больно. Страшно осознавать, как он её поменял. Она только-только начала собирать себя по кусочкам. Лиза молчит; итог-то всё равно один, она знает, что ему нужно. Затем, отвернувшись, одной рукой достаёт кошелёк и купюры из него. — Это всё, что у меня есть. — Да не нужны мне твои бабки, женщина, думаешь, я что, просто так тебя пригласил приехать? Я наконец-то стал «достойным мужчиной» для тебя. — Я не понимаю, для чего тогда всё это, — безразлично. — Отпусти мою руку. — Не прикидывайся такой целомудренной, ты любишь и хочешь меня, — он расстегивает её куртку нарочито бережно; от неожиданности Лиза в оцепенении стоит, как вкопанная, в глаза его голубые смотрит; он выходит в коридор и вешает одежду на крючок, оттуда же говоря негромко: — Но тебе же деньги важнее всего, вот, ходила налево. Но я готов простить тебя, всё-таки, вы, женщины, головой не думаете. Она даже не хочет спорить по этим пунктам, обида доносится из уголков насильно успокоенного сознания. — Три часа назад ты хотел меня прикончить! — выкрикивает, сжимая кулаки, но сдвинуться с места не может; тот возвращается. — Это был театр, чтобы твоя страсть не остывала ко мне, — и жестикулирует рукой, как в театре. — Вы же любите экстрим и плохое отношение, хорошего не замечаете. «Страсть» Лиза не уверена, что знает, каково это. — Это больше похоже на цирк, Лёш, — выдыхает и отмирает будто. — Если это всё, я поеду домой. — Ты уже дома. Индиго цыкает и направляется к выходу из комнаты, но парень преграждает ей путь, из-за спины вынося букет бирюзовых гортензий. Красивый до боли в глазах. Лиза сглатывает ком в горле; она скоро возненавидит этот цвет. Напоминает мёртвое море. — Этим всем, — в воздухе рисует круг ладонями, подбирая слова; вздыхает, руки на груди складывает и предполагает: — Ты хочешь вернуть отношения? — Долго же до тебя доходит. Купить тебя казалось проще, индиго. Он будто пытается вытянуть из неё эмоции. Лиза оглядывется: нужно что-то придумать, он закрыл собой вход. — Ты думал, я продам тебе свою любовь? — усмехается, кивает на букет и новую одежду того. — Как поэтично. — Смеёшься надо мной? — теперь в его голосе и кратком шаге виднеется открытая вражда; Лиза чувствует это, хоть тон его не поменялся; такой же спокойный, заговорщеский. — Следи, Лизонька, за словами... — Ну, что будет? — смотрит в глаза серьезно; в щеку прилетает удар сильный, Лиза чуть теряет равновесие; — Не выводи меня, блять. — Скупи хоть весь цветочный магазин, — улыбается свободно, не глядя уворачивается от ударов к двери; летит и букет. — Ты ебанная мразь, Андрющенко! — её вышвыривают за дверь, Лиза не успевает ухватиться и падает на грязный бетон; — Куртку верни! — вскакивает; тарабанит по дереву и дёргает ручку, что намертво сцеплена — он что, поменял наконец-то замок? — Блять, открой! Кошелек в кармане остался. Таки забрал деньги, ещё и куртку в придачу получил. Лиза чувствует себя не то, что униженной; когда-то близкий человек решил, что может проворачивать с ней такие манипуляции, это бьёт по самооценке; смысл в том, чтобы кошмарить её как можно дольше. Но когда ты это осознаешь, это перестает на тебя действовать должным образом. У Лизы сейчас всего-то разбитая губа и пара синяков от падения, сбитое дыхание и дрожь, а ещё пустые карманы и телефон с низким зарядом из-за холода. Час поздний, даже автобусы уже не ходят. Ей на самом деле некому позвонить. Прекрасно. Она даже не чувствует ненависть, равнодушие греет изнутри, подсвечивая её оскал; но на улице действительно очень-очень холодно.

***

— Держи ключи, как закончишь, передай их менеджеру, он со сменщиком придёт, — Кристина только сейчас заканчивает с работой, уставшая, как собака. Плевав на все правила, она хочет выпить легкий сидр за рулём; она в целом стала больше пить, и оттого усталость накапливается больше, но и менее заметно. Сразу включает плейлист и хочет скорее забыться, наслаждаясь правильными мелодиями, что буквально настраивают её душу на более менее нужный порядок; наверное, только музыка и спасает её. — Да где этот ебанный... — копается в органайзере, в который уже накидано куча документов и барахла; Кристина никогда не умела в лад, разве что только на гитаре. Найдя бутылку, она обнаруживает на дне небольшой клочок бумаги; разворотив его Захарова ахает, даже ладонь подносит к губам. В ступоре рассматривает, будто ей кажется: это её портрет, нарисованный тонким штрихом; будто рисовали со стороны, тайно; он чистый и очень красивый. Как она могла не заметить? — Да ладно, индиго, — усмехается, глянув на дорогу, а перед глазами маячит фигурка ароматизированного Питера Паркера. Практически всё в машине как на зло напоминало о ней, однако сейчас Кристина этому злится как будто бы меньше; ей приятно и грустно до боли в ладонях, сжимающих руль; неведение, всё-таки, совсем неоднозначное. Включив телефон, рассматривает фотографии в галерее; воспоминания, как они на снегу рисовали акварелью, рисуют на её сердце обречённые кровавые узоры. Она очень скучает. Мысли мешаются будто у ног, а она их пинает, как футбольные мячи, и нажимает педаль газа. Возможно, если бы она знала, что всё так сложится, то ей стоило хотя бы признаться; всё равно итог один. На телефон внезапно поступает звонок и Кристина чуть ли не роняет его; сердце в пятки уходит, когда она видит «индиго»; она не хочет отвечать. Обида и зерна разочарования дают о себе знать ядом на языке; она, всё-таки, ещё имеет гордость; или гордость имеет её. Секунды мелодии входящего звонка бежат неумолимо быстро. Кристина поджимает губы, забивая. — Да? — Алло, Кристин, — ветер перебивает голос в трубке, — привет. — Привет, — слыша её впервые за долгое время, Захарова чуть вздыхает, сохраняя легкие в напряжении; пауза без помех. — Ты что-то хотела? Этот голос на другом конце дрожит; Кристина невольно предполагает, что причины могут быть две: холод или слёзы. — Я не смогу больше позвонить, телефон подыхает. — Что случилось? — выпрямляется, волнение нехотя сквозит. — У меня небольшая проблема, — Лиза закусывает губу, ощущая всю немощность в ситуации; она никогда не просит. Кристина пытается догадаться. — Давай резче, индиго, я не понимаю, — злится; переживает. — Где ты? Скажи адрес. — Я... у старой квартиры, — называет улицу и дом, прикрыв динамик от ветра; выдыхает. — Приедь, пожалуйста. — Скоро буду. Эта фраза пролетела в пустоту — телефон Андрющенко окончательно замёрз и вырубился. Кристина не медля заводит машину и едет по указанному адресу, пока в беспокойной голове её кишит всё больше непонимания. Однако, что она знает наверняка: индиго решила позвонить Захаровой. Сколько бы Захарова не злилась на неё, этот факт что-то для неё значит; даже если для Лизы — ничего. Пусть Лиза позволит ей любить себя, Кристина не просит обратной любви; ей большего не надо; пусть знает, что на Кристину может положиться если что; а это — пройдет когда-нибудь.

***

Въезжая в район, Захарова малость удивляется и роняет мат — обшарпанные здания и тёмные переулки буквально отнимают ощущение безопасности. У нужного дома останавливается, замечая на углу худую фигуру; подъезжает. Губы Лизы синие, а сама она заходится мелкой дрожью, бессмысленно потирая предплечья; к позднему часу стало ещё холоднее. Дорожки на щеках заморозились бы, но Лиза тут же вытирает их рукавами. Кристина открывает двери машины спереди, запуская; оглядывает с головы до ног, и хмурому её выражению не существует даже аналога. Лиза не была уверена, что она приедет, из-за оборванного разряженным телефоном звонка. — Спасибо, — только и выдаёт, не глядя даже; Кристину это будто ещё больше обижает. — Не за что. Она тоже не смотрит; хотя внутри ураган. Лиза сглатывает; ком в горле от одного вида Кристины лишает её голоса; тишина только усиливает ощущение огромного расстояния между ними, пусть друг к другу рукой подать. В машине Захаровой тепло. — Ты перешла на автономное отопление? — шутит, но так угрюмо, не понять. — Что, прости? — тихо; Лиза, наконец смотрит, руки на груди складывает; Кристина хорошо держит руль. — Че ты без куртки? Холодина же, вон все губы синие. Лиза не хочет говорить ничего, но это несправедливо по отношению к Кристине; Кристина тоже так считает. — Все? — проводит большим пальцем по губам; Захарова мельком бросает взгляд, подняв одну бровь; замечает будущий синяк на щеке. — Я не рассчитала погоду. Индиго всегда была своеобразной, но сейчас особенно; Захарова немного теряется. — А синяк откуда? — как можно более наплевательски бросает, хмурясь на дорогу. — Упала. Кристина от злости сжимает руль; «Пиздит» но против ничего не говорит; это не её дело. — Ниче ещё не хочешь навешать? — правой рукой показывает «лапшу на ушах», левой выворачивая по дороге. — Как ты вообще здесь оказалась? Индиго молча утыкается в окно; Шумахер ведёт машину. Последнее, чего ей хотелось, так это оправдываться перед Кристиной; однако это её восприятие, ведь Кристина и не просила; поэтому Лиза отвечает кратко: — Мне нужно было по старым делам встретиться с бывшим, — даже имени не называет, хмурясь, чеканя слова, — он выставил меня на улицу без ничего. Пара секунд тишины, которую Кристина нарушает. — Всё уже решили? — А тебе какое дело? — Никакого, — скалится. — Тебе повезло, что я сегодня свободна. Лиза закусывает губу; Захарова замечает и это, неустанно следя за дорогой; сердце её от чего-то ощутимо плавится. — Я надеюсь, что больше с ним не увижусь, — продолжает негромко, чувствуя надобность. — Если бы мы встретились с ним раньше, или сегодня мне хотя бы в голову пришли слова менее прямолинейные, я разобралась бы сама. В ответ на это Кристина супится больше, а Лиза норовит сломать себе пальцы. — Только не вздумай сейчас мне затирать, что ты в чем-то виновата. — Я не думала, что всё будет так. — Он конченный психопат. Думала, не думала, исход был бы один. — Ты меня учить чему-то хочешь? Кристина медлит, поджимает губы. — Нет. Пока они едут дальше, каждая думает о своём; Лиза, в частности, о том, какой у Кристины красивый профиль. Захарова же мучается от этих её неоднозначных абзацов. — Нахуя ты вообще к нему поехала? — она боится получить ответ, который не хочет слышать. Её мнение в этой ситуации вовсе не учитывается, однако ей хотелось бы, чтобы Лиза была счастлива; и нашла себе другого человека; но только не с ним. — У него есть свои проблемы, — вздыхает чуть; не хочет говорить Кристине, что её просто шантажируют. — Я их понимаю, вот и всё. — Ты блять... Он тебя выпер в ночь и мороз! — Я не блядь, — хмурится Лиза, отводя взгляд в окно. Захарова вздыхает, оглядывая её. Невозмутимая индиго бесит, и до невозможности мила. — Лиза, он мерзкий деспот, ты не понимаешь? — чуть тише; Кристина ловит себя на мысли, что злится на Лизу за её бесконечное принятие другого человека. Заглянув в голубые глаза, индиго поджимает губы в снисходительной улыбке. — Кто я такая тогда, раз любила его? Кристина вдыхает, чтобы сказать что-то, но молчит в оторопь. Несколько секунд, как в тупике. — Я уже говорила, что вы не подходите друг другу. Но она старается не выдать этого. — Да плевать на него, Крис. Просто забей. «Скажи, кто я для тебя?» — Мне-то уж точно на него похуй. Лизе, вообще-то, тоже. Она смотрит на Захарову продолжительно, а после вновь отворачивается; это всё так неправильно. Её дробит на части совесть и страх, который она не может и не хочет признавать; но рядом с Кристиной становится так спокойно, что она готова не думать, чтобы эти моменты не заканчивались. Когда машина останавливается у давно лишенного света общежития, вопрос останавливает индиго; по правде говоря, Лиза и не спешит выходить. — Ты будешь завтра на парах? — голос Кристины за долгую паузу смягчился; кажется, будто больше не горячится. Андрющенко смазанно кивает, качнув головой; ком в горле не даёт вымолвить лишнего. — Я заплачу тебе, сколько надо. — Забудь, — машет рукой, мол, это не обсуждается. Неловкость чуть нависает прямо под лобовым стеклом; Лиза протягивает руку. — Спасибо большое, ещё раз, — и пожимает протянутую в ответ ладонь Захаровой; слишком крепко и немного дольше, чем это делают обычно. — Не за что, — чуть щурится и слабо улыбается, смотря на ту. — Доброй ночи, — тихо; открывает дверь машины; — Ты странная, индиго. Лиза бросает Кристине последний на эту ночь взгляд и ловит её фирменную усмешку; но что-то в ней всё-таки изменилось. Уходит быстрым шагом в помещение, где минует спящего охранника; и не знает, как уравновесить дыхание и стук сердца. Тихо плачет, прижимая запястья к глазам и губы кусая до крови; плачет так горько, что всхлипы всё же отбиваются от бетонных стен. Вот, что не так: синее море грустит. Однако ему недалеко до бриза, Лиза не может развидеть огни перед глазами; на неё никто так не смотрел.